Она никогда не застирывала такое количество крови на платье.

Буду девушкой. она стирала собственное платье, когда перемазывала его грязью и травою, когда размазывала по нему кровь от ссадин на руках и коленях, что появлялась когда девочкой она падала с лошади и гонялась за братьями в саду.  Бывали и другие деликатные моменты, но чтобы так..
В графский покоя не было спокойствия и Борромео лихорадило еще сильнее с приближением ночи.
Сейчас они должны были  бы продолжать праздновать, наслаждаясь иллюминацией в саду и колольным перезвоном, долетевшим до них эхом от Орвиетто, должны были пить сладкое вино и нарезать медовые и яблочные пироги чтобы жизнь молодых была слаже, а затем в сопровождении самых близких, при свидетелях Лукреция Борромео должна была быть препровождена в богато обставленную по случаю спальню и там стать супругой Энрико Грациани..
Но мед горчил на губах, все платье у подола было забрызгано кровью - чужой, но не своей - и Контессину трясло все то время, что она пыталась сменить одежду. Но тщетно и в конечном счете, не проведя в своих комнатах и получаса, графиня Борромео отправилась скитаться по замку, раздавая указания и помогать пострадавшим в каком-то странном ступоре, не замечая ни крови на своем платье, ни ее солоноватого и постепенного горчившего запаха в воздухе.
Раненые были перенесены в гостевые покои, стража и те из мужчин, что не пострадали в стонянии были держать оружие, занимались пойманными с поличным заговорщиками, а кто не нашел себе применения и был цел, тот поспешил скрыться за запертыми дверями спален, посылая слуг за лошадьми в столицу графства чтобы поскорее бежать с этой кровавой свадьбы.
Наконец, в прачечной, куда хаотично сносили испорченное белье, одежду и пропитанные чужой кровью платы и тряпки, вдова Барди рассмотрела, наконец, в каком виде она бродила по собственному дому и ужаснулась. Она не выпускала дочь с того момента как нашла ее рядом с Хайгарденами и раненой Лукрецией Грациани, и видимо кровь с испорченного подвенечного платья пропитала и ее юбки. А может быть и нет, но зрелище одинаково было пугающим и отталкивающим.
Теперь же дочь , опоенная вином с успокаивающим сбором и под неустанны присмотром двух вооруженных "бравос" ее старшего брата, забылась сном в своей спальне. Ее Тонио и его сестра не пострадали, но матери не удалось прижать их к своей груди надолго и теперь собираясь к ним снова, Контессина осознала, что могла напугать несчастного мальчика и Гарцию еще больше. Карие глаза, расширившиеся от ужаса и срывающееся "мама!" еще звенели в ушах хором из трех голосов, а сердце снова защемило..

Держа в руках платок, который Контессина нервно сминала, южанка быстрым шагом, выдававшим нервозность, которая все еще выражалась в быстроте и резкости движений, прошла по коридору и  аккуратно постучалась в дверь комнаты, которые были отведены для раненой герцогини и когда служанка открыла их, облаченная в черное фигура скользнула внутрь. Руки мадонны пахли розами, но даже они не моли забить отвратительного смрада смерти, все еще окутавшим замок и усилившегося с наступлением ночь, и витавшим над постелью пострадавшей.
- Как герцогиня? - шепотом строго переспросила женщина, но крик боли и стоны, последовавшие за ними, стаи более четким ответом, чем любое мнение лекаря и тот, оказавшись подле графини, только возвел очи к небу.
- Ясно,- пожимая губы, Контессина еще крепче смяла платок, но тут же напомнила себе, что заботы о пострадавших в ее доме лежали теперь на ее плечах. О гневе, ярости и страхе еще будет время подумать и сделав несколько шагов к постели, госпожа Барди в нерешительности остановилась у кровати, с полными сострадания глазами смотря лежавшую на кровати беременную женщину.

Словно рука любимой, коснувшаяся щеки, прощаясь, закат скользит по замшелым камням замка Борромео. Тот грустно вздыхает шорохами и затихает. Но кое-где в постелях все равно ворочаются люди. Кто-то молится, чувствуя твердость пола коленями. Кто-то тихонько плачет…

Элен кивает на вопрос дочери – да, Андрес всё узнает. Плащи гонцов уже раздувает ветер, а копыта быстрых жеребцов рыхлят землю. Скоро, скоро послание настигнет орллевинского лорда! Весть о том, что новый союз с домом Барди подписан кровью, что герцог уязвим даже среди своих, и что несогласные уже начали действовать. Тяжелый взгляд ложится на рыцаря:

- Нет, их цель не просто кольнуть Андреса и развести панику. Это ростки смуты, и они взойдут. – пророческие слова произнесены шепотом, но от того не менее страшны. Ошеломленные, напуганные гости уже начали разъезжаться. Каждый, даже тот, кто до сей поры отмахивался - «всё обойдется», «нас это не затронет», сейчас задумается о цене отделения. Дайте немного времени, и слухи, как пожар, расползутся по землям солнечных графств. Они уже потеряли сторонников – тех, что убиты. Но потеряют ещё…

- Я думаю, бунтовщики, хоть они и из простых, не были наёмниками. Они убивали не из-за денег. За них был лишь эффект неожиданности - наша неосведомленность, они знали, что не избегут наказания… А мертвым и пленённым золото ни к чему. Нет, - ещё раз повторяет миледи:

- Эти люди воевали за идею. И их немало. -  леденящие душу, издевательские крики: «за независимую Орллею!» до сих пор звенят в ушах. Второй ладонью графиня накрывает руку мадонны. У подруг ещё не было возможности поговорить. Утешить друг друга. Обе делали всё ради спасения их семей. Но ведь они с леди Барди теперь тоже семья - удар по одной рикошетом задевает другую:

- Контессина, виновные будут наказаны… Я прошу тебя назначить ответственного за расследование. Пусть докладывает всё, что удастся узнать. И пусть опросит тех слуг, что не участвовали в заговоре. Они тоже могли что-то слышать, видеть, но на тот момент не знать, чем всё обернется. – пальцы сжимаются крепче, но затем графиня поднимается с краешка постели, подходит к окну. Вокруг – беспросветная мгла ночи, и лишь одна крохотная, зимняя звезда мерцает где-то вдали. Кажется, точно такая же загорается и в темных глазах лорда Кастеллани.

- Объявить о смерти герцогини? – брови хмурятся, мимически перекликаясь с напряженными уголками губ. Мысль, что придется расстаться с ещё одной дочерью, кажется немыслимой. Но… лишь на первый взгляд. Мать молча внимает доводам мужчины. И то ли их лаконичность, то ли звук уверенного, низкого голоса заставляет задумается об идее серьезнее. 

- Но тогда необходимо свидетельство медикуса – такого, что не проболтается, нужна хотя бы видимость похорон, всеобщий траур. В конце-концов, служба в главном храме Авелли по погибшим. Сегодня герцогство потеряло много достойных людей. Священнослужитель будет обязан объявить имя и орллевинской девы - Лукреции. Я понимаю, что это может защитить мою дочь, но это обман величиной со всю Орллею...

Отредактировано Helen Higarden (2016-05-22 16:47:23)

Впрочем, она могла бы молчать дальше - Элен говорила за нее и с каждым словом графиня чувствовала себя в родных стенах невероятно неловко - и это чувство только разжигало ненависть к заговорщикам среди ее слуг и к тем, кто подбил их на этом. Ладони женщины непроизвольно сжижались в кулаки, но южанка заставила себя взять себя в руки, унимая боль предательства и раздражение. Сейчас действительно нужно было думать совершенно о другом..

- Мы можем объявить, - и Контессина кивнула в сторону лежавшей на кровати Лукреции, - с Вашего разрешения, конечно же, что Ваши раны были так страшны и что пострадал .. ребенок..
Взвесив все "за" и "против" того, что графиня собиралась сказать дальше, она всё-таки собралась с духом и продолжила. Терять ей более было нечего, а потому кто мог бы сомневаться в ее лояльности, говори вдова правду? Сейчас все полы замка были, так или иначе, заляпаны запекшейся кровью, ее запах поднимался и просачивался сквозь малейшие щели и было ли еще место сантиментам в этом богом проклятом месте? Госпожа Барди могла бы и дальше продолжить молчать или лебезить, отдавая власть над принятием решений в руки Элен и ее дочери, или же господина Кастеллани, но раз уж часть ответственности за случившееся уже  лежала на мадонне, то следовало внести и свою лепту в решение общего вопроса.
Обида и злость, бремя стыда и тяжесть скорби по погибшим и раненым давали ей теперь невероятную волю и отбросив ложную скромность, мадонна Барди высказала свое предложение.
- Объявите, точнее, пустите слух, что рана окончилась выкидышем. Зрелище малоприятное, как и раскроенный живот, а потому по велению герцога, его жена и ребенок будут похоронены тайно и без свидетелей, кроме тех людей, присутствие которых предписано банальными правилам приличия. Все. Все желающие выразить свою скорбь смогут принести цветы в церковь и поклониться ее надгробию в крипте. Люди любят смотреть на красивые трупы, но никак не на жертв подобной резни. Не думаю, что особо рьяные из выживших здесь сегодня захотят спорить на счет характера Вашей раны, моя герцогиня. А в это время Вы отправитесь в монастырь, где Вы будете в безопасности маленького закрытого общества. И ,если позволите, то я могу предложить такое место..
И за сим графиня вопросительно оглядела всех собравшихся в спальне, ожидая разрешения продолжать.
Эта мысль пришла Контессине на ум спонтанно и хотя причин доверять сейчас кому-то из дома Барди или Борромео было бы опасно и опрометчиво на фоне случившегося, пока не найдены были все ответы  и это госпожа графиня прекрасно понимала. Но перед лицом дорогой Элен вдова чувствовала себя уверенней - подруга по крайне мере выслушает ее и будет судить не предвзято как надеялась женщина. Она же сама была в том зале и видела что вдовствующая графиня что не рассталась с жизнью, и как потом держала в объятьях свою дочь в приступе неподдельного страха.
Доверие этих людей, как и желание спасти их, незаметно лишили госпожу Барди сковавшего ее ранее страха, делая ее вновь прежней.

Резкий поворот головы, настороженный, сосредоточенный взгляд:

- Хельман в Хайбрее? Я не знала. – после того, как Орллея заявила о своих притязаниях на независимость, поддерживать связь со столицей стало куда труднее. Приятельницы, отвечающие на письма в память о старой дружбе, были сдержанны. Не сообщали ничего важного. Дара… Граф провалился, как сквозь землю. Первое время Элен ждала весточки от Стоуна каждый день, с нетерпением пробегая свитки, доставленные слугой, но теперь…. Теперь она почти смирилась. Дара не решился на связь с женой мятежника. Его можно понять.

- Да, если Генрих призвал епископа, писать ему в сто крат опаснее. Хотя он мог бы подсказать самое защищенное место. К слову, возможно, известно, какие поручения отданы Хельману? – даже слухи могут быть им полезны. Что именно её брат делает для регента.

На раздраженное замечание мадонны, что они потеряют время, графиня не реагирует. Спешка – враг правильных решений. А им нужно было именно правильное. Большего времени им будет стоить, если придется вызволять Лукрецию из рук тех, в чьих стремлениях они не уверены. Однако, Контессина говорит, что настоятельница не желает ничего слышать о политике – это хорошо. Ещё лучше, что монастырь находится на землях Элвершира. Ими правит лорд Данкворт, женатый на леди Селинде. А она тётка Андреса, - вряд ли ударит в спину.

- Видимо, настоятельница - мудрая женщина. Это находка для нас, Контессина. Но согласится ли она сохранить тайну, зная, на какой обман мы идем? Не захочет ли вникнуть в подробности? – вопросы тихи. Лучше варианта всё равно нет, как и повода засомневаться в уме леди Барди. Графиня готова согласиться. Привлекая мадонну в союзники, мать отвечает и Лукреции:

- О детях не беспокойся. Мы все вместе присмотрим за ними.

Разговор – вдруг! – прерывает стук в дверь. Женщина обмирает – кто посмел тревожить их в такой час? Тем более, открывать дверь, не дожидаясь доклада стражи. Элен чувствует рядом напрягшего Кастеллани, однако, ночной визитер – не предатель, желающий закончить начатое. Всего лишь лекарь. Отчаянно сонный, уставший от трудов дня – нынче ему пришлось работать за десятерых, но всё же верный долгу. Каждые три часа проверять состояние больной и менять окровавленную повязку:

- Миледи, - поклон дамам, - Лорд, прошу прощение за вторжение. Но Её Светлости вредно переутомляться. Она чудом осталась жива. – медикус делает акцент на слове «чудом»,

- Единственное, что нужно ей сейчас – это сон. Вы позволите? – врач ждет приказов своей госпожи, но затем с деликатной ловкостью расчищает путь к кровати больной. Он прикладывает сухую ладонь ко лбу беременной девушки, прощупывает пульс:

- Обещаю, это не займет много времени. - с собой мужчина принес свежие бинты и скляночку вонючей, зеленовато-бурой мази. Когда без лишних церемоний, лекарь обнажает растерзанное плечо Лукреции, мать невольно вздрагивает:

- Скажите… - Элен говорит почтительно, полагаясь на авторитет ученого мужа, несущего службу дому Барди:

- Как она? Герцогиня сможет покинуть покои в ближайшее время? Она в состоянии перенести дорогу? – действительно, какой прок в их спорах, если одним коротким словом «нет» медикус может перечеркнуть все их планы. Ведь если рана откроется в пути, если пойдут осложнения... Мужчина хмурит брови, так, что на лбу прорезается глубокая морщинка - знак неудовольствия и полного внимания, и, подумав, спрашивает:

- Могу я узнать, насколько долгой предполагается дорога?

Отредактировано Helen Higarden (2016-06-09 15:30:37)

- Сестра Аннунциата? Глубоко в этом сомневаюсь, моя дорогая, - поджимая губ после недолгой паузы добавила графиня Борромео.
- Поверьте, эта женщина не желает ничего знать из того, что не касается веры. Вопрос же о том, что беременная аристократка, дочь графа Лореншира и супруга новопровозглашенного герцога Орллеи делает в ее обители и при этом официально поминается во всех церквях и монастырях как невинноубиенная вместе с не рождённым ребенком, конечно, вызовет ее интерес, но не тот нездоровый интерес, который грозит сплетнями. Я смогу описать Вашу ситуацию так, чтобы не рассеять тайны, но сообщить матери-настоятельнице достаточно, чтобы она не отказа Вам от крова. Тем более, что она не откажет Барди, - многозначительно добавила Контессина.
Насколько сестра Аннунциата не отказала бы Барди Контессина предпочла пока умолчать. Образованная, умная, но непомерно гордая дева, Клаудия Барди провела юность весьма бурно - но не в благословенной Орллее, а за ее пределами, на севере королевства. История была не в меру скандальная, но в конечном счете семейство помогло девушке избежать позора. Впрочем, об этом само семейство не особо любимо распространяться, но, пожалуй, последующие два,  а то и три поколения хорошо знали, что любая просьба, исходившая из лона клана Барди, будет встречена настоятельницей монастыря святой Беаты как само собой разумеющиеся и при этом без лишних вопросов. Так что уповая на то, что одного вида Джованни, ее письма и общего настроения будет достаточно чтобы сестра Аннунциата держала язык за зубами - как и ее послушницы и сестры по вере.
- Я даю слово, что Ваша дочь там будет как за каменной стеной или на дне моря, моя дорогая Элен, - с подчеркнутым спокойствием в голосе произнесла мадонна, внимательно смотря в глаза подруге и чуть сжав ее руку.

Вошедший лекарь же вступил в беседу со всеми, прерывая обсуждения дальнейшей участи герцогини и сменяя его обменом новостями о ее состоянии. Путь предстоял не такой уж  дальний, но следовало прибегнуть ко всем мерам предосторожности, которые не  привести к настоящей смерти. Так что оставив медицину знатокам, мадонна умолкла и лишь окрепший, но с нотками упрямства и страха голос вернул ее обратно в обсуждение. Лукреция Грациани сверкнула на нее своими знаменитыми выразительными глазами и лихорадочный блеск их не терпел возражения. Но все графиня несколько удивилась ее просьбе и мягко опустилась на постель. О, дитя просило слишком о многом, но она не могла подвести ил расстроить ее слишком сильно сейчас.
- Моя герцогиня, не переживайте обо мне или моих детях. Все будет хорошо, мы под защитой моей семьи, народа Борромео и Ваших молитв, - тепло улыбнулась ей Контессина, стараясь отогнать от себя мысль о том, что недавние убийцы вполне могли принадлежать к народу Борромео и от этой мысли внутри у нее все холодело.
- Но как только все уляжется, мы обязательно на врем покинем замок чтобы Вас успокоить.  конечно же отправится в надежное место, моя дорогая. Чтобы молиться о Вас и Вашем ребенке..

Тем временем за ее спиною Кастеллани и лекарь обсуждали перспективы поездки и вдова Барди мысленно отметила для себя, что четыре дня были слишком долгим сроком для нее для того чтобы проделать его даже в самой широкой и удобной карете. Повозка с сеном была бы ой как удобнее, да кто домчит на ней так скоро до священной обители - да еще и с герцогиней в стогу? Ей огу, от страха и нервов в голову порой действительно лезли совершенно дикие мысли и улыбку от них южанка поспешила скрыть, сжав губы.

Леонардо пытался сосредоточиться на всем сразу. Многолетняя привычка запоминать все, что происходит вокруг, чтобы потом иметь возможность все лишний раз обдумать, заставляла его ловить каждое слово, произнесенное дамами. Но состояние Лукреции - на самом деле только это сейчас было по-настоящему важно для него, и нужно было подавить в себе всякое волнение, ведь от беспокойства один шаг до неосторожности.

Уверенность, с которой говорила графиня, могла иметь только одну причину - у нее есть повод думать, что Лукреция будет и в самом деле как за каменной стеной. И раскрывать эту причину леди Борромео, очевидно, не считала нужным.

- На самом деле, дней шесть, милорд, обратный путь до Авелли, - рыцарь оценил осторожность леди Хайгарден в присутствии лишнего человека и постарался погрузиться в разговор о насущном, лишь бы только лекарь не думал больше ни о чем, кроме своего дела. Глядя, как Лукреция морщится от прикосновений медикуса, Лео почувствовал, как кончики пальцев, буквально, холодеют от невозможности что-либо сделать.
Нужно выехать как можно скорее. Покинуть  замок - риск, остаться - едва ли меньший, но лишние глаза и уши вокруг уж точно не дадут Лео шансов облегчить госпоже ее страдания.

- И вот ещё… Утром зайдите ко мне побеседовать.

Утром! Только утром... Будь его воля, Леонардо покинул бы эти стены прямо сейчас. Он снова посмотрел на Лукрецию. Приходилось признать, что ей нужно отдохнуть хотя бы немного, в самом начале пути он не сможет поддержать ее - сам еще слишком слаб.

- Конечно, - вынужденно согласился рыцарь, хотя, откровенно говоря, он далеко не первый раз видел беременную женщину - наставница не раз пользовала девушек в положении, не забывая и ему рассказывать, что к чему. Тогда Лео казалось, что подобные знания ему вряд ли пригодятся - сложно было представить, что на поле боя ему придется врачевать беременную женщину. Но человек предполагает, а жизнь располагает, и сейчас Леонардо мысленно поблагодарил старую ведьму, что та заставляла его слушать и запоминать.

Воспользовавшись тем, что лекарь говорит с графиней, Лео открыл первый пузырек.  Едва почувствовав терпкий горький запах, рыцарь с удовлетворением закупорил сосуд. Тысячелистник и спорыш - уже неплохо, хотя в снадобье явно не было той коры, что по весне собирали в Кастелли, но медикус вряд ли мог знать о таком средстве. Аромат второй жидкости был, напротив, едва различим - тонкий и хрупкий, как лепестки гвоздики, что послужила основой для лекарства.

- Леди Борромео, - Леонардо улучил момент и обратился к ней тихо, чтобы лекарь не услышал вопроса, - могу ли я попросить Вас? Лукреции очень бы пригодились апельсины. Понимаю, что в январе это не самая тривиальная просьба, но... будут даже лучше не сами плоды, а корки. Засахаренные, сушеные - любые. Я бы озаботился этим сам, но боюсь, что телохранитель покойной для всех дамы, разыскивающий в замке средства от кровотечения, привлечет лишнее внимание. Медикус дал мне хорошие снадобья, но если получится раздобыть апельсины, было бы много спокойнее... к тому же, такой отвар гораздо приятнее, чем горькие микстуры.

Отредактировано Leonardo Kastellany (2016-06-21 18:46:42)