Стрекот сверчков и прочих ночных тварей убивал. Балмора в отношении насекомых была куда более благоприятной: там они просто дохли, не доживая до вечера от ужасной жары и не имея возможности спрятаться. Резкие температурные перепады не давали им нормально размножаться, поэтому все, чем обычно обеспокоены балморийцы, были москиты, от которых легко было укрыться с помощью специальной сетки. Тиль же уже почти неделю мучил Домициллу то этим ненавистным стрекотом, но пьяным пением местных забулдыг, которые любили принять на грудь и расхаживать в таком состоянии по улицам Виргаты. С одной стороны, она сама была виновата не меньше их – «Кракен» славился своей разношерстной и не слишком культурной публикой, к тому же находился в непосредственной близости к морю, чем обеспечивал себе стабильную посещаемость не самого приятного контингента. С другой же, Флавия платила местной наместнице – хозяйке таверны – такие деньги, что вполне могла выкупить не только все номера, но и весь ром в баре, чтобы у той отпала необходимость впускать в «Кракена» подобную нечисть. Однако Ахура, будто издеваясь над ней, спрятала полный мешочек в декольте и только хмыкнула на просьбы Флавии избавить ее от нежелательного общества.
     Ворочаясь с одного бока на другой, женщина накрывала голову подушкой, стараясь заглушить шумы улицы, но быстро отбрасывала ее подальше от лица, мучаясь удушающей жарой. Скорее бы свалить отсюда, - вертелось в ее голове, точно молитва отчаявшегося. Молитва эта, впрочем, совершенно не помогала, а баронские Советы, ради которых она прибыла на Тиль, все переносились и переносились, вынуждая ее прозябать вдали от родного острова уже почти неделю. Проклиная всех пиратов разом, номархиня резко села в постели и стянула с себя тончайшую тунику, которую она использовала в качестве ночной сорочки, и вновь попыталась укрыться легкой простынью как одеялом. Спасало ее это плохо, поэтому сон упорно не шел, и Домицилле удавалось лишь погрузиться в легкую дрему на несколько минут, которая оканчивалась сразу, как за окном слышался голос очередного ночного кутилы. Закрыть его она, впрочем, не могла, рискуя задохнуться в собственной комнате, поэтому приходилось терпеть. Ее верные рабыни и без того уже потушили масляные лампы, обычно служившие номархине в роли ночников и сильно нагревавшие воздух в комнате. Больше деваться было некуда. Уткнувшись носом в подушку, Флавия сдалась и попыталась заняться чем-то, что, возможно, мешало ее сну не меньше жары и постороннего шума.
     Мысли одолевали ее сознание каждую минуту, что она находилась в этом логове головорезов и разбойников, и женщина уже давно привыкла к сопровождавшей их мигрени. Возможно, если бы она позволила себе все проанализировать и систематизировать, жить, а, значит, и спать стало бы легче. Дело было даже не в том, что ее дело, которое, как ей казалось, должно было стать обоюдно выгодным для Балморы и Тиля, не нашло нужной поддержки в Совете. И даже не в том, что спустя десяток, а то и больше, лет к ней на порог заявился одноглазый балмориец, требующий своего долга в виде ее самой. Впрочем, оба эти фактора волновали номархиню не меньше остального: судьба ее острова все еще держалась на волоске, а ее собственная… Флавия предпочитала обходить мысли о своей помолвке стороной. Не потому, что она не хотела замуж или ей был неприятен Маркус. Но потому, что ее не отпускало ужасное чувство, будто она натворила ужасных дел и предала единственного мужчину, которого любила. Впрочем, о предательстве говорить было уже поздно – как бы ей ни хотелось отвергать этот факт, но Клавдий, вероятнее всего, уже давно погиб в руках озверевших рабов или потерял разум в одной из сточных канав Уртиша, и она ничем не могла ему помочь. О предательстве Клавдия – поздно, а вот зеленые озлобленные глаза Фицроя преследовали ее даже в темной комнате «Кракена». Пусть об их договоре с Лоу еще не было известно общественности, все же она этим шагом навсегда завершила их небольшую историю. Хотя… о какой истории могла идти речь, если за все время, что она на острове, тот не удостоил ее даже пары слов? Должно быть, известие о том, что несчастная вдова на деле оказалась той самой Домициллой, что была явной потворщицей рабства, отсекла всякую возможную симпатию, если таковая вообще у него была. Впрочем, Флавия была уверена, что капитан «Грешника» далеко не дурак и еще будучи гостем Муция обо всем догадался, о чем неоднократно ей намекал, а потому разыгрывать подобные спектакли для него было просто глупо. Фыркнув, номархиня повернулась на бок, постаравшись выкинуть из своей головы надоедливые рыжие усы вкупе с этим осуждающим взглядом зеленых глаз.
     Надолго ей этого сделать, впрочем, не удалось. Мягкий щелчок над ухом заставил женщину распахнуть веки и резко повернуться на шум. Она внимательно вглядывалась в темноту, стараясь уловить источник звука, пока он сам не шагнул в полосу света и не открылся ей. Поначалу Флавия подумала, что ей снится сон – эти чертовы глаза преследовали ее даже там – однако довольно быстро поняла, что все происходящее реальнее, чем когда-либо.
     - Только не говори, что ты потерял ее после встречи со мной, - отшутилась Домицилла, не сразу поняв, о чьей голове речь. Было ли их ночное свидание жестом доброй воли, где мужчина решил навестить свою старую любовницу – не известно, а потому, чем боги не шутят, может быть, он и впрямь говорил о своей. Внимательно проследив взглядом за удаляющимся оружием – таких на Балморе не было, поэтому, что от него ожидать, Флавия не знала – она заострила внимание на сверкнувшем в ночном свете кинжале и нервно сглотнула. Нет, какова бы не была цель визита пиратского барона, едва ли он пришел рассказывать ей о том, что скучал, - на плечах у тебя ее явно нет, если ты посмел заявиться сюда… с этим, Гордон.
     Она говорила негромко, лишь свистящим шепотом, будто боялась кого-то разбудить. Надавить на него и произнести его имя было важным – ни сама Флавия, ни Фицрой не были сильны в маскировке, и, как ей не удалось провести его играя в безутешную вдову, так и его бы она узнала, перемажься он сажей и замотайся хоть с головы до ног этими тряпками. Вспомнив о том, что шума драки она не слышала, Домицилла скосила взгляд на дверь. Весь ее этаж занимали гвардейцы, мирно храпящие в собственных номерах, и только один раб должен был охранять ее за дверью. Вспомнив телосложение барона и прикинув его соответствие с рабским, она не стала задавать вопросов, как он попал к ней в покои. Сощурив глаза, номархиня только осторожно коснулась кончиками пальцев острия ножа и отвела его от собственного лица, садясь в постели. Не понимая, почему, Фицроя она совершенно не боялась, а потому отодвинула ноги к центру кровати и оставляя ему место, чтобы тот сел.
     - Что за дьявол, Гордон? – она кивнула в сторону ножа, не забыв упомянуть слово, которое почерпнула из пиратского лексикона и теперь использовала при каждом удобном случае, будто оно служило для нее подобием камуфляжа. Сложив руки на груди и изогнув одну бровь, Флавия ухмыльнулась, - я ждала тебя раньше. Но, видимо, поговорить мы хотели на разные темы.

Отредактировано Flavia Domitilla (2015-06-10 03:12:04)

     Ночь достигла своего пика, на некоторое время затенив остатки лица гостя комнаты Домициллы, будто потворствовала ему и желала скрыть жалкие клочки его сокрытой личности. Женщина щурилась и вглядывалась в закутавшие лицо тряпки, пока новый отблеск полной луны не озарил своим светом комнату. Прорвавшись сквозь непреодолимую мглу, он сорвал последний покров не только с лица пирата, который нехотя раскрыл себя, но с нее самой. Не сразу заметив, что легкая простыня сползла с нагого тела, Флавия по инерции решила прикрыться, однако не ускользнувший от нее блеск в глазах барона заставил ее оставить эти попытки. Люди могут сколько угодно говорить, что красота ничего не значит, но сколько великих городов пало от войны за самых прекрасных женщин этого мира? Оставив грудь открытой, словно поджидающего атаки троянского коня, номархиня насторожилась, глядя, как Фицрой сыплет угрозами. Не то, чтобы он выглядел угрожающим, но определенный дискомфорт в обществе озлобленного мужчины она ощущала вполне явственно. Холодная стальная ладонь сжала пищевод, заставляя Домициллу выпрямиться и откинуть взлохмаченные волосы от лица.
     - Ради грошей на выпивку? Мужчина полезет на третий этаж таверны, через стражу к женщине, все богатства которой составляют заморские одежды и эфирные масла? – Флавия скептично изогнула бровь. Безусловно, она еще в первую их встречу слышала множество слухов, более походящих на легенды, о страшном капитане Фицрое, который был ловок и опасен, как черт. И вполне вероятно, что он действительно может убить человека прежде, чем тот успеет сказать всеспасительное «я заплачу!». Однако Флавия отказывалась верить в то, что человек, которому однажды она практически спасла жизнь, мог бы прирезать ее в собственной постели. И дело было даже не в мерах безопасности, предпринятых ею, но в чем-то гораздо большем… Немного помолчав, она почти озлобленно посмотрела в сторону капитана, будто насмехающегося над происходящем, и договорила с наигранным сожалением в голосе, - мне очень жаль, что тебе пришлось научиться выживать, Гордон. Но сейчас именно ты выставляешь меня дурой, не я. Я никогда не играла роль Домициллы – я и есть Домицилла, и, если ты хоть что-то слышал обо мне, меня немного расстраивает, если ты думаешь, будто я разболтала наш маленький секрет.
     Номархиня фыркнула, еще крепче сжав руки на груди и отвернувшись к окну. Звезд на Тиле было куда меньше, чем на Балморе, возможно именно потому, что этот остров никогда не спал. Внизу вновь послышались топот и крики людей, которые, должно быть, только сошли с борта и неслись в ближайший дом терпимости. Во всем этом смраде и пристанище грязи ей было не место, и очень глупым было с ее стороны даже думать когда-то о том, чтобы покинуть своего брата и бежать сюда. То, что ее бы здесь ни за что не приняли волновало ее теперь куда меньше чем то, что она бы не смогла принять это место, как свою новую обитель. Тяжело вздохнув, Флавия почувствовала, как промялся матрас возле нее, и вновь повернула голову на капитана «Грешника». Его взгляд немного изменился, будто внутри мужчины шла некая борьба приоритетов и тот никак не мог выбрать, какой стороны держаться для него будет выгоднее. Ожидая новых нападок, Домицилла уже хотела снова ощетиниться, однако дальнейшие действия Фицроя немного выбили ее из колеи. Не сопротивляясь, она позволила ему прикоснуться к себе, не думая о том, что это может вызвать странную дрожь в теле. Закусив губу, женщина с сомнением посмотрела на руку барона, по-хозяйски исследующую ее бедра и, ощутив легкий след поцелуя на собственном колене, нервно сглотнула.
     Видеть его, говорить с ним, а уж тем более – враждовать было не страшно. Это было даже очевидно, учитывая то, что она обманула его, заставила предать своих, да еще и заявилась после этого на Тиль со своими требованиями. И все это время, с тех самых пор, когда Гордон покинул Балмору, она приказывала себе не чувствовать ничего, кроме некоего торжества и легкой вины. Надо признать, с этим она справлялась просто прекрасно, и даже знакомая улыбка и озорной блеск в глазах не пробудили в ней тех приступов слабости, которую она позволила себе, пока помогала капитану с его раной. Однако оказалось, что она слишком рано праздновала триумф. Одно легкое прикосновение шершавой ладони пробуждает целую вереницу вспышек в памяти, и Флавия непроизвольно пытается отстраниться. Если до этого момента в ней не было и тени страха, то теперь он опутывал ее невидимыми ремнями. Она не боялась за свою жизнь. Она боялась того, что может почувствовать, если барон сейчас же не покинет ее комнату.
     Тяжело дыша, Домицилла не шевелилась, серьезно глядя в глаза мужчины. И правда, о чем же она хотела поговорить? Спросить, как добрался? Завел ли женщину? Как вообще дела баронские? Точно нет. Номархиня вновь закусила губу, не зная, что ответить. Ей был важен сам факт того, что, ни смотря на ее происхождение и его деятельность, они смогли бы поддерживать связь. Не важно, какую. И ей совсем не приходило в голову, какими последствиями это могло бы обернуться. Немного подумав, она тихо произнесла:
     - Я просто… скучала, - выдавила из себя Флавия и отвела, наконец, взгляд, уставившись куда-то в пустоту. Руки сами собой нашли край простыни, подтянув ее почти до шеи, прежде, чем Фицрой заговорил о Лоу. Закатив глаза, она фыркнула, - Марк… Маркус мой старый друг, и это не твое дело, зачем он приходил. А Одо… кто я по-твоему, шлюха, которых ты имеешь в этих тавернах? Или как те, что сидят у вас в Совете… Маркус много рассказал мне об этом. – номархиня дерзко сменила тему, вспомнив о том, что лучшая защита – это нападение. Честно говоря, она тоже не пришла в восторг, когда Лоу с упоением рассказывал о том, как «старые друзья» Хоук и Фицрой не разговаривали несколько недель после его возвращения на Тиль, а на вопросительный взгляд Флавии поделился, какая именно дружба их связывает. Тогда она страшно разозлилась, что их с этой блондинистой сучкой связывает не только взаимная ненависть, но и несколько любовников, и это помогло ей и сейчас сжать кулаки и с ехидной злобой уставиться на Гордона. Тот же, видимо, уловив настроение номархини, резко прижал ее к постели, нависнув над ней и вновь угрожая ножом. Прогнав отчаянное желание пошутить о том, что пару месяцев назад в подобной позе он был более нежен с ней, Флавия сомкнула прохладные ладони на запястье мужчины, не давая ему сделать ей больно.
     - А вдруг я и правда дура, Гордон? Вдруг я действительно рассказала какой-нибудь рабыне о том, откуда у меня голова Яфея? Что ты сделаешь? Пойдешь и перебьешь их всех? Думаешь, никто не поднимет шум и на их визг не сбегутся гвардейцы? – она шипела, точно ядовитая балморийская змея, и эти неожиданные для нее самой мысли заставили ее хрипло рассмеяться, точно душевнобольную. Убрав руки с запястья мужчины, она мягко коснулась ими лица пирата, погладив по волосам и убирая их назад, будто стараясь налюбоваться ликом своего убийцы перед смертью. – Можешь продолжать угрожать мне. Можешь даже убить меня – мне уже нечего терять. Я потеряла единственного близкого человека, и не было бы ничего, чего бы я хотела сильнее, чем присоединиться к нему. А можешь прекратить свои попытки, и мы поговорим.
     Прошептав последние слова, Флавия убрала руки от лица Фицроя, устроив их на плечах мужчины и даже не пытаясь препятствовать тому в его угрозах.

     - Ты прав, - снисходительно ответила Флавия, сжав губы и сощурившись. Да, возможно, ей не приходилось нищенствовать, попрошайничать или убивать не ради забавы, но ради выживания, но разве было все это поводом для стыда или раскаяния? Каждый человек рождается с определенной судьбой, которая уготована ему, но в дальнейшем события его жизни зависят исключительно от его воли. Бедняков никто не вынуждал вести себя, точно зверей, промышляя грабежом и нечестными махинациями, как, впрочем, и ее бы никто не смог удержать от того, чтобы она могла сбежать и зажить той жизнью, о которой она мечтала. Однако Домицилла сама выбрала свою участь, оставшись подле брата и вдоволь нахлебалась и соленой воды, и болотной тины и, возможно, еще чего похуже. Может быть, ее страдания были ничем в сравнении с тем, что испытывали те же жители этого богами забытого острова, но они были достаточными для той, кто был рожден, чтобы спать на мягких перинах и проводить свою жизнь за светскими развлечениями. Возведя глаза к потолку, Флавия дернула плечиком, прозрачным тоном завершив свою мысль, - это ведь не меня пытались сжечь мои люди, и не я скиталась по всему острову, боясь сомкнуть глаза и уже не увидеть солнечного света вновь. Ты прав, я ничего не знаю о выживании.
     На ее лице не дрогнул ни один мускул, однако едкая обида прожигала разрастающуюся с каждым мгновением дыру в ее сердце. Тяжело вздохнув, она с вызовом посмотрела на Фицроя, пытаясь понять, за что он так ненавидит ее. Борьба, происходившая в его голове, отражалась на лице мужчины, не столь хорошо владеющим искусством прятать собственные эмоции. Его общение с ней больше напоминало игру кошки с пытавшейся вырваться пташкой. Эти любимые балморийцами хищники были известны своей страстью к самому процессу охоты; животные никогда не съедали убитую птицу, им куда интереснее было ловить ее, отпуская и даруя иллюзию свободы, а после вновь прижимать лапой к полу. На секунду расслабившись и попытавшись взлететь, Флавия подняла удивленный взгляд на пирата, когда тот сознался в том, что он тоже скучал. Легкая тень улыбки отразилась на ее лице, давая мозгу время осознать, как можно одновременно скучать по человеку и пытаться его убить. Нечто подобное она долгое время испытывала к Клавдию – иногда ей казалось, что проще умертвить любимого брата, чем добиться от него свободы в распоряжении собственной жизнью. Так было, когда она впервые осознала свою любовь к нему и то, что, несмотря на свою привязанность, он имел к ней чувства совсем иного характера.
     - Друг детства, - едва расправленные крылья мигом прижались к телу – лапа вновь опустилась на хвост. Резко переменившийся в лице барон заставил Домициллу насторожиться и ощетиниться; зря она дала себе надежду  на то, что это затишье не перерастет в бурю. Отразив атаку, она попыталась вырваться, отвлекая внимания и нанося удар самостоятельно, - какое тебе дело до этого?
     Гордон, впрочем, не успокаивался, и Флавию подобный расклад уже начинал немного утомлять. Она не стала отпускать язвительных комментариев в сторону тильских распутных женщин, вдоволь насытившись подобными разговорами с Лоу. Конечно, ее ненависть к Эдвене была сильна, но не настолько, чтобы тратить время на обсуждение поступков баронессы в столь щекотливой ситуации. В конце концов, когда оказываешься прижатой лопатками к постели отнюдь не потому, что мужчина сверху возжелал тебя, меньше всего хочется думать о других женщинах. Кашлянув и ощутив, как близко двигались мышцы горла по отношению к острому лезвию ножа, Домицилла посмотрела на лицо Фицроя, словно ища в нем подсказки для разрешения сложнейшей головоломки. Люди могут сколько угодно говорить о противоречивости женской натуры, но сейчас виновен в подобных прегрешениях был именно он.
     - Думаю, что мне все равно. Я не ненавижу семью номархов за то, что они обижают бедных, несчастных рабов, а потом угрожаю перебить их, возможно, не имея на то веской причины, - Флавия устало вздохнула, скосив взгляд в сторону двери, за которой целый коридор, десяток комнат были заполнены лишь гвардейцами и рабами разного сорта. Даже если бы пират и поспешил выполнить обещанное, он все равно едва бы ушел живым из «Кракена». И, если бы его не убедили ее слова, собственная голова на плечах у него должна была быть. Поняв, что его угрозы так же пусты, как вымя стареющей коровы, женщина выдохнула, провожая глазами отступающий кинжал, однако праздновать победу пока не спешила. Это было странное, очень странное ощущение – видеть в его взгляде столько сменявших друг друга чувств, от ненависти до разочарования, от непонимания до изредка прорывавшейся сквозь толстокожие покровы нежности. Слова капитана «Грешника» стали для нее своеобразным катализатором, зародившим в горле неприятный ком. Сдаешься… а что ей еще оставалось делать? Единственное живое существо, которое она искренне и с полной отдачей любила, отняли у нее и, скорее всего, лишили жизни. А единственный мужчина, к которому она позволила испытать хотя бы отдаленно напоминающие эти – чувства, нависал над ней и грозился убить и ее. И страшила ее вовсе не перспектива возможной смерти, но те последствия, к которым привела их не столь давняя встреча. Сглотнув тот самый ком, Флавия дрожащим голосом начала, - я… Если бы я сдавалась, я бы…
     Она не успела завершить свою мысль. Номархиня могла бы сделать очень многое, если бы действительно сдалась. Точнее, очень малое. Пара капель специального настоя в утренний чай – и вот уже склеп Домициев пополняется новым членом семьи, чье имя дополняют изящные римские цифры с датами, ограничивающими недолгую жизнь. Она не успела завершить свою мысль, потому что кот, игравшейся со своей добычей, с силой прижал ее к полу. А Фицрой, сжав ее руки и оставляя на них фиолетовые слезы, уже пытался раздвинуть сведенные в коленях ноги. Не сразу опомнившись от происходящего, Флавия не успела оказать сопротивление или как-то подготовить себя к неожиданному вторжению. С ужасом наблюдая за сдиранием одежды, она поразилась тому, как в одно короткое мгновение уложилась целая минута возни и чуть не зашипела от боли, причиняемой ей резкими движениями бывшего любовника. Конечно, могло показаться, что жаловаться ей не на что, ведь номархиня любила секс, любила жесткий секс и сама призналась в том, что скучала по пирату. Однако… нет, не так себе она все представляла. И это было… не возбуждающим. Оскорбительным. Мерзким. Быстрой вереницей пронеслись мысли, что ей делать – разобраться с ним самостоятельно или позвать на помощь. В подобном состоянии едва ли он успеет быстро прекратить ее жизнь, и у нее будет несколько секунд в запасе. С другой стороны…
     Первые секунды ужаса на ее лице сменились сдержанным покорством, которое было призвано из самых глубин сознания Флавии, чтобы дать мужчине поверить в то, что она действительно не будет сопротивляться, оказавшись в его власти. Однако, едва женщина почувствовала, как слегка расслабилась рука, сжимавшая ее запястья, она высоко завела ногу и со всей силы ударила Фицроя прямо в живот, насильно отталкивая его от себя. Тактика сработала и на какое-то время номархиня оказалась свободной, воспользовавшись ситуацией и перехватив удар. Не дав барону опомниться, она повалила того на спину, прижав уже обе его руки к матрасу. Конечно, удерживать его в таком положении она могла лишь несколько коротких мгновений, однако этого хватило, чтобы отпустить одну руку и зарядить ему сильнейшую пощечину.
     - Как ты смеешь? – прошипела она. Она могла бы позвать на помощь. Вторая пощечина. Могла бы использовать время по-другому и хватить выроненный из рук нож. Она могла бы многое, но не смогла ничего, потому что не хотела. Возможно, он и желал ее смерти, но Флавия, как она уже заметила ранее, не была капитаном «Грешника», и причинять ему вред не собиралась. В этом, наверное, и было различие простого жителя Тиля и патриции с Балморы. Он не смог бы выжить без убийств, а она – без уважения к людям, которые были ей дороги. Посмотрев на Гордона со смесью непонимания и боли, Домицилла разжала хватку и слезла с мужчины, прижав колени к груди. – Уходи.

♫ Sia – Straight for the Knife

     Сжавшись и закрывшись, точно устрица в своей резной раковине, Флавия молча смотрела на пирата и ждала. Того ли, что он уйдет, или попытается вновь убить ее… она сама не знала, чего ждала. Скользкие объятия страха окутывали ее нагое тело, пробираясь в щели между бедрами и животом и мешая ей вздохнуть. Она смотрела на него снизу вверх, не поднимая головы от колен и не произнося ни слова. Хотела и она, чтобы барон и правда покинул ее комнату после тех странных событий, что произошли всего минуту назад? Отчасти. Однако они оба осознавали, что, если он уйдет сейчас, им придется похоронить все то краткое прошлое, что их связывало, и навеки сделаться друг другу чужими людьми. А именно это так пугало ее. Не потому, что тогда число ее так называемых друзей в Совете резко сократится, но потому, что она тяжело подпускала к себе людей и еще тяжелее отпускала их от себя.
     Не препятствуя его желанию остаться, Домицилла молча кивнула и слушала. Она улавливала каждое слово, вылетавшее изо рта Фицроя, анализируя его смысл и раздумывая об интонации, с которой оно было сказано. То, какая тяжесть легла на его плечи, пока он подбирал эти слова, не могла не радовать ее, и вместе с тем она не нашла ничего лучшего, чем согласиться. Все действительно было слишком сложно, и та ситуация, в которой они оказались, вполне могла стать безвыходной. Внимательно посмотрев на пирата, она заметила как тот крутит свой медный ус и ее губы невольно тронула улыбка. За то время, что они провели вместе, она не единожды говорила мужчине о том, как ее сводит с ума его растительность на лице, и это странное движение было для нее неким отголоском того прекрасного времени. Высунувшись из-за сомкнутых вокруг коленей рук, она смягчившимся тоном попросила:
     - Прекрати, - и снова спряталась за этим сомнительным барьером, скрывая за ним и невольно дрогнувшие уголки губ. Ей бы возненавидеть его и прогнать силой, но вместо этого женщина лишь чуть сильнее прижимает к себе колени, глядя на то, как мужчина опускается на кровать подле нее. Настороженность приказывала не расслабляться, но ужасное наивное чувство требовало поверить Гордону и не встревать, пока тот пытается собраться с мыслями. Он спрашивал ее о том, зачем она вернулась и Флавия ощущала, каким ошибочным было ее решение. Он говорил о том, что ему было больно покидать ему, и ее сердце сжимала все та же стальная ладонь. Он озвучивал все те мысли, в которых она неоднократно замечала саму себя, но ни за что бы не решилась признаться. Поникнув, номархиня невольно отвела взгляд, зацепившись им за край простыни и боролась с участившимся сердцебиением, нараставшим от каждого произнесенного слова. Речи пирата оставляли на ее теле невидимые шрамы, били хлестко и точно, будто самая тонкая плеть в руках искусного надсмотрщика. Чувствуя, как защипали ее глаза, Домицилла поспешила уткнуться в руки лицом, оставив Фицрою любоваться лишь шелковым водопадом ее длинных волос. Лишь закусив губу и восстановив дыхание, она нашла в себе силы поднять на мужчину голову и переменить позу.
     Подтянув к себе простынь, которой еще недавно она укрывалась, мучаясь от жары, Флавия села напротив барона и подавила в себе навязчивое желание дотронуться до его руки и сказать, что в его словах нет надобности. Она понимала его как никто, потому что сама оказалась пленником той же ловушки и лишние подтверждения причиняли ей лишь более сильную боль. А, когда он заговорил о любви, женщина не нашла ничего лучшего, чем уставиться на пирата удивленным взглядом. Никто никогда не говорил ей о том, что он мог бы полюбить ее. Это слово вообще употреблялось при Флавии Домицилле крайне редко. Даже Клавдий не использовал его, хотя и часто подразумевал нечто подобное. Сдвинув брови, номархиня не понимала, как ей реагировать и боролась с отчаянной жаждой переспросить, уточнить, выпытать из капитана «Грешника», не сходит ли она с ума и не слышит ли то, чего не существует.
     Подавшись вперед, Флавия уже хотела дотронуться до плеча мужчины, однако тот отдалился от нее, облокотившись на спинку кровати. Склонив голову набок, она молча наблюдала за тем, как он опустошает оружие, подтверждая благие намерения на ее счет. Облизнув губы, женщина прошлась взглядом по осунувшейся фигуре, задержавшись на треклятых усах, и мотнула головой на заданный им вопрос.
     - Это я виновата, - заговорила Домицилла спустя нескольких минут молчания. Слова звучали тихо, хрипло, точно она не практиковалась в разговорах по меньшей мере месяц. Серо-синие глаза хаотично бегали, спотыкаясь взглядом о простыни, согнутые ноги, покинутый пистолет. Шумно вздохнув, она лишь на секунду посмотрела на лицо мужчины и вновь отвела глаза. – Я ведь не хотела в самом деле помочь тебе тогда. Я использовала тебя. Рабы Квинта сразу узнали в тебе Гордона Фицроя, а мой брат на пару с Муцием решили, что будет остроумно послать меня втираться к тебе в доверие. Никогда не бывает лишним иметь в союзниках пиратского барона, знаешь ли.
     Ее слова звучали пространно даже для нее самой, точно исходили не из ее собственного рта, а прорывались с улицы, сквозь толщу стекла и высоту этажей. Сглотнув, Флавия поймала кончик простыни, которой обернула свое тело, и принялась задумчиво его теребить.
     - А потом… я поняла, что из этого ничего не выйдет. Что мне тяжело играть с тобой. Что это… что-то большее. Поняла, что ни к чему хорошему это не приведет. Что нужно отпустить тебя, пока все не зашло слишком далеко. Тогда, после ночи, когда я пришла к тебе… выпившая. Но не отпустила. Не смогла. Это я виновата, Гордон.
     Она говорила и говорила, точно смысл ее слов не был понятен каждому присутствующему в этой комнате. Точно она открывала какой-то великий секрет, о котором никто не знал. Она не понимала, зачем делает это, но отчаянно нуждалась в возможности выговориться, принять на себя вину, дать пирату действительно весомый повод презирать себя. Пожевав губу, Домицилла подняла на мужчину осторожный взгляд, будто пытаясь разглядеть в его изумрудных глазах, насколько действенными были ее признания. Проведя языком по зубам и цокнув, она отпустила простынь и придвинулась чуть ближе.
     - Я знаю, что приплыть сюда было большой ошибкой. Но, у меня нет выбора. Я действую в интересах Балморы, и мне очень жаль, что мой визит заставляет нас переживать это вновь.
     Последние слова показались ей лишь слабым отголоском того, что она действительно хотела донести до барона. В горле пересохло, каждую мышцу свело. Обозлившись на себя и свое косноязычие, Флавия сдернула мешавшую ее движениям простынь – в конце концов, что под ней было такого, чего Фицрой еще не видел? – и резко приблизилась к мужчине, обвив его шею руками. Она не дала шанса на обдумывание ни себе, ни ему – чтобы тот не оттолкнул ее, как она его несколько минут назад, и чтобы не передумать самой. Скопившиеся внутри чувства образовали тугой ком, постепенно рассасывающийся, но все же причинявший ужасный дискомфорт. Уткнувшись лицом в камзол пирата, номархиня провела в таком положении несколько мгновений и чуть отстранилась, мягко коснувшись лица мужчины.
     - Гордон… - смуглые пальцы пробежались по щеке и вискам, затерявшись в рыжих волосах и убирая их со лба, - я не хочу говорить о Совете. И чтобы ты уходил. И чтобы ненавидел меня. Мы должны… как-то научиться справляться с этим. Разумно. Как взрослые люди.
     Даваясь с особым трудом, слова звучали пусто и отрешенно, поэтому разум Домициллы метался пташкой в крохотной клетке. Волнуясь и не понимая, что ей делать, кого просить о помощи, как унять всю ту боль, что разворошил в ней визит Фицроя, она заправила тонкую прядку медных волос за его ухо и ее пальцы опустились к колючей бороде. Тронув кончик лихо закрученного уса, Флавия по-ребячески улыбнулась и поцеловала пирата в уголок тонких губ, нежно и – как могла – по-дружески. Однако вкус его губ был еще слишком свеж в ее памяти и, покорно отстранившись поначалу, женщина вновь вернулась поцеловала его уже крепче. Спустя всего пару мгновений, впрочем, она резко отпрянула, убрав руки и запустив их в свои собственные волосы. Этот бой был явно не в ее пользу.
     - Дьявол. Это ты меня прости.

     - Нет, не удивишься?
     Флавия не удивилась. Она вообще была не тем человеком, которого можно было так легко удивить. Особенно, когда люди демонстрировали худшие свои качества. Не то, чтобы она считала, будто она без греха, но ведь каждый человек порочен, и Домицилла искренне любила, когда ее собеседник сбрасывал маску лицемерия и признавался в своих низменных замыслах. Иногда стоит вести игру только ради игры, но по ее завершению ни в коем случае не стоит забывать открыть свое истинное лицо. Ухмыльнувшись уголком рта, женщина убрала длинную прядь черных волос за ухо и хмыкнула.
     - Я же Флавия Домицилла. От меня никто другого и не хочет, - она произнесла это почти весело, с легким тоном самоиронии, которая призывала ее поверить в то смирение, с которым она приняла этот факт. На деле, ее слова прозвучали почти с грустью, поэтому номархиня, заметив легкий оттенок яда в этой фразе, поспешила смазать впечатление от нее чем-то другим. Слегка дернув плечиком, она поспешила добавить голосу непринужденности, - в общем-то, доля истины в их желаниях есть. Наверняка, если бы я не строила из себя недотрогу, все было бы проще. Меньше слов, больше дела, да?
     Она все еще отчаянно цеплялась за возможность вызвать к себе отвращение. Каждое слово давалось ей тяжело, ведь она – гордая дочь Балморы, не допускала, чтобы о ней отзывались плохо ни другие, ни она сама. Как настоящая женщина, Флавия иногда любила возненавидеть себя и хорошенько поругать, но умела вовремя остановиться и запретить подобные самоуничижения. Но одно дело – думать о себе неприятные вещи, и совсем другое – произносить их вслух. Бросив на Гордона почти испуганный взгляд, она поняла, что пришло самое время ей заткнуться и принять случившееся как факт. Как бы она не корила себя, обстоятельства или пиратского барона, было поздно что-либо менять. С тем, что случилось, можно либо смириться и постараться сосуществовать, либо отрицать всю жизнь и рискнуть остаться несчастной до тех дней, пока ее тело не завернут в саван и не уложат в пирамиду.
     Домицилла тяжело вздохнула, крепче прижимаясь к пирату и уткнувшись лицом в его камзол. Она вдыхала его запах, тот самый, который по началу вызывает отвращение, но постепенно привыкаешь к нему настолько, что невольно начинаешь искать в толпе прохожих, надеясь, ожидая, уповая. Тот долгожданный запах, ни с чем не сравнимый коктейль аромата кожи, пота и проклятого моря, усиленный в несколько раз. Да, похоже, на Балморе Фицрой мылся куда чаще. Улыбнувшись своим мыслям и вспомнив тот первый эпизод, когда она предлагала помыть мужчину самостоятельно, Флавия несколько минут смотрела в пустоту. Удивительное ощущение, как никак не связанных между собой людей на деле связывало очень многое. Сколько времени они были вместе? Всего несколько недель. Несколько недель против долгих лет, что терпела их земля, пока они вздымали пыль и пески своими сандалиями. Один короткий миг, который не отпускал от себя ни на минуту, преследуя во снах, разъедая изнутри, руша все представления о себе, как о личности. Флавия понимала, как тяжело даются Гордону эти слова, понимала лишь потому, что была в ужасе от самой себя. Она никогда не верила в то, что сможет быть привязана к кому-то так сильно. К кому-то столь постороннему, чуждому ей, и который, несмотря на это, вызывает в ней такую мощную силу неконтролируемой теплоты, что хочется разорвать грудину голыми руками. Она ненавидела себя за эту слабость, и, словно с издевкой, слышала шепот мужчины. Откровенный, секретный, куда более интимный, чем любая плотская связь. Он говорил ей о любви, а она держала его лицо в своих ладонях и мотала головой.
     - Ты говоришь глупости. Этого не может быть, - возразила Домицилла, впрочем, не сумев скрыть легкой улыбки. Она была не той женщиной, которую можно любить. Просто потому, что любить ее было не за что. Номархиня была жестокой самодовольной патрицианкой, насквозь испорченной своим воспитанием и образом жизни. Она была больна – не физически, но духовно – больна с тех самых пор, как впервые возлегла с мужчиной, со своим собственным братом. Это развратило ее, и, когда она осознала, какой поступок совершила, что-то менять было уже поздно. Она тонула в своей греховности, точно в зыбучих песках, но не делала ни малейшей попытки выбраться. Хуже того, ей это нравилось. Флавия смирилась с тем, кем она была, и потому никогда не требовала от кого-то любви к себе. Как можно требовать от других то, чего не можешь испытать сама?
     Запустив пальцы в волосы, спрятав лицо в тени, она слушала раскаяния Фицроя и едва заметно мотала головой. Нет, он был прав. Он сделал все правильно. Именно так с ней и нужно поступать, она заслужила каждую грубость, произнесенную им в ее адрес. Даже сейчас, не желая признаваться себе в том, что Флавия Домицилла, как оказалось, может что-то чувствовать, она отталкивала от себя мужчину, возможно единственного в ее жизни, который действительно относится к ней искренне. Тянулась, но все равно отталкивала. Как она будет вести войну с Хельмом, если не может победить даже внутренних демонов и справиться с самой собой?
     Погрузившись в пучину мыслей, номархиня уголком глаза заметила тень и ощутила, как согревающее тепло, исходящее от тела рядом, покинуло ее. Подняв голову на Гордона, она испуганно посмотрела на него, будто боялась, что он уйдет. Что ее слова возымели эффект и он правда решил оставить ее. Однако упавший на пол пояс с оружием вселил в нее надежду. Глядя на мужчину, точно дева, ни разу не познавшая чужих ласк, она заворожено наблюдала за тем, как скользят его пальцы по пуговицам и крючкам. Своим ли поцелуем она спровоцировала его, или мольба в ее глазах читалась так отчетливо, Флавия не знала, и все же… замерев, она предчувствовала неизбежное и с наслаждением наблюдала за бароном.
     За то время, что они не виделись, он почти не изменился. Сосредоточенное лицо с серьезными глазами, одного взгляда которых хватало, чтобы она потеряла голову. Острые скулы, спутанные рыжие волосы, далеким эхом повторяющиеся на мускулистой груди. Облизнув губы, Флавия сжала пальцы на собственном бедре, точно взывая к спокойствию. Молитвы эти, впрочем, не возымели успеха, и каждая сброшенная на пол вещь учащала ее сердцебиение все больше. Встретившись взглядом с Гордоном, женщина внимательно посмотрела на него, будто ожидая очередного этапа их затянувшейся игры. Он давал ей шанс сделать свой ход, предотвратить их сближение, забыть этот час, погруженный во мрак, как сон. У нее был этот шанс… нет, у нее не было ни единого шанса.
     Подобравшись к краю кровати, Домицилла снизу вверх посмотрела на лицо Фицроя и опустила взгляд на давно знакомый ей шрам, находившийся прямо напротив ее глаз. Осторожно тронув кончиками пальцев зарубцевавшуюся розоватую кожу, она нежно поцеловала его, будто старого друга. Солоноватый привкус, оставшийся на губах, заставил женщину прикрыть глаза и раствориться в этом странном моменте. Оставив поцелуй ниже, она постепенно выводила дорожку к краю брюк и, оторвавшись от прекрасного торса пирата, мягко провела ладонями по его бедрам.
     - Не важно. Давай забудем об этом? – предложила она, не уточняя впрочем, что имеет ввиду. Ей одновременно хотелось забыть обо всем плохом, что произошло этой ночью, и что оставляло едва ощутимую пульсацию синих отметин на ее запястьях. И все хорошее, что было сказано и будет сделано. Ей хотелось забыть это, потому что она понимала, как долго и настойчиво это будет разъедать ее память, наносить колотые раны по сердцу и в какие последствия выльется в итоге. Она помнила, как тяжело ей было отвыкать от мозолистых ладоней и горячих губ капитана Грешника в прошлый раз, и осознавала, что в этот все будет только хуже. И все же, ее пальцы потянулись к шнуровке тяжелых штанов. Поначалу она старалась делать все аккуратно, не спутывая узелки, но в какой-то момент ее дыхание сбилось вместе с ритмом движения пальцев. Наспех расшнуровав и спустив их, Флавия резко встала и прижалась к Гордону, целуя его так, будто его губы были спасительным источником для заплутавшего по пустыне путника. Проклиная себя за свою несдержанность, женщина смогла разорвать поцелуй лишь когда воздух в ее легких окончательно иссяк. Посмотрев на пирата со смесью мольбы и приказа, она потерла не вовремя защипавшие глаза.
     - Боги… ты даже не представляешь, как я скучала, - и, не давая Фицрою опомниться, она потянула его за собой на кровать.

     Соития с мужчинами случались с ней по самым разным причинам. С одними она играла, будто проверяя собственную привлекательность, раз за разом нуждаясь в подтверждении очевидного. Другие оказывались рядом, потому что она любила, когда ей подчиняются. Были даже те, кого она считала чем-то вроде разбавленного дешевого вина в период бури и засухи – жажду утоляет, но едва ли так хорошо, как родниковая вода. Она гордилась тем, что в жизни Флавии Домициллы никогда не было мужчины, который принуждал бы ее. Какой-нибудь раскрашенный патриций, за которого ее выдали бы замуж, или далекий атлантийский купец, чей живот простирается дальше реки Квохор. Она всегда была вольна самостоятельно выбирать себе любовников и самостоятельно планировать, когда им назначено ее желать.
     С Фицроем же все было иначе. Находясь рядом с ним, Флавия теряла над собой всякий контроль. Один лишь запах его волос или жар тела рядом затуманивали разум женщины, находящейся под властью эмоций. С Фицроем она не выбирала и планировала, не отдавала себе отчетов и не имела ни единой возможности сдержаться. Еще тогда, в садах Квинта Муция, отдаваясь пирату впервые, она подозревала о том, какую шкатулку Пандоры открывает. Хаос в чувствах, вторгнувшийся в ее жизнь в то же время, как вторгнулся в ее тело мужчина, преследовал и тяготил ее. И где-то на краю сознания она понимала, что сегодняшняя ночь может поставить точку в том, что и без того слишком затянулось.
     Шершавые ладони скользнули по ребрам, пересчитав их и найдя покой на мягкой груди. Вслед за ними кожу обожгли губы, дерзкий язык рисовал причудливые узоры вокруг ее сосков и оставляя мягкие укусы, от чего они становились только более жесткими и упругими. Домицилла выгибалась, часто дыша и слегка дрожа от возбуждения в сильных руках Гордона. Ее собственная ладонь смяла простынь под собой, оторвав ее от поверхности матраса.
     Прежде сомкнув веки и концентрируясь лишь на ощущениях, Флавия неожиданно открыла глаза и посмотрела на Фицроя. В темноте тильской таверны он выглядел точно так же, как в те далекие месяцы на Балморе. С этого ракурса она видела его так часто, что могла не задумываясь пересчитать каждую родинку и веснушку на его загорелых плечах. Внезапное воспоминание о том времени, что они провели вместе, заставило ее задуматься. Их встреча не может пройти бесследно, не сегодня, не после того, что было сделано и сказано. Она либо окажется последней, либо станет лишь одной в длинной череде тайных встреч, запрещенных законами как Балморы, так и нравственности. С некоторых пор она перестала принадлежать одной лишь себе, и была обещана Лоу по их недавней договоренности. Дьявол, Лоу. Ему это вряд ли понравится, - женщина закусила губу. Однако, уличив момент, Гордон требовательно вернул себе власть над ее ртом, и Домицилла, пив его поцелуи, точно вкуснейшую воду из чистейшего источника, отбрасывала всякие дурные мысли, так не вовремя приходившие ей в голову. Она хотела было подумать о том, как часто бывает, что ожидание разжигает страсть, которая впоследствии не оправдывает себя, и как жаль будет, если это произойдет и в этот раз. Однако участившееся сердцебиение и то, как выверено и опытно Фицрой обращался с ее телом, заставили ее поверить в то, что никакие ожидания не могли бы превзойти настоящий момент.
     Ее руки без разбора поглаживали его спину, терялись в спутанных волосах, зачесывая их назад, и впивались ногтями в плечи. Сгорая от нетерпения, Флавия уже была готова к их долгожданному воссоединению, однако ее любовник медлил. Напряжение во всем теле было столь сильно, что почти причиняло боль, и номархиня уже хотела съязвить о том, что всего несколько минут назад он был куда активнее, но вовремя осеклась. Она смотрела на него с триумфом, ведь где-то на задворках сознания она представляла себе их встречу именно так, а не как в первый раз. Едва не заскулив, женщина потянула к себе барона, однако тот вновь удивил ее и, оторвавшись от ее тела, лег позади нее и прижав к себе. Домицилла улыбнулась, позволяя Гордону продолжить его ласки, подставляя губы и плечи для поцелуев, накрывая своими собственными ладонями его руки и указывая им правильный путь, и поглаживая его самого везде, где могла дотянуться. Наслаждение смешалось с изнеможением, когда она ощутила все напряжение и в его плоти. Открыв рот, чтобы что-то сказать, поторопить, молить о пощаде, она повернулась к мужчине, но ее сил хватило лишь на несдержанный громкий стон от долгожданного воссоединения.
     - Боги… - прошептала она, чувствуя, как пальчики ног впиваются в ткань простыни, ощутив мужчину внутри себя, прижавшись к нему бедрами и выгибая спину. Двинувшись с ним в такт, Флавия мигом позабыла обо всем, даже о страже, которую могла перебудить своими отнюдь не тихими стонами. Устроив одну руку на чужом бедре и словно подталкивая пирата, она не справлялась с накалом их страсти и закусила пальцы свободной руки.
     Смена позы немного разрядила обстановку, давая самой Домицилле не надолго вздохнуть. Убирая взмокшие волосы от лица, она непонятно и плотоядно улыбалась, рассматривая своего любовника. Как ей отказаться от него после всего, что было? Как выбросить из своей жизни человека, который настолько хорошо знает ее тело и ее разум в равной мере. Который никогда не дает заскучать, постоянно играя с ней и понимая, как нравится ей эта игра. Совершенно невозможно. Скользнув взглядом по золотистым от постоянного пребывания на тильском солнце плечам, Флавия невольно подумала, что стоит обсудить эту проблему непосредственно с ним. Выложить все, как есть, пусть он и может убить ее, узнав о том маленьком секрете, который связывал ее с другом детства. Или, пусть примет новые правила этой затянувшейся игры.
     Немного успокоившись, женщина стала более решительной, и тот час же оседлала Гордона, максимально прижавшись к нему, но не спешила. Обнимая его руками, сомкнув ноги за его спиной, она покрывала его лицо поцелуями, между вдохами шепча что-то на тумуувском и надеясь, что пират мало что понимает из этого языка. Чуть отстранившись, Домицилла заметила ту же мольбу во взгляде, что еще несколько минут назад отражалась в ее собственном, и улыбнулась. Продолжив их интимный танец, она задвигала бедрами, чуть откинувшись назад и уперевшись ладонью в кровать. Черные волосы опали, кончиками щекотя ноги пирата и даруя номархине хотя бы малую иллюзию прохлады. От частых вздохов и стонов пересохло в горле, поэтому иногда она возвращалась к губам мужчины, крадя его краткие, наполненные теми же вздохами поцелуи. Лишь спустя несколько минут, гораздо меньше, чем она предполагала изначально, ее тело бросило в жар и холод одновременно. Сжав ноги за спиной Фицроя и впившись зубами в собственную губу так сильно, что во рту почувствовался металлический привкус крови, Флавия вновь ощутила приятную дрожь и прижалась к горячему телу любовника. За мгновение до этого она знала, чувствовала, что он близок к финалу, однако не стала отстраняться, как это часто делали женщины, заботясь о собственной безопасности. И вовсе не потому, что считала себя не способной к зачатию, но потому, что оторваться от него она совершенно не желала.
     Все еще пытаясь отдышаться, она осталась в том же положении, что была, улыбаясь и поглаживая спину капитана «Грешника», убирая волосы с его лица и думая о том, что этот прохвост наверняка назвал свой бриг именно в честь себя.

     Опустившись на подушки, Флавия еще несколько минут держала ладонь на собственной груди, слушая учащенное сердцебиение и пытаясь успокоить дыхание. Она чувствовала себя абсолютно измотанной, не способной пошевелить ни единым мускулом и даже потянуться за стаканом с водой. Горло пересохло и нещадно саднило, и все же женщина лишь беспомощно поглядывала на спасительную влагу. Каждая мышца в ее теле ныла от напряжения и ощущалась тяжелее мраморной колонны. Однако разум ее оставался удивительно светлым и ощущение… неги расслабляло номархиню, даруя долгожданный покой. Повернув голову в сторону Гордона, она с нежностью и благодарностью смотрела на мужчину, пока тот не забылся кратковременным сном, абсолютно лишившись сил. Флавия понимала его, потому что измотанное тело требовало отдыха, однако разум упорно не желал прекращать работу и помогать своей хозяйке уйти в забытье. Полежав еще немного без движения, она с трудом поднялась на постели.
     Соскользнув с многострадального ложа, женщина встала у окна и вгляделась в ночные огни Виргаты. Пьянчуги и кутилы покинули ее узкие улицы, должно быть, опустошив все запасы в ближайших тавернах и нагулявшись вдоволь. Темное небо легким флером тронул рассвет, прогнав с улиц ночных странников и пригнав в порт новые корабли. Слабый ветерок прошелся по ее влажной коже, и Домицилла склонилась над чашей с водой, умывая лицо и обмывая липкое от пота тело. Не молочная ванна, конечно, но хотя бы какое-то ощущение прохлады.
     Вытащив из-под ног Гордона простынь, Флавия вновь завернулась в нее и тихонько скользнула за дверь. Темнокожий раб покорно валялся возле нее без сознания, и номархиня бесшумно склонилась над ним, прикладывая два пальца к его шее. Пульс бился отчетливо, и женщина аккуратно потрясла его за плечо.
     - Арго, - тихо позвала она, нагнувшись так низко, что черные волосы упали на выжженное солнцем лицо, - Арго! – уже чуть громче и интенсивнее встряхивая раба. Поежившись и с трудом раскрыв глаза, мужчина с удивлением уставился на свою хозяйку. Он уже открыл рот для того, чтобы предупредить об опасности, но вовремя осекся. Что она может сделать с ним за то, что он не защитил ее? За то, что разлегся у ее двери, в то время как к ней вторгся враг? Однако Домицилла была слишком истощена как эмоционально, так и физически, а эндорфины в ее крови сделали женщину всепрощающей и удивительно благосклонной. Кроме того, она совершенно не хотела поднимать лишний шум.
     - Ступай поспи, - мягко произнесла она, кивнув в сторону комнаты с рабами, - все в порядке. Меня есть, кому охранять сегодня.
     Раб нехотя поднялся и с недоверием глядел на госпожу. В обычный день она приказала бы его выпороть. Или, того хуже, убила бы собственными руками. Если бы осталась жива, конечно. Однако загадочный гость номархини, отключивший его, отчего-то, видимо, не причинил ей вреда. Зная характер своей хозяйки, Арго сделал вывод, что ночным посетителем женщины был тот же мужчина, что и несколько дней назад, а потому удовлетворенно вздохнул и поплелся спать.
     Бесшумно прикрыв дверь и заметив, что Фицрой уже заерзал на постели, Флавия скинула простынь и тихо скользнула на прежнее место, повернувшись к мужчине лицом. Оперевшись на руку, она последние секунды насладилась видом его спящего, а после тепло улыбнулась, увидев открывшийся зеленый глаз.
     - И снова здравствуй, - прохладная обсохшая ладонь скользнула к щеке мужчины, не обойдя вниманием любимую растительность на лице. Если она и хотела сбрить ее, то только для того, чтобы хотя бы каким-то образом приуменьшить для себя привлекательность пирата. Хватало и ярких вспышек в памяти, чтобы потерять голову, а так хотя бы что-то могло бы отвлечь ее.  Сейчас, впрочем, она была только рада тому, что Гордон воспротивился ей в свое время. Улыбнувшись и прижавшись к горячему телу, Флавия ответила на поцелуй, забываясь и теряясь в нем, точно во сне. Лишь по прошествии нескольких мгновений она смогла оторваться от мужчины, блаженно вздохнув и окинув его взглядом. Удивительно, каким спокойным и умиротворенным он казался спустя каких-то полчаса после того, как угрожал ей всеми видами подручного оружия. Отогнав эту мысль, номархиня придвинулась плотнее, ощущая мозолистую ладонь на своем бедре, и устроила собственную руку на спине барона, кончиками пальцев вырисовывая на ней замысловатые узоры.
     - Правда? – обеспокоенно спросила она, - прости, если это отвлекло тебя. Я задумалась… о будущем.
     Она не соврала. Мгновение абсолютного счастья, вызванного долгожданным единением и приятной негой, ускользало сквозь пальцы. Домицилла спешила ухватить его за хвост и вернуть, однако взгляд Фицроя был пристальным и осторожным. Тяжело вздохнув, она сжала губы и задумалась. Ведь и правда, какое будущее теперь их ждет? Она физически не могла отпустить от себя своего любовника, как бы разум не твердил ей необходимость этого. Все говорило против их запретной связи, от ее обещания Лоу, до Совета Баронов, который явно не придет в восторг от того, что один из них свяжется с номархиней. Возможно, мудрые мужи и примут его увлеченность за временное помутнение, а Эдвена даже не попытается вырезать еще один глаз для своей коллекции. Возможно, Флавию посчитают за очередную распутную девку, морскую жену, каких моряки часто оставляли в портах. Возможно, раз в месяц или два он будет приплывать к ней, не принимая устоев ее жизни, не понимая премудростей ее правления, осуждая и журя ее за каждый поступок. Они, конечно, могут и вовсе не разговаривать, но… хотела ли Флавия подобной участи для себя? Слухов за своей спиной, осуждения, без любого намека на нормальную жизнь. Грошь – цена такому номарху. Да и Маркус… Как ни крути, Домицилла дала клятву, которую была намерена сдержать. К тому же, этот одноглазый блондин действительно был дорог ей, как бы абсурдно это не звучало. Но Гордон…
     Гордон был точно живой вулкан, поддерживающий жизнь целого острова. Иногда он серчал и пар заволакивал всю округу, иногда даже извергал потоки огненной лавы, снося и уничтожая все на своем пути. И все же, он был самым теплым, дарующем ей настоящую жажду жизни. Она не знала, что такое «любовь», но отрицать свою влюбленность не могла. Чувствуя, что ее мысли вновь уносят ее все дальше от комнаты, женщина мотнула головой и встревожено посмотрела на мужчину.
     - Что будем делать со всем этим дальше? – переложив ответственность за принятие столь сложных решений на пирата, и с извинением улыбнулась, пройдясь пальцами вдоль влажного от пота позвоночника.

Отредактировано Flavia Domitilla (2015-06-26 03:20:30)

     Необыкновенное ощущение приподнятости духа и тяжести в груди не давало ей покоя. Флавия рассматривала своего любовника в свете занимающегося рассвета, постепенно срывающего покровы ночной тайны. Ее губы были растянуты в улыбке, но глаза казались пустыми, будто она часто уходила в себя и давала волю собственным мыслям. Только прикосновения и тихий голос капитана «Грешника» не давали ей впасть в забытье, и Домицилла с наслаждением ощущала его руки и губы на своем теле. Оставляя обжигающие, а после холодящие следы на коже, они заставляли ее плотнее прижиматься к мужчине. Дошло до того, что номархиня закинула ему на бедро ногу, придвинувшись так близко, что снова становилось жарко. Ей хотелось обнимать его бесконечно, не отрываясь ни на секунду, поглощать всем своим естеством. Наверное, так люди и сходят с ума, умирая от желания насытиться человеком до такой степени, что в итоге разрывают его грудную клетку голыми руками.
     Уткнувшись носом в плечо Гордона, женщина вдыхала сильный аромат его кожи, смешанный с запахами пота, соли и грязи, но не морщась от него, а вкушая, точно божественный нектар. Мысль о том, что нужно и впрямь осуществить свою угрозу помочь ему с омовением на секунду вновь забралась в ее голову, но мигом была выдворена каким-то животным инстинктом. На слова пирата о неудобствах, она только замотала головой, шепча горячее «Нет. Нет». 
     Вдохнув свежего воздуха и покрыв лицо мужчины поцелуями, она сжала губы и приготовилась слушать своего мудрого советника. Однако чем больше он говорил, тем больше становились ее глаза.
     Как лихо он все вывернул, - едва заметно нахмурила брови Флавия. Она уже представляла себя героиней древнего эпоса, которой обстоятельства не позволяют соединиться со своим любимым, потому что сами боги против их связи. Уверенная в том, что Фицрой пострадает от их отношений не меньше ее самой, Домицилла упивалась своим страданием, погружаясь в него, точно в теплую обволакивающую купальню. С тех пор, как Клавдий покинул ее, номархиня впервые испытала настоящую душевную боль, которая пронзает в самое сердце, застряв там ядовитой стрелой. И этот яд поступает в каждую вену, разливается по всему телу, вводя в состояние оцепенения, лишая возможности и желания двигаться, разговаривать, жить. Истинное несчастье превращает человека в огромную куклу из плоти и крови, которую легко дернуть за ниточку, но без вмешательства она просто обездвижено лежит на полке. Она никогда не думала о том, что сильные эмоции, пусть и плохие, могут вызывать столь противоречивое наслаждение. И, подобно любителям опия, она подсела на них и втайне радовалась тому, что обстоятельства складываются против них с Гордоном. Однако его слова заставили Флавию изогнуть бровь и внимательно посмотреть на мужчину. Выходит, она видела причин для волнения и беспокойства куда больше, чем он. Если ему так легко даются эти слова, не преувеличила ли она всю губительность их сиутации? Чувствуя, как сердце пирата бьется под ее ладонью, готовое вот-вот пробить стену из ребер, номархиня заглянула в его глаза.
     - Хочешь сказать, твой Совет так просто примет, что капитан «Грешника» продался правителю Балморы? Я была там, Гордон, и сказать, что они меня недолюбливают – это ничего не сказать, - женщина покачала головой, увязая в тенистой зелени глаз пиратского барона. Его рука уже отпустила ее ладонь, однако она оставила ее на том же месте, точно верного стражника. Мягкие подушечки пальцев поглаживали кожу на груди Фицроя, дублируя пути проступающих вен и огрубевших шрамов. Моргнув и выйдя из оцепенения, Флавия отвела взгляд и вновь невольно вспомнила Лоу. Конечно, он был точно таким же бароном, как и Гордон, однако разница меж ними была колоссальной. Начиная от того, что тот родился и вырос на Балморе, и заканчивая тем, что ни во что не ставил мнение остальных. Наверное, когда долго демонстрируешь свое наплевательское отношение, от тебя и не требуют ничего другого. А кроме того, лишиться баронства для него было не страшно хотя бы потому, что быть единственным на Балморе выгоднее, чем одним из двенадцати на Тиле, а бороздить просторы Вдовьего моря он вполне мог и без этого почетного статуса. Фицрою же она такого не желала. Он бы не смирился с возможными трудностями. Рано или поздно заскучал бы по своей тильской семье. И с ней, с Флавией, у них бы все быстро окончилось. Их связывал союз сердца, а не разума, как с Марком, а даже ребенок знает, что пламя, подожженное с помощью масла, быстро разгорается и так же быстро затухает.
     - Можем? Действительно можем? Мне не избежать замужества, мой пират, но готов ли ты к тому, чтобы каждый раз оглушать мою охрану, чтобы повидаться со мной? – она тихо рассмеялась, вспоминая раба, которого ей пришлось будить несколько минут назад. Домицилла действительно внимательно выслушала мужчину и была согласна с каждым его словом. Когда она покидала остров, с момента ее коронации прошло не больше недели, а ее пороги уже обивали патриции, стремящиеся возвыситься за счет удачного брака. Она даже получила несколько писем от знатных лордов из Хельма, но подобного, конечно, допустить не могла. Сенат еще не начал давить на номархиню, но Тиберий уже коварно скалился, заглядываясь на Флавию – что было весьма странно, учитывая то, что они недолюбливали друг друга – и неоднозначно намекал, как было бы здорово ему посвящать ее в премудрости правления, будучи ее законным супругом. Скривившись от этого воспоминания, точно от кислого лимона, Домицилла вновь подняла взгляд на лицо Гордона и нежно поцеловала его. Ей хотелось прижаться к мужчине как можно ближе, возможно даже повторить их недавнее приключение, однако ее совесть занудным молоточком била по подкорке, приказывая раскрыть пирату хотя бы часть своей души. Понимая, что реакцию это может вызвать неоднозначную, Флавия чуть отстранилась и потянулась за водой, будто делала это вовсе не потому, что вдруг почувствовала себя неуютно.
     - Кстати, о Лоу. Твоя интуиция тебя не подвела. Он действительно заходил ко мне не просто так. Предлагал мне себя в мужья.
     Неоднозначно оставив главный вопрос висеть в воздухе, женщина отпила прохладную жидкость и протянула стакан Гордону. Почти сразу пожалев о сказанном, Флавия чуть слышно кашлянула и покосилась в сторону таза с водой.
     - Кстати, не хочешь освежиться?

     Одновременно радуясь тому, как разговор возвращался в нужное ей русло, по которому уже разлилась река страданий и отчаяний, Флавия уже более расслабленно устроилась возле мужчины. Не сводя глаз с его лица, она вырисовывала на его груди древние иероглифы, некогда используемые на Балморе и скрывавшие за собой столь глубокий смысл, что нынешним письменам и не снилось. Пальцы цеплялись за мелкие рыжие волоски и грубые шрамы, каждый из которых она обводила, думая и сочиняя истории о том, как они появились на этом совершенном теле. Балморийцы всегда восхищались мужской красотой, а Флавия была еще и ослеплена внезапно нахлынувшими чувствами, поэтому каждая черта, каждая напрягшаяся мышца или отбившаяся от стаи веснушка казались ей идеальными.
     Растянув губы в улыбке, она отвела глаза в ответ на то, что Гордон признал ее ум. Себя она ни умной, ни проницательной никогда не считала, полагая, что, напротив, слишком глупа для того, чтобы править целым островом. К тому же, ее отец не забывал напоминать ей об этом еще при жизни, когда Флавия неоднократно спрашивала его о том, почему он признал наследником престола именно ее младшего брата. Однако каждый человек жаден до похвалы, жаден до незаслуженных комплиментов, до возможности услышать о себе что-то хорошее. И Фицрой говорил ей столько прекрасных вещей за эту ночь, что любая уже растаяла бы и вцепилась в этого мужчину мертвой хваткой, не желая отдавать его никакой другой женщине. Она бы и вцепилась бы. Она бы и не отдавала. Но, разве могла она что-то требовать, когда сама предлагала ему делить себя с посторонним мужчиной?
     - Ты же не думаешь, что я выберу себе в мужья полнейшего идиота? – вопросом на вопрос ответила Флавия, пожав плечами и заигрывающе приподняв бровь. Она придвинулась к пирату ближе, проведя своей ногой по его и выгибаясь под теплой рукой, - он должен будет с пониманием отнестись к прихотям не только своей супруги, но и госпожи. А пока моя самая большая прихоть – это ты. - Флавия только ближе подтянулась к Фицрою, увлекаемая его поцелуями все дальше от мыслей о жаркой Балморе с ее дворцами, бесконечными обезличенными мужьями и стражниками, складывающимися в ее воображение в неподвижные кучи. Жар ее тела распалился вновь, а поцелуи капитана Грешника стали все более требовательными, вторя прикосновениям, и женщина уже уперлась рукой о кровать, чтобы подняться и повторить успех их прошлого раза, однако успела лишь шумно выдохнуть и смахнуть упавшие на лицо волосы со лба.
     Проследив за реакцией Гордона, настроение которого затухало со скоростью догоревшей свечи, она проклинала себя и кусала нижнюю губу, рискуя содрать с нее нежную кожу и перепачкаться в крови. Решив, что ничего лучше, чем отвлечь мужчину от новости, которую она сама же по доброте душевной и ляпнула, номархиня села, спустив ноги с кровати, и спрятала лицо в ладонях. Она позволила себе пожурить себя ровно несколько мгновений, а после встала с улыбкой и покачала головой, глядя на пирата.
     - Тебе явно стоит еще немного пожить на Балморе, - усмехнулась женщина, подходя к тазу с водой и кидая туда тряпицу, которой несколько минут обмывалась сама, - если бы ты побывал в наших термах, не смог бы жить без омовений и дня.
     Конечно, частые купания для современных людей были ритуалом скорее редким, в особенности для северных народов. Южане злоупотребляли им чуть чаще, моясь раз в две или даже одну неделю, чтобы предотвратить размножающиеся на жаре инфекции. Однако балморийцы перещеголяли их всех, подарив миру не только мыло, но и как таковое понятие личной гигиены. Флавия никогда не придавала этому значения, потому что для нее купальня при каждой спальне, наполнявшаяся каждый вечер, не была чем-то из ряда вон выходящим, однако иногда пренебрежительное отношение к этой процедуре смущало женщину. Устроив таз на кровати, Домицилла забралась на мужчину сверху, помогая ему принять сидячее положение и убирая свои волосы за спину. Гордон все еще ждал ответа и имел на него полное право, поэтому номархиня решила, что лучше пусть она будет иметь хоть какую-то иллюзию власти, чтобы пират не прибил ее на месте.
     - Ну… ты ведь сам сказал, что он был бы неплохим вариантом для меня, - издалека начала Флавия, смочив тряпицу в воде и проведя ей по ключице мужчины, спускаясь к груди и поднимаясь по тому же маршруту к другой. Прохладная вода была приятна в такую жару, и влажные капли, побежавшие по ее руке, заставили кожу покрыться мелкими мурашками. Придвинувшись к мужчине, она обняла его и протерла его спину, одновременно склонившись над его ухом, - и я согласилась.
     В ее взгляде читались смущение и вина. Она хотела было рассказать о том, что была должна одноглазому, что не имела права отказаться, однако, немного подумав, Домицилла возмутилась сама себе. В конце концов, отныне она не просто женщина, а номарх, и ее намерения не просто не нуждались в объяснениях, а должны были восприниматься как единственно верные. В самом деле, симпатия к Фицрою давала ему большую власть над ней, но кто он такой, чтобы она смущалась его реакции на столь жизненно важные решения? Заведя руку на шею, она слегка отжала тряпицу, позволив тонким ручейкам воды свободно побежать по спине пирата.
     - А что? Он знатен, богат и может дать мне очень многое, - пожав плечами, весело продолжила номархиня, легко укусив мочку уха Гордона и отстраняясь, чтобы вновь смочить свое орудие пытки. Оглядев результат своих работ, она еще раз мягко прошлась по торсу барона, омывая его руки и продолжая свою речь, - мы выросли вместе, знаешь. Он знал меня еще когда мои руки не были изуродованы этими ужасными ожогами. По-моему, он был даже влюблен в меня. – Женщина хмыкнула, нажимая ладонью на грудь мужчины и заставляя его вновь лечь. Приподнявшись и подтянувшись за ним, она оставила короткий поцелуй на его шее, ключице и шраме над соском, постепенно опускаясь ниже и пробуя на вкус его чистую кожу. Завершив дорожку своих поцелуев у самого паха, Флавия дрязняще лизнула справляющуюся с напряжением плоть и, вытерев рот, по-хозяйски прошлась тряпицей и по нижним частям тела Фицроя. Закончив и с ними, номархиня кинула кусок ткани в таз, вернувшись к лицу пирата и нависнув над ним. Удивительно, но ее собственные поцелуи и решительность, которую она обрела вместе с мыслями о том, что власть дает ей куда больше, чем просто ответственность и обременительные обязанности, возбуждали ее не меньше чужих ласк. Дыхание женщины заметно затруднилось, а сердце забилось быстрее.
     - Кроме того, он молод и недурен собой, - добила она любовника, глядя тому в глаза и издевательски ухмыляясь. Черные волосы падали на простынь, скрывая их лица за своеобразным пологом и даруя ощущение еще большего уединения, чем прежде. Несколько секунд будто оценивая, не переусердствовала ли она со своими играми, Флавия усмехнулась, как бы говоря о несерьезности своих слов и опустилась ниже, укусив Гордона за нижнюю губу и легонько потянув за нее.