Самый разгар празднества уже спал и теперь оно плавно двигалось к завершению, как солнце, что перекатилось через зенит и стремительно катилось по небосклону к закату. Звенящие энергией и силой мелодии сменились более степенными и умиротворенными, шум разговоров поутих, смех сменился заговорческим шепотом.
Адонис этот период любого праздника вовсе не любил. Гостей пока еще слишком много, а тем для разговоров уже слишком мало. Конечно, вскоре толпа рассосется, а хозяин сможет с самыми приятными и важными ему людьми удалиться во внутренний двор, к фонтанам, новым бочонкам вина и шелесту арф и флейт.
Раньше Данаос в список тех самых приятных попадал без сомнений, а сейчас, после нескольких склок и почти двух лет молчаливого нейтралитета, вовсе не был уверен, что у него есть хотя бы шанс туда вернутся. И, как ни жаль, он был достаточно пьян, что бы выкинуть эти мысли из головы, и достаточно трезв, чтобы считать их важными и грустными.
Джаад, конечно, предложил еще одну попытку. Но уже без его участия: «Как же меня достало твое высокомерие! Сначала разберись с ним, а потом уже учи меня жить!..» Знал бы градоправитель, как графа раздражала вся эта ситуация в целом, вряд ли бы он так зацикливался на не самой главной черте самого Данаоса. Но – что поделать – люди не идеальны.
Адонис поднялся со своего места, тихо скользнул вдоль стен к выходу, практически никем не замеченный в слишком жарких для такого дня траурных одеждах. Пусть это и был брак по расчету – каждое утро видеть грустные глаза Кира и слышать плач маленькой Ксанфы было невыносимо. Может, поэтому он сбегал по каждому незначительному делу и по каждому приглашению, лишь бы не оставаться дома слишком долго.
На террасе было гораздо лучше, чем в зале. Свежий, пряный от морской соли ветер трепал язычки пламени в фонарях и невесомые занавески, отделявшие внутренности дома от балкона. Звуки смешались, сплелись в одну едва слышную мелодию – угасающий праздник, начавший просыпаться от дневной жары город, неумолкающая песнь фонтана и живущих в сплетении ветвей птиц. Вслед за Адонисом сунулся расторопный слуга, то ли хотел убедиться, что гость не скучает – в домах Атлантии это было равносильно позору, то ли мечтал облегчить поднос, но практически сразу был отослан прочь.
Хоть одиночество Данаос не хвалил, была в его вкусе какая-то особая нотка, ради которой хотелось возвращаться к нему раз за разом. Особенно сладко одиночество посреди толпы, когда слышен каждый шаг и каждый шелест, видна вся подноготная, но ничто не касается тебя лично в этом смешении людских мнений. И можно, оставаясь незамеченным, делать свои выводы, улыбаясь очередному интересному ходу.
Адонис прошелся вдоль перил, остановился возле особо удачного места, открывавшего великолепный вид на озаренный огнями порт и сам город. В тугой клубок сплелись нити улиц, и даже досюда долетали смутные звуки и запахи пряностей. Мысли в голове текли так же лениво, как неспешные волны, объятые сумерками и отливавшие золотом в свете фонарей.
Впрочем, долго наслаждаться одиночеством чувством надо уметь. Данаос вздохнул, оторвал цепкие пальцы от гладкого мрамора, собираясь возвращаться в гущу веселья, как услышал легкие, несомненно, женские шаги. Он уже смел надеяться, что о своем обещании устроить встречу для друга и возлюбленной Джаад в угаре праздника совсем забыл. Как выяснилось, вывод был поспешным.
- Добрый вечер, госпожа, - Адонис заменил поклон учтивым кивком, едва заметно приподнял кончики губ в улыбке. Искренней она никак не получалась, а носить лживую маску в доме друга не было никакого желания. – Позвольте поздравить Вас с рождением сына. Я уверен, мальчик возьмет от родителей самое лучшее.
Мысленно пришлось признать, что «самое лучшее» включает в себя не только мудрость и доброту Джаада, но и явно красоту самой Неферт. Но добавлять что-то к своим словам не стал, отделавшись просто банальной фразой. Адонис шел на это лишь ради друга, и спешить не собирался вовсе, искренне интересуясь мнением самой собеседницы.

Адонис в удивлении чуть приподнял брови. Это ее Джаад надоумил, или сама догадалась?
Он был бы рад услышать в словах соболезнования сарказм или злорадство, но слух твердил совсем иное – женщина говорила искренне. Сколько этих слов было сказано у могилы Селисы, этих ужасных, тягостных слов, елейных в своей наигранности: скорбные улыбки с лживыми взглядами, бегающие зрачки, словно черные шарики в колодцах глаз, нервно мнущие траурные черные платки цепкие пальцы.
Все было ненастоящее, от погребальной маски до последнего мгновения перед тем, как гроб опустили в рыхлую песчаную почву, и сам Адонис был в маске – слишком скорбящие уголки губ, слишком рассеянный взгляд.
Ложь. Кругом сплошная ложь, и от того так интересно бывает встретить тех, кто неподвластен тлетворному влиянию высшего света.
- Благодарю Вас. И все же, потеря не так велика, как приобретение, - Адонис отвел задумчивый взгляд в сторону порта, скользнул вдоль освещенной линии берега, вдоль центральной улицы, раскинувшейся от пристаней и до ворот дворца градоправителя. Ксанфа – тонкий лучик солнца в ставших невыносимо мрачными покоях, малышка с яркими, словно изумруды, глазами, и детской наивной улыбкой…
Интересно, а как выглядит сын Джаада?
В воздухе искрило напряжение, но рушить его паучьи сети Адонис не торопился, ожидая, чем именно порадует его Неферт. Может, воспользуется опытом пресыщенных традициями Хельма дам и продолжит и дальше бессмысленную вязь светской беседы, расписанной по пунктам на многие часы вперед?
И все же, он не угадал, даже ни на шаг не приблизился к верному ответу, строя никому ненужные предположения из-за впитавшей саму его суть привычки.
Как нагло. Данаос с удивлением понял, что чувство внутри него немного смахивает на восхищение – заявить подобное в лицо и при этом даже ни единым движением не выказать ни страха, ни волнения? Можно лишь аплодировать.
- Ну что Вы, - мягко улыбнулся Адонис, и в приподнятых уголках губ таились смутные тени и опасность, прохладная, жесткая, как змеиная чешуя, - несмотря на все наши разногласия, я все еще считаю Джаада другом. Люди имеют свойство заблуждаться, истинная же цель близких людей – помогать выпутаться из сетей своих ошибок.
Данаос спохватился, что сказал лишнее, раскрывшись слишком сильно.  В конце концов, он обещал успокоиться и перестать лезть в чужие дела, но его природное любопытство напополам с уверенностью в том, что ему лучше знать, никак не дают внутреннему голосу замолчать и перестать сыпать направо и налево двоякими фразами, больше похожими на ребусы, чем на обыденные реплики не менее обыденных разговоров.
Ну, что ж, впредь будет осторожнее. Адонис так привык играть с обещаниями, что порой забывает, какие из них давал с искренним намерением держать свое слово, а к каким заранее продумал ловушки и ходы-отступления.
Он очертил пальцами извив орнамента резных перил, продолжая исподволь наблюдать за собеседницей взглядом без признака каких-либо эмоций, кроме, разве что, живого интереса и наигранного дружелюбия.
- Джаад порой слишком добр, но вряд ли это считается ошибкой, - доверительным тоном добавил Адонис, смягчая слишком жесткий выпад со своей стороны.

Адонис читал свой приговор в ее глазах. Наверное, многие люди – да что там многие, все, с кем он общался в таком тоне – могли без угрызений совести заявить, что видели змею в обличии человека.
Что ж, они близки к истине, и все же, они ошибаются. Пересмешник. Единственная птица, которая играет чужими голосами, порой забывая собственный, птица, которая уводит хищников прочь от своего гнезда, птица, которой бывает откровенно скучно.
Анд – город торговли, город, кипящий жизнью, запахами, историями о других краях. Но лишь для тех, кто сам варится в котле в трущобах и в порту, а властям остаются сухие сводки отчетов и пышно обставленные, неестественные, вымученные из долгих споров выезды в свет.
Он развернулся, оставив за спиной картину бурлящей эмоциями ночи, оперся локтями о перила балкона, запрокинув голову, уставился на резьбу стен. Полуголые мужчины, крылатые твари, состоящие из кусочков львов, козлов и скорпионов, неведомые цветы и звери – все фантазии неизвестного художника, вложившего душу в работу над дворцом много лет назад. Свет фонарей причудливо ложился в углубления барельефов, и Адонис долго вглядывался в резкие тени, силясь разглядеть то, что спрятано за ними. Конечно, слушал, но вполуха, невнимательно – эта пустая философия уже успела надоесть ему за многие годы.
- Я не беру права судить, однако, делаю это. А все те, кто заявляют о своей непричастности, являются скудоумными лицемерами – потому что в глубине души каждый из нас дает оценку поступкам другим, и делает это исходя из собственных интересов, а не из интересов вселенского правосудия. Не буду говорить о хищниках и жертвах, думаю, Вы и так прекрасно знаете, что абсолютной истины нет, каждый поворачивает ее так, как ему удобно, - Данаос едва заметно поморщился от собственного менторского тона. Как будто так важно, что там подумает Неферт и чему ее можно научить. Это слишком пошло – философствовать ради того, чтобы потратить время с кажущейся пользой.
- Мир в своей сущности жесток и эгоистичен, миледи, - отстраненно рассматривая плавный переход от копыт мраморной лани к гирлянде цветов, добавил он. На лице отпечатались пустота и безразличие, чуть глубже, на дне зрачков, усталость, и как никогда отчетливо в свете ламп была видна седина на висках, забравшая свою дань возрасту. – Истинный судья ему лишь Отец, да простит он наше высокомерие и амбиции, которым свойственно возвышать нас за счет падений других.
Адонис, наконец, перевел взгляд на собеседницу, повел плечом, словно стряхнул с себя размышления. Пустую философию надо оставлять горьким пьяницам и безутешным мужьям, а самому использовать ее лишь на благо своих интересов. Неферт слишком умна, чтобы доверять разговор загадкам и таинственным головоломкам, а значит, можно и не утруждать себя бессмысленным занятием.
- Я говорил с Джаажом. Прискорбно мало, если Вас это интересует, - он недовольно поджал кончики губ в наигранном жесте, искренне сожалея о том, что былым временам пришел конец. Даже если они и помирятся, градоправитель не забудет обиды, а Данаос – двух лет скуки.
- И право, Вы зря беспокоитесь о таких вещах. В Атлантии закон гостеприимства незыблем… А я слишком люблю этикет и свое положение, чтобы нарушать идиллию вечера столь грубой выходкой.
Глаза у него враз стали холоднее, все признаки расслабленности, которым он позволил проявиться, пропали. В то, что Неферт ошиблась случайно, поверить Адонис не мог, а посему выходило, что это намеренное оскорбление. И довольно серьезное, чтобы простить его только из памяти о прежней дружбе.

Настоящей обиды в нем не было. Данаос ожидал чего-то вроде укола-атаки – то ли проверки, то ли внутреннего срыва – поэтому перескочить от одной эмоции к другой получается подозрительно легко.
Адонис удивился. Сильно.
Это было видно в изгибе приподнятой брови, в наклоне головы, во внимательном, изучающем взгляде. Что-то же он не рассмотрел с самого начала, упустил какую-то деталь, раз простой торговке удалось так ошеломить его своей честностью.
Он всматривался в ее лицо, впервые отметив, что раньше не видел его своеобразную красоту. Можно было понять Джаада, в юности, как и сам Адонис, пресытившегося обыденностью, душой желавшего чего-то иного. И все же, красота мешала, скрывая за собой истинные намерения. Почему она так раскрылась? Только ли ради Джаада – но нет, вряд ли, для него она могла обставить все гораздо проще, тем более, если ее проницательности хватило, чтобы понять: граф перетерпит мелочи, раз выдался такой шанс вернуть упущенное.
Страх? Ни в коем случае. Кокетство? Нет, все гораздо серьезнее. Жалость?
Адонис отбросил эту мысль. Он терпеть не мог ощущать подобные взгляды и мысли – слишком пошло верить наигранному сожалению.
Наверное, ей действительно хотелось вернуть шаткий мир в сердце Джаада, и, в общем-то, у нее получилось, хоть и нельзя сказать, что это целиком ее заслуга.
Он пропустил момент, когда собеседница убрала ладонь и направилась в озаренное лампами нутро дома. Погрузившись в мысли, пытался понять, что она имеет ввиду. О примирении говорить рано, если вообще можно о нем говорить; но после открытого приступа честности вовсе не хочется оплетать вечер нарочито сладкоголосыми заверениями, что все в порядке. Сделать вид, что все замечательно, хотя бы на один вечер, вернуть Джаада и, скорее всего, забыть либо годы ссоры, либо дорогу в этот дом.
Оба варианта ему совсем не нравились, и, когда он уже был готов сказать что-нибудь пустое, заняв отведенную ему роль фразой из беседы без смысла, Неферт круто повернула все вспять.
Внутри что-то звякнуло, завопило: «Вот он твой шанс, дурак!». Действительно, возможность сломать сложившийся порядок, даже не напрягаясь, просто согласившись в определенный момент… Как удачно вышло. Даже не пришлось ломать маски.
- Я тоже буду очень рад, - он оторвал руки от перил, скользнул взглядом по цепочке фонарей вдоль балкона. – Это несказанная честь – считаться близким другом семьи Джаада… Миледи.
Незначительная заминка могла сломать все, но Адонис не представлял, как обратиться иначе. Сухие буквы этикета говорили прямо противоположные вещи, и, выбирая что-то одно, он мог показать свое миролюбие лишь голосом, никак не словом. И, конечно же, протянутой рукой в жесте согласия напополам с невесомой улыбкой.
А внутри – пустой перезвон и шумливый ветер в голове; менять голоса, как перчатки, оставаясь при своем мнении – самое ценное умение из всех.

Отредактировано Adonis Danaus (2015-06-28 18:01:11)