От паланкина, как и от лошадей, пришлось отказаться. Поездка в самое сердце Уртиша - это не обычная прогулка в соседний город. Добираться туда со всеми остановками нужно было дней шесть, а на медлительных верблюдах - все десять. Однако только эти привычные животные могли выдержать натиск природы, которая любила пошалить на острове в это время года. Владычица Лорон, должно быть, находилась в состоянии, схожим с женскими периодами, раз стабильно насылала на Балмору песчаные штормы дважды в год. Иными словами, закутанная в цветные тряпки с головы и до ног, так, что на виду оставались одни лишь глаза, царица щурилась от яркого солнца и рисковала свалиться со своего живого транспорта от перегрева. Следующая остановка была запланирована на ближайшие пару часов - приближалась буря, и нужно было установить шатры прежде, чем всю процессию сотрет с лица земли ураган из песка и пыли.
     Флавия перевела взгляд на Понтия и улыбнулась если не застенчиво, то по крайней мере удовлетворенно. Ей нравилось то, как внимателен стал к ней патриций после всех событий последних месяцев. А перенести пришлось ей многое, начиная от печальной гибели ее супруга Марка, и вплоть до окровавленного месива, которое исторгло ее тело на семнадцатой неделе беременности. Поначалу многие думали, будто номарх совсем обезумела, поскольку женщина одновременно потеряла слишком многое и зачастую выглядела не совсем адекватно. На самом же деле, Домицилла пусть и была расстроена тем, что в очередной раз потерпела неудачу как мать, все же она скорее выдохнула почти с облегчением, когда ее утроба вознамерилась лишить ее почившего мужа наследника. Растить сына, не зная толком, кто был бы его отцом - да еще и без этого самого отца - казалось ей предприятием крайне сомнительным и пугающим, а потому балморийка довольно быстро оправилась от потерь. Тем более что с каждой неделей сторонников ее власти все прибавлялось, а люди, чье общество для нее было действительно желанно, не покидали ее. Так было и с Понтием. Сенатор, наконец, прекратил свои попытки дуться на нее - честно сказать, после смерти Лоу он вообще расцвел, как пустынный цветок - и стал выполнять свои обязанности доброго приятеля и верного друга. Своих идей по поводу женитьбы он, впрочем, так и не оставил, хотя и заикался теперь об этом намного реже. Да и сама Флавия пока старалась не рассматривать этого красивого мужчину, как возможный объект для более серьезных отношений. Доступ к своему телу она ограничила, решив блюсти траур абсолютно честно и без ослушаний. Тем более что жрицы пообещали ей сократить его сроки, если она будет прилежной вдовой. Так или иначе, неизвестно, следовал ли сын Тиберия за ней из личной симпатии, или потому что преследовал какую-то цель, но царицу не могло не радовать, как легко он согласился на эту авантюру.
     Из мыслей о мужчинах и потерях ее вывел голос Марса, который верным спутником сопровождал номархиню во всех ее походах. Идя слегка впереди патрициев, он первым поднялся на один из барханов и закричал о том, что движется буря. Расчеты оказались не верны, и у каравана не оставалось времени на то, чтобы соорудить мало-мальски годные укрытия. Поначалу растерявшись, Флавия перепугалась и остолбенело пялилась на надвигающееся облако песка, пока ее за руку не дернул Понтий и не помог ей спуститься с верблюда. Не зная, что делать, женщина беспомощно заозиралась по сторонам, выглядывая из объятий атлета и пытаясь уследить, куда рассыпало ее людей, однако ее спаситель быстро нагнул ее, укрыв собственным телом от надвигающейся бури.
     Домицилла не имела ни малейшего предположения о том, сколько времени она провела, сложившись пополам и прижавшись к горячему влажному телу сенатора, чьи одежды пропитал пот и пронизал песок. Она слышала чьи-то голоса, видела тени, проносившиеся мимо них, но о судьбе каравана спрашивать не решалась. Ощущая дыхание Понтия на собственной коже, патрицианка лишь молча старалась не двигаться, чтобы не стеснять его. Довольно скоро ей стало еще жарче, и она спустила с головы платок, освободив лицо и подставив его под пробирающиеся сквозь складки плаща песчинки.
     - Лорон, владычица… - протянула Флавия спустя несколько минут (или часов?) выбираясь из-под плаща и оглядываясь по сторонам. Рядом с ними не было ни души. Даже платок, который женщина по неосмотрительности сняла, унесло ветром куда-то к Вдовьему морю, не иначе. Отчаяние и ужас охватили тело и душу номархини, которая испуганно смотрела на абсолютно одинаковый пейзаж ярко-голубого и красно-оранжевого цветов. Ориентироваться по сторонам света она не умела, никаких припасов у патрициев с собой не было, кроме пары поясных бурдюков с водой. Поставив ладони на талию, Домицилла долго оглядывалась по сторонам, однако не видела ничего, хоть немного нарушающего пугающий пейзаж пустыни.
     - Куда мы пойдем, Понтий? – она вырвалась от него, убирая волосы с лица и вытряхивая из них песок. В отличие от атлета, она пострадала меньше, но и ее буря не обошла стороной. Запустив пальцы в волосы, она дала себе несколько секунд на то, чтобы повопрошать богов, за что они послали ей такое испытание, а потом повернулась к своему спутнику. Его лицо покрывали мелкие ссадины от песчинок, в некоторых местах проступали крохотные капельки крови, больше походившие на веснушки. Сжалившись, царица вернулась к своему спутнику, подушечкой большого пальца собрав алую жидкость с золотистой кожи и слизнула ее. Сын Тиберия, тем временем, уже указал ей на цепочку следов, оставшуюся на одном из барханов, и Флавия немного оживилась хорошим новостям. Возможно, идти и правда было куда.
     - Я слышала, что здесь недалеко должно быть старое кладбище третьей династии Императоров. Пара небольших пирамид и оазис. Раньше могилы строили поближе к жизнеспособным местам, чтобы души правителей могли в любой момент выйти на волю и окунуться в прохладные воды Крохора.
     Флавия пересказала старую легенду, которую когда-то слышала от собственной матери. Она не была уверена в том, что это видение породила не ее фантазия, а действительно воспоминания, но номаршеская семья даже однажды ездила в это место, дабы поклониться правителям прошлого. Закусив губу, женщина покопалась в собственной памяти и подняла взгляд на балморийца.
     - Это должно быть чуть западнее главного тракта. Ты знаешь, где запад?

     Во рту у нее было сухо, словно в лоне у старой волчицы из лупанария. Кожа теряла влагу с каждой капелькой пота, истончаясь, словно пергамент, и плотнее облегая проступающие под ней кости. Ей казалось, что еще пара часов в пустыне, и ее можно будет смело укладывать к номаршеским праотцам, даже не мумифицируя. Вода в крошечном бурдюке на поясе закончилась еще час назад, и теперь Флавия уныло брела за Понтием, зачерпывая сандалиями обжигающе горячий песок. Женщина могла поклясться, что ее нежные ножки уже должны были покрыться красными волдырями, однако пустыня обжигала, но не оставляла ожогов. Легче от этого, впрочем, не становилось. Смоченный платок не высыхал, пропитываясь стекающим со лба потом и заставляя царицу кривиться от запаха, который не столько беспокоил ее в самом деле, сколько вызывал фантомное чувство, что он должен быть неприятным.
     Сын Тиберия шел рядом, в прямом смысле рука об руку с ней. Ладони из вспотели и противно скользили друг о друга, создавая еще больше жара от распаленных солнцем тел, однако каждый из патрициев страшился разрывать связь - если буря настигнет их вновь, они ни в коем случае не должны разделяться. Мужчина выглядел уверенным, будто точно знал, что делает, и это подкупало балморийку, не оставляя ей сомнений в том, что если уж кто и выведет их из этой ситуации, так только он. Кроме того, с патриция спала значительная доля привычной спеси, делая его больше похожим не на заносчивого сенатора, который с ранних лет привык использовать свои положение и природные данные, как главный козырь, а на обыкновенного мужчину благородных кровей, чья кандидатура для супруга или друга уже не казалась столько пугающей. Хмыкнув, номархиня потрясла головой, словно вылезший из воды пес, сбрасывая мелкие капельки воды. Это ей, впрочем, не помогло, и уже довольно скоро она остановила своего спутника.
     - Я больше не могу, Понтий. Оставь меня, найди помощь и вернетесь после... - взмолилась она, едва не опускаясь на колени от усталости и цепляясь за тунику атлета, чтобы оставаться на ногах. Пустыне не было ни конца, ни края, и только длинные дорожки следов расчерчивали унылый пейзаж. Раньше Флавия довольно часто путешествовала через пустыни, и тогда они напоминали ей скорее домашнего прирученного котенка, а не дикую и непоколебимую пантеру, как сейчас. Такой хотелось самой залезть в пасть, лишь бы прекратить мучения. Понтий, на счастье богам, предложений своей царицы не послушал и только молча взвалил ту себе на спину. В тот момент она не думала о том, как могло это показаться со стороны, поэтому просто благодарно устроила руки на его шее и, сдернув платок на долю секунды, поцеловала того в щеку.
     Сколько времени прошло прежде, чем сильный мужчина, способный не только волочить ноги по такой жаре, но и нести на себе свою царицу, остановился. Едва не задремавшая Домицилла мигом встрепенулась и выглянула из-за головы Понтия. Вдали от них, прямо под барханом, на котором они стояли, виднелись три пирамиды разных размеров, а всего в нескольких метрах от них приветственно встречали их пальмы и зеленеющие кусты. Не веря своим глазам, Флавия потерла из, мгновенно соскочив со спины атлета и вглядываясь в зачарованный мираж. Однако, судя по комментарию Тиберия, видение она ощутила не одна, а потому существовал большой шанс, что мираж таковым вовсе не являлся.
     Прислонив руку ко лбу, балморийка долго вглядывалась в него, пока не увидела в центре оазиса, прямо напротив небольшого озерца, жующего колючки верблюда. Счастливо улыбнувшись, Флавия вновь вложила в ладонь Понтия свою и потянула в сторону райского уголка.
     - Муув на нашей стороне. Идем!

     Несмотря на то, что до оазиса было не больше километра, идти до него пришлось почти час. Ноги тонули в песке, опасный спуск не давал двигаться быстро, а пару раз патриции едва не принимали случайный ветер за бурю. Иными словами, добравшись до островка растительности и жизни в этом песчаном море, Флавия не нашла ничего лучше, чем добежать до озера и остановиться там, как вкопанная. В детстве ей говорили, что раньше здесь было русло одного из притоков Крохора, но сейчас было принято считать, что оно образовалось из-за подземных вод. Учитывая тот факт, что бог из подземелья сам направил их к творению рук своих, в его милости сомневаться не приходилось. Осторожно коснувшись воды пальцами ноги, номархиня поспешила скинуть сандалии. Казавшаяся ужасно холодной из-за контраста с воздухом, на деле озеро хорошо прогревалось и могло стать им настоящим спасением. Но сначала им требовалось смыть с себя пот и песок.
     - Вода отличная! Нужно искупаться.
     Провожая взглядом Понтия и глядя, как тот привязывает одного из сбежавших верблюдов, Флавия постучала по подбородку пальцем и улыбнулась тому уголком рта. Почему она ждала так долго, объяснить ей было сложно даже себе самой, однако лишь убедившись в том, что мужчина закончил, она принялась разматывать долгие драпировки ее походной одежды. Сложив их все на берегу и оставшись в одной лишь тунике, Домицилла повернулась к патрицию спиной.
     - Не подглядывай, - бросила она через плечо, стягивая с мокрого тела прилипшую к нему нижнюю тунику и откидывая ее в сторону. Осторожно ступая и слегка дрожа от непривычных температур, царица зашла в воду по грудь и помахала мужчине на берегу. Зачем ей нужен был этот странный маневр, учитывая, что вода в озере была абсолютно прозрачной, она не знала, но хотя бы надеялась, что патрицию хватит порядочности и правда не смотреть на то, что однажды он уже успел рассмотреть в мельчайших подробностях.

     Несмотря на то, что патриций, чей взгляд она буквально физически ощущала на своих ягодицах, явно не последовал совету номархини не подглядывать, самой Флавии пришлось отвернуться, когда мужчина стал стягивать одежду. Он заходил в воду будто нарочито медленно, заставляя женщину испытывать еще больший дискомфорт и потупить глаза. Взгляд ее, впрочем, все равно невольно соскальзывал на обнаженное тело атлета, вид которого будил в ней отнюдь не самые праведные для благочестивой вдовы мысли. Тяжело вздохнув, Домицилла с силой заставила себя отвернуться - новая роль все еще была для нее непривычной, оставляя за собой невесомый шлейф ее привычного жизненного уклада. На самом деле, за месяцы, что прошли после смерти Марка, настоящая Флавия вынуждена была оказаться в клетке божественных и социальных законов. Ей не полагалось принимать участия в оргиях и пирах, носить светлые и алые тона в одежде, и уж тем более делить с кем-то ложе. С кем угодно. Даже с рабами. Поэтому в какой-то момент царица поймала себя на мысли, что даже мраморные статуи древних адонисов лучше бы убрать с глаз ее подальше. Возможно, стоило подумать об этом прежде, чем затевать купания в чем мать родила.
     - Ты еще не видел те пирамиды вблизи. Настоящее чудо. Я думаю построить себе похожую на месте моей старой виллы, - проговорила Домицилла, глядя в воду, столь прозрачную, что она без труда могла разглядеть собственные пальцы за ногах, а также проплывающий мимо них косяк мелкой блеклой рыбешки. Женщина провела ладонью по воде, создавая волну, и вздохнула, решив, что лучше отвлечься на что-то более полезное. Все еще ощущая едкую соленую пленку на своей коже, царица предприняла попытку обмыться, по возможности не намочив собранные в высокую прическу волосы и не смыв с глаз сурьмы. Однако все ее планы были погублены в тот же момент, когда она закричала от испуга и ее вопль мигом потонул в прозрачных водах пустынного озера. Понтий, словно скользкий морской угорь, захватил ее в плен и теперь довольно улыбался, сверкая своими малахитовыми глазами, казавшимися жутковато мутными под водной гладью. Возмущенно брыкнувшись, царица поспешила подняться на поверхность, откашлеваясь и убирая с лица намокшие волосы. О сохранении прически можно было уже не беспокоиться, как и о безвозвратно утраченном макияже - судя по вынырнувшему рядом атлету, на ее лице красовались точно такие же черные подтеки. Это даже развеселило женщину, и та позабыла о том, что еще минуту назад ее мысли лежали в совершенно иной плоскости.
     - Единственный хищник в этом оазисе, это ты, Понтий Тиберий, - рассмеялась Флавия, брызнув патрицию в лицо и вытирая собственные щеки. На секунду она даже подумала отвернуться, ведь почти никто, кроме, разве что, пары человек, не видели ее без подведенных глаз и припудренных щек, и, как и любая женщина, балморийка не считала себя красавицей, особенного без макияжа. Однако довольно быстро она подумала о том, что такой ее вид способен уничтожить любое либидо, даже ее собственное, и потому бороться со своими греховными страстями ей будет проще. Все еще продолжая посмеиваться, Домицилла повынимала из прически многочисленные тонкие палочки, державшие ее, и покидала их на песчаный берег. Мокрые волосы не спешили рассыпаться по плечам бархатистым водопадом, и ей пришлось занырнуть еще раз, чтобы пригладить их. Словно боги издевались над ней, именно в этот момент они подослали к ней ее спутника, рассмотреть которого под водой не составляло никакого труда.
     - Я уверена, что Марс вышлет за мной людей. Он проходил этот путь тысячу раз, и наверняка догадается нанять в Уртише людей, которые найдут нас и проведут сквозь бурю, - заметила Флавия, едва ее голова вновь показалась на поверхности, и патрицианка принялась хватать ртом воздух. Не сказать, что она чувствовала себя как после хорошей термы, но свежести купание ей определенно придало. Тем более, находиться в одном водоеме рядом с нагим мужчиной было для нее опасно. Точнее, для него. Усмехнувшись собственным мыслям, Домицилла не заметила, как хищник уже настиг ее и окатил высокой волной брызг, мигом попавших в глаза, нос и приоткрытый рот.
     - О-о, ты не знаешь на кого нарвался, - смеясь, пригрозила царица, имитируя закатывание рукавов на обнаженных руках, - меня обучал ближнему бою сам Ципр Гельвий! - она гордо вздернула подбородок и оттолкнулась от дна, пролетев расстояние до Понтия и опираясь тому на плечи. Надавив на блондинистую голову, она заставила мужчину погрузиться под воду, а потом быстро постаралась отплыть на приличное расстояние, чтобы избежать мести. Впрочем, такая игра даже нравилась правительнице Балморы - когда на твоих плечах лежит ответственность за целый остров, невольно устаешь иногда быть серьезной, и все, чего тебе хочется, это хотя бы на миг вернуть то беззаботное время, когда можно вот так с кем-то смеяться, брызгаться и делать вид, что им не грозит опасность.

     Флавия не на шутку испугалась, когда кто-то коснулся ее из-под воды. Гладь ее была прозрачна и пустынна, и только стайки мелкой рыбы нарушали ее спокойствие. Здесь же ощущение было совершенно иное, поэтому она едва сама не ушла под воду, когда перед ней показался Понтий. Брызнув на него водой, она хмыкнула постаралась взять направление в сторону, где ей удалось бы достать дна хотя бы кончиками пальцев.
     - Однажды я путешествовала на пиратском корабле нелегально, - протянула Домицилла, стараясь извлечь из своей памяти воспоминания об эпизоде из столь далекого прошлого, что с трудом верилось, будто это и правда происходило в ее жизни. Отплывая от сенатора и опираясь на выступ береговой части, который в этой части озера был особенно явен, она постучала пальцем по подбородку, - тогда я навидалась всего. Сомов в том числе. Благодарю богов за то, что больше они не сводят меня с этими чудовищами из морских глубин.
     Женщина поежилась, вспоминая, как при ней десяток пиратов тянули полные рыбы сети из воды, а потом рассказывали тогда еще простой сестре номарха о том, что каждая из них собой представляет. Флавия в то время была слишком любопытной и, к ее сожалению, даже решилась потрогать одну из рыбин руками о чем пожалела - добыча оказалась живой, готовой за жизнь свою бороться. Скривившись от воспоминаний о событиях давно минувших дней, царица перевела взгляд на своего собеседника и была вынуждена тут же отвести его. Словно чувствуя настроение своей госпожи и улавливая ее мысли, он буквально издевался над благочестивой вдовой своими выходками. Сначала все эти случайные (ли?) прикосновения обнаженных тел под водой теперь это... Раскинувшись над водой, Понтий лежал на ее поверхности, открыто демонстрируя все свое мужское естество, благодаря чему Домицилла в буквальном смысле была готова провалиться под землю, только чтобы не видеть ничего подобного. Похоже, что Понтий, в отличие от нее, Муува разгневать отнюдь не страшился.
     - Нужно собрать дров... и соорудить нам ночлег, - убрав с лица мокрые волосы, Флавия замешкалась, ища глазами спасения и изучая гладь озера. Она вновь легко оттолкнулась ото дна, боясь даже голову повернуть в сторону атлета, и, едва вновь смогла встать в воде, поспешила покинуть озеро. Единственным, ради чего она задержалась, был краткий момент, когда обнаженная женщина скручивала в жгут свои черные волосы, откинув их на спину. Нижней туники хватило, чтобы прикрыть все то, что могло натолкнуть Понтия на недостаточно богобоязненные мысли, а остальные тряпки она подхватила на руки и понесла к одному из кустов.
     Деревьев в оазисе было достаточно много для пустыни, как совсем крохотных, так и высоких. Побродив между ними, номархиня нашла одно с согнутой веткой и накинула на него несколько полосок ткани, в которой сама была не так давно закутана. Прижав их камнями и закрыв со всех сторон, женщина осмотрела на своеобразный шалаш со стороны и удовлетворенно кивнула. Для ее умений (которые, к слову, отсутствовали), он выглядел довольно сносно и вполне мог защитить патрициев от ветра, и даже холода. Разнообразные способы, как они с Понтием могли бы согреться за ночь в пустыне, одолели воображение женщины, заставив ту в очередной раз разозлиться на себя, отвлечься от дела, но все же закусить губу в печали от нереализованных планов. Тяжело вздохнув, Флавия осмотрела место предполагаемого лагеря, убедилась в том, что костер развести там есть где, и вернулась к озеру, находившемуся в десятке метров от ее импровизированного шатра.
     - Если ты не пытаешься поймать на эту наживку сома, то тебе лучше заканчивать с банными процедурами, - с усмешкой крикнула она, зайдя в воду так глубоко, что края ее короткой тоги мгновенно напитались водой и стали тяжелыми. Не будь все так сложно, она бы казнила этого мужчину сразу, ка кони доберутся до цивилизации. Казнила бы за то искушение, которому он подвергал ее каждую секунду, что они находились вместе. Казнила бы уже, конечно, постфактум. Шумно выдыхая, Флавия закатила глаза и вцепилась когтями в собственную руку, будто это могло помочь ей успокоиться.

     Флавия старалась не поддаваться той буре эмоций и впечатлений, которые обрушивались на нее все то время, что они с сенатором пребывали в этом оазисе. Однако чем дольше они находились здесь, тем сильнее были ее сомнения и тем трезвее становился ум. Поначалу она вообще плохо понимало, что произошло - внезапное обретение земли обетованной, где есть вода, тень и укрытие от ветра казалось ей необычайным приключением, как одно из тех, которые она так активно искала в юности. Одно из тех, когда ты до последней секунды уверен в том, что твой отец или брат уже послали людей, которые будут издалека следить за тобой, чтобы даже самые опасные передряги проходили без сучка и задоринки. С каждым же проведенным наедине с Понтием часом она убеждалась в том, что оазис - это не пустынный мираж, не сон, не часть увеселительной прогулки и даже не волшебный остров, куда они могли бы отправиться на романтический вечер - с чего бы, только, не понятно. Это их суровая реальность - жалкий клочок жизни в долине смерти, из которого если и есть спасение, то только одно одному.
     Не зная, куда пристроить себя, Флавия выудила из сумок несколько тканей для драпировки и навела вокруг себя подобие тоги, дабы не расхаживать даже в столь пустынном месте с неглиже. В конце концов, Тууба она почитала пуще других богов, а потому меньше всего ей хотелось расстраивать или гневить любимое божество своим поведением, а потому траур по Лоу она поклялась себе блюсти максимально строго и без отклонений. Ничто не должно было смущать ее взор и туманить мысли, поэтому, укутываясь в одежды, словно в защитный покров, царица надеялась, что хотя бы таким образом создаст ощущения, будто они еще среди цивилизации, законов и порядков Балморы.
     - Готовить самой? - усмехнулась Домицилла, подходя к костру спустя несколько часов после того, как они нашли оазис и разбрелись по нему в поисках полезных вещей и принялись обустраивать лагерь. Понтий тоже неплохо потрудился, создав уют и разведя костер, а также нашел где-то припасы съестного и вино. Ощущение складывалось, будто они и впрямь задумали развеяться пару деньков вне Лота, а не попали в опасную ситуацию, грозившую патрициям смертью. Скрутив смоляные волосы в жгут и перекинув их на одну сторону, номархиня осторожно уселась рядом с атлетом, который, к ее счастью, тоже оделся, и покачала головой, - то, что я путешествовала с пиратами, не делает меня кухаркой, - она презрительно фыркнула и перевела взгляд на кусок мяса, которое так бесчестно разбазаривал Понтий. Он уже принялся острить на тему того, что она могла бы приписать себе некоторые заслуги, которые таковыми не были, но ей хватило и злощастного сома. Хмыкнув и шлепнув Понтия по груди, она покачала головой и рассмеялась, - лучше бы ты нам рыбу поймал. Солонину готовить не надо, это даже такая неженка как я знает.
     По-ребячески показав сыну Тиберия язык, царица перегнулась через него и потянулась за бурдюком с вином, откупорив пробку и сделав пробный глоток. Небо над их головами потемнело, озарив свой склон миллиардами крошечных небесных светил, и согревающий в холодную ночь костер то и дело подбрасывал в черную синеву крошечные искры, словно сам хотел присоединиться к звездам. Новый глоток стал уже больше и почувствовался куда лучше, особенно для голодного желудка Флавии. Легкий туман тут же отозвался слабым звоном, и женщина растянула губы в блаженной улыбке, глядя куда-то вдаль. Мысли о выживании перемешивались в ее голове с мыслями о мужчине рядом с ним, и только целительный напиток богов, как всегда, мог рассудить их и расставить по местам все то, что беспокоило балморийку. По крайней мере, она на это надеялась.
     Последовав примеру Понтия и оторвав небольшой кусок от мяса, царица долго пыталась впиться в него зубами, пока конина, наконец, не поддалась.
     - Когда я в последний раз ночевала в пустыне, вынужденная есть вот это, - Домицилла мотнула длинным ломтем солонины прямо перед лицом сенатора, к которому ввиду тесноты прижималась одним боком, - мы с Клавдием переходили на другую часть Ко-Арема... это было чуть больше года назад. А такое ощущение, что целую жизнь.
     Филосовское настроение мгновенно сменилось на легкую грусть и женщина поспешила мотнуть головой, дабы отогнать неугодные мысли. С другой стороны, этим вечером любая ее мысль была неугодной, поэтому о чем ей было бы благочество думать, номархиня никак не могла взять в толк.
     Легкий ветер лизнул Флавию по плечу, напугав приближением следующей бури, и балморийка прижалась к Понтию плотнее, заставив их бедра соприкоснуться и невольно испытав некий дискомфорт. Кашлянув и заправив волосы за ухо, она, немного подумав, устроила свою голову на плече атлета и, найдя какую-то ветку, принялась водить ей по песку.
     - На сколько нам хватит еды? Как думаешь, ты умрем здесь? - голос Флавии не был ни требовательным, не обиженным, как это часто бывало. Ровный и заинтересованный лишь в меру - именно таким она общалась с учителем по арифметике.

     - А потом мы съедим верблюда? - хмыкнула царица, бросив короткий взгляд в сторону животного, который своими стонами призывал не затягивать с его приготовлением. Должно быть, тот не меньше патрициев хотел есть, спать и чувствовать хотя бы какую-то защиту в столь щекотливой ситуации, однако помочь они ему едва ли чем-то могли. К жизни в пустыни верблюды приспособлены куда лучше патрициев. Даже рабы приспособлены к этому лучше, черт возьми. Может быть, стоило им поискать укрытия в одной из пирамид? Ходили легенды, что с богами прошлого частенько хоронили много всего полезного, а в усыпальницах их строили целые залы и комнаты. Защититься от бури или пустынных животных там было намного проще. Стоило поразмыслить об экскурсии на рассвете, а пока Флавия лишь сделала новый глоток из бурдюка, и одинокая алая капля проворной змейкой скатилась по ее подбородку и шее, утонув в складках импровизированной тоги. - Мы не герои прошлого, Понтий, и даже на героев нынешнего едва ли сгодимся. Уж я-то точно. Даже страшно представить, как историки назовут меня через сотню лет...
     Царица почти смущенно пожала плечами, не став, впрочем, вдаваться в подробности причины своих сомнений. Каждому и без того было понятно, что за внешним равнодушием самой жесткой женщины Балморы стоит череда разочарований и потерь, которые и мрамор могли бы сломать, разбив на тысячи острых осколков. Она была бы последней дурой, если бы не приходила в ужас от мыслей о том, как ее называют за ее спиной. И в этом случае "распутница" или "блудница" были почти комплиментами.
     Флавия откинула за спину гриву темных нечесаных волос, когда почувствовала руки Понтия сначала на них, а после и на своей талии. Чужое тепло - вовсе не такое, какое было днем в пустыне - согревало куда лучше костра или вина, расслабляя не только тело, но и разум. Номархиня не без ужаса признавала, что начинает доверять сенатору, и от этого тонкие морщинистые руки страха сильнее сжимались на ее шее. Ее тянуло к мужчине не как к любовнику, и не как к другу, а в опасной смеси обоих этих ролей, и потому, что сердце ее делало на несколько ударов больше обычного, Домицилла заставляла себя отстраняться.
     - Не думаю, что смогу уснуть, - честно призналась Флавия, когда Понтий закончил с их постелью. Теплая шкура легла под свод импровизированной палатки, что она соорудила днем, создавая в ней уют и иллюзию комфорта. Ложиться на твердый песок, впрочем, было ужасно неудобно, и все выступающие косточки балморийки мгновенно отозвались ноющей болью, заставив ее повернуться на бок и подпереть свою голову рукой. Сын Тиберия заботливо укрыл ее одеялом и лег рядом, и царица получила возможность рассмотреть его умытое загорелое лицо с пушистыми белоснежными волосами, без кремов, сурьмы и кос, которые обычно украшали прическу патриция. Пламя рядом создавало причудливые узоры на стенках шатра из тканей, ложась тенями на его лицо, и любые его речи звучали одновременно успокаивающе и правдиво.
     - Они дали мне шанс получить Балмору, чтобы после отнять ее у меня? Не думаю. Думаю, богам давно наплевать на то, что происходит на песке, - почти обиженно отозвалась Флавия, глубже закапывая пальцы в смоляные волосы и возводя глаза к небу. Даже подумать о том, что она и впрямь рискует остаться здесь на три недели, а то и того дольше, заставляла руки покрываться мурашками, и Домицилла чувствовала, как щемит в грудной клетке от размышлений об этом. За каких-то полгода она потеряла брата, мужа и ребенка - если теперь ей уготована смерть, то у богов, должно быть, очень плохое чувство юмора. Уж не за истязания рабов они так ее наказывали. Кому вообще есть дело до рабов? Практически оскорбившись, Флавия сама придумала себе повод для обиды на богов и, одновременно бросая им вызов и потакая сиюминутному желанию, она коснулась пряди у лица Понтия, убрав ее тому за ухо и проведя кончиками пальцев по мужественному подбородку.
     - Поцелуй меня, - неожиданно попросила она. Неожиданно даже для себя самой, однако, едва ее уста сомкнулись и женщина осознала, что произнесла, ей показалось такое решение единственно верным. Для маленького ослушания такой жест подошел бы идеально. Как и само нахождение подле нее тела теплого и большого, способного защитить не только от внешней опасности, но и от собственной разрушающей рефлексии.

     Понтий Тиберий человеком простым не был, и она прекрасно осознавала это, однако некоторые его черты казались ей довольно предсказуемыми, словно сложная и противоречивая книга со стройным сюжетом сама жаждала раскрыть перед ней свои величественные тайны. Она еще не добралась даже до середины, но хитро пролистала несколько страниц, чтобы убедиться в том, что содержание и некоторые повороты действительно заинтересуют ее, а потому глупо было делать вид, будто Флавия не предугадывала некоторые реакции ее новоиспеченного друга на определенные действия. Тем более, что даже по прошествии полугода после их небольшой интрижки, едва патриции оставались наедине, между ними все еще можно было ощутить покалывающие искры, обжигающие кожу и вызывающие приятный рой мурашек на спине и руках.
     - Жажду, - сглотнув, подтвердила царица, глядя на нависающего над ней мужчину и чувствуя, как стремится вырваться из груди ее сердце, в волнении и страхе отчаянно пробивающее ребра. Чего именно она жаждет, Флавия уточнять не стала, будь то месть богов или нечто, что смогло бы ее спровоцировать. Она была бы неразумной ослицей, если бы рассчитывала на то, что атлет, чье имя с дрожью в голосе повторяют лучшие блудницы Лота, ограничится целомудренным касанием губ и отвернется к стенке. Да и сам Понтий, пожалуй, не был глупцом, и понимал, что даже сама того не осознавая, его номархиня тянулась к нему не только как к доброму товарищу и другу. И если первые секунды его поцелуя Домицилла еще не теряла контроля, осознавая власть над ситуацией, то стоило руке мужчины коснуться ее бедра, как тяжелый вдох вырвался из ее груди, заставляя женщину прогнуться и самостоятельно лечь под его, словно отдавая себя в руки сенатору.
     В голове сразу пробежали цифры – все то количество дней воздержания, упущенных моментов, забытых рабов-любовников и неиспытанных мгновений наслаждения мигом перемешалось с количеством людей на похоронах Марка, сенаторов, злобно смеющихся над ней и повитух, которые доставали из ее утробы искалеченный сгусток крови и мяса, обещавший стать будущим наследником Балморы. Алый росчерк мазнул по сознанию, заставляя его воспротивиться и протестовать. Каноны балморской чести обязывали женщину блюсти траур девять месяцев, чтобы убедиться в том, что она не понесла от своего мужа, так в чем убеждаться ей, если исход этой сделки был известен еще много недель назад? Ища себе оправдания и поводы ослушаться воли богов, Флавия отзывалась на чувственный поцелуй атлета, на каждое его прикосновение, тяжело дыша и скидывая одеяло с чистой загорелой кожи. Буквально задыхаясь от внезапно охватившего ее желания – это было сродни езде на лошади, даже без долгой практики ты садишься в седло и интуитивно понимаешь, что словно никогда и не слезал с него – царица торжествующе помогала мужчине распутывать сложную драпировку своего одеяния. Лишь на секунду, когда руки Домициллы легли на набедренную повязку Понтия, буквально оставляя ее последним препятствием перед грехопадением, на которое она с отчаянием ступавшего на эшафот была готова пойти, балморийка заставила себя остановиться.
     - Боги, как они были правы! – с ненавистью в голосе воскликнула Флавия, отстраняясь от сенатора и садясь на импровизированной постели. Руки обняли тронутый каплями пота лоб, спрятав лицо в ладонях и прижимая их к глазам. Почти стыдясь своей неожиданной наготы, царица покачала головой, - эти клеветники и лжецы, они все правы. Я не могу сдержать себя ни ради богов, ни ради своей будущей империи. Физически не могу, когда ты рядом. Таскаю тебя за собой, будто твоя болтовня выбьет из моей головы желание, наскучит и я излечусь. А на деле же…
     Номархиня обращалась к Понтию, однако говорила будто сама с собой, в очередной раз доказывая себе собственную никчемность и зависимость. Так и было – даже когда умирал Марк, первое, о чем она думала – это о теле ее нового друга. В минуты одиночества и отчаяния именно его лицо всплывало и преследовало ее, и Флавия надеялась, что, подпусти она к себе атлета достаточно близко, он даст ей больше поводов для того, чтобы перестать тянуться к нему. Она воспитывала свою силу воли, на самом деле лишь сражаясь со своим естеством, которое отчаянно требовало прекратить всю эту борьбу. Был ли шанс, что они и впрямь останутся погребенными под этими песками, и навязчивые мысли наконец-то отпустят худшую правительницу в истории Балморы? Пожалуй, ей стоит помолиться об этом с утра. Если боги вообще захотят слушать ее после всего.
     Впрочем, их гнев они и так уже навлекли на себя в достаточной мере. Опуская руки и исподлобья посмотрев на сына Тиберия, Флавия облизнула губы и решительно избавила себя от последних остатков скрывающей царское тело тоги. Даже если бы по какой-то причине Понтий и мог бы послушать ее и решить прекратить все, она не позволила бы ему сделать это, не как женщина, так как номарх.
     - К дьяволу, - вспомнив старое тильское слово, Домицилла потянулась к мужчине, почти силой освобождая его от повязки и прижимаясь так близко, что шансов выбраться из ее объятий у него попросту не оставалось. Уложив руки сенатора обратно на все те места, которые обычно так нравились мужчинам, она жадно впилась в его губы поцелуем, переходя к шее, нежно покусывая мочки ушей и одновременно уложив теплую ладонь на его естество, словно ощупывая давний предмет грез и скучаний.

     - Слышала наравне с той, что "Раб не верблюд - в Уртиш не убежит", однако своими глазами видела с десяток примеров ее опровержения, - ядовито хмыкнула Флавия, думая о том, что рабы - это последнее, чем сейчас могли быть заняты ее мысли. Хотя об Уртише и верблюдах подумать определенно стоило, учитывая обстоятельства. Едва не встрепенувшись и не отвлекшись от столь увлекательного занятия, царица бросила короткий взгляд за стенки палатки, ища в темноте силуэт навьюченного животного. Ведь верблюды обладают способностью проводить в пустыне огромное количество времени, так почему бы ей не послать вместе с ним весточку от себя? Не могло быть такого, чтобы царицу не искали. Наверняка вдоль Крохора уже рыщут поисковые отряды, которые высматривают иссушенные тела сенатора и номарха. О сухости, впрочем, в стенах небольшого шатра говорить не приходилось. От жадных и одновременно нежных прикосновений сердце забилось быстрее, испарина выступила на коже, слюна Флавии смешалась с понтиевой, оставляя едва заметные следы от поцелуев на плечах и висках. Даже лоно царицы увлажнилось в сто крат быстрее обычного, истосковавшись по чужим рукам и ласкам. Промычав что-то невнятное, она позволила атлету на некоторое время завладеть ситуацией и ублажать ее, пока сама женщина прикрывала глаза и старалась сосредоточиться на ощущениях. Траур не запрещал возлежания с рабынями, однако даже их нежные и аккуратные прикосновения быстро наскучили ей, не давая и доли того, что может дать настоящий мужчина.
     Ощущая себя игрушкой в уверенных руках Понтия, Флавия лишь изредка вспоминала о том, что он также нуждается в ласках и давала волю своим пальцам и языку, будто бы заново изучая тело сенатора. В их первую и единственную ночь, что они были вместе, оба они казались пресыщенными жизнью, вином и опием, изнывали от жары в шикарном паласе номарха и их одурманенные разумы с помощью похотливых тел вели немую борьбу за некую награду, которую каждый из них расценивал по-своему. Здесь же, в оазисе посреди сухой и негостеприимной пустыни, с чистым разумом и полупустым желудком, патриции пытались урвать свою долю наслаждения, не подчиняясь балморским законам, а бросая им вызов. Изменились не только обстоятельства места и времени, но и причины, которые привели их под своды этой тканевой палатки. И Флавия понимала, что в этот раз все должно было быть иначе, по-другому.
     Став податливой и гибкой, точно расплавленная свеча, царица не смущалась ни едва слышимых стонов, ни непроизвольных изгибов собственного тела, в возбужденном дурмане изнывающем и приникающем к телу сенатора в немой мольбе скорее завершить, и одновременно не останавливать его сладкую пытку. Чем ближе оказывались его пальцы, тем сильнее она закусывала свои, ощущая как каждый сантиметр ее кожи покрывают мелкие мурашки. Даже резкие движения или укусы не вызывали боли иной, нежели боль ожидания и томления. Домицилла почти обрадовалась, когда Понтий прервался для того, чтобы пофилософствовать в последний раз и, широко распахнув глаза, она ударилась ладонями о песок. По-другому.
     - Нет, - неожиданно повернувшись так быстро, что водопад черных волос соскользнул с обнаженной спины за секунду до того, как их тела воссоединились, - я хочу видеть твое лицо.
     Стряхивая с себя флер забытья, Флавия нехотя развернулась, заставляя мужчину на несколько мгновений оторвать руки от своего тела. Она буквально ощущала строгие взгляды богов, наблюдавших за ними с небес, и это только раззадоривало ее. Женщине хотелось бросить им вызов, рассмеяться им в лицо, плюнуть на подошвы воздушных сандалий. Несмотря на то, как любила она, когда ее брали сзади, это была слишком отстраненная поза. В ней слишком много факторов, на которые можно отвлечься, слишком много приходится додумывать. Бывали даже времена, когда она, будучи с одним любовником, представляла на его месте другого, и подобное положение позволяло сделать это как нельзя лучше. Сегодня же она смирилась со своим положением - она хотела не кого-то, кто был рядом, и не кого-то, кто просто был способен излечить ее после долгого воздержания. Она хотела конкретного мужчину, и должна была видеть, что именно она берет.
     Глядя на него скорее властно, нежели виновато, Домицилла толкнула Понтия в грудь, не дав тому, впрочем, опуститься, и плотно прижалась к атлету, обвив ногами его бедра и медленно, словно в первый раз, опускаясь на него. Стараясь все это время смотреть тому в глаза, балморийка приподняла уголок губ в улыбке и позволила своему телу подстроиться под нужный ритм.

Отредактировано Flavia Domitilla (2016-01-19 13:42:34)

     Флавия торжествовала. Едва ее тело получило то, чего ей так давно не доставало, она в буквальном смысле почувствовала, насколько легче ей стало дышать, насколько ярче стал свет, проникающий в палатку от костра и звезд, что тысячами веснушек усыпали черную гладь ночного неба. Балморийцы говорили, что невозможно разучиться ездить на колеснице, ведь твое тело отлично помнит, как вести себя, даже если разум начинает терять подробности. То же было и с искусством любви. Даже когда фантазии все меньше напоминали реальность, когда яркие образы в них стирались и мозг начинал играть шутку, будто бы все потеряно и забыто навеки, руки всегда находили нужное направление, язык - нужные изгибы, а бедра вспоминали нужные движения. Первые несколько минут она позволила своему сознанию отключиться и дать телу привыкнуть. Как только легкая боль поутихла, а возбуждение дошло до максимального состояния, царица вновь вернулась в реальность, кусая губы до крови и ловя ими губы Понтия, словно только сейчас вспомнила, кто именно перед ней находится. За время, что она позволила мужчине властвовать над собой, она ожидала, что тот, как и в тот единственный раз, когда они уединились в ее доме, начнет применять силу, оригинальничать или командовать ей, однако этого не произошло. Некая перемена, случившаяся под покровом холодной балморийской ночи, ощущалась ей на интуитивном уровне, но она не могла различить ее причины.
     Позволив атлету насмотреться на себя вдоволь, она последовала его примеру, погладив и ощупав тугие мышцы и покатые плечи, убрав пшеничные волосы от лица и осмотрев его еще внимательнее. Пальцы вновь утонули в них, когда губы Понтия оказались на ее шее, и женщина не сдержала вдоха, вырвавшегося из ее рта. Она раз за разом ловила себя на мысли, что хоть и прикосновения и поцелуи сенатора были, как прежде, горячи и требовательны, в них было меньше резкости и жажды, чем даже у нее. Сначала Флавия объяснила себе это тем, что это она, как озабоченная девчонка, стремится испить из фонтана в засуху, жадно глотая его живительную влагу, Понтию же такое воздержание знакомо не было. Однако раз за разом что-то мешало ей увериться в этом, и она все чаще разрывала поцелуи, чтобы лишний раз заглянуть в глаза мужчине и найти в них ответы. Недоверчиво сощурившись, она позволила ему самому руководить процессом, ведь она не зря так жаждала новой ночи в его объятиях, а лишь потому, что прошлая так ярко врезалась ей в память.
     Оказавшись в нескольких сантиметрах над шкурой, Домицилла ощутила некий страх невесомости, который только распалил ее чувства. Если еще несколько минут назад она была готова покрывать тело атлета поцелуями, выискивая на нем самые чувствительные и податливые места, то сейчас она лишь крепче сжимала его плечи, завозя ладони на спину и оставляя на них алые полумесяцы от ногтей. Это были не дорожки, которые оставляла страсть, а нежные и глубокие покалывания, которые возникали разве что... Флавия резко распахнула глаза, когда ответ сам настиг ее. Ей не показалось, что в сенаторе и впрямь что-то изменилось. То, что она изначально приняла за недостаток желания или возбуждения, на деле было чем-то более прекрасным и одновременно пугающим, что заставляло ее кровь закипать от неожиданного открытия. Как жрицы знают о том, какая воля богов уготована тому или иному патрицию, так и Флавия знала, что она... нравится Понтию, нравится действительно, как женщина, а не как объект удовлетворения похоти. Все его действия, вся его преданность вдруг сложились в одну мозаику, яркими цветами украсившую ее фантазию, и осознание всего этого сотворило с ней удивительную шутку. Царица вдруг остановилась и подтянулась к мужчине, приникая к нему ближе, глубже, оттягивая момент обоюдного удовольствия и одновременно усиливая, и вновь убрав волосы от лица сына Тиберия, поцеловала того. Поцеловала совсем не так, как раньше - не в алкогольном угаре, не в требовательном жесте, не из ненависти к богам, а так, как целуют жены своих мужей, отправляя их на битву, одновременно пробуя их и стараясь вложить в этот поцелуй все свои эмоции и чувства.
     От слов о чувствах Флавии захотелось рассмеяться и одновременно закусить губу от стыда, поэтому, мотнув головой, она исподлобья взглянула на сенатора и медленно опустилась в прежнее положение, позволив тому завершить начатое и перестав их обоих томить в мучительном ожидании.