И ведь не сказать, что она была большим мастером в этом необычном для себя деле. Многие придворные дамы порой часами могли крутиться перед зеркалом, закалывая волосы тонкими, сложенными пополам иглами, увидеть которые в конечном итоге не представлялось возможным, предоставляя прекрасной половине публике оценить по достоинству умение, требующее не только изобретательного ума, но и завидного терпения. Дьердре, впрочем, редко обращала внимание на такие вещи, что не раз ей ставил в вину люди, преподававшие ей этикет, разумеется - в числе многих прочих её недостатков: "Леди должна следить за собой. Леди не пристало так сидеть или двигаться. Леди также стоит обратить особое внимание на то, что для десерта предназначен специальный столовый прибор, и есть его с ножа недопустимо. Но-но, леди так не выражаются!"
Вполне закономерно было ожидать, что плодом ее трудов не будет некая хитроумная конструкция - когда густая огненно-рыжая шевелюра была высушена, "леди" подвязала их довольно небрежным пучком при помощи простой ленты травянистого цвета, оставив раскрасневшееся личико обрамленным несколькими особенно непослушными вихрами, чуть топорщащимися в состоянии легкого, но органично вписывающегося в обстановку беспорядка.
Трепетные полутона девичьего голоса заставили её ухмыльнуться - тихо, едва заметно - скорее себе, чем кому-то еще. Отняв руки от вьющегося огненного каскада, она поднялась на ноги в свойственной себе манере - практически бесшумно, мягким переходом от одного действия к другому, выпрямившись на камне на высоту всего роста, как одна из тех древних статуй, что украшали королевский сад с той лишь разницей, что ткань, призванная скрывать сокровенные части тела в ее случае была соткана из совершенно прозрачных струй пара, поднимавшегося от разгоряченного физической активностью тела. Вскинув руки и сцепив их в замок над головой, Дьердре выгнулась всем телом, как дикая кошка, желая разогнать кровь по телу, но, поймав на себе взгляд светло-голубых глаз, не смутилась, но ответила улыбкой, после чего мягко спрыгнула вниз, ловя искры бликов в каплях, катящихся с прилипших к телу черных прядей и вычерчивающих влажные дорожки на смуглой коже.
- Не все. На самом деле у некоторых все получается само собой, стоит только войти в воду. А кто-то идет ко дну так же быстро, будто надеется попасть в объятия озерной девы, - выкрутив и отжав угольный каскад еще раз, Ди распушила его и расчесала пряди пальцами, с удовольствием вдыхая влажный, постепенно наполняющийся запахами лесных трав воздух. Звонкий смех фрейлины был встречен ей так же с улыбкой, но уже более теплой - в прищуре черных глаз бесновались заговорщицкие угольки.
- Вы мне льстите. И, Создателя ради, не извиняйтесь. В конце концов... Если подумать, это ведь я потащила вас в дебри леса лишь для того, чтобы вы могли принять участие в ночных купаниях, к которым вы привычны куда меньше моего, - иронично хмыкнув, Дьердре, постелив на приземистом валуне полотно и подложив пару поленьев в разгорающееся пламя, вскользнула наверх, примостившись так, чтобы была возможность наслаждаться одновременно видом озера и не терять из виду ту, что в эту ночь вызвалась скрасить ее обыденно одинокое и монотонное времяпрепровождение.
- Примерно настолько, что, похоже, никак не можете решить для себя, как бы отвести взгляд так, чтобы я не заметила предательского румянца на ваших щечках, - во вкрадчивом, почти ласковом тоне на мгновение зазвучала змеиная трещотка - подавшись вперед, Ди склонила голову, обнажая улыбку.
- Вы, право, проявляете завидное упорство в борьбе с собственным телом, которому, похоже, вовсе не по душе подобная недосказанность. Отсюда - вопрос: "Что же вас так смутило, моя милая леди?"

Чудесное откровение. Жгучее и живое, оно приковывало к себе взгляд тем более, чем ярче проступала спутанность слов и сознания в этом причудливом монологе, преисполненном каких-то вымученных попыток оправдаться в собственных глазах и глазах собеседницы за свою искренность. Прекрасный момент, хоть картину пиши. Жаль только, что под рукой нет угля - вроде того, каким пользуются маэстро Гасконии и Орллеи при создании зарисовок к своим шедеврам. Хотя нет. Такую фигуру никак нельзя писать черным. Куда лучше бы подошла Атлантийская пастель - нежная и мягкая, достаточно податливая, чтобы передать все оттенки кожи, не обезобразив изгибы тела густыми черными контурами.
Костер с громким хлопком выстрелил снопом искр, зашипев кипящей смолой, стремительно покидающей одно из очевидно недостаточно хорошо просушенных поленьев. Дьердре чуть вздрогнула, но угадать вполне естественный испуг можно было разве что по внезапно округлившемуся контуру глаз. Из-за природного оттенка глаз порой, и особенно - в темноте, нередко создавалось двоякое впечатление - по своему странное и причудливое, не то выдававшее странное помутнение рассудка, вызванное действием некоторых сортов определенных растений или грибов, не то нечто потустороннее и жуткое, когда с исчезновением прямого источника света чернота разливалась в ее глазах, как густые чернила.
- Испытывать возбуждение? - она практически не колебалась, заканчивая предложение, оборванное на полуслове. Все сказанное целиком и полностью соответствовало её догадкам, однако сейчас было важным подтолкнуть спутницу в правильном направлении, по возможности не сделав это слишком болезненно, что могло бы отпугнуть её раз и навсегда.
- Вы так напуганы, хотя рядом нет никого, кто мог бы осудить вас за подобные мысли, - незаметно поднявшись на ноги, Дьердре подошла ближе, ступая как и всегда практически бесшумно, виртуозно перенося вес так, чтобы не издать лишнего звука.
- Неужели думаете, будто оттолкнете меня от себя своей искренностью, такой чистой и непорочной? - ласково улыбнувшись, Дьердре опустилась на колени совсем рядом, двигаясь плавно, словно боясь спугнуть свою певчую птичку. Чуть подавшись вперед, бастардка положила указательный палец на ямочку между ключиц, после чего движением руки заставила спутницу сначала отклониться назад, а затем и вовсе лечь на землю прежде чем нависла сверху, стоя на коленях и уперев одну руку в землю, обманчиво затуманенным взглядом обводя контуры этого нелепого одеяния, прижимаемого дрожащими руками к бледному телу.
- Бедное юное дитя, - определить, что именно выражало ее лицо - сожаление или иронию было фактически невозможно до того момента, как Дьердре, выпрямившись, откинула волосы в сторону, демонстрируя одновременно торжествующую насмешку и противоестественное чувство, залегшее в каком-то "особом" движении дрожащего взгляда.
- Хотела бы и я понять, какого это - быть зависимой от мнения тех, кому плевать на всех, в том числе и на меня. Меняться в ту сторону, которую сочту нужной не я, а другие. Считаться с мыслями тех, кто принимает на веру любой абсурд, произнесенный человеком, добившимся своего места подкупом и обманом, скрытым вуалью добродетели, - опустившись на руках, Дьердре легким движением переплела пальцы одной руки с бледными пальчиками фрейлины и металлическими кандалами припечатала их у той над головой жестом решительным, даже ультимативным.
- Говоря языком простым, мне отчаянно интересна причина, по которой вы так убеждены в том, что желания ваши глупы и противоестественны при том, что тело ваше, похоже, имеет ровно противоположное мнение, - пальцы двух других рук переплетаются в аналогичном жесте. Дьердре приходится чуть выгнуть спину, чтобы удержать тело на весу, пока рука отводит кисть наверх, отбрасывая в стороны ткань, в которую несколькими минутами ранее куталось это юное тело. Перехватив обе кисти у основания одной рукой, бастардка освободила вторую, скользнувшую вдоль рук и задержавшуюся на уровне шеи - там, где очерчивалась ямочка между ключицами.
- И чему же мне тогда верить? - пальцы паучком перебрались выше, при этом большой палец чуть оттянул нижнюю губу.
- Словам? - взяв небольшую паузу, Дьердре закусила губу и с явной неохотой скользнула пальцами ниже - к шее, где с почти с силой надавила на артерию, дабы не только самой прочувствовать пульс, но и дать своей спутнице самой услышать биение собственного сердца.
- Или, быть может, чувствам?

- Право, из иных уст я бы сочла подобные слова за оскорбление, юная леди, хоть бы они были и сто крат правы. Но между тем все мы больны, и каждый пророк грешен. Обличающие жадность проповедники одеты золотом, кровь проливается во имя мира, а зло прячется под маской непререкаемой добродетели, которой надлежит верить на слово. Но все три спешат клеймить "безумца", что отказался вторить их сонму, - давление змеиных колец на девичьих запястьях ослабевает, позволяя крови течь свободно. Леди пред ней не была простолюдинкой, а оттого требовала к себе более деликатного обращения, нежели то, к которому были привычны некоторые из бывших пассий королевской дочери. Она вновь выгибается, незаметно переставляя руки, чтобы занять более удобное положение, не отводя от спутницы двоякого взгляда, ловя отголоски смятения в уголках губ, то и дело поджимаемых в паузах между глубокими вдохами.
- Постарайтесь впредь не употреблять при мне такое понятие, как "правильность". Правила созданы теми, кому выгодно, чтобы им следовали. Вам за минувший вечер не раз предоставлялась возможность обдумать каждый свой шаг. И тем не менее вы здесь, - прижавшись грудью к бледному телу, девушка пропустила руку промеж девичьих бедер, ощутив бархатистую упругость и мягкость кожи там, где где ее касались грубые пальцы.
- Сомнения излишни, - накрыв губы фрейлины непристойно долгим поцелуем, Дьердре развела девичьи ножки в сторону, посредством плавного и не прерывающего поцелуя перемещения оказавшись между. Поцелуй прерывается, когда смуглые руки вновь касаются бедер, очерчивают контур ягодиц прежде чем впиться в них пальцами и одним рывком подтянуть к себе, заставив обвить крепкую, словно вытесанную из гранитного утеса талию. Лишь краткое предисловие - склонившись над дрожащей фигуркой, девушка вновь касается ее уст поцелуем, но после опускается ниже - к подбородку, шее. Вычерчивает губами контур ямок над ключицами. Без видимого усилия поддерживая рукой талию, заставляет выгнуть спину, податься вперед, чтобы накрыть две небольшие, но чувствительные зоны продолжительной серией поцелуев, провоцирующих на ответную реакцию непристойными движениями языка и легким сжатием зубов. Ей приходилось сдерживать себя мысленными оковами, сковывавшими движения металлическим напряжением в жилах, сравнимым с натяжением витой тетивы. И, хотя в движениях не было и тени дрожи, дыхание ее сбивалось, становилось глубже, вторя шуму крови в ушах и пульсирующему ритму в висках, затуманивающему сознание, ослабляющему слух.