Мятежные вечерние сумерки сгущались над Элширом. То там, то тут зажигались огни в окнах крестьян, купцов, баронов, и даже в графском доме леди Вернури зажгли свечи. Их тихое мерцание приводило обитателей дома в легкую меланхолию перед наступлением холодной и морозной зимы. Еще несколько недель и выпадет белый снег. Он покроет своим мягким, небрежным, самым первым покрывалом, всю землю Орллеи. Ну или почти всю.

В камине трещали поленья, а за окном дул сильный ветер, то и дело завывая как волк на полную луну. Это завывание было жутким и Беатриче то и дело вздрагивала под легкой шалью из ангоры. Каждый раз, когда сквозняк щекотал ее позвоночник - все внутри холодело.

- Стоило лучше подготовить дом к холодам. Если так и дальше пойдет, нас не спасут даже теплые грелки под одеялом, - сетовала она, усердно вышивая гладью свой натюрморт.

Подле нее, по правую, от графини руку, сидела ее прекрасная средняя дочь, имя которой Джульетта. Девушка была хороша, и красотой своей пошла, непременно, в бабушку - мать Беатриче. Та была необыкновенной красоты женщина, с длинными белокурыми волосами и кожей, сравнить которую можно только с луной. Такой она была чистой, светлой, идеальной. И каждый раз, когда взгляд леди Вентури скользил по тонкому стану Джули, ее уносило далеко в воспоминания. В безмятежное детство, где еще была жива матушка.

Внимательные серо-голубые глаза ее дочери были сосредоточены на вышивке, которую та держала в руках. Клуглые деревянные пяльца то и дело подрагивали, она выводила умелые стежки, и уже скоро на белом фоне должен был расцвести букет.

Шел седьмой час вечера. Елизавета закрылась у себя в комнате, ссылаясь на чудовищную головную боль. Но Беа была уверена, что дочь всего лишь отлынивает от шитья. Впрочем, ей не хотелось заставлять и без того взрослую Елизаветту делать что-то против ее воли. Она должна сама понимать, что для нее на данный момент важно. В дальнем углу комнаты сидела Раймонда и увлеченно, практически ничего не слыша, читала книгу, любезно подаренную ей доброй подругой матери, Луиджиной.

- У тебя прекрасно выходит, - похвалила она работу дочери, мягко улыбнулась, глядя на стежки, а после - в глаза своему ребенку, - кому-то обязательно повезет с женой, моя дорогая, - Беатриче, конечно же, гордилась своими девочками.

Она воспитывала их в достаточно строгости, но всегда знала в этом меру. Не хотелось, чтобы дети видели в ней тирана. Скорее - добрую подругу и верную союзницу, которой она всегда готова быть для своих чад.

Беатриче бросила долгий взгляд на свою среднюю дочь. И когда та подняла свои, большие и светлые глаза на нее, она улыбнулась. Мягко, по-матерински нежно. Девочки так быстро растут. Никогда бы не смогла она поверить, что время летит с такой бешенной скоростью. Зато, теперь Беа понимает слова матери о том, что надо ценить каждую минуту - ведь жизнь проходит так скоро. Вот ты только в первый раз берешь своего младенца на руки, а уже в следующее мгновение он начинает ходить, говорить, писать, читать, из маленького птенца превращается в большую и гордую птицу...

- Я говорила сейчас не о Елизаветте, - тихо говорит она, слегка склоняя голову, - я говорила о тебе, - Беа возвращается глазами к своей вышивке, протыкает острой иглой ткань, делает петлю, выводит иголку наружу и повторяет все снова и снова, пока не образовывается витиеватый узор.

Эти разговоры о возможном замужестве заставляют сердце сжиматься от боли. Думаете, что хоть одной матери приятно от мысли, что ее дитя покинет родной дом? Что в этом самом доме станет на одного человека тише? Конечно же, нет. Но Беатриче понимала, что тянут с этим нельзя. Она понимала, что чем скорей ее девочки начнут свою самостоятельную жизнь, тем будет лучше для всех.

- Тебе уже пятнадцать, моя птичка, - вкрадчиво начала молода женщина, откладывая в сторону, на диван, свою вышивку и поднимая взгляд на дочь.

Из потайной двери в стене вышла служанка, неся с собой поднос на котором стояло три чашки чая и тарелка со сладостями. Молоденькая девушка склонила голову перед Беатриче, и оставила поднос на столе, аккурат, подле нее. Вентури кивнула девушке, отпуская ту.

- А сложная ситуация в королевстве не позволяет медлить. - Она понизила голос. - Я хочу знать, что ты, и твои сестры будут в безопасности, если вдруг произойдет то, чего все так боятся.

Волнения в Орллее были понятны. Все хотят отделения. Сама же Беатриче пока не понимала, чего на самом деле хотела. Но ясно было одно - она хотела, чтобы с ее детьми и ее семьей было все в порядке. Женщина подает Джульетте чашку.

Беатриче долго, пронзительно смотрела на свою среднюю дочь, осознавая, что совершенно не знает собственное дитя. Она ведь уверена, что Джульетта полностью и абсолютно согласна на любую волю родителя. Но так ли это? Так ли откровенно и полностью покорна ее девочка?

Женщина прячет взгляд с чашке чая, когда делает не большой глоток, едва заметно вздрагивает, отпив. Горячо. И только сделав глоток понимает, что ей не хочется пить дальше. Беатриче оставляет чашку где-то на уровне коленей. Она стоит на невесомом блюдце, а леди Вентури помешивает золоченой ложкой сахар.

- Елизаветта покинет этот дом достаточно скоро, дитя мое, быть может, даже, скорей, чем ты, - Беа задумчиво глядит на свою дочку, - но нам пора задуматься и о том, чтобы найти тебе достойную партию, - это звучало как приговор - Беатриче не советовалась, она просто констатировала факты.

Свадьба будет. И это только лишь вопрос времени, когда именно. Ну и вопрос, будет ли достойный кандидат.

- Я не хочу тебя пугать, моя милая, - Беатриче помнила себя в возрасте Джульетты, тогда отец и начал говорить о том, что ей пора готовиться к тому, что однажды она станет женой для мужчины, и что он будет самым счастливым во всем Элшире, или, быть может, и во всей Орлее. - Просто мне хочется, что бы ты была готова, что это произойдет. Я понимаю, что все может свалиться как снег на голову. Неожиданно. Но ты уже не дитя...какой бы маленькой не казалась мне, - леди склоняется немного вперед, отставляет чашку на столик, берет дочь за руку, отставляет и ее чашку, сжимает трясущиеся пальцы в своих. - Взгляни на меня, - требует поднять глаза, и когда добивается своего: - Я буду рядом столько, сколько это будет возможно. Хорошо? - добрая и по-матерински нежная улыбка.

Она хочет быть другом. Хочет быть самым близким и родным...но однажды ее отодвинут на второй план заботы ее дочерей о собственном доме, собственных детях, и что тогда будет с ней, с Беатриче? Она суровеет, сводит брови на переносице, на лбу появляется напряженная складка-морщина.

- Боюсь, что беда грозит всей Орлее, моя милая, и мне хочется верить, что этот шторм обойдет нас стороной, - да, ей хочется в это верить, но она прекрасно знает, что он затронет всех.

- Это достаточно не скоро, птичка моя. Тебе уже пятнадцать и это вполне состоятельный возраст для того, чтобы думать о замужестве, - Беа вздрагивает от очередного сквозняке, нехорошо забравшегося ей под корсет и заставившего тело покрыться мурашками.

Она видела, что ее дитя напугано. Но что она могла с этим сделать? Страх просто так не искоренить из сознания дочери. Она и сама некогда была такой же. Загнанной в угол птичкой. Состоящей из условностей и условий, выполнение которых носило для нее не просто обязательный характер. Они были жизненно-необходимы. Вначале, чтобы не расстраивать отца, а после - чтобы элементарно выжить в мире, которым правят мужчины.

И что же теперь? Она стала заложницей этого мира, не имея возможности элементарно передохнуть, сделать глубокий вдох и забыть о том, что на плечах ее лежит некая ответственность. С большим воодушевлением Беатриче бы стояла за спиной кого-то сильного и достаточно разумного, чтобы управлять графством. Она понимала, что не справляется. Это пугало, заставляло ее просыпаться посреди ночи в холодном поту, хвататься за ту часть кровати, где некогда спал Габриэль и давать волю слезам. Железная Вентури была слабой - вот какую тайну она носила в себе. Вот какую маску она надевала каждое утро, когда к ней в покои приходила камеристка, чтобы помочь собраться. Меньше всего на свете ей хотелось, чтобы ее дети пострадали от невозможности их матери обеспечить им безопасность. Ведь...могла ли она?

Из своего забытья словно маленький воробой, встрепенувшись и оправляя желтое платье, вышла Раймонда. По-детски проворно она "подлетела" к матери и сестре.

- Вы представляете, этот отважный рыцарь все таки погиб, - с сожалением и детской непосредственностью она выразила на своем лице всю скорбь этого мира, в доме каждая служанка знала сюжет той книжки, которую читала младшая из дочерей Романо.

Впрочем, настроение ее ощутимо поднялось как раз в тот момент, когда малышка увидела на столике рядом с чайником и чашками высокую этажерку с пирожными. Маленькая ручка протянулась к тому, которое было покрыто шоколадом. Присев на мягкую обивку стула, девочка надкусила терпкое и ароматно пахнущее пирожное. Довольно улыбнулась.

- Вкуусно, - прожевала, прикрыв рот второй ладошкой и смутившись, что говорила с набитым ртом. - Простите меня, матушка. А где Елизаветта? - яркие голубые глаза смотрели на мать и сестру.

Беатриче все еще находилась в какой-то прострации и поэтому не сразу поняла суть вопроса, надеясь, что Джульетта выручит ее и ответит сестре. Леди Вентури спрятала глаза в чашке чая.

Беатриче смотрит пред собой, помешивая ложкой сахар. Кто бы подумал, что мысли в голове могут так роиться. Словно и не мысли вовсе, а надоедливая мошкара, которой покрываются оставленные на несколько дней на солнце фрукты. Мошку притягивает приятный аромат гнили и вязкий, вытекающие на тонкую кожуру сахар...они упиваются этим нектаром. А чем же упивались мысли Беатриче?

Она глядела на Раймонду и внутри нее теплилась надежда на то, что ее девочки, ее дочери, будут счастливы только так, как могут быть счастливы девушки в браке. Беа верила в любовь, но она не доверяла любви той, которую пытаются вложить родители в семью своих детей, решая судьбу за них самих. И тем не менее, став матерью, она прекрасно осознает, что только таков и может быть порядок. Ведь решись, скажем, Елизаветта выйти замуж за конюха...это был бы скандал.

Нет. Супруг для ее старшей дочери должен быть человеком достойным ее и ее титула, который перейдет к нему в руки, не роди леди Вентури сына. Впрочем, она и сама уже сомневалась в собственной способности выносить и родить ребенка. Ведь кончить как мать она не хотела. На белых простынях, перепачканных карминного цвета кровью. С младенцем, чей крик так и не разрезал полуночную тишину. Она не хочет быть убита порождением собственных чресл. Ибо знает каково это - терять мать в юные годы. Она вообще слишком много теряла, эта маленькая Орллевинская ласточка.

Раймонда говорила о погибшем рыцаре, и Беатриче смотрела на свою младшую дочь как на некое чудо, стоящее пред ее глазами. Ее ребенок. Девочка. "Пусть Мать-Создательница дарует тебе вечное счастье, дитя мое. Пускай ты никогда не узнаешь тяжбы лишений и утрат. Пускай на твоем лице светится эта улыбка насколько долго, насколько это возможно. Мать-создательница, прошу тебя, подари ей счастье. Подари ей то счастье, которое не смогла испытать я. Сделай ее жизнь ровной, как степные просторы и гладкой, как шелк. Полюби ее так, словно она плод твоих чресл, а не моих. Аминь."

Джульетта помогла матери и уже в скором времени младшая из Романо покинула комнаты, отправившись наверх в спальню старшей сестры. Наверное, там она будет упрашивать Лизу отдать ей одно из пирожных, так горячо ею любимых. Беатриче улыбнулась этим мыслям. Ее дитя было любителем сладкого - куда уж тут деться.

- Понимаешь, моя милая, - переводя взгляд на дочь она смотрит на нее серьезно. - Политика. Она ставит нас в жестокие рамки трудного и невыносимого выбора. На чьей стороне остаться. Орллее грозит отделение. И, увы, лорды, затеявшие эту большую игру совсем не понимают, что она может не стоить свеч. Я боюсь, что в скором времени мы окажемся отделены от остального государства, и тогда начнутся мятежи, разбои, люди начнут сходить с ума, - перевела дух Беа. - И я не хочу, чтобы ты или твои сестры стали жертвами в чьей-то постыдной и своевольной игре. Я хочу, чтобы вы были как можно дальше от всего этого.

Беатриче прекрасно понимала, что ей одной не выстоять. Но так же она понимала, что ее не замужние старшие дочери могут стать даже мишенью или обузой...как бы цинично это сейчас не звучало. Леди Элшир отставляет чашку и откидывается на спинку кресла.

- Я предпочту тот вариант, при котором вам не будет ничего угрожать. Что же до меня - я не оставлю своих подданных, - серьезно отчеканила Беа.

Беатриче с не скрываемой тревогой во взгляде глядит на то, как меняется выражение лица ее дочери, как она поджимает губы, готовые задрожать. И она благодарит Создательницу за то, что ее Джули наделена не только даром огромного сердца, принимающего в себя всех, но еще и даром держать себя в руках достаточно, чтобы не лить попусту слезы.

Они были одни в этой комнате. В коридоре больше не слышались шаги малышки-Раймонды. Впрочем, девочку уже скоро придется величать не малышкой, а юной леди. Она так быстро росла - так быстро превращалась в девушку. Не пройдет и нескольких лет, как с нее спадет этот пушек детскости. Черты лица ее заострятся, фигура станет менее угловатой, в глазах появится блеск, который Беатриче не раз замечала в глазах старшей дочери.

Девочки растут слишком быстро. Она сжимает пальцы Джульетты. Ее маленькая птичка кажется такой взрослой, но по сути она еще только лишь дитя. Маленький воробушек, которого впервые настигли дождевые капли. И если воробушек может быть уже одиноким путником, без своей стайки, то у Джулс была она, Беатриче, которая должна и обязана оберегать ее от всех напастей, даже ценой собственного комфорта.

- Милая моя, полно так убиваться. Ничего страшного не происходит. Во всяком случае пока не произошло, - Беа высвобождает одну ладонь и накрывает ею щеку Джулс.

Как объяснить ребенку, что не от нее все зависит? Как дать понять, что даже если она и женщина, стоящая у руля тут, в Элшире, то доверия ей не больше, чем к любой другой леди? Да она и сама себе не верит. И только Энрико говорит ей что все возможно, что отделение - это путь к свободе. Что только так можно выжить, что только так можно спасти Орллею. Но верит ли она его сладким речам, обещающим сделать ее герцогиней? Каким образом он собирается претворить все свои слова в действия? А пока так много слов. Так много "если бы" и "кабы", а она устала понимать. Она устала быть в тени и носить этот ужасный траур. Он никогда не будет ее. Так можно ли доверять человеку, который заведомо лжет, говоря о своей любви?

"Небеса, зачем вы так жестоки, почему заставляете меня стоять на распутье, не в силах определиться со стороной. Что будет ждать меня, поддержи я незаконную власть...и что будет ждать, если поддержу. Смогу ли я найти в себе силы не бросить своих людей в беде. Помогите мне. Дайте мне знак, что я делаю все так, как надо..."

Но небеса молчали, кротко храня свои тайны. Беатриче оставалась наедине со своими мольбами и вопросами. никому не нужная, с этими плечами, опущенными, на которых, кажется, все тяготы этого мира, одинокая, как бы не казалась другим - окруженная людьми.

- Я выдам замуж и тебя и сестру как только придет срок и как только подыщу достойный кандидатов. Елизаветта моя первая наследница и именно от выбора ей супруга будет зависеть то, в насколько сильные руки перейдет графство, - Беатриче смотрит в глаза дочке и говорит медленно, неторопливо, и немного тише, чем обыкновенно. - Как я и говорила, у меня есть на примете человек достойный. Но я не хочу торопиться с этим пока что, - что-то останавливало Беатриче.

Но что именно - она поймет только спустя несколько месяцев, сидя в кресле у лорда-регента сэра Генриха четвертого Найтона. А вы верите в шестое чувство? Или же все можно списать только лишь на осторожность и рассудительность графини, творящей, подчас, безрассудные поступки.

- Джули, моя милая девочка, - Беа гладила щеки дочери, потом положила руки на ее плечи, немного сжала. - Я не так сильна как тебе кажется. И ответы у меня есть не на все вопросы. Понимаешь? - графиня Элшир сводит брови на переносице, думая о том, что будет дальше. - Пока что Орллея это один сплошной праздник. И никто не говорит, что все начнется именно сейчас. Орллея празднует, возможно, свою гибель.

Она отнимает руки от дочки и встает с кресла, поправляя теплую шаль, которой были покрыты туго затянутые в рукава платья, плечи. Беатриче идет медленно, плотный атлас ее платья покачивается при ходьбе, переливается в бликах свечей, застывших в канделябре на столе.

- Ты не должна думать о том, на чьей стороне будем мы. Ты должна быть верна своему дому и своей семье. А все остальное решу я, как глава этого дома, - Беатриче строго смотрит на дочь, поворачиваясь к ней лицом. - Надеюсь, что ты понимаешь меня, дитя мое. - Леди Вентури в последнюю очередь хочет, чтобы ее ребенок испытывал чувство неустойчивости и потерянности.

Граф, ее отец, учил Беатриче во что бы то ни стало быть верной во-первых своему дому, своей семье, а уже во-вторых - короне. Она должна чтить память предков и должна вкладывать это в собственных детей. Ведь они - ее продолжение. Они - те, кто будут нести фамилию Вентури еще Долгие годы. Вопрос в том, гордо ли подняв голову и смеясь над проблемами, или же опустив ее низ и стесняясь смотреть в глаза людям.

- Уже слишком поздно. Мне думается, что тебе не помешает лечь спать. Был тяжелый вечер, - Беатриче протянула руки к дочери, ожидая, пока та подойдет достаточно близко, чтобы взяться за них. - Я не хочу, чтобы ты думала о плохом. А еще прошу молчать об этом разговоре и хранить его в тайне. Я ведь могу тебе доверять, моя птичка?

Добрые, но уставшие глаза матери смотрели на своё чадо. Беатриче чувствовала боль в груди. Это болело сердце и душа за ее ребенка, так скоро выброшенного в большой мир. Не пройдет и года, как Джульетта станет совсем взрослой...она покинет родные пенаты и отправится в путешествие, где сможет познать себя, понять, насколько велик предел ее собственной силы. Или предела этого и вовсе нет. Самая сильная из ее детей. Стойкая. Джульетта напоминала ей своих мать и отца, она вобрала от них самое лучшее.