Узкие витражные окна старой часовни, находящейся в северной части замка Трольде, пропуская яркие солнечные лучи, отбрасывали на темный пол и стены тысячи ярких разноцветных огоньков, рассыпающихся по алтарю и черным подолам платья вдовы бывшего хозяина этого замка. Облепляя мрачное траурное одеяние, словно россыпью драгоценных камней. Элена даже не обратила внимания на эту щедрость северного лета, лишь крепче сомкнув веки от яркого солнца и продолжая шептать себе под нос молитвы.
Многие люди в молитвах видят свою последнюю надежду. Обращаются к Богу, когда просить о помощи больше некого и впадают в ярость, когда все их отчаянные просьбы остаются неуслышанными. Но Создатель и без нашей просьбы дает человеку все, что возможно дать. От одних молитв к Господу в этом случае ничего не меняется. Но Элена молилась не только за погибшего супруга. Зачем переживать о тех, кому уже ничем нельзя помочь? Она беспокоилась о том, что было поражено болезнью. О доме, который перестал быть уголком спокойствия и счастья, о своих детях, судьба которых с недавних пор стала неопределенной. И в первую очередь она молилась о том, кто доставляет ей эти беспокойства, неприятности и прочее, о чем даже говорить не хочется! С самого первого дня его появления в Трольде, Эредин первым делом поставил в известность всех и каждого в этом замке, от управляющего до чистильщика нужников, что именно он отныне является здесь хозяином. Отстранив сестру ото всех дел, сам он, тем не менее, не занимался ничем, кроме развлечения собственной персоны.
Ей запрещалось отныне покидать замок. Даже ее личную почту Эредин вскрывал сам. Единственное, чего он не мог запретить ей в данной ситуации – принимать визитеров. Но и те не особо стремились навещать ее. Элену все чаще посещала мысль, что Эредин испытывает ее на прочность двоими драконовскими правилами, ожидая, когда она первая не выдержит и самоудалится в Савнгерскую обитель. Возможно, так бы все и случилось в итоге, если бы не епископ Бергсвейн, который посещал Элену уже несколько месяцев и, фактически, стал ее духовником. В первый его визит леди Фолдрейд вела себя крайне настороженно, считая его приход очередной выходкой брата. От представителя Церкви она могла ожидать чего угодно, но только не того, что молодой епископ вдохновит ее на борьбу. Элена никогда не была сильной и уверенной в себе женщиной, но с момента появление Эредина ее внутренний стержень треснул окончательно, уничтожая все оставшиеся надежды. Она жила ради своих детей, но теперь их судьба и будущее зависели не от нее, а от милости ее деспотичного брата. Осознание собственной ничтожности и невозможности повлиять на ситуацию душили не хуже пеньковой веревки. Но что она могла сделать? Обратиться к королю и взывать к справедливости? Но тот сейчас слишком занят войной и собственными проблемами, чтобы разбираться с капризами какой-то вдовы, которых в последнее время развелось слишком много. Война не щадила никого. Элена не осуждала короля, развязавшего ее. Она знала, что ее муж полностью разделял позицию своего сюзерена и отдал свою жизнь не просто за глупую идею. Но теперь она осталась совсем одна. Беспомощная и совершенно одинокая. И тогда в один прекрасный день в Трольде появился Дагоберт Бьеи. И как бы Эредин не краснел от злости, он не мог отказать Элене в его визите, втайне надеясь, что этот «монашек» поскорее сагитирует упрямую сестрицу отправиться отмаливать душу своего покойного мужа в монастырь. Однако день проходил за днем, а Элена даже не помышляла покинуть дом. Напротив, в ее глазах вновь появился живой блеск и интерес к жизни и происходящему. И с каждым визитом Дагоберта ее душевное состояние все больше стабилизировалось.
Вот уже две недели прошло с того дня, как Элена видела его в последний раз. Тогда он говорил ей о том, что вынужден отправиться по церковным делам в отдаленную провинцию и пообещал, что ее навестит другой человек, если он не успеет вернуться в срок. Но оговоренный срок подходил к концу, а никто так и не пришел. Этот факт отравлял сердце едким страхом. Через четверть часа Элена нехотя поднялась с колен, зажгла еще одну свечу и покинула свое убежище. Сегодня с самого утра Эредин, вместе со своей свитой, отправился на охоту. Так, что у Элены еще, быть может, оставалось немного времени, чтобы посидеть в библиотеке. В тщетных попытках сломать ее, брат запрещал даже это бесхитростное занятие. Но ожидающая за дверью часовни Матильда, а точнее переданное ею известие, кардинально изменили ее планы.

Тяжелая чугунная решетка внешних ворот замка с грохотом поднялась, пропуская во внутренний двор небольшой отряд всадников. Многие обитатели Трольде, узнав в возглавляющем отряд мужчине лорда Ворста, стали перешептываться. Еще бы! Власть и влияние этого человека распространялась далеко за пределы его владений.
- Добро пожаловать в Трольде, милорд! - Якоб, управляющий Эредина, крупный мужчина средних лет с густой черной бородой, которой он ну очень гордился, грузно поклонился Ивару, украдкой поглядывая на сопровождающих его людей. Принесла, нелегкая! Да еще так не вовремя!
- Прошу меня простить, но хозяина сейчас нет в замке.
Дождавшись, когда гости поднимутся по ступеням и за ними закроется массивная дверь, он сделал знак одному из дежуривших во дворе стражников, который тотчас же оседлал коня и помчался по направлению к лесу.
Ивара сопроводили в Высокую гостиную, просторную комнату с отделкой в светлых тонах, которую покойный лорд Фолдрейд часто использовал как приемную.
- Быть может, милорд желает чего-то, пока...
Договорить Якоб не успел.  В этот момент дверь в противоположном конце гостиной отворилась и в комнату вошла Элена. Вдова была одета в черное шелковое платье с белым кружевным воротником и такими же рукавами от локтей. Как и все фйельские женщины, во время траура Элена не убирала и не заплетала волос, свободно падающих ей на плечи и обрамляющих неестественно бледное, даже для северянки, лицо. Хельмовские матроны определенно пришли бы в ужас от этой традиции северных "дикарей".
Следом за вдовой вошла ее служанка и обе делали вид, что не замечают многозначительных взглядов Якоба, без слов намекавших на то, что ей здесь нечего делать. Элена скромно сцепила пальцы в замочек и вопросительно уставилась на управляющего.
- Леди Элена Руальд. - сквозь зубы выдавил Якоб, понимая, что деваться ему некуда. - вдова лорда Фолдрейда.

Элена даже не повела бровью в сторону управляющего, пребывающего в полнейшей растерянности из-за того, что ситуация внезапно вышла из-под его контроля. Само собой, указывать, что делать леди Фолдрейд, тем более в присутствии лорда Ворста, было не в его компетенции. Однако вместе с тем он интуитивно вжал голову в плечи при мысли о том, какова будет реакция милорда Эредина, когда тот вернется в замок и обнаружит, что Якоб не сумел выполнить даже такую простецкую задачу, как не позволить какой-то женщине вмешиваться в дела провинции. ЕГО провинции. Эредин с детства привык всегда и во всем быть на втором месте. Привык напоминать себе о том, что ему, как второму сыну не светит ни клочка отцовской земли и максимум на что он мог рассчитывать – самостоятельно построить свою карьеру в рядах королевского войска или непосредственно при дворе. Он привык, но не смирился. И теперь, когда он таки заполучил заветную, хотя и пока столь зыбкую власть в свои цепкие руки, он готов был сражаться за нее подобно бешеной росомахе, уничтожая любые препятствия на пути к желаемому титулу. Ведь цель его была столь близка, и ради ее достижения младший Руальд был готов пожертвовать всем. В том числе своей сестрой и жизнью ее наследника.
Якоб кинул раздраженный взгляд на того из людей лорда Бьеи, что горластым басом представил своего хозяина. Судя по его тону можно было предположить, что в их замок заявился сам король собственной персоной, столько гордости и великосветской спеси было в голосе камердинера. Что ж, едва ли в этих краях найдется хоть один человек, кто бы не знал о том, что представляет из себя семейство Бьеи и, в частности, его глава. Потому Якоб поспешно опустил глаза, надеясь на то, что невольная демонстрация его недовольства осталась незамеченной для  соседского владыки.
Элене же понадобилось все ее самообладание, чтобы не выдать то, насколько взволновало ее имя гостя, стоявшего в нескольких шагах от нее. Она не помнила, имел ли Рихард какие-то деловые отношения с лордом Ворстом, но имела вполне достоверные представления о  том, кем был этот человек, железной рукой правивший своей процветающей провинцией. По крайней мере, таким Ворст слыл до начала войны. Богатым и крайне благополучным. После же начала военной кампании все новости о положении дел соседей потеряли свой смысл для леди Фолдрейд. Одно женщина могла сказать точно – этот человек никогда раньше не посещал Трольде. Ни на приемах, ни ради деловых вопросов. И причины этого были ей не вполне понятны, особенно принимая во внимание тот факт, что как ближайшие соседи, они просто обязаны были существовать за счет взаимного бартера, что намекало также на необходимость заключения торгового союза. Возможно, Ивар вел подобные дела через поверенных, или Рихард просто не счел нужным посвятить ее в подобные мелочи? Как бы то ни было, сейчас все это было совершенно неважным.
Его поклон еще больше смутил вдову. Из того, что она уже успела услышать об этом человеке, выходило, что Ивар никогда и не перед кем не склонял головы. Однако его жест по отношению к ней выглядел вполне искренним и вежливым, несмотря на внимательный и неотрывный взор владыки Ворста, который он не отрывал от ее лица. Она отвечала ему тем же, рассматривая мужчину почти без стеснения. Это не было показателем наглости или бесстрашия, скорее безысходности  и беззвучной мольбы.  Попытки отыскать что-то, что поможет ей в ее положении. Даже там, где искать помощь совершенно не стоило.  Ей это почудилось, или в его взгляде промелькнуло участие? Да она, верно, бредит или находится уже в полнейшем отчаянии, раз ей уже мерещится небезразличие абсолютно посторонних людей. Особенно таких, как лорд Ворст.
Она выдавила вежливую улыбку, старательно пытаясь  унять предательскую дрожь, когда его рука уверенно коснулась ее пальцев.  В этот же момент она вдруг вспомнила, что он тоже Бьеи, как и Дагоберт. Как же отличаются они друг от друга! Как спокойно и тепло на душе от присутствия рядом епископа Бергсвейна, и какой холодной неопределенностью пронизаны прикосновения его старшего брата.
- Я рада приветствовать Вас в моем доме, милорд.  – впервые за несколько месяцев она назвала Трольде домом. С утверждением и даже некоторым вызовом во взгляде. – И я с превеликим удовольствием уделю Вам свое время и внимание.
При других обстоятельствах она, пожалуй, даже повеселилась бы, краем глаза отметив, как побледнел, а после и позеленел ее управляющий от столь дерзкого заявления вдовы. Но сейчас ей было не до веселья. Она терпеливо молчала, в ожидании, когда прочие присутствующие в комнате скроются за дверью.  Матильда неуверенно посмотрела на свою госпожу, но та не дала ей никаких знаков относительно того, что желает, чтобы служанка осталась с ней, а потому и она молча покинула залу, украдкой бросив последний, полный неподдельного любопытства взгляд на неожиданного посетителя.
- Епископ говорил, что некто посетит замок, если он не успеет вернуться в срок. Но… я и представить себе не могла, что этим человеком окажетесь Вы! Простите мне мою неучтивость. – она жестом предложила Ивару присесть, опустившись на сиденье напротив. – Так что же привело Вас в Трольде, милорд?
Навряд ли его занимала исповедь вдовы и ее же несчастья. И, судя по всему, не персона ее брата его интересовала. Тогда что же?

Элена печально потупила взгляд, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Слишком долго и слишком многое ей приходилось держать в себе, чтобы ни в коем случае не продемонстрировать брату свою слабость и полнейшую беспомощность. Напоминание о погибшем супруге не причинило ей боли. Не потому, что она, наконец, смирилась со своей потерей, скорее совершенно наоборот – подсознание долгое время отказывалось принимать тот факт, что Рихард уже больше никогда к ней не вернется. Он был для нее всем с того самого дня, когда она впервые ступила за порог этого дома. Опорой и другом, жизнью и смертью.  Единственным человеком в этом мире, которому она верила беспрекословно, кому могла доверить самые болезненные страхи и самые сокровенные тайны. И тем страшнее было лишиться всего этого в один миг. От самого известия о смерти лорда и вплоть до приезда брата в Фолдрейд она не помнила ничего от горя, застилавшего сознания. Дни протекали, словно в тумане, один за другим. Может быть, именно поэтому все обернулось именно так и это по ее вине в замке, за четырнадцать лет ставшим ей домом, хозяйничает ее деспотичный братец? Потому, что она сама упустила тот момент, когда с ее мнением перестали считаться и бесцеремонно отодвинули на задний план, словно отыгранную фигуру. Вот только кто и зачем так поступил с ней? Неужели предрассудки народа были настолько сильны, что совет предпочел видеть лордом-протектором чужака, нежели женщину. Но откуда лорду Ворста было знать о личности почившего хозяина этих земель, если, с его слов, он никогда не общался с Рихардом.
- Ваше положение миледи.
Она резко подняла голову, изумленно вскинув брови, не в силах скрыть охватившее ее смятение. Он приехал сюда… ради нее? Губы женщины дрогнули, но ответила она не сразу, затравленно оглянувшись на дверь, словно боясь, что ее слова будут услышаны. Хозяйка, вздрагивающая от каждого шороха в собственном доме. Жалкое зрелище.
- Мое п-положение? – эхом вырвалось у нее. Что же такого Дагоберт поведал Ивару? Нет, она вовсе не собиралась строить из себя дурочку и изображать блаженное недоумение перед гостем, но понятия не имела, какой смысл он вкладывал в свои слова. Потому, что, по ее мнению, ее «положение» было делом решенным и помочь ей он был не в силах.
- Епископ Бергсвейн был очень добр, и я очень многим ему обязана. Он единственный оказал мне поддержку, когда… - Элена запнулась, прикусив губу и бессознательно прокручивая тонкое серебряное кольцо с синим камнем на безымянном пальце правой руки. К чему ей изливать душу совершенно незнакомому человеку, пусть и брату священника, которому она доверяла. Ну, или считала, что доверяет. – То, что произошло – дело свершенное. Я не имею ни права, ни возможности оспорить полномочия своего брата.
Ивару ли этого не знать. Она ведь женщина. А женщина во Фйеле, как известно, голоса иметь не может. Она уже почти оставила надежды на счастливый исход этой ситуации для себя. И если бы не дети, давно бы уже сломалась.
- Я думаю, что один наш разговор в разы усугубит мое положение. – она не хотела, чтобы ее слова звучали, как упрек или жалоба. Навряд ли лорд Ворст приехал сюда выслушивать ее нытье. Но призрачная надежда на то, что, возможно, Дагоберт нашел какое-то чудесное решение, как и обещал, не давала ей покоя. Тем больнее будет, если надежда окажется ложной. – Поэтому я прошу Вас, если у Вас есть что сказать мне – не молчите. Другого шанса уже может не представится.
Она надеялась, что отчаяние, звучавшее, в ее последней фразе было не слишком очевидным.

Когда Элена вновь подняла глаза на собеседника, взгляд ее был сухим и ясным. Но в нем больше не было мужества и решительности, как и она не была уже той леди Фолдрейд, какой ее привыкли видеть окружающие, словно  со смертью супруга погас и ее внутренний огонь. Той, кем она стала, покинув родной дом, ее сделал Рихард. Без него она чувствовала себя одинокой и потерянной. Птицей, отбившейся от клина и потерявшейся в снежной буре.
Элена поймала себя на мысли, что невольно избегает длительного зрительного контакта с Иваром. Сила и уверенность в себе этого мужчины, которые он буквально излучал, заставляли ее чувствовать себя совсем слабой и бесполезной. Лорд Ворст производил впечатление человека, привыкшего все держать под контролем и не сотрясать зря воздух. Вместе с тем взгляд леди Руальд всякий раз возвращался к его рукам и особенно пальцам. Очень красивым пальцам, надо сказать. Прямым и тонким, с плавными, словно бы до мелочей выверенными движениями. Элена невольно выдохнула, наблюдая, как они касаются деревянной резьбы подлокотников. Мысли отчего-то начали путаться, а по спине побежали мурашки.
- Но... откуда Вам все это известно? – чуть было не вырвалось у нее, но на самом деле вовсе не это она желала узнать. – Даже если так. Ему не понадобится ни одобрение, ни бумаги, если он не встретит никакого протеста со стороны совета. Никто не поддержит мою сторону в этом вопросе.
Даже несмотря на очевидные пороки Эредина. – с горечью отметила она про себя. Совершенно не имеет значение тот факт, что он жестокий самодур, одержимый жаждой власти. Ведь главное - он мужчина.
– Королю и вовсе нет дела до провинциальных прений. – еще тише добавила она. Да, пусть с опозданием, но вести о текущем военном положении и боевых действиях доходили и до Фолдрейда. О сорванных переговорах, о смерти Чарльза Найтона. Эредин Руальд не смог бы подобрать лучшего времени, чтобы прибрать к рукам ее земли. Тэму Уоллесу определенно было чем занять свои мысли, помимо ее мелких бед.
Несмотря на всю внешнюю ранимость, Элена вовсе не была рохлей. И сейчас в ее глазах горел тот же ум, что столько раз помогал Рихарду. Она очень хорошо представляла себе, на что могут пойти мужчины ради достижения собственных амбиций. На собственной шкуре представляла. Ивару необязательно было столь детально объяснять ей этот момент. Но помимо этого она еще знала, что те же мужчины любят поточить лясы и приукрашивать не меньше женщин. Ивар не относился к этому типу мужчин, это она поняла сразу. 
- Вы говорите так, будто намерены нарочно его спровоцировать. – коротко заметила она, выпрямившись в кресле. – Я знаю, на что способен мой брат. И, поверьте, близкие, особенно я – самая меньшая и незначительная из всех жертв, которые он решится принести ради власти. Я бы даже сказала – вовсе несущественная. – голос ее по-прежнему звучал флегматично и равнодушно, без жалостных и истерических ноток, словно бы она рассказывала о погоде за окном, а не о самом главном несчастье в своей жизни. Голос человека, потерявшего надежду.
Она сидела, не шелохнувшись, обдумывая его последние слова.  Что он имел в виду под всем этим? Какие цели и выгоды преследует? Желает сыграть на ее обиде или тщеславии, полагая, что она жаждет восстановить справедливость? У него определенно было, что ей предложить, но почему-то он молчал. И это, постепенно, из восприятия тактичности перерастало в подозрительность со стороны женщины.
- Мои дети – все, ради чего я живу, ради чего я до сих пор здесь и терплю нападки своего брата. Все, о чем я желаю, это обеспечить им будущее. –  Элена сама не заметила, как перешла от отвлеченного описания к столь резким выражениям. Она уже не говорила о «счастливом» или «достойном» будущем. Само это понятие стояло под сомнением и более всего мучало вдову неизвестностью и полнейшей зависимостью от того, из-за кого это самое будущее было столь непрочным.
- Если бы у меня был хоть малейший шанс – я бы им воспользовалась.
Несмотря на обстоятельства, слова лорда Ворста звучали не как предложение возможного решения или помощи, но лишь как интерес, насколько далеко она может зайти в своем отчаянии. Или же это самое отчаяние заставляет ее так думать?

Он говорил слишком много, слишком сладко, слишком успокаивающе. Слишком. Не приближаясь, непосредственно, к сути, как будто подготавливая, прощупывая почву перед тем, как заговорить о том, что действительно являлось важным. Элена не заметила, как вжалась в спинку кресла, под его слишком внимательным взглядом.
Несмотря на то, что долгие годы Элена являлась не последним человеком в судьбе Фолдрейда, она никогда не стремилась вылезти на передний план так, чтобы собрать причитающиеся лавры. Более того, чаще всего она предпочитала оставаться именно невидимкой. Она не участвовала в мужских разговорах и, несмотря на обширные познания во многих областях, никогда не давала Рихарду советов ранее, чем он просил ее об этом. Мужчинам не нравится, когда женщина демонстрирует свое превосходство, даже (особенно!) если она в итоге оказывалась права. При этом вовсе неважно, прилюдно или наедине она пытается доказать эту самую правоту. Мужчина должен быть уверен в том, что он добился всего сам, без подсказок и наставлений. Ими движет жажда первенства и любого, кто оспаривает их лидерские права, они воспринимают, как соперников. Женщина обязана быть незримой опорой, а не знаменосцем. Иначе женщина пропала. Элена никогда не кичилась своей премудростью, но привыкла хотя бы понимать, о чем идет речь. И сейчас она чувствовала себя невероятно глупой, абсолютно не вникая в суть того, что излагал ей лорд Ворст. Она слушала, почти не дыша, замерев, словно натянутая струна, и червоточина сомнений разрасталась, отравляя ее мысли, тем сильнее, чем тише и слаще становился голос собеседника. Как лис подкрадывается к завороженному кролику, легко и неслышно ступая по хрустящей прошлогодней листве, с единственным намерением впиться в горло своей жертве. Так сознание, уставшей от бесконечных страхов за свою судьбу, женщины реагировало на происходящее.
Элена одернула руку, пожалуй слишком резко и быстро, поднимаясь на ноги и обнимая себя за плечи.
- И Вы проделали весь этот путь только для того, чтобы сообщить мне об этом лично?
Почему же Дагоберт не мог сам сделать то же самое? Разве три дня сыграли бы роль после стольких месяцев? Если таков был их план по «спасению», разве не быстрее и легче Элена поверила бы епископу, чем незнакомому лорду соседних земель со столь мрачной репутацией? Особенно, если вспомнить все то, что поговаривают о его брате. Она не хотела показаться грубой и неучтивой с тем, кто, казалось бы,  хотел ей помочь. Хотел ли? Но страх был сильнее ее. Эредин пугал ее ссылкой и затворничеством долгие месяцы, и тут вдруг лорд Бьёи предлагает ей отправиться в монастырь по доброй воле?
- Я не понимаю, милорд. – она сделала короткий шаг назад. -  И я никуда не поеду, пока не разберусь в чем тут дело. И какая лично Вам от этого выгода.
После того, как все бросили и отвернулись от нее, Элена больше не верила в человеческое бескорыстие. А опыт научил ее тому, что когда тебе кажется, что хуже, чем есть, быть не может, а терять уже нечего – жизнь обязательно найдет, чем удивить.
В это время из приоткрытого окна донесся отдаленный собачий лай. Побледнев лицом еще больше, Элена бросилась к окну, чтобы заметить, как отряд верховых, только что появившихся из-за поворота дороги, направляется в сторону замка.

В тот момент, когда она позволила себе выразить непокорность, температура в комнате словно бы рухнула на несколько десятков градусов, заморозив даже воздух вокруг. Взгляд собеседника мгновенно ожесточился, в голосе зазвучал лед. Подобная внезапная перемена должна была выбить из колеи, иссушить горло, заставить сердце мчаться в бешеный галоп от неизвестности и страха. Удивительно, но когда все это произошло, она не испугалась. Все просто стало на свои места, стало предельно ясным. С самого начала разговора, пытаясь разобраться в глубинном смысле фраз и поступков лорда Ворста, она ожидала подвоха, жаждала ясности и срыва покровов.  И вот они, наконец, сброшены. Но действительно ли она была к этому готова?
Элена не была уверена, вел ли ее муж какие-либо общие дела с этим человеком, но Рихард совершенно точно никогда не приглашал его в свой дом, не представлял своей супруге. И только теперь она начинала понимать, почему. Его так сильно задел ее, нет, даже не отказ, а желание просто понимать что происходит? Или же он, подобно ее брату, считает ее бесполезным предметом интерьера, не имеющим даже права на… ни на что! Осознавать это было обидно и больно, но больнее всего было то, что она на какой-то миг поверила. Как унизительно было знать, что он также видит предельно ясно, всю безысходность ее положения.
Хозяин… Элену передернуло от этого слова, в то время, как она наблюдала, сквозь приоткрытое окно, как четверка верховых въезжает во двор замка.  О, она прекрасно представляла себе, и без красочных описаний своего гостя о том, что за сцена разыграется в этой комнате буквально в следующие несколько минут! Эредин ворвется сюда, в одежде, покрытой дорожной пылью, с глазами, налитыми кровью и злобой, поигрывая кнутом, который он все время таскал с собой для острастки, хотя и никогда им не пользовался. До сих пор. Знала она и о том, что с этого дня все для нее усугубится уже почти наверняка.
И что же? Она должна была упасть на колени? Умолять о прощении, признавая свою глупость и недальновидность? Быть может, она, в самом деле, была недостаточно умна для того, чтобы быстро сообразить, что план Ивара – ее единственная возможность что-то изменить. Слишком глупа или слишком горда? Элена не дрогнула, выслушивая его убийственный монолог. Смотрела на мужчину снизу вверх, как синица на беркута, без страха, но с обреченностью. Он не прав. Она слышала о нем достаточно. О нем и о его брате и… о его жене. А сколько правды было в тех рассказах  - известно лишь Создателю.
В его голосе больше не было елейности, в словах не осталось ни капли участия. Теперь она ясно понимала, что нужно Ивару от нее. Власть. Он хочет больше власти, хочет ее земли. Как это тривиально, но чего еще она могла ожидать? Что ее брат окажется единственным стервятником, кружащим над ее разоренным гнездом? И только теперь она догадалась о причине столь усердной помощи и столь глубокого сочувствия Дагоберта. Ничего, абсолютно ничего в этом мире не делается просто так, по доброте душевной.  Она по-прежнему одна и поддержка епископа была фальшью и ее собственной иллюзией. Лорд Ворст, однозначно, добьется того, за чем пришел и без нее, возможно даже найдет способ избавиться от Эредина  и очень скоро. И тогда она ему уже точно не понадобится.
Лишь когда речь зашла об ее сыне, на лице леди Фолдрейд появился тот самый страх. Употребить. Как вещь, как рычаг в своих интересах. Будь она чуть смелее, она бы отвесила ему пощечину, но  не она могла заставить себя даже поднять руку.  До этого дня она упорно верила, что ее рано списали со счетов. Она еще могла бороться! Могла связаться с Лидией, могла попытаться сбежать! Вот только куда… и что это могло изменить?
Некоторое время в повисшей тишине до нее доходил смысл его последних слов.  А когда, наконец, дошел, глаза леди Руальд округлились от ужаса такого предположения.
- Частью семьи? На каких пра… - и тут кусочки мозаики сложились в ее голове в окончательно цельную картинку. – Нет… Нет-нет-нет! Я не могу!
Неудивительно, что Ивар так долго подбирал слова для того, чтобы сообщить ей об этом. Она вцепилась побелевшими пальцами в ткань своего траурного платья, словно это была ее броня, ее защита от подобных притязаний. Ее траур по Рихарду все это время был гарантией того, что она принадлежит только себе. Элена прижала обе ладони к губам, боясь сболтнуть что-нибудь еще, менее безобидное. Опасалась, что очередным неосторожным подписала себе окончательный приговор. Но разве могла она ответить по-другому?
- Прошу Вас! – прошептала она сквозь пальцы. – Пожалуйста, ради всего Святого… не поступайте так со мной!
В этот момент, как по заказу, в зал ворвался, по-другому не скажешь, протектор Фолдрейда, собственной персоной. Точно, как и предсказывала Элена: грязный, раздраженный, со злым, шныряющим взглядом. Он пролетел мимо Ивара, остановившись напротив сестры, попятившейся от него в сторону. Наконец, проследив за ее взглядом, он обнаружил того, из-за чего до крови пришпоривал коня несколько миль подряд. Мгновенно приосанился, стараясь делать вид, что не ворвался только что в эти двери, как ошпаренный, а чинно переступил через порог.
- А-а, у нас гости! Какая приятная неожиданность, милорд…ээ…  - действительно ли он забыл имя гостя, или это было наиграно, определить было нетрудно. – Прошу прощения, я не получал уведомление о вашем посещении. Иначе встретил бы вас, как полагается. Чему обязан удовольствию принимать вас в своем замке?

Наблюдать за Эредином со стороны, в момент его появления в комнате, было бы весьма забавно. В иное время и в ином положении. Элена резко вырвала свою руку, спрятав ее за спину, будто пытаясь скрыть нечто постыдное, и с ужасом ожидала неминуемого погрома. Ее брат напоминал таран, угрожающе несшийся на препятствие. Готовый ворваться, разбить, раздробить любого, кто сомневался в его авторитете и главенстве в этом замке и во всех окрестных владениях. Он не скрывал своего боевого настроя, готовый до хрипу доказывать незваному хрену, с кем именно в этом доме следует вести беседы и согласовывать свои визиты.
Спокойное приветствие Ивара обескуражило его. Лишившись обоснования для демонстрации своего праведного гнева, Эредин выглядел так, будто его шарахнули по голове тяжелой палицей, окатили ушатом ледяной воды и еще раз стукнули. Не встретив на своем пути ожидаемого препятствия, не услышав в голосе лорда Ворста угрозы или насмешки, она растерялся. Замер. Выражение его лица, с яростного и решительного, стало недоумевающим и оттого казалось глуповатым. В другой ситуации Элена не удержалась бы от смеха, но сейчас брат был последним человеком, над которым она хотела бы смеяться.
Брат с сестрой были удивительно похожи друг на друга. Несмотря на разницу в возрасте, они могли бы сойти за близнецов, если бы не выражение лица Эредина, напряженные скулы, складка на лбу, делающая его красивое лицо неприветливым, злым. На фоне затравленной Элены он казался торжествующим коршуном. Уголок его губ нервно подрагивал, да и сам он выглядел, как разгоряченный жеребец, в бешенстве роющий копытом землю. Ретивый и безрассудный. Красивый, но злобный.
- Протектор Фолдрейд, милорд. – прокашлявшись, нехотя поправил Ивара Эредин, придушив тщеславие, вспыхнувшее от льстивого обращения гостя. Лорд Эредин Руальд. Это звучало, как музыка для его ушей. Возможно тогда отец, наконец, смог бы им гордиться. – Я гарантирую сохранность земель и титула для моего дорогого племянника.
В устах Эредина это прозвучало, как «паршивого ублюдка».
- Вот как? – Руальд резко повернул голову в сторону сестры. – В самом деле? Она никогда не говорила об этом.
Элена опустила взгляд, чувствуя, как горит ее кисть в том месте, где ее касались губы Ивара, сжала ладонь в кулак за спиной, и, проглотив комок в горле, молча кивнула.
- Я... Я не ожидала, что милорд нанесет нам визит так скоро. Я не успела тебе... Не успела тебя... – сбивчивые оправдания женщины звучали не слишком убедительно.
- Исчезни! – одними губами прошипел Эредин, мотнув головой в сторону выхода.
Элена не собиралась с ним спорить и быстро покинула комнату, даже не посмотрев на Ивара.
- Что ж, присаживайтесь. Милорд. – четко выговаривая каждое слово сказал Эредин, в свою очередь падая в кресло и закидывая ногу на ногу. На его сапогах еще остались засохшие пятна крови его охотничьего трофея. Но самого протектора этот факт, казалось, нисколько не смущал. – Я полностью готов к нашей беседе и заинтригован ее неотложностью.
Руальд щелкнул пальцами, подзывая оставшегося у двери лакея и быстро отдавая ему распоряжения. Когда за слугой закрылась дверь, внимание мужчины было целиком направлено на гостя.

Гость Эредину не нравился. Слишком могущественный, слишком важный, слишком... именитый. Конечно, легко строить из себя вселенскую важность, когда твое положение и значимость определены с самого рождения. С первого визга новорожденного все вокруг знали, что эта сморщенная пискля однажды станет главенствовать над ними. И весь мир был ему должен только потому, что его лордство изволило появиться на свет!
- Так значит вы здесь по наставлению Его Преосвященства, милорд? – неужто тоже прикатил выражать глубочайшие соболезнование его сестрице? Или собрался утешать ее несколько по иному... Взгляд Эредина стал пристальным, изучающим, в то время, когда он принялся безо всякого смущения «прощупывать» им гостя. В голове зашевелились десятки самым разных предположений, как он сможет использовать и извратить эти сведения.
Раны, как же! Эредин откинулся на спинку кресла, постукивая пальцами по подлокотнику, изо всех сил стараясь не выдать своего презрительного отношение к словам Ивара. О, да, помнил он этого святошу, его братца. Практически поселился здесь! Речи заковыристые, а глазки скользкие! Совсем не было похоже, что он воспринимал Элену, как духовную сестру. И по мере того, как таяли надежды Эредина сплавить сестру в монастырь через этого Дагоберта, в голове протектора назревал новый план, точнее подстава, но речь сейчас не об этом. Эредин был тщеславен и самовлюблен без меры, но не глуп. И не стал высказывать вслух свое отношение к епископу.
Пока они говорили, в комнату вернулся камердинер, которому несколько минут назад Руальд отдавал распоряжения и, после молчаливого кивка хозяина, вслед за ним вошли еще несколько слуг, молча заполняя стол различными яствами. Сезон, несмотря на войну, выдался урожайным, к тому же Фолдрейд всегда считался житницей гор. На столе появились запеченная сайда, фенналар, сыры, овощи и овсяные лепешки. Последним принесли небольшой бочонок, вскрывая пломбу и разливая содержимое по большим серебряным кубкам.
- Терпеть не могу подкрашенную мочу, которую наши соседи гордо именуют вином. – ответил Эредин на заинтересованный взгляд Ивара. – В моем доме пьют только то, чем одарила нас наша земля. Например, эта вот можжевеловая брага – гордость винокурни на Горбатой Горе. Попробуйте, милорд!
Не дожидаясь ответа, Руальд первым осушил свой кубок. Беседа продолжилась в том же ключе, едва посторонние покинули комнату.
- Я был вторым сыном своего отца, милорд. Всегда и во всем вторым. Мне была уготована судьба священника, вы знаете? – собственная фраза вызвала у мужчины усмешку, как будто сама мысль о том, чтобы облачиться в монашескую рясу была абсурдной. – А мечты... Мечты годятся только для младенцев и идиотов. Выше головы не прыгнешь.
Чего он на самом деле хотел? Из списка лорда Ворста, пожалуй, ничего, кроме уважения. Он действительно хотел быть кем-то значимым, все остальное было лишь пылью в глаза. Титул - это красиво. А сыновья, дети... лишняя обуза. Он не собирался задумываться о продолжении рода, пусть об этом хлопочет Фрейр. Эредин хотел жить только для себя.
- Если бы я не боялся оскорбить вас, милорд, я сказал бы, что вы пытаетесь предложить мне что-то незаконное. Вы прекрасно знаете, кто является лордом Фолдрейд. И пока жив мой племянник, ничего не изменится.
Эредин поморщился, словно у него заболела голова. Слишком много слов. Слишком много притворства. По тому, что он слышал об этом человеке, перед ним сидел какой-то подобострастный двойник лорда Ворста. И Руальд не собирался лебезить перед ним.
- Чего вы хотите, милорд?– пусть избавит его от своих витиеватых речей. - Никогда не поверю, что  вы предлагаете мне свою помощь по доброте душевной.
Сказать, что  Эредина нисколько не заинтересовали речи лорда Ворста, значило бы соврать самому себе. Он хотел, он желал, страстно, больше всего на свете. Он готов был убить и не раз ради достижения своей цели. Он не боялся ни гнева Создателя, ни кого либо еще. Вот только он был еще и самонадеян и твердо желал сделать все это сам. Ему не нужны были прихлебатели.

[NIC]Eredin Roald[/NIC]
[STA]at any price[/STA]
[AVA]http://funkyimg.com/i/2ibuv.jpg[/AVA]
[SGN]--[/SGN]

Отредактировано Elaine Roald (2016-10-14 19:44:38)