Только сейчас, неторопливым шагом прогуливаясь по королевскому саду, кутанному ночной пеленой темноты, Томас вдруг понял, как благосклонна оказалась для этого осенняя погода. Куда-то подевался вчерашний резвый ветер, что трепал косы леди Грациани на балконе, а колючая прохлада стала мягкой, ночной и лишь трезвящей хмельные головы. Такие вечера редко случаются в разгар лета, и такой подарок октября Девантри счел не иначе как знаком. Грех не подарить его такой же осенней нежной девушке, раненую обидой слишком глупым и самонадеянным сударем. Грех не утешить ее, лаская словами как шепотом пожелтевших листьев, что успели упасть наземь против стараний садовника. И грех не воспользоваться этой темнотой, прерванной лишь редкими факелами да огнями со стен замка. В ней позволительно скрывать то, что не примет общество; будь то слезы обиды или всхлипы блаженства. Кому как не Томасу знать, чем хороши хайбрейские ночи и как склонить природу на свою сторону в маленьком нескромном деле? И Девантри вел Лукрецию по пустынным ночным дорожкам туда, где едва ли кто-то мог бы нарушить их уединение.
   — Вчера, миледи, когда я имел радость знакомства и общения с вами, я и не надеялся, что хотя бы имя мое останется в вашей светлой памяти. — Мягко улыбаясь, Том положил свою ладонь на ее пальчики и чуть сжал их. Пора было включить свой максимум обаяния и любезности, чтоб отвлечь леди Грациани от пережитых ею потрясений. Девантри приближался к той двери, что его недалекий друг пытался выломать силой, но в Том в отличие от него мастерски вскрывал замки разной сложности, а прошлый вечер в компании орллевинки ясно дал ему понять, что требует сердце этой девушки. Красивых слов, высоких жестов и, как не странно, юношеского, непосредственного задора. На ходу Том уже строил свои дальнейшие шаги, но следующие слова Лукреции и мягкий кроткий поцелуй ее спутали виконту все мысли. Непосредственность. Девантри как всегда прав.
   — Я рад, что Отец-Создатель привел вас в Хайбрэй, леди Лукреция. Давно в королевском саду не появлялось таких необыкновенных, диковинных цветов. И я необыкновенно горд тем, что вы подарили эти два вечера мне... — Начиная и заканчивая эти слова с придыханием, Томас остановился и развернулся к Грациани. На лице ее, во все еще влажных глазках играли блики далеких огней, и даже чуть грустная улыбка не портила момента наивного откровения и робкого, девичьего шага навстречу. Лукреция сама приоткрыла дверцу своих намерений — так это понял Томас — и едва ли не пригласила виконта войти. Предугадывая то, что девушка в силу своей молодости и воспитания может тут же развернуться и убежать, Том крепче сжал ее руку, не отпуская при первой же попытки вырваться из этой трепетной близости.
   Коль скоро завтра она покинет Хайбрей, глупо было бы отпускать ее сейчас, когда второго, а с учетом вчерашнего - третьего раза может больше не представиться.
   — Позвольте же мне, миледи, отблагодарить вас за это время. — Он взял ее вторую руку и обе поднес к своим губам, поочередно оставляя поцелуи на пальчиках то одной, то другой. — Дайте мне шанс подарить вам больше незабываемых моментов о Хайбрейе! Больше теплых воспоминаний о наших встречах... Дайте мне возможность помнить вас до самой смерти! Ваши нежные руки, трепетное порхание, вкус ваших губ... — Голос Томаса сорвался на пылкий шепот, а глаза его вспыхнули страхом, болью, мольбою и страстью. Всего лишь один ее девичий поцелуй заставил Девантри кинуться к ногам девушки, на свой страх рискуя оказаться в такой же немилости, как кавалер до него. Повторяя слово за слово то, что леди Грациани самая необыкновенная девушка, повстречавшаяся ему в этой жизни, Том приближался к ней и в какой-то момент, склонив голову, сорвал в страстном порыве с губ орллевинки поцелуй.

   С замиранием сердца он ждал, как девушка отреагирует на его поцелуй. Немого напрягся, готовый получить пощечину, оттого и целовал даже немного грубо, но все это скрывалось страстью, которая как огонь разгоралась с каждым мгновением, проведенным с Лукрецией. Когда же Томас понял, что девушка его, что она тает словно свечка, обмякает в его крепких руках, он стал замедляться, растягивать удовольствие, играть с ее губками, изучать этот милый ротик, из которого так и норовили сорваться какие-то слова. Слова... кому нужны теперь стали они, когда и так все понятно? Куда красноречивей жесты, касания рук, что зарываются в твои волосы и прижимают к себе, направляют, задают темп. Том приподнял Грациани и если бы не эти проклятые юбки, закинул бы ее ноги за спину и прислонил к первому попавшемуся дереву, чтоб больше свободы получили его руки, исследуя и тело девушки.
   — Лукреция... — Вторя ей требовательным и томным голосом, Девантри посмотрел в глаза орллевинке. Она еще не был так близок к ней, чтоб разглядеть этот хитрый девичий взор, скрывающий на дне больших зрачков необузданные желания. Она гладила его по щеке прохладной ладонью и по коже бежали мурашки. Куда-то вниз, словно лазутчики, возвращающиеся с разведки и трубящие по всем лагерю тревогу. На их рев реагировало все и Том почувствовал, как от лица отхлынула кровь, так же понесшаяся вниз. — Хватятся... Без такого солнца им всем станет тускло и тоскливо, но еще хуже будет мне, если вы уйдете... Пожалейте виконта, Лукреция. Быть может, нам больше не суждено будет встретиться.
   Томас очень надеялся, что за его словами не последует скандала. Да, она юна и должна оставаться невинной, но позволяя виконту так целовать себя, леди Грациани вселяет в него надежду, что девичья наивность не ее подруга. Она должна знать, к чему все это ведет и чем должно кончиться, и продлевая их наслаждения друг другом, повторяя сладостные поцелуи, она лишь ускоряет желанную близость.
   С трудом заставляя себя чуть отпустить ее, касаясь пальцами ее плечи, а потом повторяя их следы короткими поцелуями, Томас едва сдерживается от более требовательных прикосновений. Где-то в голове маяком вспыхивает мысль, что королевский сад не лучшее место для таких свиданий и стоило бы подыскать более подходящее, но сам виконт весь в этой юной орллевинке, что сделала его своим за две коротких встречи...
   — Там, чуть глубже в саду есть беседка... — Девантри взял в руки ее лицо, приподнял его и взглянул горящим от вожделения взглядом. С языка едва не сорвалось «я давно его облюбовал», но Томасу хватило сдержать язык за зубами. он уже представлял все в ярких красках, но все-таки нуждался хотя бы в полу-кивке Лукреции, чтоб утащить ее туда и насладиться всеми нотками орллевинской песни о любви.

   Птицу, попавшуюся в клетку, отпустит только дурак. Том же хотел, чтобы она сначала спела для него, лаская его слух томным голосом, унося с собой в дивные дали свободы и наслаждения. Лукреция была его птицей сегодня, он долго вел свою охоту на нее, чуть было не упустил вчера, но теперь, нетерпеливо всматриваясь в глаза девушки, ни за что на свете не отпустит ее. Он не позволит, чтоб кто-то помешал ему насладиться своей добычей, прервав сладостное вожделение и упустить момент, поэтому Девантри быстро припомнил место, где никто не потревожит эту запретную идиллию. И даже если бы Лукреция на миг засомневалась, если бы не побежала за Томасом вглубь укрытого ночью сада, он бы нашел, как заманить ее туда, применил бы все свое обаяние, сладостные речи и страстную настойчивость, а потом доказал, что все было не напрасно.
   Но, леди Грациани оправдала его надежды: сдалась и ее поражение стало ее же достоинством в глазах виконта. Он отстранился от девушки, совершенно естественно одарив радостной улыбкой, схватил за руку и увлек за собой во тьму, где не стояло ни единого факела и единственными свидетелями порока могли стать лишь звезды.
   Если бы не было ровной тропинки, уложенной плоским камнем, если бы Томас не знал о ее существовании, он шел бы на пролом, неся Лукрецию на руках. Но, эта дорога была так же хорошо известна виконту как тропы на женских телах, что распаляли в своих хозяйках неугомонные огни похоти и жажды. Очутившись в беседке, что все еще была увита пожелтевшим плющом, Девантри опустился нас скамейку и притянул к себе девушку, осыпая ее руки поцелуями, вдыхая аромат ее кожи у запястья и позволяя себе куда больше, чем минутами ранее.
   Он усадил ее на свои колени, взбивая юбки вверх, чтобы теснее прижать к себе девушку. Пока ее пальчики обжигали его лицо и шею, а губы орллевинки не оставляли в покое его, руки мужчины гладили тонкий стан девицы, то невесомо нежно, то обретая легкую грубость и сильнее прижимая двушку к своему естеству. Потом они взмывали вверх, поглаживая ее шейку, пытались пробиться через кружево и затянутый корсет к грудям, но пока Томас мог довольствоваться лишь тем, что не было скрыто одеждами. Пальцами он гладил подушечки молодых грудей, приподнятых корсетом, оставлял на них нетерпеливые поцелуй, пока руки пытались справиться с лентами у нее за спиной. Он желал поскорее избавиться от одежд, напрочь забывая о том, что они на улице, практически под открытым небом и осенние ночи уже давно стали холодными. Но кровь, что в бешеном ритме гоняло сердце, могло обогреть не только Томаса, но и девушку, как только он сольется с ней воедино.
   Томасу удалось чуть ослабить вязь корсетных лент, удалось ему проникнуть горячими губами к маленьким твердым грудкам, сбив в сторону надоевшие кружева. И пока он осыпал грудь Лукреции поцелуями, руки его уже гладили ноги девушки, порой сжимая их под давлением желания и страсти. Повинуясь им, виконт приподнялся и усадил Грациани на край небольшого стола в центре беседки, и пока она осыпала его ответными ласками, Двантри избавился от камзола, поспешно кинув его за спину девушки и чуть настойчиво оторвал ее от себя, укладывая на спину и рассыпая ее золотые кудри на мелкой мозайке столика. Опять взбивая ее юбки в сторону, Томас закинул ножки Грациани за спину и наклонился, чтоб оставить последний поцелуй бурной прелюдии.

   Всякий раз, когда в твоих объятиях оказывается желанная девушка, хочется подольше протянуть этот момент, чтобы насладиться всеми пикантными ощущениями, что может подарить бурное сладострастие. Особенно ярко это чувствуется, когда ты добиваешься особую, не похожу на других женщину, за внимание которой пришлось побороться. Лукреция Грациани в эти минуту была именно такой особой: очень юная, хрупкая орллевинка, которую волею судеб занесло в громкий и пышный Хайбрэй, в место, где соблазнительный грех приобретает человеческие очертания. Она вовсе не подходила этому обществу в силу, пожалуй, возраста и того поведения, с которым Девантри столкнулся вчера. И если бы для кого-то это стало недостатком, то внимание и выбор виконта именно по этим причинам остановились на Грациани.
   Лукреция была нежным цветком, который требовал особенного обращения. Нельзя было позволить себе сломать ее хрупкий стебелек или неосторожным движением осыпать ее лепестки. И хотя поцелуи виконта были полны настойчивости и требовательности, с телом девушки он пытался обходиться мягко, бережно и нежно. Нет, Девантри вовсе не питал иллюзий по поводу того, что может стать ее первым мужчиной. На его короткий век выпало не мало знакомств с девами, что были даже старше леди Грациани, но когда дело доходило до решительных действий, все они мучительно переходили тот последний рубеж своей девичьей юности, жеманясь и оттягивая момент, наступления которого одинаково боялись и желали. С Лукрецией же вышло иначе: слишком томительно и непонятно было для Томаса их общение, которое по воле одного лишь случая переросло в страсть, и страсть эта не ведала душевных запретов. Но все равно, тонкий стан девушки, ее тонкий голосок и эти голубые, светящиеся дикими сапфирами на фоне рыжих волос, глаза, заставляли его относиться к своей даме мягко и заботливо.
Покончив с короткой, но быстро распалившей молодых любовников прелюдией, Девантри поспешил сорвать влекомый его плод. Он медленно вошел в объятия юной девушки, отвлекая ее от, возможно, некомфортных ощущений чередой громкий и быстрых поцелуев на  ее ручке. Но, лоно девушки оказалось так гостеприимно и радушно с ним, что довольно опытный любовник в Томасе сделал свои однозначные выводы. Ножки Грациани крепче прижимали его к себе, ее влажные теплые объятия обволакивали своей дурманящей негой, на что Томас довольно улыбнулся и поцеловал орллевинку.
   Его присутствие в ней было дразнящим: то виконт укорял свои движения, отчего девушка скользила по столу, а ее длинные золотые пряди с лентами оживали и напоминали маленьких блестящих змеек, то по желанию Лукреции Томас останавливался, давая им обоим возможность оттянуть блаженный финал. Тогда он ласкал ее тело пальцами, целовал набухшие вершины ее грудок, сладкие губы. Он не хотел ни на секунду покидать этих случайных объятий, поэтому не стремился разделить удовольствие от других, более пикантных поз, да и место к этому не располагало. Но он поднял девушку, прижал ее к себе, зарываясь носом в волосы и вдыхая их цветочный аромат, и продолжил одаривать ее короткими рывками, жадно собирая каждый томный вздох Грациани.
   — О, Лукреция, я никогда не забуду вас... — Она оперлась руками о стол, прижимая ножками виконта к себе, и он ускорился, не в силах больше отказываться от удовольствия, которое пророчила ему эта сумасшедшая, спонтанная близость. Поймав громкий вскрик орллевинки, Девантри сам дошел до последней черты и, простонав, остановился. Блаженство, что накрыло его, едва не сбило лорда с ног и он, положив голову на грудь девушки, одарил ее горячим дыханием и довольно прикрыл глаза.