- Моя госпожа, - раб, одетый в простую рубаху, подпоясанную ремнем, смиренно опустил голову. Но даже мимолетный взгляд который мужчина позволил себе задержать на одетую в необычайно яркую, как будто окрашенную шафраном ткань, Юлию Аттию младшую не ускользнул от женщины, сидевшей за столом в кабинете хозяина дома и что-то изучавшей среди вороха бумаг. Это был осторожный взгляд подневольного существа, ожидавшего решения. Решения о жизни и смерти на фоне того, что произошло и этот взгляд госпожа Аттия замечала у каждого раба их дома, заставляя Юлию в нерешительности отводить свой собственный взгляд.

Сваленные в беспорядке, которому способствовала оборона дома и определенные трудности с поставками чего-либо, бумаги вторили домусу, который  выглядел более похожим на заброшенную ферму, чем дом блистательного патриция и Юлия. Прожившая в нем большую часть своей жизни, с горечью и плохо затаенным раздражением смотрела на то, во что он превратился. Валерий Юлий Атий был объявлен пропавшим, когда нога его старшей сестры ступила на благословенную землю Балморы. Он числился пропавшим и когда девушка ступила на порог родного дома - но если едва прибыв патрицианка желала в первую очередь разыскать его и собрать остатки семья под крышей старого родового дома, то теперь, взирая на останки былой роскоши, ощущая запах гари даже в домашних термах и встречаясь взглядами с не знавшими чего ожидать от новой госпожи рабами, все больше Юлии хотелось брата разыскать и хорошенько избить. Крепкой тростью, которой их покойный отец, да прибудут с ними боги, бил провинившихся рабов прямо в саду у домика управляющего - и не посмотреть на возраст и статус брата.

Последний, к слову, освобожденный раб Руфион, близкий товарищ ее младшего брата, исчез вместе с ним в пучине восстания и Юлии теперь необходимо было продираться сквозь дебри бессвязных записей и нераспечатанных писем самостоятельно, что не облегчало задачи. Вещи, письма, донесения, расписки, какие-то договора - все было свалено в кучу и найдено то в доме, то частично в доках, то у кого-то из уцелевших ил вернувшихся торговых партнеров. Но концы отчаянно не желали сходиться и по-атлантийски роскошно одетая, как Аттия привыкла в Анде, она сейчас казалась чужеродной экзотической птицей , седевшей посреди пепелища и непонимающе осматривавшаяся по сторонам. Что она тут делала? Зачем? Что это все значило?
Рабы сколькими по дому незаметными тенями, как ,впрочем, и свободные домочадцы, коих осталось не так много: мать и несколько ее родственниц нашли убежище в комнатах второго этаже, наотрез отказавши спускаться утром чтобы разделаться с Юлией трапезу из-за смутного страха нападения на дом. Сестра осталась с семьей своего жениха и кажется была цела. Лишь брат - и в груди у Аттии угнездилось нехорошее предчувствие - не давал о себе знать.
Старый дом, почти ощутимо покрытый пеплом и пропитавшийся страхом был бледной тенью своего прошлого себя и кажется хранил слишком много секретов, узнать которые патрицианке одновременно хотелось и нет. Дурное предчувствие плохих вестей витало вокруг них, окутывая саваном неопределенности и нервозности - и раскрывая все новые и новые просчеты в поведении брата в последние месяцы, его старшая сестра все сильнее чувствовала, что Валерий совершил какую-то чудовищную ошибку. Пропаж такого количества вещей, драгоценностей из дома, странные сделки и не менее странные письма распоряжения в них.. Что-то скрывалось за этим, но никто не хотел ничего объяснять Юлии, заставляя ее докапываться до истины самостоятельно. И чем глубже вели ее эти поиски, тем все темнее становилось вокруг..

- Да? - и женщина подняла светлую голову от бумаг.
- Моя госпожа, к .. к .. нам гости, - пролепетал раб, склонившись еще ниже, и у Юлии нехорошо засосало под ложечкой. Вот оно, началось..
В унизанных кольцами пальцах все еще лежал свиток, скрепленный печатью управляющего их загородным имением, но Аттия не рискнула его отложить как и раскрыть.
- Проводите их в атрий, я посмотрю кто это, - нахмурившись, распорядилась женщина, но раб не двинулся с места.
- Это легат Марк Север, госпожа..И он с солдатами..
- Вот как? Что ж.. - и в глазах Юлии загорелась тревога. Лорон всемогущая, спаси и сохрани!
- Тогда я выйду сама, - и в облаке шафранного газа и шелка новоиспеченная хозяйка дома Аттиев поспешила в атрий.

Юлию как будто окатили холодной водой и свет померк в атрии старого дома.

Дурные вести вились вокруг них как навязчивые мухи в летний зной и женщина предпологала, что, по всей вероятности, странным поступкам Валерия будет найдено не менее трагическое и страшное объяснение.
Мужчина пред нею являл собой идеальный образчик балморского военного. Прекрасная выправка, уверенный взгляд и та легкость, с которой он отдавал приказы - но смертельная усталость сквозила сквозь эту броню и Юлия Аттия сглотнула комок, ощущая как запах гари снова побирался к ее носу. Слухами и откровенными подробностями полнился город и ей хорошо теперь уже было известно что множество стычек и кровопролитных нападений совершенно измотали действующую армию. И теперь воины беззвучными тенями рыскали по городу и окрестностям, отлавливая последних из выживших заговорщиков и собирая трупы, как падальщики. Недостойная воина участь, но что делать, если рабам и даже патрициям невозможно было больше доверять?
В самом ли деле легат выглядел так ужасно уставшим и побольше походил на демона подземного мира, явившегося собрать свою дань, или у патрицианки от нервного напряжения разыгралась фантазия, но Аттия попыталась собрать остатки сил в кулак  и постаралась улыбнуться.
- Добро пожаловать, легат. Мое имя Юлия Аттия младшая, я дочь покойного патриция Аттия. Простите, что моя мать не встречает Вас, но ей нездоровиться.
И когда смысл обращения мужчины дошел до ее разума, женщина осеклась, глаза ее расширились и всякая краска исчезла с лица жены торгового представителя. Слуги, толпившиеся в атрии без надобности в предвкушении дурных вестей, затаили дыхание и краем глаза Аттия заметила, как одна из рабынь, стоявшая поодаль в ожидании распоряжений, поднесла в ужасе край своей накидки к губам.
- Опознании? - переспросила не понимая вынужденная хозяйка дома и голова ее склонилась чуть набок.
- Что ж.. Я врядле смогу помочь Вам, ибо более года как жила на материке и могу не знать всех рабов моего дома. Мой брат.. брат покупал их, - чуть запинаясь объяснила она, но надежда призрачно таяла. Тупая боль зародилась где-то в груди и дурное предчувствие стало еще сильнее.
- Я помогу своей госпоже, многоуважаемый легат, - раздался тихий голос у ее правого плеча и Юлия узнала управляющего.
- Наверняка кто-то из рабов или слуг, моя госпожа, - ободряюще зашептал он, но по встревоженному взгляду патрицианка поняла, что он имел схожие с ее догадки, но виду не подала и медленно кивнула.
Тенью он двигался рядом с нею когда женщина ступила по выщербленному мозаичному полу в сторону входа в дом, давая знак Марку Северу что они согласны были опоздать того или тех кто лежал на пороге их дома или в телеге, скрип которых теперь часто разносился по опустевшим улочкам этого привилегированного района.
И хотя тело Юлии двигалось, но разум ее застыл - дурное предчувствие сжимало ее сердце.
"Лорон, мать всего живого, спасительница наша, спаси и сохрани, спаси и сохрани..."

Отредактировано Julia Attia (2016-04-21 10:56:34)

Ровные, мощеные камнем тротуары, достаточно высокие, чтобы не замочить ноги в привычной для балморийских улиц грязи и песке, теперь  не чистились регулярно и только силами и волею тех, кто остался жить в домах на этой улице, так что выйдя в преднюю в нос патрицианки ударил характерный сладковатый запах уличных миазмов. Прежде каждый хозяин отсылал рабов каждый вечер и утро сгребать нечистоты и навоз, опрыскивать разгоряченные камни водою, чтобы прибывающие клиенты и пешеходы не утруждали себя поиском тени под стенами домов и не имели возможности задержатся без надобности. Когда-то стены всех домов на этой улице были побелены и обведены черной смолою или темно-красной краской по канту, с высоких стен свешивались гирлянды цветов или листьев, подчеркивавших беззаботность богачей, жизнь которых протекала в неге роскоши и вседозволенности.

Но те дни, напоенные этими простыми радостями, теперь казались невероятно далекими. Побелка местами потрескалась, а местами была сбита, кое-где виднелись грубо намалеваные лозунги и призывы, а воздух давно уже был лишен аромата цветов и благоухания свежести садов.
Юлия, в своих шафрановых одеждах, нетвердой поступью вышла в небольшой дворик, служивший официальным парадным для гостей, слуг и простых зевак и вопрошавших. По обе стороны от широких, крепких дубовых дверей располагалось по комнатке: в одной квартировался привратник, в другой сидели сторожевые псы, охранявшие дом от нежелательных гостей и толпы. Сейчас же на встречу госпоже вышел только привратник, роль которого исполнял бывший гладиатор, выкупленный еще ее отцом и чьи массивные очертания все еще производили неизгладимое впечатление на случайных прохожих. Но даже в этой горе мышц чувствовала присущая всем живущим в этом районе тревожная эфимерность покоя и Аттия ощутила при беглом взгляде, что старые гладиатор, высившийся в дверном боковом проеме, уже знал ответ на вопрос, мучивший его госпожу.
Низко склонив голову и придерживая покрывало на голове, женщина остановилась на пороге и с затаенным страхом наконец увидела злосчастную телегу и абрис лежавшего на ней тела под полотнищем. Сглотнув, женщина сделала еще один шаг вперед..
...Его лицо было лишено всяких красок. Даже не серое - кожа казалась грязновато-белой, как истертое полотно, с потеками запекшейся крови в волосах, но если Юлия и смогла совладать с собой и не закричать, то то, как ее пальцы сжали руку легата, выдали дочь Аттиев с головой.
"Лорон всемогущая, дай нам сил..."

- Да, - после короткой паузы выдавила из себя женщина низких осипшим голосом, который прозвучал чужеродно и незнакомо, и не сводя взгляда с того, кого она все еще не могла назвать трупом. Все еще живой для сестры, Валерий Аттий тем не менее лежал перед всеми домашними на телеге хладным трупом, ставя всех перед  фактом, разрешив тем самым длительное ожидание.
- Это мой брат.. - и за ее плечами полным горя и отчаянья воем разразилась за ее плечами рабыня и рыдания заполнили пустынную улицу богачей, заставляя Юлию закрыть глаза, чтобы изгнать из мыслей бледное лицо трупа, но тщетно.
Валерий был мертв и для них все было слишком шатко.
- Как? - прошептала женщина и все еще крепко сжимая руку Марка Севера, озвучила женщина единственный вопрос, который все еще требовал ответа. Еще немного и обо всем доложат матери, сидевшей наверху и тогда ей понадобиться все ее самообладание, чтобы поддержать их. В запасе у патрицианки было не так много времени, чтобы принять тот факт что ее кровь и плоть были мертвы и чтобы бегло оплакать его прежде, чем дочь сообщит матери, что ее последний сын мертв. Затем на плечи старшей из дочерей род Аттиев ляжет тяжелое бремя быть сильной, а пока.. Всего минуты, чтобы оплакать своего брат.

- Да...Я..Конечно, - не сводя остекленевшего взгляда с того, что некогда было ее братом и что одновременно еще было ее Валерием, маленьким ребенком, резвившемся в этих стенах, Юлия позволила легату отвести себя от повозки и отвести взгляд от трупа.

Отвернувшись и машинально придерживая яркое покрывало, теперь казавшееся ядовито-желтым на фоне мертвенной синевы трупа, женщина сделала несколько шагов обратно к порогу через расступавшуюся толпу зрителей и только в дверном проеме позволила себе обернуться снова, еще не веря в случившееся. Заслоняемый теперь трепещущим от рыданий и стонов круге из домашних, жена  торгового представителя жадно искала и наконец нашла знакомый профиль, выделявшийся на фоне тканей.
Растрепанные волосы, смеженные веки, пугающая холодность и характерный сладковатый запах разложения - и все это был ее брат, одно из последних звеньев семьи, которая распадалась по странному року, настигшего их в последние годы. Звонкий смех снова зазвучал в ушах женщины и перед глазами встало ожившее воспоминание брата, мальчишкой носящегося по роскошному саду и перистилю вслед за Руфионом, верным товарищем во всех делах, и гонявшего голубей и маленькой нимфея в глубине выложенной мозаикой ниши. Эти голуби, белые и сизые, прилетали сюда достаточно часто и ее мальчик, он совсем не желал их обидеть или вырвать перья - на вопросы строго учителя, приходившего в их дом четыре раза в неделю. чтобы постараться вложить в голову этого ветреного любимца матери хоть какие-то приличествующие его положению знания юный Валерий без стеснения объяснял что желал рассмотреть как птицы взлетают и  может быть, однажды ,  даже самому смастерить такие крылья, чтобы подняться в небо.
Что ж, теперь он поднялся в небо, к самим богам, а может спустился, в преисподнюю, чтобы навсегда запереть свою душу там за свои прегрешения.
Тот мальчик действительно улетел, а лежавший на повозке труп  остался как ненужная оболочка..
Взор Юлии затуманили слезы и она быстро вошла в дом, увлекая за собою Марка Севера, подальше от нараставших стенаний.
- Простите, - размазывая слезы вместе с пудрой, женщина прошла вглубь атрия и неожиданно остановилась как будто не зная куда идти дальше.
- Простите, - еще раз повторила патрицианка и растерянно подняла на мужчину взгляд, силясь не смотреть в дверной проем.
- О чем.. О чем Вы желали бы поговорить, легат? Рабы сейчас унесут тело, не переживайте. Этот .. спектакль не займет много времени, потому говорите без обиняков что Вы хотели бы знать, я отвечу насколько смогу честно, - и сглотнув горький комок и обхватив себя дрожащими руками, Юлия повернулась к Марку.
За их спинами зелен сад, пришедший в относительный упадок за время восстания и патрицианка неожиданно осознала что оказалась зажата между атрием, куда уже вносили завернутое наспех тело и садом, тем ярким воспоминанием, что обрушило на нее весь гнет осознания, что ее неразумный брат был окончательно и бесповоротно мертв.
И до Аттии неожиданно дошло, что горе было ей не подвластно.

Слезы - главное оружие женщины, так учила ее мать. Но Юлии отчего-то совершенно невозможно было разразиться рыданиями, которые отсрочили бы допрос.

Растерянная, разбитая ужасным известием, закрученная в паутину домыслов и предчувствия надвигающейся беды, которая ступила уже на их порог, сдавливали горло горьким комом, но все это никак не давало волю естественному женскому способу избавиться от горя и напряжения. Влажные дорожки на напудренных щеках быстро высохли и Аттия так ни разу  не всхлипнула с того момента, как они сели в кресла у окна.
Бессознательно сминая и перебирая складки своего шафранового наряда, жена торгового представителя опустила очи долу, но это тоже не помогло. А тем временем Марк заговорил, все ближе и ближе по простоте своего положения подбираясь к главному вопросу.
"Вот оно!" - и сердце замерло, прервав свое биение,  бледные губы патрицианки вознесли короткую молитву Лорон, и незаметно опустив ресницы,, Юлия сглотнула.
- Я не видела брата больше года, легат, - стараясь придать своему голосу непринужденность, Юлия силилась говорить коротко и по сути, но с каждым произнесенным словом дрожь внутри нее нарастала, а пальцы холодели еще сильнее.
Что из того, что женщина узнала от домашних рабов  могла рассказать Марку Северу и при этом окончательно не разрушив репутацию своего рода? Нужно ли было лгать или быть предельно честным? Но что она сестра Валерия могла сказать о беспечном мальчишке, о поступках которого она знала только из его восторженных писем и легкомысленных отписок матери? Могла ли она дать волю своему гневу и обрушить на последнего сына своего отца все мыслимые и немыслимые обвинения за те унижения,  которые Валерий вверг их и еще повергнет едва вся правда вскроется, как гнойник, и мерзкий гной хлынет наружу, отравляя имя Аттиев окончательно и бесповоротно?
О , Лорон...
- Мой муж получил назначение в Анд и мы отбыли по приказу номарха, - спустя несколько минут продолжила женщина. мысли теснились в голове, но к единому решению она так пока и не пришла.
- Мы отбыли туда немедленно и с тех пор я поддерживала с родными только переписку. Я .. я знала, что Валерий увлекся какими-то новыми идеями, но он ничего толком не объяснял, пока я не узнала, точнее, до меня не дошли слухи, от нашего управляющего, что брат не начал продавать кое-что из нашего имущества по неразумной цене. Я долго полагалась на свою мать, думала она сможет его урезонить, но в итоге мы упустили время, легат.
Юлия замерла и сделала короткий вдох. Все еще терзаясь говорить правду или скрыть ее, женщина направила складку на накидке, но через секунду снова скомкала вышитый край.Кажется. у нее не было иного пути, ради памяти отца и предков..
- Потом я узнала что он среди заговорщиков, господин. Он предал свой род, как предал номарха, как предал Балмору. Но к тому времени было уже слишком поздно, чтобы остановить его. Валери перестал писать мне, а письма матери стал читать и править. А затем, - и женщина подняла на Марка Севера пустой взгляд.
- Потом началось восстание и я была не в силах что-то сделать. И не знаю, что здесь происходило, что было..с ним. До этого самого утра мы еще надеялись, что он жив, но...- и Аттия развела руками.
Ублюдок был мертв, оставив их с проблемами, его собственными ошибками и над пропастью бесконечного позора. Так стоило ли плакать о таком брате?
Эта мысль как гром поразила дочь Балморы и Аттия замерла в свое кресле, шокированная такой неожиданно грубым и жестоким решением, рожденным в ее мозгу.

- Что значит - почему я вернулась? - непонимающе переспросила патрицианка и посмотрела на легата с таким видом, как будто он спросил почему солнце встает по утрам, а Луна восходит на небосвод ночью.

- Потому что здесь моя семья, легат. Они остались совершенно одни, я не знала что с ними и, ясное дело, что едва возобновилось сообщение морем, то я отправилась сюда, не имея до этого никаких вестей о них! Что за глупый вопрос, однако,.. - заметила раздраженно женщина, не сводя немного шокированного взгляда с мужчины, принесшего трагические вести в ее дом.
- А мой муж остался в Анде, так его обязанности требуют постоянного присутствия и как человек, назначенный номархом, он не может по своему усмотрению покинуть Атлантию.
Между ними на несколько мгновений повисла гнетущая тишина, но следующие слова легата повергли патрицианку в полнейшее негодование. Еще минуту назад Аттия горевала о брате и все ее мысли были сосредоточены вокруг Валерия, но едва с уст Севера сорвались подозрения в отношении ее матери, как тяжесть внезапной утраты обернулась вспышкой ярости и Аттия вскочил с кресла, бушуя.
- Да как Вы смеете?! Моя мать достойнейшая женщина, легат, и чтобы не произошло в этом доме, Вы не имеете права ее подозревать. Что же касается того, что она не остановила своего единственного сына, то напомню Вам что среди патрициев женщина подчиняется старшему мужчине, по возрасту или старшинству, а потому моя мать подчинялась решениям своего единственного живого на тот момент сына и если он чего-то желал, то поступал как считал нужным, как бы неимоверно глупо это не выглядело. Боги наказали нас за какие-то грехи такой его смертью и таким позором. Так не лишайте же убитую горем мать последних остатков чести! Боги наградили ее прилежанием и смирением перед ее отцом, затем супругом, а потом и сыном, потому она не могла сопротивляться этому, как и всякая иная патрицианка, легат! Так устроен мир на Балморе, если Вы этого не знали.
В облаке шафранового газа Юлия нависла над грузной облаченной в доспехи и грязный плащ Марком Севером, переводя дыхание и кипя возмущением.
Что, по его мнению, могла бы сделать женщина в такой ситуации? Патрицианок из хороших семей учили повиноваться мужчинам и вряд ли хотя бы одна из них могла бы найти в себе не только храбрость, но и осознать как факт, что у отца или мужа можно было оспаривать власть над семьей. Редкие исключения, впрочем, случались, но на то они и были исключениями и при этом страшно редкими, чтобы подтверждать правило. И вот теперь этот человек собирался арестовать и допросить женщину, которая еще даже не знала что ее единственный из оставшихся в живых сын уже был мертв.
- Нет, я отказываюсь это понимать и отказываюсь давать Вам разрешение забрать мою мать, - тяжело опустившись в кресло напротив мужчины. Юлия не подняла на него глаз. Ее дыхание было сбившимся, все ее  трясло от нервного напряжения, пока в доме эхом разносились стенания рабов..Еще немного и Цецилия узнает об участи Валерия и тогда разговор с легатом будет прерван окончательно.
- Клянусь Лорон, что мать не знала о том, что делал сын. А если бы и смогла осознать всю пагубность этих увлечений и занятий, то не в ее власти было его остановить. Всего лишь вдова, хоть и богатая, но она была бессильна, господин Север..
По крайней мере Юлии очень хотелось в это верить - женщина и сама была рассержена на мать за то, что она не обмолвилась ни словом в своих письма к дочери и о плачевности их положения, но это были дела внутрисемейные.

- Что мне Вам показать , легат? Вскройте голову моего брата и Вы увидите его мысли - вот мое подтверждение, - и Аттия без сил развела руками.

- Все письма, что мы можем найти в доме, мы готовы передать властям. Записки, счета, накладные, даже обрывки и пепел, но у нас нет ничего, что могло бы доказать то, что никто из домашних не мог ему помешать. И что то тело, что Вы принесли и которое сейчас понесут обмывать в наши термы, о тело, что было моим братом Валерием - это все что у нас есть. Я начала разбирать его бумаги лишь недавно, едва приехала и смогла разобраться что к чему. Вам и так хорошо известно в каком состоянии дороги и как долго плыть по морю, так что согласитесь что я потратила на это мало времени, господин Север. Но я клянусь Вам именем Лорон, что моя мать не имеет к этому отношения, она мать и жена, вдова и патрицианка и ей не дано было никогда постичь всю сложность политики, это не ее..
Образ Цецилии, щебетавшей с подругами в ароматных клубах пара в их домашних термах, в окружении подруг и рабынь, живо всплыло перед внутренним взором ее дочери. Как бы скверно не шли дела, отец никогда не говорил об этом со своей женой, ограждая ее от любых волнений и равнодушно принимая отсутствие у нее какого-либо интереса к ним. Беспечная, милая, любящая сорить деньгами и привыкшая вести роскошную жизнь, Цецилия Метелла не имела привычки ставить под сомнения слова супруга, а потому просто-напросто не видела смысла влезать в хитросплетение цифр, торговых "многоходовок" или же тонкости поставок и конъюнктуры рынка. И какими глазами мать смотрела на Юлию, когда в годы своего вдовства она проявила интерес к этим совершенно неинтересным для приличной женщины, по мнению Цецилии, предметам! Сколько было потом роптаний о недостойности, о не дозволенности, сколько скепсиса.. Но затем матери стало скучно захламлять сою хорошенькую головку такими мелочами и потому Юлия просто знала, что матушка не стала бы обременяться себя подобными проблемами в отношении единственного оставшегося в живых сына, который любезно пустил их достаток под откос в угоду своему опасному увлечению..
- У Вас есть мое слово, легат, слово патрицианки и дочери Балморы. И я прошу принять его как задаток. Обещаю, что когда я найду что-то стоящее, то я передам эти улики или подозреваемых в Ваши руки, не утаив ничего. Слухами Балмора полниться и если Вы думаете, что Вы первый, кто уличил нашу семью, то Вы ошибаетесь.Это только начало, но мне проще справиться с длинными языками чем открытым допросом, тем более на фоне похорон. С минуты на минуту матроне сообщат, что здесь тело ее сына и ,увы, легат Север, Вы не добьетесь от убитой горем матери ни одного внятного слова..
Да, всего несколько минут отделяло их от протяжного воя, который , впрочем, подоспел скорее и над их головами он раздался едва слова Аттии содрогнули воздух. Женщина сокрушенно опустила глаза и совладав с комком в горле, вновь подняла взгляд на Марка Севера чтобы только сейчас заметить струйку крови, сбегавшую по лбу.
- Ради всех богов, у Вас кровь! - воскликнула женщина и вскочила с места. Муув всемогущий, им еще мертвого солдата не хватало!
- Тихе, Ниоба, воды и ларчик с медикаментами, немедленно, - махнув рукой двум смуглым служанкам, маячивших у имплювия, патрицианка встревоженно осмотрел всю грузную фигуру военного.
- Вы ранены?

Тихе поставила возле госпожи таз с водой и опустила туда губку, пока Ниоба замерла рядом с Юлией, держа на вытянутых руках ящичек из красного дерева с инкрустацией, в котором хранились медицинские препараты, заметно поредевшие за последнее время. Обычно мази и разного рода отвары варил старая рабыня по имени Амуна, но за то время, что Аттии не было на Балморе, старуха умерла от старости и теперь . Подняв крышку и бегло осмотрев поскудневшие запасы, она решительно была настроена что им нужно было бы поскорее узнать, где жил ближайший врач или аптекарь. Мазями можно было разжиться и при храме, но сейчас патрицианка сомневаясь, что жрецы и жрицы были готова продавать драгоценные лекарства. Наверняка и их запасы оскудели за время восстания, если вообще не были разграблены подчистую.
- Я знаю, - тихо произнесла Аттия и подняла на вставшего легата голубые глаза. Конечно же она знала, что нужно было сказать материи и о чем умолчать. Сердце Цецилии Метеллы отвергало всякую грязь относительно личности ее последнего сына и дочь давно оставила всякие попытки прояснить ситуацию. Возможно, такое неведение было лучше жёсткой правды и прислушавшись в приглушенным стенаниям, которыми оглашался весь второй этаж домуса, медленно положила ладонь на доспехи солдата.
- Я знаю, легат, но благодарю Вас за совет. А теперь сядьте и я, по крайней мере, вытру с Вашего лица кровь, иначе Ваши солдаты решат что я расцарапала Вам лицо, сойдя с ума от горя.
Былое самообладание медленно возвращалось к жене торгового представителя и ее взгляд стал строже и теперь не терпел возражений. Протянув руку к тазу, Юлия подхватила набухшую губку, немного отжала теплую воду и поднесла ее к лицу Марка Севера.
И слова о том , что его люди могли подумать, шуткой не были. К тому же, какими бы вести, принесенные им не были, Аттия младшая склонна была отблагодарить мужчину как того требовал долг. В конце концов, он вернул Валерия домой. То, что от него осталось.
- Не упрямьтесь и примите это как знак благодарности от меня за то, что Вы вернули моего брата в его дом, легат Север. Поверьте, это дорогого стоит..

- Вы сделали все, что в Ваших силах, легат, и я благодарна вам от имени все своей семьи,- осторожно смывая кровь и смачивая влажную губку в тазу, тихо произнесла патрицианка.
В перистиле мягко журчал фонтан, щебетала одинокая птичка в пышном самшитовом кусте, не поредевшем за время восстания, засухи и полнейшего безразличия к таким мелочам, как сад. Слуги разбрелись по своим коморкам и лишь две рабыни остались вместе со своей госпожой.

Сегодня вечером нужно будет раздать вина по случаю смерти Валерия - неожиданно подумала Юлия, и над их голова тихим рокотом раздался новый плач матери. Криков более не было и благородная матрона стенала сейчас в свой комнатах - наверняка на руках своей старой рабыни Фуливии, дородной фигуре которой, казалось, не были страшны ни голод, ни какой либо иное лишение. Пожалуй, будет правильным оставить ее так до вечера и не беспокоить мать до самого утра, когда тело сына приведут в надлежавший вид.
Но от этого приглушенного звука всхлипов у женщины все равно все холодело внутри и пальцы нечаянно дрогнули, слишком сильно свив нежную губку и вода едва не залила все лицо Марка Севера.
- О, Лорон, простите, - устало произнесла женщина и провела ладонью по щеке мужчины.
Всего несколько минут назад он желал забрать ее и ать для допроса, еще ранее этот солдат принес в их ом страшную весть, и чувства свои к нему Аттия сейчас не понимала. От вежливости к нервному подергиванию пальцев, от слез, душивших тисками горла до нежности прикосновения к огрубевшим чертам лица Марка Севера. От нежности к ярости, от ярости к сочувствию и смущению. Горе никогда не бывало однозначно, оно разрушало фасад или же пускало по нему трещины и сколы даже у самых сильных мира сего.
А таковой жена торгового посланника не была, хотя и держалась, и ее трещины стал приступ странной нежности заботы о легате. Что двигало ею? Возможно, усталость и облегчение: тело брата было , наконец, найдено и привезено в дом, одной тайной стало меньше, одним вопросом меньше, пока они могли еще это так называть. И вот можно было вздохнуть свободнее, успокоиться и принять тот факт, что более не было гнетущей неизвестности впереди, полуночных гадании в бессоннице жив ли Валерий или нет. И теперь, дабы успокоить себя, Юлия тщательно смывала кровь с лица нежданного гостя с той же аккуратностью и вниманием, с которым бы иная женщина села бы за вышивку или расчесывание волос чтобы отвлечься от тяжелых мыслей и привести свои собственные в порядок.
Все, он был мертв и теперь они знали или предполагали, что знали что нужно было делать.
Отступив, Аттия приняла из рук Тихе кусок чистого полотна и предложила мужчине вытереть лицо.
- Извините меня, мои руки дорожат, - тихо произнесла женщина и отступила в сторону.
-Простите мне эту неловкость.