Признаться, Хельму удалось удивить лорда-регента. Недовольство, вызванное прекращением торговли с Орллеей и Моргардом, которого так опасался Генрих, закрывая границы, оказалось и вполовину не таким сильным. Да и то, что всё же последовало в одной связке с убытками купцов, было направлено не против Его Светлости, а против другого Найтона, что взбаламутил свой край независимостью во имя собственной короны. Часть убытков и впрямь была компенсирована короной, но часть эта казалась довольно незначительной даже самому Генриху. В особенности, если сравнивать её с тем, сколько уже было потрачено на армию. Вооружение, припасы, учителя для новобранцев – пользуясь передышкой на границах с Фйелем, армия Хельма навёрстывала утраченное с войной.
Меж тем взгляды купцов обратились к Атлантии. Деньги, отправленные короной на юг, вполне можно было положить в собственные карманы, причём сделать это ко взаимному удовольствию всех трёх сторон. Золото, идущее из Хайбрэя, вполне ожидаемо оказалось субстанцией малосъедобной, следовательно, почему бы не обменять его на припасы и прочие ресурсы, необходимые пострадавшему от чумы краю куда как сильнее? Лорд-регент задолжал главам торговых гильдий, неужели же он не закроет глаза на то, цены могут оказаться несколько завышенными?
Вспоминая о том, сколь витиеватым слогом были написаны последние послания представителей купеческой братии, Генрих до сих пор не мог сдержать усмешку. Не многие дворяне, постигающие искусство красноречия с детства, сумели бы повторить хотя бы одно из писем слово в слово. Да уж, в умении набить цену торговцам воистину не было равных. Быть может, они полагали запутанный слог своеобразной вежливостью? Или же думали, что их простая речь недоступна пониманию лордов? Последнее предположение принадлежало Леттис, которая сунула в одно из писем свой любопытный носик во время очередного набега на кабинет лорда-регента.
После памятного… хм… разговора по душам, в отношениях герцога и герцогини Хайбрэй наметилось нечто вроде потепления. Словно ранней весною, когда зима всё ещё цепляется за свои права, а до лета ещё ох как далеко. Но вместе с тем дни постепенно берут верх в поединках с ночью, а северные ветры уже не несут в себе прежней морозной стужи… Из воспоминаний, которые как-то сами собой свернули в сторону леди Гвиннбрайр, лорда-регента вырвал камердинер и его немногословный доклад.
- Её Сиятельство, графиня Элшир просит Вашей аудиенции.
Графиня Элшир… Титул, а вслед за ним и имя, нашли отклик в памяти герцога тот час же. Благо, уроки генеалогии, которые когда-то давным-давно Генрих полагал пустой тратой времени, не прошли даром.
Элшир – графство на юго-востоке Орллеи, граничащее с Рейнисом – располагалось едва ли не ближе всего к Хайбрэю, однако довольно ли лишь этой близости, чтобы с уверенностью сказать: Орллея получила его послание? Нет, вряд ли – времени-то прошло всего ничего… Тогда выходит, леди Вентури прибыла по собственной инициативе? Интересная получается картина, учитывая, что…
Впрочем, к чему гадать, когда можно узнать обо всём из первоисточника? Да и поспешные выводы ещё никому чести не делали.
- Пригласите графиню в мой кабинет и распорядитесь, чтобы о её людях позаботились должным образом, - произнёс Генрих, поднимаясь с на редкость неудобного кресла, дабы приветствовать свою гостью должным образом. Леди Вентури не заставила себя ждать: не прошло и пары минут, как всё тот же камердинер (порою герцогу казалось, что это и не человек вовсе, но бесплотный дух, привязанный к замку, что одновременно находился в каждом из его коридоров, залов и укромных углов) распахнул перед графиней дверь, склоняясь перед нею в безупречно выверенном поклоне.
- Позвольте поприветствовать Вас в Хайбрэе, леди Элшир, – поклон Генриха вышел не менее учтивым, - признаться, Ваш визит стал для меня полнейшей неожиданностью, – за поклоном последовал жест, приглашающий графиню присесть в одно из кресел. - Надеюсь, дорога не слишком утомила Вас, а мои люди, встретившие на границе, не позволили себе неуважения? – Приказ, отданный Генрихом, должен был исключить всяческое недопонимание со стороны его командиров. Однако есть ли что-то под нынешним небом, в чём можно позволить себе быть абсолютно уверенным? – Если то дело, что привело Вас ко мне, может подождать – не лучше ли будет сейчас приказать проводить Вас гостевые покои, где Вы бы могли отдохнуть с дороги? – Задавая этот вопрос, к которому его обязывали и законы гостеприимства, и воспитание, Генрих всё же надеялся, что графиня ответит отказом. Ибо воспитание – воспитанием, а интереса, граничащего с недостойным лорда любопытством, ещё никто не отменял.

Желание графини говорить немедленно несколько удивило Генриха. Пожалуй, на месте первой ласточки мятежного запада, коей и являлась леди Элшир, он повёл бы себя иначе. Воспользовался бы поводом перевести дух, собраться с мыслями и подготовиться к разговору – весьма непростому, учитывая нынешнюю ситуацию. Даже при том, что право первого хода оставалось за ласточкой. Вероятно, случилось нечто по-настоящему из ряда вон выходящее, если леди Элшир предпочла разговор всем преимуществам, которые лорд-регент готов был ей предоставить.
Ну что ж, графиня, извольте.
Беатриче заговорила тот час же. И слова, что слетали с губ Леди Элшир – сбивчивые, торопливые, словно бы отталкивающие друг друга локтями, чтобы первыми доказать свою значимость – заставляли Генриха хмуриться всё сильнее. Даже на первых парах, когда речь шла всего-навсего о свадьбе. О той самой свадьбе, о которой он ни сном, ни духом. Союз между двумя фамилиями наверняка имел под собою куда больше, чем невинное желание женить сына и выдать замуж дочь. Грациани – первые союзники Андреса. Борромео теперь, надо полагать, тоже. Иначе они не заявили бы о сделке на всю Орллею. Выждали бы, убедились, что заключают союз с победителями и лишь тогда отправились бы в храм. Любопытно, к какому из двух родов принадлежит новоявленный муж? Если память не изменяла Генриху, сыновья были в обеих семья. Но что это меняет? Не многое, но…
Однако мысль так и не успела оформиться до конца, разбившись всего об одно слово. То, что как нельзя лучше подходило Орллее в целом, но не имело отношения к свадьбе – бунт. Казалось бы, самым большим потрясением на подобного рода мероприятиях могло статься вино, коим не запаслись впрок, или цветы, не пришедшиеся по вкусу матери жениха. Но чтобы резня… Нет, такое даже в голове укладываться не желало.
«За независимую Орллею»? Довольно цинично, учитывая, что независимость эта сильно преувеличена. А хоть бы и нет, неужели же этого – независимости, истекающей кровью – добивались западные лорды? Нет, они не могли не понимать, что кровопролитие – весьма вероятный исход их тщеславия и заблуждений, однако… Наверняка Найтон – тот, который Андрес – убедил своих лордов в том, что удара следует ждать извне, но никак не изнутри. Но судьба – удивительно непредсказуемая леди с беспрецедентным чувством юмора – решила иначе. Кровь, смерть и страх (тот самый, что тенью залёг под глазами леди Элшир, не смотря на храбрость, которой не была обделена эта женщина) – вот что вышло на деле, вопреки всем словам. Сколькими жизнями и сколькими имёнами поверивших в него людей Андрес готов заплатить за свою корону? Беатриче озвучила цифру в несколько десятков, но верить, что обойдётся лишь этим – верх наивности.
Несколько десятков и среди них Лукреция Грациани. Для кого-то всего лишь имя, а для кого-то – любимая дочь. И жена. Возможно, тоже любимая. Одна эта мысль способна перечеркнуть любое торжество в духе заслуженного возмездия за измену, даже если бы таковое и намечалось. Каждый должен держать ответ за свои поступки, но никто не имеет права расплачиваться по счетам чужими судьбами.
- Андрес… он тоже был там, когда это произошло? – Голос Генриха дрогнул, как бы лорд-регент не старался удержать беспристрастность. Обычно эта маска давалась ему не сложнее остальных, но отчего-то сегодня эмоции никак не желали подчиняться герцогу Хайбрэй.
Что лучше? Успеть попрощаться с кем-то, кого не хочешь отпускать, или узнать о случившемся дни, а то и недели спустя? Генрих испытал на себе оба варианта, но назвать какой-то из них «лучшим»… Нет, на некоторые вопросы просто не существует правильного ответа. Да что там правильного, никакого не существует.
- Что произошло потом? Зачинщиков арестовали? Известно, кто стоял за всем этим? – Последний вопрос, заданный импульсивностью, но не расчетом, отрезвил Генриха вернее ведра ледяной воды. Кто стоял за всем этим? Не думает же графиня, что… Нет, вряд ли, иначе просила бы аудиенции у убийцы, чьи руки замараны кровью детей и женщин?

По словам графини Андреса в Борромео не оказалось. Случайность? А если так, то нечаянная или спланированная?
Спланированная… Об это дикое предположение подобно волнам, штурмующим утёс, разбивались все прочие мысли. Андрес, тот Андрес, которого знал Генрих, ни за что не совершил бы подобного. Пожертвовать жизнью женщины, с которой связан перед людьми и богами, во имя устрашения несогласных?.. Нет, подобное просто в голове не укладывалось. Прежний Андрес никогда… Впрочем, прежний Андрес и семью свою никогда бы не предал, и короля.
Усилием воли отогнав от себя жестокую в своей простоте мысль, навязчиво твердившую, что леди Грациани могла стать всего-навсего случайной жертвой, коей боги наказали орллевинского герцога за его грехи против установленного ими порядка, Генрих заставил себя сосредоточиться на словах графини.
Она не верила в то, что Андрес Найтон мог отдать подобный приказ? Что ж, вдвоём не верить проще, чем поодиночке. Подозрения даже такой «толпы» не выносят, предпочитая либо прятаться в тень, либо облачаться в обвинения, пускай и бездоказательные.
Впрочем, подозрения всё же не обошли стороной ни кабинет, ни разговор, ни… лорда-регента.
- Меня? Ну, разумеется, - горькая усмешка скользнула по губам. А взгляд, в котором не было и тени удивления, встретился со взглядом Её Сиятельства. Ни негодования, ни оскорбления, ни смятения – только усталость и равнодушное ожидание того, какой ещё новый грех припишет ему эта женщина. Впрочем, она ли? Леди Элшир – неподвижная, словно мраморное изваяние – единственная из орллевинской знати сидела напротив лорда-регента, но говорила, пожалуй, за всю Орллею. Или, вернее будет сказать, что вся Орллея говорила её устами?.. В том, что часть западных лордов положит свой голос на чашу его – герцога Хайбрэй – вины, можно не сомневаться. И кому какое дело, что вина та не доказана?..
Ну а что же сам Генрих? Отправил бы он наёмников жестоким подарком на свадьбу тех, кто отвернулся от истинного короля в угоду ложному? Окрасил бы Орллевинскую независимость алым? Отдал бы приказ не щадить никого, дабы мёртвые стали уроком живым?
Нет.
Всю свою жизнь, начиная с того самого дня, когда Генрих взял в руки настоящий меч, отложив в сторону тренировочный, он сражался с мужчинами. Ни с детьми, для которых любое торжество виделось увлекательным приключением со счастливым финалом. Ни с женщинами, стремящимися затмить друг друга красотой нарядов и блеском камней, и придирчиво разглядывающими невесту, вспоминая о собственном походе к алтарю. Ни со стариками, взирающими на детей и внуков с высоты прожитых лет, и берегущими их от ошибок, которые, впрочем, и составляют опыт. Лишь с теми, кто мог ответить на сталь сталью, и собственной кровью готов был отстаивать собственные же убеждения… и заблуждения заодно.
- Я не причастен к тому, что произошло в Борромео, - произнёс герцог, не отводя взгляда. Честность – единственное доказательство, что у него было. Слишком мало и в то же время более, чем достаточно. - Эта игра в независимость, бесчестная, а теперь ещё и жестокая игра… она не по душе мне. Хельм не признаёт и никогда не признает Орллею отдельным государством. Но я и королевство, которое мне выпало представлять до тех пор, пока Его Величество не будет в состоянии взять бразды правления в свои руки… мы не хотим крови и не хотим смертей, леди Элшир. Будь это не так, на Вашем пороге уже стояла бы армия, – голос Генриха – размеренный и ровный – ни таил в себе и намёка на угрозу. Графиня должна услышать, должна понять и поверить: Хельм – не заносчивое дикое животное, что сеет вокруг себя лишь страх и разрушение. Хельм – это прошлая и вместе с тем будущая история континента. Единственная, что позволит им всем выстоять против объединённого войска лжи, мести и зависти, не обагрив руки кровью своих братьев. Генрих почти ощущал запах свежих чернил, которыми эта история будет написана годы спустя, и ради того, чтобы приблизить это время… Некоторые говорят, что история пишется кровью. Пусть так. Наследие его предков стоило того, чтобы капля за каплей выцедить свою собственную.
- Полагаю, гонец, которого я отправил к Вам, равно как и ко всем лордам запада, разминулся с Вами в пути, миледи. Мы все пережили достаточно, чтобы научиться ценить то, что имеем. Пиратские атаки, война с Фйелем, чума на юге… Единственное, что есть у нас помимо нашей земли – мы сами, леди Элшир. И признавая эту ценность безусловной, я не стану клеймить никого изменником и предателем. Лорды Орллеи должны принести присягу Его Величеству Эдуарду – единственному королю, в чьи руки боги вручили будущее Хайбрэя, Гасконии и Орллеи – чтобы мы оставили это смутное время позади и встретили утро нового дня. Вместе, как прежде. Вы спрашиваете: что будет дальше с Орллеей? Позвольте ответить, чего с Орллеей уж точно не случится, коль скоро герцог Найтон будет упорствовать в своём желании непременно надеть корону. С Орллеей, а заодно и со всем континентом, не случится мира. Мы не признаем независимость запада, леди Элшир, а Орллее не выжить в изоляции, что скрывается за этими словами. Хайбрэй, Гаскония, и Фйель, коль скоро путь в Алые горы пролегает через земли Хельма, будут потеряны для Орллеи в качестве торговых партнёров. Останется Моргард, но достаточно ли его будет, чтобы независимость не увяла на корню? Вы не хуже меня знаете нашу историю, миледи, чтобы дать себе ответ на этот вопрос. И те же летописи гласят: там, где не вышло добиться желаемого миром, следует попытать удачу войной. Я не пойду на это, поскольку полагаю Орллею частью Хельма. Война со своими братьями… Даже лишись я рассудка и затей подобное, мои люди, что ещё не забыли о войне с Фйелем, просто не пойдут за мной. Но Андрес и его лорды… За независимую Орллею – так, Вы говорите, кричали те, кто убивал в Борромео? За независимую Орллею… Война, под каким бы лозунгом она не велась, редко бывает справедлива, миледи. Я не возьмусь судить, кто победит, а кто окажется повержен, но дети, женщины и старики будут и гибнуть, и страдать. Полагаю, я верно понял, что Вам не столь уж и важно, на чьих землях это произойдёт?

«Ваше Высочество, что ждёт Орллею?»
- Ваша Светлость, - мягко поправил Генрих, когда обращение к принцу, позабытое за давностью лет, резануло слух. – Наши законы могут называть меня так, как им будет угодно. Вот только сути моей это не именит. Я более не принц и уж тем более – не наследный. Надеюсь, Отец-Создатель позволит мне застать те времена, когда Его Величество провозгласит наследником престола своего первенца, - едва заметная усмешка коснулась губ. Жизнь – удивительная штука. Дети растут, учатся, совершают ошибки, чтобы однажды проснуться взрослыми. Едва ли кто-то под этим небом не в курсе подобного хода вещей. Вот только вообразить непоседливого мальчишку с непослушными вихрами отцом такого же сорванца всё равно не выходит. А  хочется, потому как жизнь жизнью, но не всем отмерен в ней равный срок. Некоторые обречены уйти раньше прочих.
Ввязываясь в битву за власть, Генрих полагал себя одним из таких обречённых. Пусть даже сражаться ему предстояло не за себя, но за того, кто ещё слишком юн, чтобы удержать в руках меч. Кузен Андрес не понимал очевидного: всех, кто бросал или принимал подобный вызов, рано или поздно выбивал из седла более удачливый соперник, чтобы занять на ристалище его место. Лишь затем, чтобы однажды самому оказаться на земле. Замкнутый круг. Один из многих, расходящихся по реке времени.
- Изоляция. Орллею, тех её лордов, что продолжат упорствовать в своих заблуждениях, ждёт настолько глухая изоляция, насколько я сумею это устроить. Я не хочу войны, леди Элшир, но и потворствовать мятежу не имею права, - взгляд серых глаз встретился с голубыми ещё в тот самый миг, когда Генрих произнёс первую реплику. Глаза – зеркало души, кажется, так говорится? Что ж, значит, он позволит графине заглянуть в его собственную, если эта отважная женщина умеет смотреть. К сожалению, Отец-Создатель не наделил подобным зрением самого лорда-регента, так пусть же Он станет свидетелем тому, что в душе Генриха над западом не сгущаются тучи из лжи и вероломства. – Что до тех, кто не захочет пойти на поводу у так называемого отделения и склониться перед самопровозглашённым королём, отвернувшись от короля истинного… я предлагаю им свою защиту. Принесите клятву верности Его Величеству Эдуарду, леди Элшир, и на страже Вашего дома и Ваших земель встанет корона и её войско. Хельм чтит традиции прошлого, что прошли проверку веками, и соблюдает законы, согласно которым никто не должен платить по чужим счетам.
Женщина, что сидела напротив, не была виновна ни в одном из мятежей: ни в том, что охватил Орллею, ни в том, что отнимал жизни в Борромео. Однако же некто уже заставил её заплатить за оба. Опасением за жизнь, что свою, что своих детей. Тревогой перед завтрашним днём, способным забрать не только земли, но и прошлое. Болью, почти ощутимой на вдохе, берущей начало в страхе запятнать предательством имена своих предков. Даже если леди Элшир чувствует хоть что-то из вышеозначенного, она уже наказана. За что? Уж не за то ли, что Андрес и его соратники не получили свою корону по первому требованию?
- Я отдаю себе отчёт, насколько неоднозначным может показаться моё предложение, миледи. Я обещаю Вам защиту именем короля, которое не более чем пустой звук на Орллевинских землях. На Орллевинских… но не на землях Хайбрэя. Ваша присяга позволит мне задействовать все ресурсы лишь в том случае, если Элшир будет присоединён к Хайбрэю. - Ещё недавно Генрих полагал границы королевства чем-то нерушимым. Балмора и Фйель являлись вассалами, но не частью Хельма. Но коль уж кузен Андрес взялся двигать границу по своему разумению, так почему бы не взять с него пример? И вовсе не в плетении интриг за спиной и способности складно сочинять причины для обид, но в том, чтобы позволить лордам западных земель выбирать сторону. Хельм, что продолжал стоять на ногах даже при том, что получил ощутимый удар в спину? Или Орллея – новоявленное государство, укутанное покрывалом лжи размером с Вдовье море? – Вы готовы стереть границу между нашими землями, чтобы затем нарисовать её заново? И, как я уже говорил Вам прежде, мои люди станут на страже этой границы. А если потребуется, то и я сам, коль клясться выпало мне.

Графиня сомневалась и, положа руку на сердце, Генрих не мог упрекнуть её в этом. С его стороны вся эта история виделась довольно однозначной. Мятежное герцогство, взбунтовавшееся против короны, и леди Элшир, желающая поступить правильно. Ну а для лорда-регента Хельма «правильно» могло означать лишь одно: присягу Его Величеству. Вот только в мире ничтожно мало однозначных вещей и если бы эта женщина довольствовалась чужими взглядами в ущерб своим собственным, её не было бы здесь. И свою судьбу леди Вентури безропотно вверила бы в руки Андреса Найтона хотя бы потому, что так проще…
Но «проще» не означает «правильно». Да и как можно сегодня говорить о простоте в контексте Хельма?
Блокада – ещё одна участница безумного хоровода человеческих надежд и ошибок. Грозит ли она Элширу, коль скоро графиня предпочтёт корону? Нет, не так. Грозит ли она Элширу при том, что Андресом двигает лишь «желание защитить своих людей»? Если последнее утверждение истинно хотя бы отчасти, никакой особенной блокады Элширу ожидать не стоит. Лишь ту, с последствиями которой придётся столкнуться всему Хельму. Ведь навязать защиту невозможно, её можно лишь предложить. И если кто-то склонен отвергнуть столь, несомненно, ценное предложение, значит, ему и жить с этим выбором. А лучше или хуже станет эта жизнь, несостоявшийся защитник судить не вправе.
Навязать защиту невозможно, а, значит, и наказать за отказ от неё тоже. Следовательно, если кузен Андрес и дальше намерен придерживаться «официальной версии», то…
- Безусловно, нам обоим следует быть готовыми к тому, что Орллея крайне негативно отреагирует на Ваш выбор, миледи, - произнёс лорд-регент, отмахиваясь от продолжения, до краёв наполненного что сарказмом, что горечью. Люди не предают свою семью «во благо» и чем раньше один Найтон перестанет упорствовать в своём намерении видеть в другом брата, тем будет лучше. Прошлое в прошлом, пора бы уже окончательно стряхнуть с себя оковы сна, им навеваемого. – И чем более серьёзные последствия мы предположим, тем лучше сумеем подготовиться к ним. Но теряя Орллею и Моргард, с которыми торговали Ваши люди, Вы приобретаете Хельм, и не встретите препятствий на пути во Фйель и Балмору, которые до поры закрыты для Орллевинских купцов и, чего уж там, лордов. Боюсь, я не смогу сделать исключение даже для Вас… Или же Ваше Сиятельство подразумевает под блокадой нечто более личное?
Невинные люди  - цена, которую так или иначе придётся платить за конфронтацию и Хельму, и так называемой независимой Орллее. И, кажется, леди Элшир это понимает, вот только принять не хочет, рассчитывая, что внезапно отыщется третий путь. Тот, на котором обойдётся без жертв, да и выбор делать не потребуется… Увы, нет такого пути. Мир давно уже позабыл бы о войнах и бедах, сумей кто-то из живущих его отыскать.
Так уж вышло, что невинным на роду написано страдать сильнее виноватых. Ни одно преступление против закона, трона и народа не может быть совершено без определённой храбрости и определённой смекалки. Следовательно, виновный почти наверняка сумеет обеспечить для себя комфортные условия, по крайней мере, до тех пор, пока возмездие не придёт на его порог.
- Политика не способна сделать счастливым кого бы то ни было, - мысль, прозвучавшая вслух, заставила Найтона нахмуриться. Политика увлекает, интригует и манит обещаниями, но счастье… ни один политик и ни один король не способен даровать его даже за исключительную преданность. Вот разве что условия создать подходящие. Но и для этого ещё нужно постараться. – Политики, впрочем, тоже. Увы, мой брат яркий тому пример. И это при том, что Чарльз сделал для Ваших краёв всё, что мог, и всё, что успел, - губы герцога Хайбрэй изогнулись в усталой усмешке. Чарльза давно уже нет, а тень принятых им решений до сих пор стоит за правым плечом лорда-регента, свысока поглядывая на него. Что сделал Чарльз для Орллеи? Пожалуй, что ничего. Но иногда и «ничего» бывает довольно. Особенно в обстоятельствах, где «что-то» может лишь навредить. – Хотя, вернее будет говорить о том, чего он не сделал. Его Величество не навязал Орллее войну с Фйелем. Ни деньги, ни ресурсы, ни люди – столица не потребовала от герцога и его лордов ничего из этого, полагая преступлением ослаблять запад в многолетней войне с Тилем. Войне не объявленной, но от того не менее настоящей. Мы не желали потерь тогда, не желаем их и сейчас.
Чем дальше заходил разговор с леди Элшир, тем больше рассудительность и прямота Орллевинской ласточки импонировали лорду-регенту. Изъявив готовность присягнуть Его Величеству, она окончательно определилась со стороной, а после коснулась вопроса, которым между делом задавался и сам Генрих. «…у меня нет наследников мужского пола.» Ну, разумеется. Иначе Её Сиятельство говорила бы не от своего имени.
- Безусловно, я выполню Вашу просьбу, миледи. Однако же для этого потребуется время. - Увы, по настоящему достойные кандидаты на роль управляющего и вместе с тем мужа, на ум приходить отказывались. Зато жадные до власти и чужих земель разве что под дверью кабинета не толпились. Поспешность недопустима, как, впрочем, и промедление. – Надеюсь, Вы останетесь моей гостьей хотя бы в первую неделю весны?
Времени мало. Времени категорически мало… Однако, придётся успеть.