Де Ланца не любил ситуаций, в которых чувствовал себя конем, которому заглядывали в зубы. Не любил, когда люди, мало что смыслящие в его деле, начинали оценивать его работы так, как если бы были отцами-создателями того, чем он занимался последние годы, и в чем преуспел более других. Однако таковы законы этого мира: всю жизнь ты вынужден доказывать, что что-то можешь тому, кто считает, что он разбирается в этом лучше тебя просто потому, что у него были деньги. Богатые люди всегда считают, что наличие денег окупает все, даже отсутствие ума. Иногда это и правда работало. Но лишь иногда.
Адриано Грациани был человеком умным, однако сколь бы умным он ни был, как бы хорошо не держался перед всеми теми лизоблюдами, которые его окружали, а также и перед более достойными людьми, он не был человеком, который мог по-настоящему оценить его работы. Оценить их с высоты полета самого Николло. И это существенно усложняло ему задачу с одной стороны, и упрощало с другой. Упрощало просто потому, что человека, не сведущего в чем-то, легче удивить и впечатлить. Усложняло же по той же причине – несведущего сложнее убедить в том, что то, что ты представил на его суд, не фантазия и не дикая выдумка, а нечто такое, что может перевернуть привычный мир и навсегда его изменить.
Прежде чем вернуться в замок графа, из которого он уже давно перебрался в личную мастерскую, где и работал над своей главной работой – картиной, которую Грациани поручил ему отреставрировать – Николло немало времени провел над своими чертежами. Бумаги летали от стола к столу, поднимаясь к потолку раненными птицами и оседая где-то на полу, прежде чем художник вновь вспоминал о них, и поднимал с пола, дабы окинуть их оценивающим взглядом.
Эти три дня, прошедшие с последней встречи с графом Лореншира, пронеслись незаметно, и в то же время показались целой вечностью. Николло спал еще меньше, чем обычно, размышляя над тем, каким должен быть его первый шаг на ту сторону обрыва, после того как он все-таки умудрился пройти по шаткому мосту, который выстраивал в течение последних нескольких месяцев. Кто-то скажет, что уверенный человек не должен сомневаться в своих решениях, но тому, кто так говорит, де Ланца рассмеялся бы в лицо. Тот, кто никогда не сомневается – просто дурак. Ибо именно сомнения порождают новые взгляды, и заставляют тебя пересматривать вещи, с которыми ты имеешь дело, а это в свою очередь позволяет находить новые пути, новые варианты, новые решения. И позволяет тебе расти…
В замок графа Николло пришел несколько потрепанным. Наверное, немного больше, чем обычно. Несмотря на то, что он проспал этой ночью всего два часа, он не чувствовал недосыпа. Возможно, волнение, вернее, предвкушение его, было слишком сильным. Он чувствовал необычайный подъем сил, а глаза его горели азартом и решительностью.
Граф, похоже, воспринимал эту встречу как одну из любопытных вещей в своей жизни. Его явно интересовало то, что художник может предложить ему, однако в его взгляде де Ланца видел нечто от скептицизма. Показалось? Может быть. Однако художнику не впервой было сталкиваться с людьми, не особо верящими в то, что перед ними стоит человек, способный на что-то, о чем они прежде даже не могли помыслить.
– Сеньор де Ланца, рад снова вас видеть.
– Приветствую, милорд, – художник учтиво поклонился, устремив взгляд в пол. Пальцы его сильнее впились в длинный кожаный тубус, висящий на длинном ремне, перечеркивающем черно-зеленое котарди.
– Понимаю, у вас много дел, постараюсь не отнимать у вас много времени.
Художник слабо улыбнулся, опустив взгляд на тубус, который принялся открывать. Он хотел было сказать, что увидев его работы граф, вероятно, сам поспешит отменить как минимум одну встречу, если та не имеет государственной важности, но все-таки смолчал. Ни к чему лишнее бахвальство, тем более, с таким человеком как Адриано Грациани. Он любил смельчаков, но, как и все прочие, не любил выскочек. Ни одному властьимущему человеку не нравится чувствовать себя проигравшим хоть в чем-то человеку, который стоит ниже него, тем более, если этим человеком является кто-то вроде Николло.
– Должен предупредить, это лишь малая доля того, над чем я на данный момент работаю, – будничным тоном произнес де Ланца, фактически рассыпая развернутые листы по всему столу графа, перед этим не преминув аккуратно убрать со стола пару лишних вещей.
Массивный стол был буквально укрыт десятком пергаментных листов, от больших до малых. На каждом из них были чертежи и наброски. Одни изображали нечто, отдаленно похожее на птицу (странная конструкция из дерева, почти в человеческий рост, с двумя искусственными крыльями в самом носу), другие содержали в себе чертежи чего-то, очень похожего на повозку (однако снабженного странным механизмом и без места для погонщика), а на остальных можно было увидеть нечто, похожее на пушечные ядра – те были изображены в разрезе, и если в одних можно было увидеть небольшие металлические шарики, похожие на картечь, то в других, похожих на две полусферы, стянутые болтами, находилось нечто иное, с припиской «взрывное вещество».
– С чего желаете начать? – поинтересовался Николло, сделав соответствующий жест рукой в сторону чертежей, после чего упер руки в бока, а взгляд устремил прямо на графа.

Отредактировано Nicollo de Lanza (2015-11-01 13:39:00)

С первой же минуты изучения графа его работ, Николло понял, что не ошибся в своих рассуждениях. Пользуясь тем, что Адриано был занят изучением чертежей, не художник в этот раз, а уже изобретатель, улыбнулся. Когда стоял вопрос, какие из своих работ имеет смысл представить на суд Адриано Грациани, Николло и впрямь метался меж вариантами, но теперь видел, что его окончательное решение было самым верным.
Что могло заинтересовать такого человека, как граф Лореншира? Конечно, что-то, что пошло бы на благо его правлению, народу, укрепило бы его позиции и приумножило силу. Однако недостаточно просто прийти к человеку, чьего покровительства ты ждешь, и вывалить на него охапку идей, обещающих ему силу и мощь. Подобное никогда не вызывает доверия, ибо звучит слишком хорошо. Приходить на встречу с графом со своими лучшими козырями де Ланца не стал. Приходить с совсем сырым материалом, который он сам толком не обдумал, которые бы не вызвали у графа ничего кроме скептицизма, тоже. Графу не нужны обещания, туманные перспективы и всякие «может быть». Николло необходимо было показать что-то, что заинтересует его, пробудит в нем любопытство, животный интерес, но не вызовет больше эмоций, чем следовало, и не будет выглядеть настолько хорошо, что вызовет недоверие.
Он выбрал золотую середину. Главным козырем в его небольшой презентации было, конечно, оружие – то, что наверняка интересовало графа больше всего, но такое, какое привлекало не сильнее прочего. Цель Николло была долгоиграющей, и поэтому он сделал ставку на легкую абсурдность. И она сработала.
Чертежи с его летательным аппаратом, который сам де Ланца иногда в шутку называл летальным (и не без причин), которому он пока еще не придумал название, граф взял в руки первыми. Не удивительно. Что-то, что имеет крылья – должно летать. Все, что ныне можно было увидеть в небе – это птицы. Прекрасные создания, коим не нужно было быть гениями инженерной мысли для того, чтобы подняться в воздух и парить над землей. Николло всегда ассоциировал себя с ними – они, как и он, видели этот мир под совершенно иным углом, с иного ракурса, и иной высоты. А еще они могли с помощью сил, данных им природой, очутиться там, где не мог оказаться никто более.
Чертежи, которые он представил графу, должны были пробудить в нем любопытство. Они не несли в себе гениальных идей именно военного инженера, однако должны были показать широту его идей и фантазии, а также дать понять, что изобретения его могут служить не только войне, но и миру. Абсурдность всегда привлекает чужое внимание, заставляет начинать разговоры, а разговоры – они как ветер, очень быстро облетают округу, долетая даже до самых отдаленных уголков страны.
Когда Адриано отложил чертежи его первой работы, художник снова улыбнулся, на этот раз менее заметно. Очевидно, что нечто на чертеже, в случае успеха, может стать хорошим источником дополнительного развлечения для народа. Увеселения народу нужны не меньше, чем война, как бы они этого не отрицали. И граф должен был это понимать. Понимал это и Николло.
Если в Лореншире появится что-то, что будет служить источником развлечения – это привлечет внимание к графу и подарит ему дополнительную любовь толпы, которая так любит внимание к себе. У людей будет повод обсудить графа, поддержавшего молодого инженера (что подарит выгоду им обоим), а разговоры эти, подкрепленные слухами, которые частенько преувеличивают не только отрицательные стороны того или иного вопроса, но и положительные, сыграют графу на руку, немного размыв перед его противниками границы его возможностей. Чихни пару раз среди больных – и тебя заклеймят разносчиком чумы, сотвори чудо – и тебя назовут посланником Божьим, подари миру пару невиданных доселе военных изобретений... и сложно будет предугадать, насколько далеко слухи о твоей силе уйдут от реальности. И если Адриано Грациани обретет уважение среди народа как человек, поддержавший смелые идеи молодого инженера, то сам Николло получит необходимое внимание. И некую защиту. После того как народ увидит его имя подле имени графа Лореншира, и явит свои идеи, все двери перед ним будут открыты, а сам граф, в случае отказа от него, навредит, скорее, не Николло, а себе самому. Так как в один миг станет тем, кто оттолкнул от себя человека, подающего большие надежды в области инженерии, который, быть может, мог бы изменить будущее всего Лореншира, а может и Хельма. А это определенно точно отразится на отношении народа к графу, а также лишит его того, что мог бы дать ему де Ланца. И если первое быстро забудется, то второе будет иметь более ощутимые последствия, даже если сам Николло отречется от стези изобретателя и будет просто сидеть в своей мастерской и рисовать картины до самой старости. Проще говоря, эти несколько листов с чертежами выполняли сразу несколько функций – они были и хорошей картой в его колоде, и щитом на его спине. Впрочем, такими приятными эффектами могли обладать и иные работы Николло, а не только эта, занимающая листы, попавшие в руки графа первыми.
Чертежи с самоходкой прошли через руки правителя Лореншира быстрее, и это тоже было понятно. Наверное, если бы перед графом не стоял сам де Ланца, Адриано Грациани первым делом сконцентрировался бы на его последних чертежах, занимающих меньшую часть стола. Однако присутствие творца обязывало его не выказывать своих желаний в полной мере, дабы изобретатель не счел, что уже одержал победу и обрел полное покровительство правителя Лореншира. Это Николло прекрасно понимал. Поэтому он лишь понимающе улыбнулся, когда граф уделил достаточно времени его последним чертежам и спросил про те, что взял вторыми по счету.
– Я называю это «самоходкой». Используется для того же, для чего и любая повозка. Однако мне кажется, что я смогу придумать, как использовать ее более широко, – изобретатель позволил себе опереться одной рукой на стол, а другой указать на отдельные элементы чертежа. – Видите этот механизм? Я называю его пружинным. Его предназначение – заставлять колеса двигаться. Однако для того, чтобы он работал, необходима и эта его часть – это заводной механизм. Завод позволит приводить механизм в действие, запускать работу пружинного, а он в свою очередь сможет – и будет – двигать всю конструкцию, причем, в нужном направлении с помощью этого «руля», – он указал на пятое колесо, крепящееся к длинной жерди, похожей больше на рукоять. – Не скажу, что работа закончена, есть еще кое-что, над чем мне необходимо поразмыслить, однако это одно из последних моих изобретений и я думаю, что при должном внимании его можно будет использовать для многих целей. Хотя, нет, я не думаю... – вдруг негромко проговорил он, а затем поднял взгляд на графа. – Я уверен.

Николло был готов к вопросами. Однако он понимал и то, что не все ответы понравятся Адриано. Как человек властный, он, в понимании Николло, как и многие ему подобные, любил видеть все перспективы четко и ясно. Это позволяло чувствовать, что ты контролируешь ситуацию. Понимание того, что ты контролируешь что-то, наделяло тебя уверенностью, а уверенность – это тоже сила. А еще люди, подобные ему, частенько хотят видеть результаты если не сразу, то гораздо скорее, чем их может предоставить даже самый умелый творец. В этом богатые люди были едины. Они считали, что деньги могут решить все, и даже ускорить ход творческой и инженерной мысли. Но, несмотря на свои, порой завышенные требования, они по-прежнему оставались теми, кто мог дать этой мысли развиться в нечто большее за счет их средств. И Адриано был одним из них. Поэтому ответы стоило давать осторожно. Они не должны были звучать так, как будто их произносит шарлатан с дороги, призывающий сыграть с ним в карты, давно им же и помеченные. Но они и не должны были нести в себе ложь, так как ложь – плохой фундамент для долгосрочных деловых отношений. Николло знал, как поступить. Если он действительно хорошо понял Адриано Грациани… он знал, что ему сказать. И как.
– А сколько оно может работать и насколько хватит... этого завода?
– Максимальные сроки я еще не выверял, – упираясь ладонями в стол, нависая над чертежами, проговорил Николло так, как если бы говорил о чем-то мелком и незначительном. Впрочем, отчасти так и было. Но лишь отчасти. – Для этого необходимо больше времени и средств, а их у меня, как вы понимаете, не так много, как мне бы того хотелось.
– Вы уже пытались претворить свои идеи в жизнь?
– Некоторые из моих идей – да. – Ответив на прямой взгляд графа, ответил художник, не отводя взгляда, но кивнув.
Он покорно выслушал сомнения Адриано насчет его «самоходки», переводя взгляд с него на чертежи и обратно, как будто первые сам увидел только что. На самом деле, в этот момент он ощутил один из тех подводных камней, к которому был готов.
Да, как Николло и предполагал, несмотря на всю сдержанность, объективность и логичность, Адриано, как и все подобные ему (то есть, люди с деньгами и властью), не любил ждать и даже мыслить о том, что на свершение каких-то дел необходимо чуть больше времени, чем хотелось бы. Ровно до того момента, пока ожидание не требовалось его собственным свершениям, конечно же. Когда ты сам проверяешь свои ходы, избавляешься от возможных камней на дороге, пусть и оттягивая момент своего триумфа, ты называешь это тактикой. Когда так делает тот, кто на тебя работает, ты называешь это ленью и обдиранием казны…
«Если он в самом деле будет в дальнейшем рентабелен», - слова эхом отозвались в голове художника, сложились в буквы, которые поплыли по воздуху перед его глазами. Проводив их задумчивым взглядом, художник дождался, пока они совсем растают в воздухе, а затем встрепенулся, подобно мокрому голубю.
– Я понимаю, – проговорил он. А затем проследил за движениями графа и вдохнул побольше воздуха, когда тот взялся за первые чертежи. Он ждал те слова, которые граф произнес.
– …Мне казалось, что идею полета отмели еще в древние времена.
– В древние времена считали, что если помочиться на голову, то можно избавиться от головной боли, – парировал художник и тут же продолжил, не меняя взгляда: – В древние времена людям просто не хватало знаний и возможности их получить. Но в наше время, когда возможности человека не так ограничены, он способен дать этому миру больше! Каждое поколение дает этому миру что-то такое, чего не смогло дать предыдущее. Наши с вами годы тоже когда-нибудь станут историей, и на сегодняшние идеи следующее поколение будет смотреть так же, как нынешнее сегодня смотрит на прошлое. Однако все эти годы будет объединять одно: люди, не боящиеся смотреть за границу принятого.
Он обвел руками помещение.
– Во все времена, были люди, источавшие идеи, кажущиеся на тот момент абсурдными. Этим людям везло, если за их идеи их не обвиняли в ереси, и не казнили на потеху народу, как колдунов. Даже сейчас, – он повел рукой в сторону окна, – нет гарантии того, что кто-то вроде меня, не обратит на себя ненужного внимания Церкви, выйдя на улицу с заявлением, что люди могут летать! – палец стукнул в центр чертежа с крылатым аппаратом. – А они могут! И я верю в это. И смогу доказать, что я прав, – сказал он, глядя графу прямо в глаза, а затем опустив взгляд на чертежи и постучав по ним пальцем. – И это лишь начало. Так как во все времена прогресс, так или иначе, движется вперед, ибо находятся те, кто не страшится рисковать. И кто верит. И каждый творец, так или иначе, продолжает идеи других творцов. Но лишь при должном упорстве, идя на риск, можно чего-то добиться. И это правило работает для всех.
Он выпрямился, оттолкнулся от стола.
– Я понимаю, вы жаждите видеть результаты. Но я не Господь и даже не чудотворец, я всего лишь человек. Человек, который несет в себе идеи, в которые верит. Я верю, что если приложить достаточно усилий и терпения, эти идеи когда-нибудь смогут изменить жизнь! – горячность, с которой он говорил, казалось, сама призывала довериться. – Знаю, знаю, что вы не хотите тратить время и средства на то, что вызывает сомнения, и я не буду уговаривать вас, подобно жуликам с улицы пойти на риск во имя благого дела, милорд, – он слегка развел руки. – Ибо, я тоже не стал бы тратить свое время на вещи, которые считаю бесполезными. Но я верю, – он уперся ладонью в стол, в то время как пальцы другой поигрывали недалеко от лица, – что мои идеи могут пойти на благо. Ваше, если вы сами того пожелаете. Однако для этого мне необходимо ваше доверие, – он провел пальцем над верхней губой, а затем произнес так, как будто только что это осознал: – Ну и деньги, конечно.
Но тут его взгляд вновь стал серьезен.
– Но задайтесь вопросом, так ли велика эта цена за то, что вы в итоге сможете получить? Во сколько вы оцениваете будущее Лореншира? – вопрос был риторическим, поэтому Николло не стал ждать ответа, и вместо этого пожал плечами, добавив: – В конце концов, если я окажусь не тем, за кого себя выдаю, и идеи мои ничего не будут стоить – вы граф, и вы легко найдете на меня управу. Я прав?
Он приподнял бровь, но улыбка, появившаяся на его лице, была игривой, а взгляд не заставлял сомневаться в том, что этот человек уверен в своих силах.

Почему граф Лореншира решил, что Николло подразумевает, что тот ждет немедленных результатов художник так и не смог понять. Даже вспоминая слова, не мог углядеть в них чего-то такого, что толкало бы на подобные мысли. В конце концов, он не считал Адриано Грациани идиотом, который ждет немедленного результата. А вот сам граф, похоже, действительно посчитал Николло человеком, который может принять его за подобное лицо. Прискорбно, конечно, но ничего. В конце концов, все то, что не связано с его работой и тем, что может повлиять на финансирование – не так уж и важно. Многие из тех, кто заказывали у него работы, могли признавать за ним его мастерство, но сам Николло прекрасно знал, что немало из этих людей считают его немного безумным. Впрочем, было ли это не так? Когда тебе часто говорят, что ты безумен – в какой-то момент начинаешь и сам задумываться над тем, что это может быть правдой…
– Сатисфакция - всего лишь чувство, которым не заплатишь.
– Конечно. Но ведь и вы не тот человек, который станет тратить свое время и деньги на вещи, которые очевидно не принесут результата, – улыбнулся художник. Кто-то сказал бы, что он играет с графом Лореншира, и, быть может, отчасти это и было так. Но лишь затем, чтобы лишний раз сказать ему таким образом: «если я ничего не стою, вы это увидите, вне зависимости от того, что я скажу в этом зале».
На самом деле, они оба были достаточно умны для того, чтобы не вести диалоги, подобные этому. Что бы Николло не сказал здесь и сейчас – если в его предложении мало смысла, то граф не станет снабжать его средствами. А если смысл есть – то Адриано Грациани достаточно умен и дальновиден для того, чтобы увидеть это просто посмотрев на чертежи. Умный человек во всем может углядеть выгоду, даже в том, в чем ее, казалось бы, совершенно невозможно найти. На деле нет таких вещей, которые нельзя было бы использовать себе во благо, так или иначе. Беда в том, что большинство людей чаще любит сокрушаться по поводу того положения, в которое они попали, если оно не отличается выгодностью, вместо того, чтобы попытаться взглянуть на ситуацию под иным углом…
– Глупо было бы отпускать вас сразу, не увидев всех потенциальных возможностей.
– Все зависит от того, чего именно вы от меня хотите, милорд. У всех разные представления о том, что может принести пользу и стать открытием.
Говоря это, он мельком глянул на чертежи с летательным аппаратом. То, что Адриано Грациани не заинтересовал вопрос о полете, было очевидным. Вернее… заинтересовало не так, как это интересовало самого де Ланца. Не то чтобы Николло ожидал иного, однако у графа была слишком уж спокойная реакция на все, что сегодня представил ему Николло. Несмотря на то, что художник ожидал, что граф будет вести себя крайне сдержанно, дабы де Ланца не чувствовал себя победителем заранее, он, возможно, ожидал большего проявления интереса. А может быть, сказывалась просто нелюбовь к всем этим расшаркиваниям там, где от них было мало толка.
– Скажите, чего именно вы ждете – тогда я смогу представить вам то, что вам будет действительно интересно. Согласитесь, сложно удовлетворить человека, который ждет на своем столе груши – яблоками.
На этих словах он как бы невзначай повел рукой в сторону стола. Той его части, где лежали чертежи с взрывательными снарядами. Причина, по которой Адриано Грациани до сих пор держался, не спрашивал о них, была Николло крайне интересна. Однако строить комедию де Ланца не намеревался. Театр был ему интересен, но он не собирался превращать в него свою жизнь.
– Если говорить простыми словами... не вижу смысла представать перед вами в роли обычного изобретателя, – он снова махнул рукой в сторону стола, но уже более открыто, – когда вы хотите видеть военного инженера. Если только я не ошибаюсь на этот счет.

Отредактировано Nicollo de Lanza (2015-11-11 20:05:45)

Спор интересен лишь тогда, когда два человека обсуждают два разных взгляда на одну и ту же ситуацию. Когда двое говорят, по сути, об одном и том же одно и то же, но разными словами, это называется «ходить вокруг да около». И интересного в этом мало. Поэтому Николло мысленно отметал все лишние слова, радуясь тому, что свое слово уже сказал, а теперь мог лишь слушать Адриано, не утруждаясь отвечать. Потому что ответы его были бы как раз началом нового круга, толка от которого не было совсем никакого. «Переспорить» Адриано Грациани и уж тем более доказывать тому, что де Ланца умнее было глупо. Тем более, что Николло не был умнее. Впрочем, и глупее тоже.
Когда граф дал понять художнику-изобретателю, что тот ошибся, упомянув стезю военного инженера, Николло лишь покорно кивнул, давая понять, что все понял, подкрепив свой кивок поднятыми в оборонительном жесте руками.
– Выходит, я ошибся. Прошу простить, иногда я имею привычку мыслить слишком широко, – совершенно спокойно произнес он, словно все три дня готовился сказать именно эту фразу.
Однако где-то внутри он задался вопросом: действительно ли, увидев чертежи, представленные перед ним, граф хотел увидеть в ближайшее время изобретения, ничего общего не имеющего с военной тематикой, или же до сих пор держал лицо, стараясь не подавать вида, что именно это его интересовало? «Если», брошенное графом, оставила более глубокий след. И Николло сложно было сказать наверняка. Адриано Грациани всегда казался ему человеком достаточно дальновидным, способным понять, что изобретение не может предстать сразу в идеальном виде. На то, чтобы претворить в жизнь и улучшить некоторые свои идеи, многим изобретателям прошлого потребовало немало лет – порой даже десятки. Кто может гарантировать то, что Орллея за это время все еще будет поддерживать мир с кем бы то ни было? Правитель, который пренебрежительно относится к вопросу защиты своих владений, опираясь лишь на то, что в настоящем времени все спокойно, по мнению Николло – просто дурак. Адриано Грациани не выглядел дураком и не был им. Его, безусловно, интересовали подобные вопросы. И Николло хотелось верить, что отсутствие у него заинтересованности военными изобретениями де Ланца – все-таки лишь дань малого знакомства с его изобретениями, подкрепленная неуверенностью на его счет. При условии, что она все-таки была. В этом случае, конечно, разумно рассмотреть сперва то, что тебе может дать человек, а уже на основе этого решать, насколько он тебе полезен. С другой стороны сам Николло, если бы он был не уверен в человеке, подкинул бы ему задачу посложнее, уцепившись за то, что тот сам упомянул, что способен на нечто большее…
Но было ли это так важно? Наверное, нет. Задача де Ланца – не снабдить Орллею своими лучшими идеями, не дать графу Лореншира оружие, коим он не обладает. Его задача – заявить о себе. Настолько громко, насколько это возможно. А с помощью графа это можно было сделать как нельзя лучше. В конце концов, если он ошибся насчет Адриано, и его уверенность в себе и в своих силах создают достаточно плотную пелену на его глазах, мешающую видеть дальше, чем того требовали обычные обстоятельства, для него де Ланца всегда может остаться просто очередным простым изобретателем, который подарил ему пару-тройку забавных «игрушек». Все это было не важно.

«Ты спешишь. Уйми хоть ненадолго свою страсть творца, и трезво взгляни на ситуацию, - всплыли в голове слова его учителя. - В тебе полыхает огонь и страсть, ты хочешь дать этому миру многое – но видишь это лишь ты».

«Да, сколько ни бейся головой, а звона меньше не станет. Просто… действуй по ситуации. Дай ему то, что он хочет сейчас, а не то, что он, быть может, захочет в будущем. Не играй в пророка, не пытайся читать мысли. Время – оно всегда работает так, как должно…» – мысли скакали перед глазами художника, отчего взор его ненадолго потерял четкость, вынудив де Ланца моргнуть пару-тройку раз, снимая странное наваждение.
– Как вам будет угодно, синьор – учтиво склонив голову, произнес художник, а затем стал поспешно собирать чертежи со стола. – В таком случае, постараюсь как можно скорее представить вам что-то для оценки. Не беспокойтесь, от вас ничего не потребуется. Почти. В конце концов, было бы невежливо являться совсем с пустыми руками, – убирая бумаги в тубус, приподняв брови, заявил де Ланца, а затем резко развернулся к графу. – Дайте мне неделю на подготовку, а затем назовите угодную для вас дату – и я смогу продемонстрировать вам что-то, что, как я смею надеяться, вас достаточно заинтересует.
Он захлопнул крышку тубуса и в ожидании уставился на графа из-под густых бровей.

Отредактировано Nicollo de Lanza (2015-11-19 22:11:56)