Не появляться в королевском замке более суток было идеей неудачной, но вполне в духе Томаса. С его возвращения в столицу, после череды советов и переговоров, Томас позволил себе расслабиться. Все-таки политика изрядно выматывала, к чему наследник Уортшира не привык, и какой-то выплеск Девантри был необходим. И то, как удачно виконту попалась одна знакомая графиня на улицах столицы, было едва ли не знаком свыше. С ней не нужно было быть тем Томасом, которого последнее время видели собравшиеся по важным делам лорды Хайбрейя и Гасконии, не нужно было изображать скуку и можно было поделиться многим, о чем в стенах замка можно было помалкивать. И ведь не зря! Отец бы гордился Томасом, если б не знал, каким путем его сын добивается положительных результатов.
   Девантри вернулся в замок уже с наступлением темноты, как раз к ужину. В планах было лишь приятное: освежиться, набить измотанное тело горячими яствами и теплым вином, а потом провести вечер за милой беседой с какой-нибудь прелестницей. Не более — хватит того, что он уже предал доверие одной девушки. Эта мысль, пожалуй, портила все. И когда она приходила, настроение Тома быстро менялось. Чтобы прогнать ее, нужно было отвлечься, а потом вино все исправит.
   — Ваша Милость, Его Сиятельство лорд-канцлер желает видеть вас. — Привратник, что стоял у входа в башню, отведенную под нужды графа Девантри и его семьи, отчеканил эти слова, едва Томас возник перед ним. Было видно, как он старается быть беспристрастным, но виконт слишком хорошо знал: если в слова пытаются вложить как можно меньше эмоций, на самом деле их много. Или одна, но весьма сильная.
   — И когда он вернулся? — Совладав с собой за пару ударов сердца, что сначала, казалось, остановилось, поинтересовался виконт. Не верить в то, что отец способен прибыть ко двору так скоро, он оставил регенту. Девантри на мгновение пожалел, что отсутствовал, когда отец явился к Генриху (он был уверен, что встреча уже состоялась), но потом Том пожалел еще раз...
   — Сегодня утром, виконт.
   Блестяще. Полдня отец в городе, полдня самого Тома нет в замке, полдня в лорде-канцлере что-то кипит. И сейчас ему придется узнать всю силу накопившихся... претензий? Это будет тяжелый разговор. От таких Том успел отвыкнуть за последние месяцы.
   Поднявшись прямиком к его кабинет, Девантри-младший с минуту постоял в тишине, подбирая подходящее к такому случаю поведение из своей коллекции, а потом радостно, восторженно появился перед отцом.
   — Отец! Рад видеть. Не думал, что ты так скоро соберешься... Как дорога? — Сын понадеялся, что последняя не пролегала через ту злополучную деревеньку, где Том едва не попрощался с жизнью. Этот «подвиг», однако, и мог быть причиной этих посеревших глаз, которые на виконта перевел граф Уортшир. — А я тут.. по делам уходил.
   Томас уселся напротив канцлера и растянул дублет. То ли камин топили с неистовым усердием, то ли Девантри уже накрыло жаром.

Отредактировано Thomas Devantri (2016-05-17 09:53:04)

   Томас лишком хорошо знал отца, чтобы удивиться его словам. Естественно, он не воспринял всерьез то, что сказал его сын. Как можно ждать от Томаса чего-то серьезного, делового, важного для дела семейного и уж тем более королевского? Эдвард либо не знал его, ибо в силу совершенно иного характера не мог понять, что дела можно хорошо совмещать с удовольствием. Пусть. Когда собственный отец считает, что ты ни на что не способен, так считают и те, кто еще хуже знает тебя. Едва ли Томас отдавал себе отчет в том, какую пользу это всеобщее заблуждение может принести, но что-то ему подсказывало, что в будущем он непременно выиграет. Тогда, когда он перестанет быть повесой и бабником в глазах общества, когда в нем признают настоящего, хоть и весьма своеобразного Девантри. Впрочем, Том вовсе не горел надеждой приблизить это время, ему и так уютно жилось под крылышком своего сурового отца, который грозился при каждом разговоре разорвать сына в клочья, но еще быстрее тех, кто захочет сделать это прежде. Томас чувствовал себя под некой защитой. Быть может несколько необъяснимой, больной, но... за все нужно платить. Хотя бы своими нервами.
   На очередной упрек Том только откинулся на спинку и закатив глаза, отвел их на гобелен, висящий на каменной стене напротив. Изображенная на ней битва — виконт, правда, не мог уже вспомнить, какая — оказалась куда интересней, чем обращенный на него праведный гнев лорда-канцлера. Пожалуй, такое мог позволить себе только Томас. Как можно оставить слова великого и ужасного Эдварда Девантри без должного внимания? Наглядно игнорировать его недовольство, спокойно (но весьма ярко) ставить под сомнение важность его слов... Это бесило отца. Раньше так точно, но к этому дню он, кажется, привык к такому поведению своего наследника. Или просто знал то, что в любом случае Томас слушает его, а иногда даже наматывает его слова на ус.
   — И что, мне уже можно отвечать? — Том весьма наигранно переключил свое внимание с гобелена на свои пальцы, отдавшись размышлением о том, когда нужно привести ногти в порядок. — Мне же запрещено юлить и выкручиваться. Особенно это бессмысленно, когда я не имею понятия в чем.
   Легкая, несколько раздражающая улыбка появилась на лице виконта и он наконец перевел взгляд на отца. Больше ради того, чтобы попробовать отгадать причину, по которой на него посыпались такие обвинения. И правда, чтобы выйти сухим, нужно как минимум знать из чего. Вариантов у Томаса было масса, и он очень надеялся на то, что ни об одном из них отец не знал. Но любопытство, разогретое перспективным скандалом, не давало Тому уйти от проблемы с меньшими потерями.
   — Чтобы я не сделал отец, в последнюю очередь это было целью навредить тебе. — Он был искренен. Никогда Девантри не считал своего отца врагом себе, никогда не пытался выставить его дураком в глазах света, а если так и получалось... это было побочным эффектом. — Давай ты лучше сразу скажешь своему недалекому сыну, что он такого успел натворить за эти пол месяца, а я постараюсь честно ответить? — В тон отцу, к сухому и деловому разговору перешел и Томас. Хотя глаза его загорелись огнем, в то время как отцовские светились холодной сталью.

— Господь всемогущий, я понятия не имею, о чем ты говоришь! — Виконт нахмурился, остро реагируя на ответ отца, да еще в таком тоне. Если сам Томас позволял себе играть и передразнивать других, то к себе такого отношения не терпел. Тем более от отца. Пусть тот чеканит каждое слово как железо, пусть смотрит на него осуждающим взглядом, пусть говорит все, что душе угодно, но не так! Он не в праве дурачиться.
Том нахмурился и заметно помрачнел, выслушивая излияния отца и с некой настороженностью поглядывая на то, как на столе появилось вино. После упоминания успокаивающего настоя, виконт заподозрил неладное. Впрочем, судя по тому, как с ним говорил лорд-канцлер, это вполне можно было списать на юмор... а юмор у батюшки был специфичный и опасный.
Эдвард Девантри, иногда к сожалению Томаса, обладал многими возможностями, чтобы контролировать своего сына, находясь от него в сотнях миль. Но видит бог, в этот раз он ошибался. За последние две недели виконт не много: промчался как птица к Хайбрейю (да, чуть не погибнув в глухой деревушке, но жив же!), присутствовал на совете, где не сказал более, чем того требовалось, разделил постель с графиней прошлой ночь. Что-то из этого заслуживает того нагоняя, который решил развести на ночь глядя отец?
— Мне нечего тебе рассказать. Все так, как обычно. Пью и лезу девкам под юбки. — Уже не совсем так, но Том завелся. Процедил эти слова через зубы и фыркнул. — С каких пор это вредит тебе? Десять лет я занимаюсь этим... А, это профилактитика такая? Просто так, вместо «дорогой сын, здравствуй, как ты тут без меня?». Мог бы предупредить.— Очень наигранно вздохнув с облегчением, Томас встал, преодолел небольшое расстояние, разделяющее его с отцом и взял со стола бутылку. На зло — Том готов был использовать каждую мелочь, что могла взбесить отца — он глотнул прямо из горла и поморщился. — Понятия не имею, что ты хочешь от меня. Я тебе не... — Виконт с грохотом поставил на стол бутылку, одновременно произнося имя, которое даже в этих стенах не следовало бы озвучивать, — ... Генрих, чтоб водить меня за нос. Хочешь, чтоб я слушал твои ценные советы? Так скажи прямо, что такого я сделал?
Он опять нахмурился, застыв напротив отца. Постепенно до Тома начал доходить основной смысл сказанного, а не отдельные слова. Он вздохнул, отвернулся и отошел к камину.

   Том подошел к камину и лицо его обдало жаром. Едва ли в этом были виноваты мирно тлеющие поленья. То пойло, которым он без спросу отца угостился, дало о себе знать. Несколько непривычный вкус и адское пекло, что расползалось по его внутренностям, теперь навязывали мысль, что виконт выпил что-то... не то. Отец это только подтвердил своими словами.
   Девантри не перебивал, слушал впервые за этот вечер своего родителя очень внимательно, пока тот описывал все последствия  этого импульсивного поступка. Боялся ли Том? Было глупо не бояться, когда ты не по наслышке знаешь, какое отношение имеет твоя семья к ядам. Все, что говорят о них люди — сказки, на самом деле реальность куда безумнее и прозаичней. Они издавна принимают яды, чтобы организм смог им сопротивляться, но дозы эти смешны, хотя и приносят некое преимущество над другими людьми. Отец был прав: против некоторых смесей все эти меры бесполезны, быть может они лишь оттянут бесславный конец его сына, но избавить от участи сгнить изнутри — едва ли. Да и все зависит от того, что было в этой бутылке. Том облизал губы в попытках поймать остатки отравы, но кроме привкуса рябины так ничего и не обнаружил.
   — Ты блефуешь. Или... — Виконт обернулся к отцу, который уже стоял рядом, как-то вызывающе спокойно покачивая кубок в руке и смотря на своего наследника с усмешкой. — Врешь. Что там: настойка для глубокого сна или яд? Если последнее, то все эти годы ты отлично играл заботливого отца. Все эти попытки вразумить меня, обеспечить блестящее будущее, даже твои слова сегодня... Разве можно так просто говорить сыну, чьи первые шаги ты нежно хранишь в памяти, что к исходу ночи он станет окоченевшим трупом? — Девантри усмехнулся, но на лице его отчетливо читалось напряжение. Все это было лишь словами, последними попытками выкрутиться из очередного серьезного разговора, в котором его обвиняли во всех грехах. Нет, Том прекрасно понимал, что отец не блефует — на дне его кубка яд. Возможно самый беспощадный, что хранится в столице Хельма. И не это ли толкнуло его сына на второй отчаянный шаг? Томас забрал кубок и с вызовом глядя в глаза отцу залил в себя его остатки. «Так-то лучше» — не глотая последние капли, виконт приложил все свои знания ядов к тому, чтоб определить состав этого пойла. Но было бы лучше, если бы он поторопился. Последние слова отца вынудили его поперхнуться, и красная капля потекла из уголка губ.
   — Какой им... еще бастард? — Благоразумно опустив уточняющее «именно», Том прокашлялся и побледнел. Последнее можно было списать на действие яда, но причиной в самом деле была эта новость. Так вот зачем был затеян этот разговор. Томас вернул отцу его изысканный и устрашающий кубок и моргнул. В глазах потемнело. Это тоже можно списать на действие отравы, но... скорее всего Томас уже понимал, о каком именно бастарде может идти речь. Мысли бежали вперед него самого.
   Знал ли отец о том, что по Уортширу бегают его внуки? Это вполне во власти Девантри. Но то дети простых девок, польстившихся на молодого виконта, что не вызвали бы интереса графа. Впрочем, сам Том никогда не был уверен в их наличии. А тут... устроить выкидыш? Значит, ребенок еще не рожден. Значит, что это дело последних месяцев. И в любое другое время Томас бы сломал голову, вычисляя кто из придворных дам мог понести от него, да только сейчас круг этот был до стыдного (по меркам Тома) узок. Сводился к трем дамам, и то... у двух бы был бы очень заметен округлившийся живот, а эта новость свежая, с пылу, с жару.
   — С чего ты взял, что он мой? — Ступив на привычную дорожку выкручивания, спросил виконт и поднял глаза на лорда-канцлера. Голос у него был непривычно серьезен. В конце-концов, это был первый разговор с отцом на столь щепетильную тему даже несмотря на тот образ жизни, который вел Девантри-младший. Проблема с ядом для него растворилась как соль в горячем супе. Если отец не знал, на что способен его сын и как яды действуют на его непутевое дитяко, то это его огромный просчет. Но это уже вопрос завтрашнего утра, а сейчас есть вещи по-страшнее.

   Каким было прекрасным настроение Томаса по утру, таким отвратительным оно было сейчас. Не потому, что виконт весь день провел в компании красивой и умной женщины (коих на весь Хайбрей было в таком удачном наборе мало), а потом оказался в кабинете отца, отличающимся скверным и дотошным характером, с особым садизмом измывающимся над Томасом своими шуточками и угрозами, нет... Все с ног на голову перевернула одна единственная новость. И Том не знал, с какой стороны подступиться к ней, чтобы и в этот раз выйти из воды сухим. Он был растерян. И это отчетливо читалось на его лице которое утратило всякую маску. Ни усмешек, ни дерзости, ни того вызова, с которым виконт всегда смотрел на своего отца. Видимо, Эдвард наконец добился своего и мог ликовать. Хотя это он и делал: Томас не смотрел на отца, изучая огонь в камине стеклянными глазами, но прекрасно слышал все эти претящие ему издевательские интонации.
   — Это еще доказать надо. — Можно это сделать, вбить ложь в чью угодно голову, только самого себя не обманешь. — О, ну скажи, что ты опять издеваешься! Мне уже осточертели эти твои поучительные шуточки. С чего ты взял, что она беремена? Или ты в лекаря заделался? — Хотя... уж где-где, а в родовом замке Девантри у графа были и глаза, и уши в сотни раз более чуткие, чем в королевском замке.
   Девантри фыкнул, манерно сошел с дорогого атлантийского ковра и вернулся в кресло. В другой раз он бы непременно нашел, что ответить на это замечание, но сейчас это казалось такой же мелочью, как принятый на грудь яд. Томас опустил на руку голову и вонзил пальцы в растрепанные волосы. То, что нарочито громко сейчас вещал отец, приносило ему, казалось головную боль. На каждое второе слово Томас фыркал так же, как его конь в зимнюю пору, сопротивляясь приказам хозяина просто из ослиного упрямства. Но вскоре речь отца нашла новое русло, доселе Тому незнакомое. Виконт перевел взгляд, полный сомнения, который бывает у людей случайно заговорившим с умалишенным.
   — О нет-нет-нет! — Протянул Том, стараясь перекричать отца. — Не нужно приписывать мне лишних грешков! Я не хочу быть таким как ты — ДА! Но чтобы тягаться с Вашем Сиятельством в самоуверенности, это не ко мне! — Он злобно, с ненавистью фыркнул. — Я не такой как ты, понятно?! И никогда не буду таким! И я не хочу сидеть в твоем драном кресле! И не хочу иметь таки отношения с детьми, коими ты радовал нас! Тебя в последнюю очередь заботили твои дети: ты отдал Белль Ретелю даже не поговорив с ней, спихнув все на меня. Ты так же разменяешь младших в угоду своим интригам, ты даже глазом не моргнул, когда я выпил этот проклятый яд! Тебе плевать на нас. И ты хочешь чтоб я был таким же? Тогда я удовлетворю твои желания, да? Всю жизнь мечтал. Что мне нужно для этого сделать? Я не знаю. Что? Ты хотел дать мне совет — я слушаю.  Если тебя не устраивает моя смерть, может ты хочешь, что я женился и страдал всю оставшуюся жизнь? — «Проклятый садист» — Томас сверкнул глазами, прямо взирая на отца. Виконт был зол, быть может поэтому сказал лишнего, где-то преувеличив. Больше всего Тома бесило не то, какой отец видит его дальнейшую жизнь, а то, что и сам Девантри ловил себя на таких мыслях, но удачно шел им наперекор, выставляя себя в глазах общества не тем, кем он был на самом деле. Потому что он и правда не хотел быть таким. — Давай, говори, а я, так и быть, расскажу про Анну, если не сдохну изгадив твой кабинет. — «Какого черта ему нужна еще и Анна? Старый интриган...»

Отредактировано Thomas Devantri (2016-05-29 23:51:12)

   Закатить глаза в присутствии лорда-канцлера мог пожалуй, только Томас. И он постоянно пользовался этой привилегией; сегодняшний же разговор только и предполагал что возмущенный, обиженный, злобный, язвительный (и далее-далее по списку) вид и тон Девантри-младшего, который едва ли не каждую минуту с недовольством вскидывал к своду свой взгляд, пытаясь, видимо, разглядеть, что происходит внутри его головы — там было в любом случае интереснее, чем в кабинете отца, пытающегося достучаться до сына в известной Томасу манере. В любой другой день и очередной серьезный разговор, Том и вовсе перестал бы слушать нравоучения графа Девантри, напевая в мыслях ту шутливую и местами нагловатую песенку, что сложил простой народ о лорде-канцлере, но в силу обстоятельств беседа эта была важна. Раздражала, но участвовать в ней Томас был вынужден. Сложнее всего было отсеивать эти ненужные слова и обороты, которыми отец владел отменно, вводя в заблуждения, хитря, уводя от темы... Политика действительно пришла ему в пору, но этот разговор стал семейным, коль начался он с радостных новостей о будущем отцовстве Томаса.
   — Место я это примерил, когда ты вытащил меня из Раленда и привязал к себе. — Буркул Том, прекрасно понимая, что любые его слова разобьются об эту самоуверенность, которую олицетворял его отец. Даже если Эдвард услышит их переиначит на свой лад и снова выставит любимого сына дураком. Одно радует — дураком в сравнении с ним, но куда более способным, чем большинство лордов, собравшихся под крышей короля. Томас мог бы даже испытать гордость, если бы не тон, с которым говорил лорд-канцлер и та проблема, что свалилась на его голову. И дело совсем не в выпитом яде. — Как угодно, альфа. — Том передразнил отца и отвернулся от него. «Только ореол обитания у самцов разный, слава Отцу»
   Чуть успокоившись, едва в кабинете повисла минутная пауза, виконт понял, что чувствует себя не совсем хорошо. Усталость, столь несвойственная в моменты спора с отцом, навалилась на плечи Томаса неподъемным грузом — яд действовал. Медленно и неэффективно, но Девантри чувствовал его. Интересно, сколько лет Эдвард пьет это пойло, раз оно заходит в него как приятное молодое вино? Том посмотрел на отца — уже мягче и ленивее — и заговорил спокойно, словно и не было этой перепалки мгновение назад. Единственное, чем он мог оставить недовольным своего отца, так это полнейшее игнорироване его вопросов. Яблоко от яблони — как говорят.
— Томас, будь самостоятельным. Томас, вскоре ты займешь мое место. Томас, задумайся о том, как ты прожигаешь жизнь. — Он попытался повторить интонации отца, но потом вздохнул и с усмешкой заключил, — Я обо всем позабочусь, как всегда. Что ты от меня хочешь? Чтоб я был Девантри, залез по уши в эту придворную грязь или продолжал задирать юбки? Ты б уже определился. Когда ты уже перестанешь видеть во мне очередного лордика, с открытым ртом внимающего твоим сказкам и танцующего по твоему приказу? Будь хоть раз отцом, а не лордом-канцлером. Впрочем, о чем я вообще говорю с человеком, которому какая-та моргардская девица важнее жизни собственного сына?— Тяжело вздохнув, Томас с усилием поднялся. Разговор с отцом был напряженнее раза в три чем обычно. И как всегда заканчивался фатальным недопониманием обеих сторон.

   Когда Томаса упрекали в упрямстве, никто ни разу не добавил, что это у него от отца. Век человеческой памяти короток, сейчас ни один человек в Хайбрейе не назвал бы лорда-канцлера упертым бараном, приписывая ему грешки по-страшнее или объясняя все иными словами; они просто забыли его прошлого, молодого и пылкого, гнущего свою линию... по крайней мере, сам Эдвард уже который раз намекал сыну, что был таким же как его наследник, но время расставило свои акцента и превратила его в «великого и ужасного». Так называл его Томас, иногда даже в лицо, иногда даже с усмешкой, но никогда виконт не сомневался в безупречности подобранного для отца прозвища. Сегодня к нему было мысленно добавлен тот самый упрямый баран, когда граф Уортшир раз за разом возвращался к своему пророчеству о том, кем станет Томас, и как важна Анна — мать ее — Мирцелл!
   Виконт сжал зубы так, что кости начали подвывать от боли той другой, которую вызвал отравление. Он стоял напротив отца, и пока тот вещал о тяжком бремени чудовищ из Уортшира, Томас в красках представил, как стоят они на узеньком мостике, два барана, и толкают друг друга лбами. Он — черный с блестящей шерстью — брал своей прытью и молодостью, а этот напротив — белый как снег, массивный и матерый — непоколебимостью. С ним тяжело было тягаться, но всегда Томасу это приносило удовольствие и прибавление сил, только сегодня случилось исключение. Яд, не самые радужные новости, усиливающие отравление переживания... Том решил уступить и ретироваться. Отец поймет это, а чаша его самоуверенности и без того полна, чтоб он радовался еще и поражению сына. Да и куда там Томасу до его величества лорда-канцлера? Все равно что котенка слепого в миску с едой ткнуть.
   — Травяной настой, говоришь? Уж не на ядовитом ли вехе? Чувствую его сладковатый вкус с приятной отдушкой. — Том наглядно облизал губы, припоминая вкус вина, словно пробуя его еще раз. — А горчит что? Ммммм... косточки сладких плодов с юга? Говорят, если перетереть одну в порошок, им можно заморить корову. А цвет... редкое вино получит такую богатую насыщенность: не хватает винограду того, что есть у вороньего глаза. Зачем ты пьешь это пойло? Тебе просто вкус нравится? Не удивлюсь. — Том хмыкнул. Вопрос был риторический и от отца он не ждал ответа. Некоторые ядовитые растения нейтрализуют эффект другого, это он уже давно понял. Возможно, было что-то в вине, что делало его безопасным для человека, что с детства принимал яд. Но для любого другого даже капля этого настоя была губительна, поэтому Томас и усмехнулся. — О тебе боятся шептаться в кулуарах, какой идиот полезет пить твое вино? Пожалуйста, хватит водить меня за нос. Не сегодня.
   Огорчало только, что все можно было принять за вранье, кроме одного: где-то в Уортшире есть девушка, носящая под сердцем его ребенка. И черт дернул Томаса завести роман с той, отец которой на весь Хельм славится своей неуравновешенностью. Отцу, видимо, было плевать на эту незначительную мелочь, он вообще производил впечатление человека, который забыл с чего, собственно, и начался этот чудесный вечер.
   — Ты, бесспорно, уже в курсе, что Генрих хочет отдать ее гасконскому герцогу. Никто не в силах ему помешать, до тех пор, пока живы жених и невеста. — Виконт поморщился, представляя милую его сердцу Анну рядом с Фосселером, что моментально принял образ строго, брюхастого, лысеющего мужчины. — Так что какую бы ценность она не представляла, думать об этом — лишь бесполезная трата времени. Настолько бесполезная, насколько бесполезен этот союз. — Том подумал ровно секунду, опустив взгляд на бумаги отца, и добавил: — Для нас. Но ты, полагаю, найдешь выход? Давай поговорим об этом завтра? Я что-то сильно захмелел от твоей настойки.
   Он натянуто улыбнулся, поправил дублет и не дожидаясь разрешения отца пошел к двери. В голове помимо набата боли звучали, сливаясь в нечто неразборчивое, слова отца «переродившисьвдьявола». Очень сомнительный прогноз на будущее, но где-то в глубине души Томас был изрядно воодушевлен такой перспективой. Но для начала нужно было разобраться с противоядием и бастардом. Подумав о той, что носит его ребенка, Том замер у двери и обернулся.
   — Для Анны очень важна ее дочь. — Едва ли отец знал об этом. Материнские чувства были для этого чудовища пустым звуком.