За Генрихом Найтоном, младшим сыном Его Величества Генриха III, никогда не водилось страсти к подслушиванию или подглядыванию. Наставники полагали подобные привычки недостойными Его Высочества и принц был абсолютно с ним в том солидарен, однако же обрывок разговора, случайным свидетелем которому он стал не далее, чем нынешним утром, возмутил Генриха столь сильно, что младший принц даже не сумел притвориться равнодушным.
- Устал я, сил моих больше нету!..
- Ну а чего ты хотел? Чай, не из благородных, чтобы бездельничать сутками напролёт.
Бездельничать?! Да в расписании наследников благородных фамилий и минуты свободной не было! Но даже не смотря на сей факт, возмущение было достойно принца не более, чем подслушивание, вот Генриху и приходилось кипеть молча, что весьма негативно отразилось на его внимании, павшем в бою с рассеянностью.
Рассеянность сопровождала младшего принца повсюду.  Даже тому, что дверь в его комнату – куда Его Высочество отправили за забытой книгой – была приоткрыта, Генрих не придал особого значения. А зря. Быть может, тогда у него было бы время подготовиться к увиденному… Впрочем, это вряд ли.
Девочку, сидящую на полу перед его кроватью, принц увидел тот час же, но не узнал. Наверняка чья-то не в меру любопытная родственница. В возрасте, в котором прибывала эта маленькая леди, все они в той или иной мере подвержены этой пагубной привычке, но… холодный даже в летнюю пору пол и пространство под кроватью не вязались с этим образом. Да они вообще ни с чем не вязались! Даже самая отважная из любопытствующих провинциалок, забреди она «по ошибке» в чужие покои, ограничилась бы гобеленами, книгами и безделушками на каминной полке, а эта: мало того, что под кровать полезла, так ещё и милорда какого-то зовёт!.. Милорда?! Генрих озадаченно взглянул на свою кровать – предмет мебели, казавшийся ему чем-то обыденным и исключающим сюрпризы, как таковые. Ну и милордов, кроме него самого.
Догадка, пришедшая со следующим ударом сердца, казалась столь нелепой и невероятной, что Генрих едва не фыркнул, выдавая своё присутствие. Быть может, незваная гостья искала под кроватью его (милорд звучит всяко короче, чем Ваше Высочество)? Разыгравшееся воображение мигом нарисовало сцену, в которой одно действующее лицо – настырная светловолосая девочка – тащит за сапог упирающееся другое… Нет, ну что за дикая, несусветная чушь лезет в голову? Всему происходящему должно быть объяснение. Наверное, должно быть. И надо просто его найти.
Поглощённый собственными мыслями, принц не предал значения каким-то шорохам из-под злополучной кровати. Да и сказал совсем не то, что собирался.
- Я даже не знаю, какой из двух вопросов вызывает у меня больший интерес: что за милорд прячется от Вас под кроватью или же почему он выбрал для это именно мою кровать? – С нарочитой задумчивостью произнёс Генрих, стараясь не выдать насмешки, что так и просилась наружу.
Звук его голоса всполошил маленькую гостью. Вздрогнув, девочка обернулась, чтобы упереться взглядом в его сапоги. Мгновением позже она подняла глаза на обладателя сей обуви, и Генрих наконец получил возможность как следует разглядеть непосредственное создание. Разглядеть и узнать.
Аннабелль Девантри – родная племянница его матушки, взятая ко двору… какое-то время назад. Маленькая Белль, в одночасье ставшая любимицей леди Девантри, приходилась Генриху кузиной, однако этот факт едва ли что-то значил для обоих. Но дело тут было даже не в ревности: отношения с матушкой были по-зимнему прохладны задолго до появления её племянницы. Возраст, интересы, круг общения и даже сама принадлежность к разным полам – увы, но всё вело к тому, что Его Высочество и леди Раленд видели друг друга лишь на официальных мероприятиях и семейных обедах, которые не располагали к задушевным беседам. Поиски под кроватью, в общем-то, тоже, однако это событие было на столько из ряда вон выходящим, что…
…Шорохи не привлекли внимание Генриха, а вот урчание из-под облюбованного леди укрытия – очень даже.
- Что за… - слово, которое едва не слетело с языка, не слишком подходило для слуха маленькой леди, и Генрих с трудом сумел сдержаться, дабы не пришлось потом ни извиняться, ни, тем паче, объяснять, что именно оно означает. - Пожалуй, я определился с приоритетами. Кого Вы туда загнали, дорогая кузина? – Желание опуститься на колени и поднять покрывало с другой стороны было столь велико, что Его Высочеству пришлось приложить ещё больше усилий, чем прежде.

В заверения юной леди Его Высочество не поверил более чем полностью. Не загоняла она, как же!.. Горящие возмущённым пламенем глазки, сжатые в тонкую линию губы и упрямо вздёрнутый подбородок в один голос твердили обратное. Или же виной тому был сам Генрих?.. Впрочем, а есть ли разница? Главное, что воспитание боролось в душе юной кузины с негодованием, застенчивость – с гневом, а леди – с маленькой девочкой. В другое время Генрих с интересом понаблюдал бы за этим поединком и даже поставил бы на победителя (всё же манеры и придворных учителей сложно недооценить)… в другое, но не когда его покои изволит ровнять с землёй какой-то щенок: грохот, на который Генрих обернулся мгновением позже, свидетельствовал о том, что непрошенному гостю чем-то не угодил резной столик у стены. Да и недоверие тут же сменилось удивлением, когда взгляд принца устремился на то недоразумение, которое кузина назвала щенком. Борзые, гончие, сторожевые – вот это собаки, а белое и лохматое нечто даже в одном ряду с ними не стояло!.. Впрочем, от женщин, вне зависимости от их возраста и положения в обществе, можно ожидать и не такой глу… ошибки. Или, вернее будет, не ошибки, а ошибок? Да, точно. Ведь у них всегда: где одна, там и другая. Ну а если Создатель отвернётся, то и третья не за горами.
Меж тем белое и лохматое (тут же мысленно окрещенное Генрихом Ошибкой) с видом победителя сжимало в зубах бархатную скатерку, словно знамя поверженного им врага. Признаться, Генрих и сам не питал особой любви ко всем этим украшательствам, предпочитая аскетичную обстановку. И мысли поступить подобным образом Его Высочество посещали, и не раз, однако пресловутое воспитание, отличающее не только леди, всякий раз останавливало его руку. Так что к проступку щенка у Генриха претензий в общем-то не возникло. Он даже собрался предложить кузине свою помощь в её «лишь забрать», как вдруг внимание принца привлёк лист бумаги, аккуратно сложенный вдвое, посреди островка хаоса, воссозданного щенком в отдельно взятых покоях. Его покоях. Следовательно, и листок тоже его. А на листке…
…Если бы Его Высочество мог наблюдать себя со стороны, он бы заметил, что в одночасье сделался белее полотна, а глаза его напротив – потемнели от гнева. Письмо! То самое, для которого принц несколько ночей мучительно подбирал слова. То самое, что уже сегодня должно было отправиться к своему очаровательному адресату с именем, достойным лишь самой прекрасной леди во всём Хельме… То самое, по которому сейчас расплывалась уродливая чернильная клякса.
Чернильнице, к тому же ещё и небрежно оставленной открытой, место на письменном столе и нигде больше? Возможно, но если бы не треклятая Ошибка и кузина, не сумевшая удержать свою игрушку подле своей юбки…
- Лови… те эту тварь! – Сквозь зубы процедил Генрих, прежде чем первому пуститься в погоню.
Однако же в планы «твари», судя по всему, не входило быть пойманной. Едва завидев метнувшегося наперерез принца, недоразумение сдало назад, а затем с воинственным тявканьем, за которое Генрих возненавидел эту пародию на собаку ещё сильнее, проскакало прямо под его ногами, едва не уронив Его Высочество на учинённый им (щенком, а не принцем!) беспорядок, и вновь скрылось под кроватью. Правда на сей раз всего на мгновение, по истечении которого Ошибка вынырнул с другой стороны и, шустро обогнув юную леди Раленд, понёсся к висящему на стене гобелену, изображавшему, что примечательно, сцену охоты.
«Решил посмотреть, как выглядит настоящая собака?» Не менее злая, чем сам принц, мысль вихрем пронеслась в сознании в то время, как сам Генрих уже мчался за щенком. По кровати. Отчего-то идея  миновать сей предмет мебели не пришла ему в голову. Не то, чтобы так было быстрее или короче, просто… Сейчас Генрих был не в состоянии анализировать свои поступки, но возникни у него подобное желание и принц с удивлением обнаружил бы, что наряду с гневом и раздражением он испытывает нечто, отдалённо похожее на… удовольствие? Это происшествие выходило за рамки всего того разумного и рационального, что переполняло его жизнь, и столь восхитительно не попадало ни под одно правило, что…
- Попался! – Азартно воскликнул принц, когда гобелен, в край которого Ошибка вцепился зубами, накрыл щенка с головой.

Однако, сцене охоты, разыгравшейся в покоях Его Высочества, не суждено было повторить сюжет с гобелена. На тяжёлом полотне ловкие пальцы вышивальщиц пришли на помощь охотнику, в одно мгновение с ним вонзив копьё в огромного вепря, чью исключительную свирепость наверняка должны были подчеркнуть размеры, преувеличенные раза этак в полтора. У Генриха под рукой копья не оказалось (к счастью для некоторых), а роль вепря так и вовсе взялся исполнять щенок в полтора раза меньше того, что, по мнению Его Светлости, можно было счесть за собаку. Особо мелкую, и не особо полезную, но всё же собаку.
Предвкушение торжества, с которым он изловит невоспитанное создание, сующее нос в тайну чужой переписки весьма и весьма личного характера, за шкирку, а затем выкинет его за дверь, озарило лицо принца. Жертва барахталась в гобелене в бесплодных попытках выбраться наружу и карающая рука судьбы уже почти настигла её, как вдруг… совсем иные ручки вцепились в рукав принца.
Поначалу Генрих и не понял, откуда взялась помеха. Его юная кузина не принимала участие в погоне, изображая из себя маленькую безголосую статую, благовоспитанную от туфелек до кончиков белокурых волос – не удивительно, что принц успел позабыть о её участии в беспорядках. А теперь вспомнил, но раздражённая отповедь волной прибоя разбилась об умоляющий взгляд маленькой леди. Ещё немного и заплачет навзрыд…
Собственные прыжки по комнате внезапно предстали перед внутренним взором Генриха во всей своей нелепости, и поведение, что так напугало Белль, не замедлило попрекнуть принца своей недостойностью и недопустимостью. Иными словами раскаяние не заставило себя ждать, и последним, но самым веским аргументом в его пользу, стали слёзы, что едва не катились из глаз кузины. Если сравнивать нашкодившего щенка и плачущую даму, второе могло принести куда как более серьёзные разрушения, нежели первое, и Его Высочество… предпринял попытку стратегического отступления. Ведь всем известно, что если дама решила заплакать, то делать это она будет самозабвенно и столь долго, дабы мир прочувствовал всю глубину своей несправедливости в отношении неё и дважды подумал – а стоит ли связываться впредь.
Да будет Создатель ему свидетелем в том, что Генрих искренне хотел успокоить девочку, объяснить, что ничего дурного её любимцу он не сделает, а после максимально корректно проводить их обоих в собственные покои (правда, щенка исключительно замотанным в гобелен), но обстоятельства (и Ошибка, будь он не ладен!) распорядились иначе.
Щенок выбрался. И пока леди Раленд висела на его руке, самым недостойным образом отвлекая внимание Генриха, невозмутимо прошествовал под кровать, которая чем-то беззаветно ему полюбилась. А после – к письму. Как будто эта тварь мало натворила! И после этого «не трогать»?!
- Тогда трогайте его Вы! – Совсем не по-королевски взвыл принц. – Тьфу ты… заберите его Вы! Ловите, в общем.
Видимо, раскаяние не в полной мере успело обосноваться в глубине его глаз, поскольку кузина камзол не выпустила, а её собственные глазки подозрительно заблестели, предвещая беду. С отчаянием взглянув на письмо, спасать которое было очевидно поздно, Генрих всё же предпринял вторую попытку договориться с кузиной и с собственной кровожадностью.
- Ничего я Вашему как-там-его не сделаю, - «…так что не вздумайте реветь. Не вздумайте, слышите меня!» - Я просто его поймаю, разве Вы не этого хотели?
Возможно, леди Раленд и вняла бы увещеваниям кузена, после чего Ошибка был бы изловлен и благополучно возвращён хозяйке, которая умчалась бы купать своё сокровище (при мысли о том, что возмездие придёт к щенку с той стороны, с которой он и не ожидал, губы Генриха едва не дрогнули в злорадной ухмылке), теперь и впрямь напоминающего вепря, много веков назад одомашненного людьми. Возможно… но нет.
Письмо быстро наскучило Ошибке, а люди вновь не обращали на него внимания, так кто виноват, что щенок выскользнул за дверь и с победным тявканьем опять куда-то заторопился? Кузина Аннабелль виновата. Нечего было лезть под руку.
- Ладно, пойдём, помогу его искать, – вздохнул принц, когда глядеть в пронзительные глаза девочки не осталось никаких душевных сил. - Только никаких слёз, слышишь? – Остатки королевского воспитания слетели с него ещё во время погони, и теперь перед маленькой леди Ралленд стоял не принц, а всего-навсего кузен, о котом она прежде и не подозревала. Как, впрочем, не подозревал о ней и он сам.

Не собиралась плакать? Ну да, так он и поверил. Леди без слёз и обмороков – это не леди. Иначе как ещё им добиваться исполнения всех своих капризов? Уж точно не трудом и прилежанием. В обмороках маленькая кузина, пожалуй, была ещё не искушена, но поверить в то, что она не умеет управляться со слезами – всё равно, что поверить в солнце, которое заходит на востоке. Однако же мысли свои принц счёл необходимым держать при себе: если настойчиво убеждать маленькую леди в том, что она такая же плакса, как остальные, с неё станется разреветься при попытке доказать обратное. Нелогично? Ну да. Как и большинство выводов, которые делают женщины. Даже если «женщинам» этим всего лет девять. Или Белль младше?
Побежав вперёд, маленькая леди Раленд вынуждена была остановиться, поскольку понятия не имела, в какую сторону убежало её недоразумение. Не удержавшись от полного превосходства взгляда (правда, исключительно, когда кузина не могла его видеть), Генрих повёл её по чернильному следу, едва заметному на каменных плитах. Впрочем, след этот прервался совсем скоро, но деятельный Ошибка дал о себе знать практически сразу же, вдребезги расколотив что-то стеклянное. Зажмурившись от непонятного удовольствия в противовес Белль, которая с тоской прикусила нижнюю губу (наверняка, чтобы не расплакаться!), Генрих с азартом ринулся в приоткрытую дверь.
В этой части замка испокон веков обитала лишь королевская семья, и не проводилось никаких мероприятий. Званые обеды, балы, приёмы – для всего этого предназначались залы на нижних этажах, в том числе и тронный. Титул принца обязывал без труда ориентироваться в каждом из них, но любил он именно эти покои, создающие иллюзию того, будто бы они и впрямь лишь для Генриха и его семьи. Однако даже на этих этажах некоторые покои нравились Его Высочеству немного сильнее остальных. Но малая обеденная зала к их числу, к счастью, не относилась. К счастью щенка, перетягивающего скатерть с молоденькой девушкой-служанкой.
Стол уже начали сервировать к обеду и первой «жертвой» кузины Ан… вернее, пса кузины Аннабелль стала высокая ваза с цветами, которые так любила Её Величество. По скатерти расплывалось пятно воды, поломанные стебли частью невозмутимо возлежали посреди осколков вазы, а частью – украшали собой пол, а несчастная девушка только и могла, что покрепче держаться за скатерть, не будучи уверенной, имеет ли она право повысить голос на щенка с нарядным, хоть и сбившимся на бок, бантом. Вдруг это окажется любимец самой королевы, которому позволено творить всё, что взбредёт в его маленькую пустую голову?! Пустую – сей факт можно считать успешно доказанным. Потому как иной причины, по которой эта бестолочь тянула на себя скатерть, аж пританцовывая от нетерпения, Генрих даже за сотню золотых придумать не смог бы.
Посторонившись, чтобы леди Раленд тоже могла полюбоваться своим питомцем, принц широким жестом распахнул перед нею дверь. «Тебе не нравилось то, как ловил его я? В таком случае покажи, как надо!» Разумеется ничего из этого Его Высочество не сказал в слух, однако порой взгляды столь красноречивы, что слов и не требуется.
Завидев непрошенных гостей, служанка и щенок бросили перетягивать скатерть и уставились на них с такой гаммой чувств, что Генрих почувствовал жгучее желание извиниться и закрыть дверь с другой стороны (предварительно затолкав в обеденную залу Белль). Впрочем, чувство это легко уместилось между двумя ударами сердца, после чего принц сумел взять себя в руки, стерев с лица до отвращения довольную улыбку. Это неправильно, это очень неправильно, но хаос, разносчиком которого стал щенок леди Раленд, кажется, и впрямь начинал ему нравиться.
К слову, о леди Раленд. Пропихнув оцепеневшую кузину в покои, Генрих поспешил таки закрыть дверь, шагнув следом за нею. Уйти и не досмотреть представление до конца? Ни за что. Мысли о пропущенном уроке и нравоучении, которое за этим последует (несомненно «лучшая» часть), остались в коридоре.
Окончательно удостоверившись в том, что пришельцы им не померещились, не поделившие скатерть молоденькая служанка и бестолковый щенок повели себя, в общем-то одинаково: недовольно гавкнув (Генрих мог бы поклясться, что щенок обругал исключительно его), Ошибка полез под стол прятаться, а девушка попыталась упасть в обморок. И желательно туда же.
Пришлось ловить, усаживать на стул (во главе стола – отцовское место), а после уверять, мол, ничего страшного не случилось, без особого успеха стараясь вклиниться в сбивчивые объяснения служанки. Положим, щенка она не узнала. Но уж одного из принцев определила безошибочно. Поглощённый уговорами, Генрих совсем упустил из виду Белль и её щека. Предполагалось, что кузина изловит свою Ошибку и, пискнув на прощание что-то невразумительно-извиняющееся, поспешит провалиться с ним сквозь землю (ну, или сквозь этажи). Однако, ловля щенков, определённо, не была самым сильным умением из арсенала юной леди. Принц понял это после того, как на его лодыжке сомкнулись чьи-то зубы (предположительно щенка, Аннабелль попросту не за что мстить ему столь экстравагантным способом). Удручающая неопасность Ошибки и сапоги из плотной кожи стали причиной того, что нападение на представителя правящей династии было расценено этим самым представителем, как досадная помеха, к тому же ещё и не сразу замеченная. Но когда изумлённый взгляд принца встретился со взглядом щенка, последний засопел ещё воинственнее и попытался посильнее сжать зубы.
- Леди Раленд, не будете ли Вы так любезны, чтобы… – начал было Генрих, из последних сил сдерживая рвущийся наружу смех, однако вовремя осадил себя. Если Белль почудится хоть капля раздражения, которое обычно и прячут за официозом, всё пропало. Успокаивать одну перепуганную девушку и так несколько выходило за пределы способностей принца, а уж двух… Даже думать об этом не хотелось. - Ну же, Белль, лови его, пока я… отвлекаю.