Нынешнюю зиму было не сравнить с прошлой, мёрзлой и дождливой, напитанной до краёв страхом, смертью и болезнью. Воздух, шедший с морских берегов, был солон и чист, дожди шли нечасто, короткие, но обильно-мокрые. Пар, подымающийся после таких ливней от каменных мостовых и прелой земли, был тёплым. Тепло сохранялось и ночью, а влажность стояла такой, что воздух, казалось, можно было пить. Адонис не уставал возносить хвалы Отцу за угасание эпидемии. Если бы поветрие не пошло на спад осенью и не стихло к началу зимы, при такой погоде болезнь расползлась бы ещё дальше и шире, унеся за собой в несколько раз больше жизней и поломав сотни, тысячи судеб.
     Но окончание эпидемии отнюдь не означало конец всем бедам полуострова. Разорившаяся знать всеми способами пыталась вернуть былое состояние, всё чаще прибегая к самому простому и действенному методу: глубоко запуская длань в кошельки измождённых вассалов. Налоги росли. Немногочисленные купцы, способные вести дела, заламывали баснословные цены за свои товары: еду и лекарства, притом скупая за сущие медяки предметы роскоши. Ручеёк шедших из Гасконии ресурсов распределялся между нуждающимися, но чаще оседал в карманах знати. В народе зрело недовольство, и чем дальше от Атлантии отходил призрак чумы, тем ярче проявлялись повстанческие настроения.
     Мало кто из зажиточных атлантийцев решался на путешествия, поскольку на дорогах орудовали многочисленные шайки разбойников и мародёров, сплошь состоящие из бывших рыбаков, шахтёров, земледельцев и даже дворян. Многие из них потеряли родных, ещё большее число лишилось нажитого, других на разбой толкала необходимость кормить оставшихся в живых близких. Одно было хорошо: разбойники избавлялись от трупов, что бессчетными полками полегли вдоль атлантийских дорог. И очень часто маленькие, полностью вымершие деревни полыхали ночами, но никто из видевших огненное зарево не торопился гасить пожар, понимая, что спасать уже некого.
     Торговля шла плохо. Опасаясь за своё имущество, купцы редко отправляли товары морем ввиду участившихся пиратских налётов, но и караваны для сухопутных маршрутов приходилось снабжать целыми отрядами наёмников, просящих за свои услуги всё больше и больше золота.
     За прошедшие полгода граф Андширский не слишком часто прибегал к помощи орллевинских лордов, понимая, что основные потери провинции ещё впереди, и бесполезно накладывать на истончающееся полотно новые и новые заплаты. Но с тех пор, как чума утихла, он всё чаще рассматривал возможность обратиться к герцогу Найтону, чтобы напомнить ему о заключённом между ними соглашении. Допустить мятеж было никак нельзя. В конце концов, после долгих и бурных обсуждений и споров с членами совета, решение было принято. Несколько доверенных людей графа отправились на переговоры в Орллею.
     Адонис ожидал их возвращения ещё две недели назад. С каждым новым днём ожидания он становился всё мрачнее, поначалу греша на непогоду или шторм, что могли задержать делегацию, затем прикидывая в уме сумму выкупа, которую придётся отдать пиратам, а после — рассуждая, кого стоит отправить на поиски. Его хвалёные терпеливость и хладнокровие постепенно исчезали, как не было. Он срывался на жену, отчего Неферт почти совсем перестала выходить из «женского» крыла дворца, посвятив свой досуг подготовке к родам и развлечению Мии, придирался к успехам в учёбе Кира, не виделся с Халиме, почти не спал и ел только потому, что слуги подавали обед в его рабочий кабинет, а лекарь, приходящий в то же время, требовал от графа подкрепляться перед принятием целебных отваров. Неизвестность была хуже всего.
     Сегодняшняя ночь ничем не отличалась от прошлой, позапрошлой и той, что шла перед ней. Адонис сидел за бумагами, отчаянно зевающий слуга уже в третий раз менял свечи. В промежутках между своими обязанностями он пытался вздремнуть, прислонившись спиной к стене, так, чтобы лорд Анд не заметил его манёвра, но начинал храпеть и просыпался от своего же храпа. Адонис уже подумывал отправить мальчишку восвояси — всё же со свечами он мог разобраться самостоятельно, — как из-за двери послышался какой-то шум, гул взволнованных голосов и, наконец, громкий стук.
     Адонис поднялся из-за стола, позабыв на какие-то мгновения о больной ноге, что тут же дала о себе знать. Слуга подал ему трость.
     — Милорд! — вид у вошедшего бостанджи был встревоженный, — Прибыл лорд Аррен с вооружённой свитой. Он требует аудиенции.
     Лорд Аррен? Посреди ночи? Что за бессмыслица?
     — Что стряслось?
     — Милорд сказал, дело срочное.
     — Раз срочное, проводи милорда сюда. Но… — Адонис нахмурился. Неожиданный ночной визит лорда, известного своей преданностью короне, не внушал ему доверия. — Без свиты. С ним могут пройти два человека личной охраны. Предложи свите разместиться в казарме янычар на то время, пока мы с лордом беседуем. В этом коридоре должно быть десять твоих лучших людей… так, чтобы их присутствие не было замечено лордом. Ещё четверо — возле дверей. И удвой охрану покоев леди Грациани. Всё ясно?
     — Разумеется, милорд.
     Поклонившись, бостанджи вышел. Адонис опустился обратно на стул, прислонив трость к столешнице. Здравый смысл подсказывал ему, что ничего хорошего ждать не стоит, но в то же время разум подтачивало въедливое желание узнать, что за дела привели лорда Аррена в такой час во дворец Анда.