История, которая должна была получить свою развязку ночью богини Лейвы, началась… Пожалуй, даже если бы на кону стояла жизнь Генриха Найтона, он и то не вспомнил бы этого. Казалось, Делия всегда была в жизни герцога глотком свежего морозного воздуха и долгожданным рассветом после беспросветной ночи. Самая красивая, самая нежная, самая любимая из всех женщин, какие были, есть и будут рождены под небом этого мира. Одна из воспитанниц матери с наследием, состоящим лишь из имени и сострадания – Делия сблизилась с Генрихом, ещё когда оба они были детьми, а с годами эти узы окрепли настолько, что даже те самые имя (отравленное предательством короны, за которое вся семья Делии поплатилась своими жизнями) и сострадание (а, возможно, и просто прихоть, повинуясь которой Её Величество взяла на себя опеку над дочерью недостойных вассалов) не сумели вбить клин между ними. Узы, что всеми поэтами именуются не иначе, как любовью.
Вот только когда представители знатных родов вступали в брак, повинуясь лишь этому чувству? В обход долга и воли старших представителей рода? Пожалуй, что никогда. Нет, история помнит примеры, однако все они слишком далеко ушли в прошлое, чтобы оттенок вымысла не перечеркнул бы собою реальность.
От Генриха так же требовали благоразумия и требовали смирения, коими следовало платить и людям, и богам за возможности, дарованные ему по праву рождения в доме Найтонов. Женой герцога Хайбрэй должна была стать та, кто принесёт новые связи или усилит влияние его семьи, и выберет её Его Величество, как он уже поступил в отношении своего старшего сына. Был ли Чарльз счастлив? Пожалуй. В объятиях фаворитки, а не жены. Но разве это имеет значение в масштабах всего королевства или хотя бы правящего дома Хельма?.. Благоразумие принца преумножило величие его рода, который Чарльзу однажды предстоит возглавить, а смирение было вознаграждено любовью. Не благословлённой церковью, но от того не ставшей менее настоящей. Пожалуй, Генриху следовало бы поступить так же…
…И, надо полагать, у Его Светлости хватило благоразумия, чтобы смириться на публику, коль скоро эта самая публика на ура приняла разыгранный им спектакль. Они с Делией почти перестали видеться, намеренно избегая случайных встреч, да и писать друг другу почти перестали, не в полной мере доверяя эмоциям, которые уже поставили под угрозу ни один план. Отказались, забыли, предали… с тем, чтобы заявить о силе и истинности своих чувств в первую летнюю ночь. Неужели богиня не защитит их от королевского гнева? Неужели сочтёт недостойными счастья?
«Пусть так. Значит, я сделаю это вместо неё,» – отчего-то подумалось Генриху в тот миг, когда лицо его скрылось за маской, что наравне с капюшонами являлась непременным атрибутом для грядущей ночи. Во всяком случае, так сказал ему Джон Кейн – друг, которому не было причин не доверять. Всего несколько часов отделяли Его Светлость от мгновения, обещавшего наполнить смыслом всю его жизнь. Того самого, когда Делия станет его женой милостью богини Лейвы…

…Роща, выбранная преданными слугами богини, встретила Найтона прохладой, что подобно вину была перемешана с пряным жаром от разложенных тут и там костров. Казалось, у каждого из них была своя граница, переступать которую даже самая непокорная их всех стихий не осмеливалась, повинуясь воле небес и своей богини. Перешагни её ты, и огонь тот час же окутает своим теплом, заставит позабыть о холоде зимних ночей, что ещё недавно царили в мире. Сделай шаг назад – старая роща искупает тебя в прохладном ветре, запутавшимся в её кронах, взъерошит волосы, бросит под ноги полы длинного плаща, словно бы предупреждением. Ещё не поздно уйти, не поздно покориться и навсегда позабыть о сказке, рассказанной тебе ещё в детстве. В той сказке нет ни слова о драконах, но доблестный рыцарь всё так же спасает свою принцессу, не раздумывая ставя на кон свою жизнь и свою свободу. От одиночества. И от жизни, лишённой счастья столь же безусловно, что и гравюры, которым отказали в красках.
Всего один удар сердца и пальцы Генриха коснулись ладони Делии – невысокой и хрупкой в серебристо-сером плаще тонкой шерсти. Лицо укрыто маской, а волосы – капюшоном, однако разве он не узнал бы её из тысяч других женщин? Да что там из тысяч, из всех женщин Хельма и земель по ту сторону границ королевства?.. Улыбка озарила лицо Генриха, когда, держась за руки, они вступили в круг, дабы богиня услышала клятвы, произнесённые перед огнём.

Рука к руке. Клятва к клятве. Жизнь к жизни. Сперва на год, а затем до конца времени, отпущенного им людьми и богами. Улыбка Генриха становится шире, а пальцы крепче сжимают узкую ладошку любимой. Все запреты, все терзания позади. Впереди лишь счастье. Впереди лишь Делия. Впрочем, разве это не одно и то же?
- Перед лицом Лейвы и в ночь, принадлежащую лишь ей с согласия иных богов, готовы ли вы, во имя вечного лета в обоих мирах, связать свои судьбы воедино? – Голос жреца богини столь гармонично вплетался в мелодию, которую пели остальные, что герцог не сразу разобрал смысл. Изумрудная ткань в руках жреца, словно бы сотканная из воздуха и огненных брызг, едва заметно колышется на несуществующем ветру, словно живая, словно умеющая слушать и слышать.
- Да, – ответ Генриха короток, но и его оказывается довольно. Чуть заметно кивая, жрец обращает свой взор к Делии, чьи тонкие пальчики в волнении сжимают ладонь герцога. Миг, и изумрудная ткань укрывает их от запястья и до запястья, скрепляя узлом первую клятву.
- Клянётесь ли вы разделить своё счастье с богиней, если она дарует вам свою защиту и своё лето?
- Да, – на сей раз отвечает Делия и Генрих почти видит, как в тихом шёпоте приоткрываются её губы. Вслед за первым узлом следует второй, а затем ткань скользит вниз, теряясь в траве столь же насыщенного изумрудного цвета…
…Жар от костра сделался невыносим, искры взметнулись вверх, унося богам слова прозвучавших обетов и… всё. Ночь, наполненная магией противоречий и неосуществимых желаний, внезапно перестала быть таковой. Всего лишь очередная ночь для мира и первая, разделённая надвое, для нескольких десятков новобрачных, что, не взирая на титулы и происхождение, глядели друг на друга так же, как и Генрих на Делию, чьё лицо пока ещё укрывала маска. Впрочем, ненадолго.
Белая маска упала в траву из онемевших пальцев, а Генрих сделал шаг назад, вглядываясь в черты любимой и не узнавая их. Вдобавок ещё и глаза голубые вместо янтарных, а волосы - рыжие вместо каштановых. Девушка, стоящая перед ним, имела с Делией не больше общего, чем лето, обещанное Лейвой, с зимой, которую они пережили совсем недавно. И летом незнакомка определённо не была.
Она казалась удивлённой, встревоженной, но эмоции на чужом лице не отражали и сотой доли эмоций, бушующих в душе Генриха. Смятение, гнев, отчаяние и безумная надежда на чудо, что уже почти было в его руках. Меж тем руки девушки стянули маску с его лица, и в зимних голубых глазах огненной летней вспышкой расцвёл испуг. А на руках, вскинутых к губам – зелёная вязь свадебных браслетов, что могло означать лишь одно…
- Теперь вы женаты.
- Нет!
Голос жреца, завершающего обряд, и возглас Генриха, разом стряхнувшего с себя оцепенение, слились воедино. Кажется, все присутствующие обернулись к ним – кто-то с изумлением, кто-то с недовольством – однако герцогу было уже всё равно. Его мир сжался до размеров костра, что разделял его и жреца. В несколько шагов обойдя преграду, Генрих схватил служителя самой подлой из всех богинь за отвороты плаща и от души встряхнул его.
- Она – не моя жена! И никогда ею не станет, слышишь меня, ты?!
Остатки здравого смысла (хотя, о каком здравом смысле можно вести речь, если полагаешься на богов?) – единственное, что удерживало герцога от того, чтобы не сжать руки на горле жреца, предавшего его вместе со своей богиней. Костёр, всё ещё пылающий за спиной, внезапно погас, погружая и поляну, и мир Генриха во тьму. Новоиспечённая жена, нужная ему не больше лесного пожара в засушливый год, осталась за границами этого мира.
- Она – твоя. Стала твоей, когда богиня приняла ваши клятвы, – в противовес Генриху жрец оставался спокоен, а голос его – тих и тягуч, словно янтарный мёд в перевёрнутой посуде.
- В пекло твою богиню! И…
«…дар её тоже в пекло!»
Окончание фразы застыло на губах подобно маленькой фигурке в серебристом плаще, замершей поодаль. Подарок, о котором он не просил. Подарок, что не был ему нужен. Уж лучше и впрямь пожар, который сотрёт эту рощу и всех в ней присутствующих с лица земли.
- Твой гнев не имеет значения, а злость не будет услышана в ночь, когда богиня дарует счастье.
- Счастье?! Да я даже не знаю её…
«…и знать не хочу!»
- Богиня отмерила тебе год, чтобы узнать.
Год?! Год… Целая вечность для того, кому и одной ночи много. Хватка Генриха ослабла и жрец с величавой неспешностью сделал шаг в сторону. Улыбка тронула тонкие губы, едва взгляд его коснулся рыжеволосой:
- Да прибудет с тобой благословение Её, дитя.
Дитя… А ведь и впрямь дитя. Сколько же ей? Четырнадцать? Или пятнадцать? Обернувшись к новоявленной герцогине (отец убьёт его, в прямом смысле убьёт), Генрих взглянул ей в лицо. Теперь, когда облик Делии, подобно маске, не искажал её черт, девушка показалась Найтону смутно знакомой. Кажется, он видел её при дворе, да и обращение «Ваша Светлость» навевало мысль об очередном поверхностном знакомстве. Чья-то дочь или племянница, прибывшая буквально на днях, чтобы быть выставленной собственной семьёй на торги невест?
Горькая усмешка исказила черты Генриха. Кажется, этот лот только что ушёл с молотка. И кто же «счастливчик»? Невозмутимо спокойный, но всё-таки предусмотрительный жрец отступил ещё на пару шагов. Правильно, потому как желание кого-нибудь убить не ослабло, а даже усилилось.
- Кто ты такая? Откуда взялась?

Сбивчивые объяснения рыжеволосой, которая едва не расплакалась от обиды на Генриха (милостивые боги, ну он-то в чём виноват?), не прояснили ситуацию, а лишь запутали её ещё сильнее… Впрочем, вряд ли такое вообще было возможно, если учесть, сколько путаницы в нынешнюю ночь привнёс сам герцог. В злой шутке богини наметилась искра иронии: хотя бы по степени безрассудства жена полностью соответствовала мужу. Жена… ею должна была стать совсем другая.
Делия. Где она сейчас? Почему не пришла, а серебристый плащ и белая маска достались другой? Не сумела, ей помешали или… Нет. Никакого «или». Чувство, ради которого Генрих готов был пойти против своей семьи, не могло быть игрой. Так ошибаться невозможно. Ей помешали. И герцог непременно выяснит все обстоятельства этой тёмной, как предрассветный час, истории, но позже. Сперва надо разобраться с проблемой более насущной.
- Вот что мы сделаем, – простота и очевидность выхода из сложившейся ситуации удивила самого Генриха, и подсознание привычно занялось поиском подводных камней под толщей воды, чья прозрачность на первый взгляд подкупала. Хотя, с чего он взял, что должно быть сложно? Порой самый простой путь и есть самый верный. - Я не хотел жениться на Вас и Вы не собирались за меня замуж – никому из нас этот брак не нужен. Так что мешает нам сделать вид, что его и не было? – Взгляд против воли скользнул по запястьям новоиспечённой супруги. На свои собственные глядеть не было ни малейшего желания. - Эти узоры – браслеты, или как там они называются? – не столь очевидное свидетельство против нас, как может показаться на первый взгляд. Длинные рукава и манжеты спрячут их от посторонних глаз, пока я не найду способ, как от них избавиться, – прозвучало самонадеянно. Даже слух самого Генриха резанула подобная «уверенность», не подкреплённая даже призраком надежды на успех. - На худой конец… выждем год. Браслеты исчезнут сами, и каждый пойдёт своей дорогой. – Второй план казался даже безумнее первого, однако, будь он проклят, если сдастся так просто и позволит Лейве испортить сразу две жизни: свою собственную и этой рыжеволосой девочки, вся вина которой состояла в том, что она оказалась не в то время и не в том месте.
Занятый разговором, Его Светлость и не заметил, как рядом с ним остановилась жрица – тоненькая хрупкая девочка, на вид едва ли не младше рыжеволосой. Сперва она терпеливо дожидалась, пока герцог обратит на неё внимание, но затем полупрозрачная ладошка легко, но настойчиво тронула его плечо. Обернувшись, Генрих с недоумением воззрился на пришелицу. Её улыбка – какая-то неземная и отрешённая от всего происходящего что в роще, что на всём материке разом – лишала голоса и приковывало взгляд вернее самых прочных цепей. Привстав на цыпочки, жрица требовательно потянула Генриха за воротник рубашки, принуждая наклониться. Мгновение и щёку обдало прохладное – почти морозное – дыхание, а с губ сорвался шёпот, предназначенный лишь ему.
- Богиня никогда не ошибается, соединяя судьбы. То, что сегодня видится тебе наказанием, завтра обернётся самым ценным из даров, – тонкие губы дрогнули, стирая усмешку, а затем запечатлели на губах герцога долгий поцелуй, устоять перед которым и не ответить оказалось невозможным.
Наваждение схлынуло столь же стремительно, как и волна с отливом. Жрица растворилась в ночи и бликах костров, а Генрих и его уже-четверть-часа-как-жена вновь остались совершенно одни посреди рощи, до отказа заполненной людьми. Рыжеволосая… взгляд, каким девушка одарила герцога, несколько сбил его с толку, но толковать его не было ни сил, ни желания.
- Что?
Ответить она не успела, даже если в планах ответ и имелся. Вместо неё заговорил совсем другой человек. Тот, кого Генрих ожидал на собственной почти противозаконной свадьбе в последнюю очередь. И сделать вид, будто ничего не произошло, уже не выйдет ни для одного из случайных супругов.
- Признаться, я так и не понял, на ком ты всё-таки женился. Окажи милость, познакомь меня с Её Светлостью… если, конечно, не она только что упорхнула от тебя к новому мужу. Кстати, надеюсь, Старые боги не практикуют полигамию и сюрпризов больше не будет?
Наверное, стоило что-то сказать. Объяснить, просить о прощении или же набраться дерзости и обернуть оружие против того, чьи руки его держали. Наверное… Вот только у Генриха вышло лишь обернуться и встретиться с отцом взглядом. Его Величество в простом дорожном плаще смотрелся на удивление обыденно, а люди, что ненавязчиво маячили за его спиной, так и вовсе без труда смешались бы с любой толпой, высматривая опасность, что стрелой с тетивы может сорваться в сторону их короля. Словно купец с помощниками и охраной. А ещё с сыном, что так и не проронил ни слова.
- Ну же, Генрих, представь нас друг другу. Или знакомство с семьёй по нынешним традициям должно состояться не раньше завтрашнего дня?
- Откуда ты узнал, где и я что собираюсь сделать? – Вопросом на вопрос ответил герцог, полагая, что терять ему уже особо-то и нечего. Любимая женщина – раз. Репутация – два. Уважение отца – три. Остаётся титул, перед которым Генрих никогда не испытывал должного трепета, и жизнь, которая с самого первого вдоха принадлежала не ему, а дому Найтонов.
- Откуда я узнал?.. – Усмешка тронула губы Его Величества, а в глазах появилась тень укоризны. - Ты всерьёз полагаешь, что происходящее в моём замке и с моим сыном – тайна для меня?
Замок, точно. А ещё глаза и уши, которыми изобилуют даже стены. Но если отец знал о его намерениях, то почему не остановил, почему не запретил, почему…
- Делия, – внезапная догадка заставило сердце пропустить удар, а затем помчаться во весь опор, дабы вырваться из груди и очутиться в столице много раньше самого Генриха. - Где она? Что с ней?!
- Ничего, – в голосе отца послышалось раздражение. - Ничего дурного, даже напротив. Миледи сегодня вечером вышла замуж… Совпадение, не правда ли? Правда, она сочеталась браком по законам нашей веры и, надеюсь, Отец-Создатель дарует счастье ей и её супругу.
- Счастье?! – Всего мгновение назад рухнувший мир можно было склеить, собрав осколки и цветные витражи. Брак Генриха – ошибка, в наказание за которую на алтарь Лейвы будет брошен год, но то, что сделали с Делией… Как исправить это? Как вырвать её из чужих рук? Как вновь научить себя надежде? - Да какое может быть счастье…
- …без тебя? – Прежде отец никогда не был жесток со своим младшим сыном. А теперь словно бы с лихвой компенсировал это упущение за все прошедшие годы. -  Такое же, как и у всех остальных. Дом. Семья. Дети. А ещё долг. Тот, о котором позабыл ты. – Их взгляды скрестились, словно клинки, высекающие стальные искры. Генрих не знал, что будет дальше, ни в случае его победы, ни в случае поражения, однако и отступить не мог. Он уже подвёл Делию, не хватало теперь предать её смирением и равнодушием. Однако поединок завершил Его Величество. Просто прикрыл глаза на мгновение, а когда вновь посмотрел на сына, гнев и укор растворились в них без остатка. Лишь усмешка и уютная теплота, как от разожжённого морозным вечером камина. - Если с твоими вопросами мы закончили, изволь ответить на мой.
- Тебе нужно её имя? Так спроси её сам. Мне миледи его так и не открыла – Пустота, в которую провалился Генрих, сомкнулась над его головой, отделяя герцога ото всех звуков и запахов, от эмоций и тем более – от имён.

- Лукреция из дома Грациани, – неспешно повторил Его Величество, будто бы пробуя имя на вкус. - Верно. Теперь я вспоминаю Вас, миледи.
И не он один. Произнесённое, словно бы под пыткой, имя всколыхнуло и память Генриха. Рыжеволосая орллевинка появилась в столице недавно и, судя по тому, как сокрушался один из приятелей принца, вскоре она уже должна была покинуть Хайбрэй, чтобы… стать женой одного из своих соотечественников. С трудом удержавшись, чтобы не заскрипеть зубами от досады (можно подумать, ему своих проблем мало, а теперь ещё и разбирайся с чужими женихами, против которых, по сути, ничего не имеешь!), Генрих скосил взгляд на леди Грациани, с которой, впрочем, творилось нечто настолько странное, что Его Светлость уставился на рыжеволосую в открытую, позабыв о такте и приличиях.
Пролепетав нечто оправдательное в адрес Генриха, девушка внезапно рухнула на колени, умоляя Его Величество пощадить её. Пощадить?! Да неужели же она не замечает, что король доволен представлением со свадьбой не меньше, чем кот, дорвавшийся до сметаны и обожравшийся ею до такой степени, что лапы перестали доставать до земли из-за непомерно раздувшегося брюха?.. Его Величество даже на своего своенравного сына не сердится, полагая, что тот сам примерно наказал себя и без его участия. О том, чтобы казнить ни в чём неповинную девушку, да ещё и дочь не последнего представителя орллевинской знати, и намёка не было. Как, Отец-Создатель, вот как она до такого додумалась? И когда успела испугаться до такой степени, чтобы всем сердцем поверить в подобный абсурд?! Обменявшись полными недоумения взглядами, отец и сын наперегонки бросились поднимать леди Грациани с колен.
- Уж в этом-то я не виноват!
- Значит, по-твоему, я перепугал её до такой степени?
- Выходит, что…
- По-хорошему предупреждаю: не продолжай! Иначе казнь всё-таки состоится.
- Ты это специально сейчас, да? – Забывшись, прорычал Генрих, подхватывая близкую к обмороку девушку на руки. Впрочем, пасующий перед женскими слезами не меньше сына, Генрих III предпочёл не заметить его дерзости, рассудив, что ситуация достаточно экстренная для подобной поблажки.
Отступив на пару шагов и вдоволь налюбовавшись представшей перед его взором картиной, Его Величество улыбнулся одними уголками губ, а затем жестом потребовал подвести свою лошадь.
- Проблему с графом Грациани я улажу сам, хоть и следовало поручить это тебе, – произнёс король, уже сидя в седле. - Однако сейчас тебе куда важнее поговорить с Её Светлостью.
Которую никто и не подумает казнить или, тем более, удалять от двора. Ещё мгновение тому назад Генрих мог бы поклясться, что ему решительно всё равно, что будет с ненужной ему супругой:  её не должно было быть ни в роще, ни в жизни Генриха, кто бы ни оказался в этом виноват. Однако теперь, аккуратно опуская рыжеволосую на высокий камень (словно специально предназначенный для приведения в чувства впечатлительных орллевинских леди), эта уверенность понемногу оставляла его. Лукреция не была виновата в том, что произошло с ними обоими, и не должна была нести за это ответственность. Во всяком случае, не в одиночку. «Всего год» или «целый год», но они переживут это время вместе, и не дай Создатель кому-то обидеть его маленькую жену с волосами цвета меди…
Чужие мысли. Неправильные. Лишние. Откуда они? И почему так прочно переплелись с его собственными? Когда это произошло? Чья воля в том замешана?
- Не знаю, – забывшись, Генрих произнёс это вслух. И лишь столкнувшись взглядом с глазами леди Грациани, сумел привести мысли в порядок настолько, чтобы улыбнуться ей. Не слишком весело, но на безрыбье сгодится. - Похоже, скрыть уже ничего не выйдет, – прокомментировал герцог очевидную истину, усаживаясь рядом с Лукрецией и прислоняясь спиной к «её» камню. -  У нас впереди год, пропустить который не выйдет. Полагаю, двор узнает обо всём уже завтрашним утром, и нам придётся как-то… Ты сказала, что не хотела замуж за того, кого должна была выйти. Почему? Есть кто-то, кому принадлежит твоё сердце?
Недостаточно богатый или же недостаточно знатный, чтобы жениться на дочери графа. Но разве любовь принимает в расчёт подобные мелочи? И как быть с этим загадочным третьим, если он всё же существует? Не так. Как быть ему?

Ответ рыжеволосой словно бы свалился в траву вместе с нею. Растерянный, обескураженный и, вопреки ожиданиям, не принёсший ни капли облегчения. Сперва Генрих хотел отодвинуться, чтобы освободить Лукреции место, однако почти сразу же передумал: если миледи надумает вновь потерять сознание, так будет меньше шансов приложиться головой об этот самый камень. Хотя, в обморок леди Грациани собираться раздумала. Уже успокоилась или просто нет подходящей аудитории? Обычно юные девушки любят падать в обморок только с тем условием, что рядом есть кто-то, кто подхватит и кто подыграет. Обычно. Но кто сказал, что герцогу Хайбрэй досталась обычная жена? Новоявленная герцогиня, похоже, падала в обморок лишь по исключительно серьёзным причинам, как то выдуманная ею же самой казнь, отложенная, наверняка, лишь по техническим причинам…
…Мысли, роящиеся в голове, казались (да и на самом деле были, чего уж там?) одна нелепее другой. В другое время они вызвали бы раздражение, но сейчас Генрих испытывал к этой бессмыслице почти искреннюю благодарность: думая о глупостях, не думать о действительно важном становилось проще. Не оставалось времени. Не оставалось эмоций. Не оставалось отчаяния. Лишь отупляющее чувство нереальности происходящего. Сон, от которого можно проснуться, стоит лишь захотеть. Ну, или на худой конец, дождаться утра.
- Страшно выходить замуж? – Повторил Генрих, с каким-то даже чрезмерным вниманием глядя на дрожащие ладошки ровно до тех пор, пока рыжеволосая не спрятала их под плащ, решив, верно, что он уже достаточно проникся. - Поздно бояться, миледи, Вы уже там. То есть замужем.
«За мной замужем. Отец-Создатель, в чём я провинился перед тобой?!»
Впрочем, сегодня судьба Его Светлости была в руках совсем иных богов. Отец-Создатель занимался другими судьбами, корёжа их чересчур крепкими узлами… Эта мысль отдалась болью где-то глубоко внутри. Болью тупой, как от почти зажившей раны. Завтра рана откроется и заболит с новой силой, но сегодня Генрих был благодарен богине за её дурманящее снадобье, которое… Сегодня. Рана откроется уже сегодня. Леди Грациани с невероятным для столь непосредственного создания упорством полезла снимать свежие швы с ножницами для рукоделия и искренним удивлением в стиле «ой, а что это тут?». Хотя, пожалуй, Генрих воспринял бы такую выходку куда более благосклонно, чем вопрос заданный рыжеволосой сразу после того, как она поспешила признать его «не страшным». Интересно, в этой головке хоть что-нибудь задерживается дольше, чем на пару ударов сердца?!!
- Мы не будем говорить о ней, – произнёс принц, глядя прямо перед собой, и чеканя слова, словно строевой шаг. - Ни сейчас, ни когда-либо ещё. -Обманчиво спокойное выражение лица и размеренный голос, ни на полтона не превысивший градус пустой придворной болтовни. Весьма полезная наука. Особенно тогда, когда внутри клокочет запертая там ярость, бессильная в своей невозможности обрушиться на мир, оказавшийся целиком состоящим из предателей. - Вы поняли меня, леди Грациани?
Поняли. Поняла. Кажется. Во всяком случае, вопросов о Дели больше не было. Им на смену пришли другие. Удивительно практичные для столь легкомысленного создания, которое умудрилось случайно выйти замуж. Похоже, для того, чтобы «налюбоваться» всеми гранями шутки, которую сыграла с Генрихом богиня Лейва, ему как раз и понадобится всё отведённое ею же время, и ни днём меньше. Титул герцогини всего на год? Её действительно волнует такая мелочь?
Не мелочь. И правильно, в общем-то, волнует. Однако не только Лукреция «плохо представляла, как это должно происходить», но и сам Генрих. Никак и не должно. Но происходит. Как-то. Ну и пускай себе происходит. Желательно без участия Его Светлости. И лучше бы весь оставшийся год.
Ворчать и мысленно упражняться в красноречии ему надоело уже давно, однако лишь робкий голос Лукреции неожиданным маяком помог Генриху найти выход из этого болота. Она извинялась. Смешная и искренняя девочка, которая, похоже, и впрямь сожалела, что доставила герцогу неудобства, по недоразумению выйдя за него замуж.
- Генрих. Зови меня Генрих, ладно? – Попросил он, отворачиваясь, чтобы спрятать улыбку. Ещё чего доброго рыжеволосая решит, что он смеётся над ней. Насмешка – это ведь тоже наказание, а она... - Ты ни в чём не виновата. И я тоже. Вернее, мы оба отличились, уже когда доверились чужим богам и пришли этой ночью в их рощу. – Только когда от улыбки не осталось и тени, герцог вновь обернулся к своей жене. Взглянул на расстроенное личико, на огненно-рыжие волосы, рассыпавшиеся по плечам, зачем-то поправил сбившийся капюшон. - Этот брак – формальность от первого и до последнего дня, мы с тобой оба это знаем. Но двор, который станет твоим домом на ближайший год… подумай, какую историю ты хочешь для них сочинить, Ваша Светлость.
Поднявшись на ноги, Генрих протянул руку, помогая своей спут… жене. Помогая своей жене сделать то же самое. Надо привыкать. И чем скорее, тем лучше. В замок возвращаться тоже надо, скоротать год в дубовой роще вряд ли получится. Лошадь у принца была только одна, но рыжеволосая весит немногим больше котёнка и вряд ли гнедая с белой стрелкой на морде вообще почувствует, что ездоков стало двое.
Так и вышло. Рассвет едва забрезжил на горизонте, когда перед неурочными визитёрами приоткрылись городские ворота. То ли патруль не успел смениться, то ли был предупреждён (лично Его Величеством?!), но в город Генриха и Лукрецию пропустили без дополнительных вопросов. В королевский замок, разумеется, тоже. Задержавшись у лестницы, чтобы перекинуться парой слов с начальником стражи, Его Светлость и не заметил, откуда вынырнул некто, направившийся прямиком к леди Грациани и, увлекая девушку в соседний коридор, принявшийся что-то горячо ей втолковывать. Настолько горячо, что обрывки слов достигли ушей Генриха, определённо не предназначенных для этого разговора. Усталое равнодушие, маской застывшее на лице герцога, сменилось недоумением, а после вполне искренним любопытством. Жестом оборвав разговор на полуслове, Его Светлость направился за голосами, и несколько шагов спустя остановился за спиной Лукреции, всё с тем же любопытством разглядывая её собеседника, словно диковинную зверюшку.   
- Я не помешал? – Короткая пауза – дань вежливости, недостаточная для ответа. Не беда, Генрих и сам вполне в состоянии ответить на свой вопрос. - Я не помешал. Но вот чему именно?

Объяснение, предложенное Лукрецией, сперва удивило Генриха, а затем и вовсе повергло его в недоумение. Признаться, он думал, что миледи (чередуя предобморочную бледность с пылающим румянцем) предложит изобразить влюблённость. Двое пылких возлюбленных, которым не суждено быть вместе, сбегают в рощу языческой богини, чтобы там сочетаться браком… Да уж, совсем ничего не напоминает. Не смотря на то, чего стоило бы Генриху это представление, герцог, пожалуй, сыграл бы роль ради рыжеволосой. Подруги леди Грациани наверняка смотрели бы на них с восхищением и плохо скрываемой завистью, ну а те, кто хоть немного поумнее и постарше – со снисхождением. Снисхождение – совсем не то отношение, которое пришлось бы по душе Генриху Найтону. Но ради всё той же Лукреции – по прежнему напуганной и, кажется, лишь благодаря этому страху держащейся на ногах – он согласился бы его потерпеть. В конце концов, миледи ни в чём не… Да. Точно. И никто не виноват. Хотя, с виноватым было бы проще.
Но политика… Зачем эта маленькая рыжеволосая девочка полезла в политику, да ещё и с той же непосредственностью, что и замуж за него вышла? О том, что в этом бездонном море полно акул, что проглотят её вместе со всей ложью, которую леди Грациани сейчас сочиняла на ходу, новоиспечённая герцогиня Хайбрэей, разумеется, и не подумала. Отец-Создатель, заглянуть бы в эту рыжеволосую головку и понять, откуда в ней что берётся!.. Впрочем, с куда больше вероятностью в ворота замка постучится сама богиня Лейва с документам о разводе и извинениями за причинённые неудобства.
Дурацкая шутка. Как, впрочем, и всё произошедшее нынешней ночью, включая «милость» Его Величества. Милость – не милосердие, но даже она вряд ли простирается столь далеко, чтобы отец принял участие в этой лжи. Она лишь на двоих. И чем больше людей пожелает разбавить компанию герцога и герцогини Хайбрэй, тем скорее лопнет мыльный пузырь лжи, обдав всех вокруг обидными брызгами. Обида? Почему вдруг в голову пришло именно это слов? Генрих – не трепетная девица, которую может повергнуть в уныние сплетня, выставившая в дурном свете. А вот Лукреция…
- Позже, – обронил Генрих, оборачиваясь к Джону, и леди Грациани к счастью не стала донимать его вопросами. А вскоре вообще исчезла из виду.

Теперь же Его Светлость стоял за спиной рыжеволосой и с нескрываемым любопытством разглядывал её собеседника, не составляя себе труда хоть сколько-нибудь спрятать насмешку и изобразить дружелюбие, приписанное правилами приличия. В столь поздний час юных девушек по коридорам не караулят, если только речь не идёт о свидании (а речь не идёт о свидании, потому как во-первых, Лукреция – его жена, а во-вторых, она сама сказала, что нет у неё возлюбленного), стало быть к чёрту этикет. И манеры туда же.
- И что же, по-Вашему, я подумал? – Подчёркнуто вежливый вопрос был адресован рыжеволосой, однако герцог не отказался бы послушать, что скажет на то её собеседник – тоже орллевинец, судя по всему. Хотя, если подумать, он уже и так наговорил достаточно. На предисловие про узурпатора Генрих не успел, зато о желаниях незнакомого орллевинского сердца уже был в курсе.
Впрочем, вопрос проигнорировали оба. Казалось, Лукреция и вовсе не слышала его, торопясь протараторить свою версию… настолько нелепую, что в неё не поверил бы даже ребёнок. Ещё и «подарок» откуда-то выудила. А то и вовсе у орллевинца отняла. Быть может, поэтому его так и перекосило? Генрих довольно сносно знал язык западного герцогства, однако разобрать то, что лорд Сфорца процедил сквозь зубы, не сумел. Впрочем, это столь же мало походило на поздравления, как и фраза «чтоб ты сдох» - на пожелание крепкого здоровья и исключительного долголетия. Любопытно.
С укоризной скользнув взглядом поверх рыжей макушки – «зачем тебе понадобилось лгать?..» – Генрих обратился к орллевинцу.
- Позвольте и мне поблагодарить за поздравления, лорд Сфорца. Признаться, я ожидал, что с ними повременят до того, как о браке будет объявлено официально. – «Ну, или хотя бы до утра.» - Но раз так, я просто не могу отпустить Вас, не выпив по бокалу за мою очаровательную супругу. – По-хозяйски приобняв Лукрецию за талию (теперь уже по собственной инициативе), герцог Хайбрэй (от внимания которого не ускользнуло и то, что лорда Сфорца перекосило похлестче прежнего) жестом указал в сторону лестницы. Пожалуй, одна из малых гостиных на верхних этажах подойдёт. - Заодно расскажете, об обстоятельствах Вашего с нею знакомства, которые побудили Вас одним из первых поздравить миледи со свадьбой. Дорогая, полагаю, ты слишком устала, чтобы составить нам компанию?
В какой-то момент Генриху показалось, что новый знакомый попросту его ударит. Попытается ударить. Не смотря на обманчиво расслабленную позу, герцог был готов к такого рода сюрпризам. Его черёд получать от судьбы под дых прошёл. Пускай теперь кто-то другой испытает на себе это удовольствие.

Взглядом Генрих испепелялся плохо. Вернее будет сказать – не испепелялся вовсе. Принц даже задымиться не изволил – напротив: окинул супругу таким умиротворённым и преисполненным ледяного спокойствия взглядом в ответ, что леди Грациани непременно бы зашипела и погасла, окажись она свечой с рыжим пламенем на макушке. Нехорошо бросать на расправу старого друга? Чертовски верное замечание. Старых друзей и впрямь нельзя ни бросать, ни забывать – на то они и друзья, чтоб рассчитывать на поддержку и заботу в любое время дня и ночи. С бывшими возлюбленными в этом смысле всё куда как сложнее. Как правило, расставания по обоюдному согласию встречаются между людьми не чаще фей и единорогов. В большинстве случаев один бросает, другой – остаётся брошенным. И хоть умение прощать – одна из величайших добродетелей человечества, этот другой почти никогда не находит её в себе тот час же. Сперва он греет на груди обиду, которая с большой долей вероятности разрастается до размеров ярости и желания отомстить, причинить ответную боль, уничтожить объект своей страсти, растоптав его в глазах окружающих, а заодно – и в своих собственных.
Но к чему вдруг Генриху подумалось о возлюбленных? Леди Грациани ведь совершенно чётко сказала «старый друг». Что ж, значит, стоит придерживаться официальной версии. Хотя бы из уважения к тому, что этот карточный домик ещё не рухнул, не смотря на то, сколько сквозняков гуляет по ночным коридорам королевского замка.
- Что ж, прекрасно! Мы с лордом Сфорца будем бесконечно рады твоему обществу. – Судя по злым огонькам, на миг вспыхнувшим в глаза орллевинца, Генрих даже несколько преуменьшил радость, которую в данный момент испытывал его… Кто? Соперник? Пусть будет так. В конце концов, Лукреция – его жена, пусть даже герцог и не испытывает к ней ничего, кроме едва начавшей зарождаться заботы. Да и что, помилуй Создатель, вообще можно испытывать к этой девочке – совсем ещё ребёнку? Пожалуй, если бы лорд Сфорца не только принял приглашение, но и получил шанс ответить на этот вопрос, это был бы довольно развёрнутый ответ… Однако, всему своё время.
Меж тем Лукреция кое-как высвободилась (признаться, соблазн не выпускать её из рук и тем самым спровоцировать «старого друга» на что-то кроме неуклюжей игры был велик настолько, что ещё немного и рыжеволосой пришлось бы плюнуть на приличия и собственный спектакль, оглашая замок криками о помощи) и засеменила к лестнице вроде бы и вместе с ними, и сама по себе. Изображать независимость у леди Грациани выходило довольно забавно. Смешнее было разве что наблюдать за Елизаветой, которая изображала из себя взрослую в свои «почтенные» восемь лет. Смешнее… Кажется, кто-то из великих однажды посоветовал потомкам быть осмотрительнее в своих желаниях. Мысли, конечно, не то же самое, но всё же довольно близко. Иначе как объяснить тот факт, что «смешнее» настигло компанию из молодожёнов и полуночников прямо на первых ступенях лестницы?
На всякий случай подумав о том, что подобные представления лучше смаковать с бокалом вина многолетней выдержки в руке, но, увы, так его и не получив, Генрих сосредоточился на происходящем. Впрочем, и без вина посмотреть было на что. Вопль юноши был адресован Лукреции, однако оставить его без внимания не смог именно Генрих.
- Полагаю, ещё один твой старый друг, так? – Негромко спросил он, делая полшага в сторону и увлекая за собой рыжеволосую, чтобы не мешать одному орллевинцу ронять на пол другого. - А бродить по ночам они начали ещё до того, как вы подружились, или уже после?
Уклониться от первого неумелого удара Генриху оказалось несложно, но он бы охотно напросился и на второй, если бы не леди Грациани, вцепившаяся в его рукав с такой силой, что и не оторвать. К сожалению, пока принц отвоёвывал свою свободу, оба противника – его, чёрт возьми, противника! – успели сосредоточиться друг на друге и теперь увлечённо друг друга мутузили, не обращая на Генриха внимания. Зато внимание Лукреции целиком и полностью досталось Его Светлости. Как и очередное оправдание, давшее сотню очков вперёд предыдущему. - Потанцевала на празднике? – Те же самые слова, но уже сказанные собственным – Генриха – голосом прозвучали ещё большей нелепицей, чем из уст рыжеволосой. - В таком случае, либо ты танцевала всего дважды в жизни, либо… – пауза, выдержанная герцогом, сама по себе вышла многозначительной, но удержаться и не добить поверженную логику леди Грациани оказалось выше его сил, - либо остальные танцующие подтянутся поближе к утру. Выспавшиеся и разучившие парочку новых движений.
Следующая ложь далась рыжеволосой на порядок увереннее предыдущих. Кажется, Её Светлость постепенно осваивалась в новой для себя роли. Во всяком случае, хотелось бы верить, что в новой.
- Что ни делается – всё к лучшему, – философски заметил Генрих, делая стражникам жест не вмешиваться, а после покровительственно приобнимая Лукрецию за плечи, словно бы вместо неё тут оказалась Елизавета. - В смысле, теперь тебе будет куда проще выбрать: как правило, после драки один всегда оказывается не столь хорош, как другой. А если повезёт и, скажем лорд Сфорца… да, я определённо поставил бы на него!.. впрочем, не суть – если один прикончит другого, то и выбирать станет не из кого.
Не повезло. В смысле, Лукреции не повезло. Генриху, жаждущему спустить пар после собственной свадьбы хоть на ком-нибудь, можно сказать, повезло вдвойне.
- Ну спасите, – великодушно разрешил он, отступая в сторону и являя «старым друзьям» испуганно сжавшуюся Лукрецию. - Кажется, это Вы и намеревались сделать, не так ли, Лоренцо?
Ослеплённый яростью юноша, на которого Генрих по-простому указал пальцем, ринулся в атаку, словно до этого только и дожидался приглашения от Его Светлости. Точный удар принца заставил его отлететь назад… ну а споткнулся и приложился затылком о некстати подвернувшуюся колону Лоренцо уже по собственной инициативе. Два вздоха (разочарованный принадлежал Генриху, а мстительно-восторженный – лорду Сфорца) прозвучали в унисон, прежде чем мужчины обернулись друг к другу. Кажется, был ещё и третий вздох, но за это Генрих не поручился бы, увлечённый коротким, но всё же боем. Не смотря на сломанный нос, лорд Сфорца и впрямь оказался более достойным противником, но наставник рукопашного боя, обучавшего принца этому искусству (не самому благородному и, определённо, не столь же и честному) не даром ел свой хлеб и вскоре двое друзей леди Грациани вновь оказались на полу. Без сознания.
- Говоришь, не устала? – Будничным тоном полюбопытствовал Генрих, оборачивая к супруге. За его спиной стражники не особо почтительно оттаскивали тела орллевинцев (подающие признаки жизни слабыми стонами, а один – даже попыткой подняться на ноги самостоятельно) в караульную комнату. Дополнительных приказов от принца не последовало, но судя по тому, что тот выглядел словно кот, дорвавшийся до дармовой сметаны, лордам следует просто позволить окончательно придти в себя, а затем развести по покоям. - Если так, не против, что мы немного погуляем по замку? Глядишь, ещё кто-то пожелает поздравить нас со свадьбой. Ну, или же спасти тебя… Кстати, я так и не понял – от чего именно? От брака со мной вроде как уже поздновато.

Отредактировано Henry IV Knighton (2016-08-07 14:26:52)

Короткая драка пришлась весьма кстати не только герцогу, но и его герцогине. Вспылив, Лукреция наконец позабыла о своих страхах и попытках спрятаться в обмороке. Её язвительное замечание вызвало улыбку, а услужливое воображение пошло дальше и живо нарисовало картину, в которой рыжеволосая увлечённо таскает за волосы какую-нибудь из придворных дам, вереща на весь замок и отчего-то высунув язык, как чем-то сверх меры увлёкшийся ребёнок. А он – Генрих – нарезает круги вокруг них, заламывая руки в лучших традициях жанра истеричных леди, и требуя стражу…Отец-Создатель, и привидится же такое!
- Да уж, насильно, – пробормотал Генрих. Такую, пожалуй, насильно замуж возьмёшь… Разве что воспользовавшись эффектом неожиданности! Впрочем, некоторые таким образом женятся, так что не ему судить.
Меж тем леди Грациани, несколько призадумавшаяся над перипетиями в собственной судьбе, незаметно взяла ситуацию в свои руки. И Генриха с ней заодно. Оставалось лишь удивляться, насколько непринуждённо у неё это вышло. Да и сама девушка переменилась, стала спокойнее, раскрепощённее и даже ярче. Огонь свечей, мимо которых пролегал их путь, отражался в медных волосах, бликами скатываясь до самых кончиков. Страх ушёл ещё раньше, но отчего-то Генрих опасался, что на смену ему придёт манерность, считавшаяся при дворе хорошим тоном, какая-то игра, чьи правила герцог Хайбрэй хоть и знал с юности, но всё равно не питал к ней хоть сколько-нибудь тёплых чувств. Ошибся? Ну или же всё куда проще, и это усталость взяла своё?
«Тебе больно?»
Задумавшись, Генрих и не заметил, что они остановились и теперь Лукреция разглядывает сбитые костяшки на его руках. И делает это с таким видом, будто ещё немного, и Его Светлость отправится к праотцам. Или к богам. К одной конкретной богине, чтобы лично высказать ей всё, что они оба думают о её чувстве юмора. Глупая девочка. И трогательная. Вдруг захотелось обнять её, провести ладонью по волосам и пообещать, что всё непременно будет хорошо.
- Ничуть, – улыбка тронула губы герцога. - Испугалась?
Вопрос несколько запоздал, да и не выглядела Лукреция напуганной. Но кто их разберёт, этих женщин?
- Пожалуй, хватит на сегодня прогулок. Лично я только что не на ходу засыпаю. Где ты…
Благородный порыв проводить леди Грациани до отведённых ей покоев, хоть в стенах замка ей даже опасность заблудиться не грозила, растаял дымом от свечи, стоило взгляду герцога упасть на зелёную вязь, охватывавшую его запястья. Женаты… Отец-Создатель, они ведь женаты!.. Мало того – прямо сейчас у них вроде как первая брачная ночь. В глазах Генриха явственно забрезжил скептицизм. Лейве угодно было поженить двух абсолютно чужих друг другу людей. Что ж, она в конце концов богиня, вправе вертеть людскими жизнями так, как заблагорассудится. Но чтобы уложить Генриха и Лукрецию в одну постель – всего языческого пантеона окажется мало. Чёрт, а ведь он так и не узнал, сколько Её Светлости лет. Хотя, даже будь ей не четырнадцать, а «целых» пятнадцать, леди Грациани всё равно оставалась ребёнком. А испытывать влечение к детям… по мнению Генриха это было как-то странно.
- Нам туда, – устроив руку рыжеволосой на сгибе локтя, Генрих повёл её в направлении собственных покоев. Ну а что будет происходить или не происходить за их дверьми, даже богини не касается. А людей и подавно.
- Тебе помочь? – Полюбопытствовал он, когда за ними закрылись двустворчатые двери. Горничные миледи наверняка уже досматривали десятый сон и будить их ради того, чтобы вынули свою госпожу из платья, показалось едва ли не большей глупостью за вечер. К тому же, герцог расшнуровал немало женских платьев, чтобы уступить им в этом. Правда прежде одной расшнуровкой дело не ограничивалось, но всё когда-то бывает в первый раз. В первый раз… вероятно, Лукреция сжалась в комок именно по этой причине. Маленький воробышек, слишком взволнованный, чтобы даже говорить. - Наш брак – простая формальность. И я не собираюсь пользоваться им, принуждая тебя к чему бы то ни было. Не бойся. Но не собираешься же ты спать в платье?

Заверения Лукреции о том, что она не боится, вызвали очередную усмешку. Страх перед первой брачной ночью у юных особ сродни страху перед мышами и пауками – иррациональному, но лишь крепчающему от поколения к поколению. Кажется, девушки уже просто привыкли бояться, и отказаться от этого страха для них всё равно, что расстаться с новым платьем или заколкой.
Впрочем, к чему говорить и даже думать о страхах, которые так и не выйдут за пределы подсознания? Во всяком случае, в этих покоях уж точно.
Оставив свой плащ на спинке одного из кресел, Генрих приблизился к девушке. Пальцы привычно потянули завязки, дюйм за дюймом освобождая Лукрецию из плена платья. Какая злая ирония: ещё с утра он мечтал о том, как станет раздевать совсем другую девушку, а теперь вот выполняет роль заботливой нянюшки для рыжеволосой, о чьём существовании до их общей свадьбы даже не подозревал. Ну а Делия тем временем… от ярости перехватило дыхание. Интересно, отдавал ли её пока ещё безвестный муж себе отчёт в том, что этот брак, хоть и заключённый по всем канонам Святого Престола, для него – смертный приговор? Уж что-что, а повод для поединка Генрих отыщет, остаётся сущий пустяк: отыскать самого «счастливого новобрачного».
Поглощённый планами мести, герцог пропустил момент, когда побеждённое платье упало на пол. Хрупкая фигурка в тонкой нижней сорочке едва заметно поёжилась то ли от холода, то ли от страха, что, вопреки уверениям леди Грациани, не спешил оставлять молодожёнов одних. Молодожёны? Смешно. Но не дай Создатель кому-то хотя бы улыбнуться, намекая на то же самое: Генриху, в общем-то, без разницы, сколькими жизнями «отблагодарить» богиню.
Не оборачивается. Не хочет встречаться с ним взглядом, заражая разочарованием? Генрих не слишком хорошо разбирался в том, о чём думают и о чём мечтают юные леди, но сестра однажды обмолвилась, что хотела бы выйти замуж за любимого, а не за того, на кого укажут родители. По утверждениям рыжеволосой, влюбиться она не успела, но должно ли это значить, что она и мечтать себе о том запретила? Впрочем, вспоминая партнёров по танцам, поджидавших Её Светлость в коридорах спящего замка, этот вариант кажется даже не маловероятным, а и вовсе ничтожным.
- Не бойся, – вновь повторил он, кладя руки на плечи Лукреции, словно бы желая подлиться с нею то ли смелостью, то ли теплом. - В конце концов, это всего на год, ты ещё успеешь стать счастливой.
Целомудренно поцеловав супругу в рыжую макушку, Генрих вернулся к креслу, где уже поджидал его плащ. Кувшин с вином и его свита из нескольких кубков обнаружились тут же. Первый бокал герцог осушил залпом, словно воду в жаркий полдень. Второй разделил уже на несколько глотков, так и не почувствовав вкуса. Несколько свечей, горящих в комнате, не справлялись с ночью, заглядывающей в окна, зато их мерцающего, словно бы дрожащего рыжего света вполне хватало, чтобы обозначить одинокий силуэт принца в окне, на которое и был устремлён его взгляд. Что Генрих видел там? Или, напротив, чего не хотел видеть?
Нынешнюю ночь. Такую, какой она могла, какой она просто обязана была быть. Любимая девушка в его объятиях, наслаждение близостью, страсть пополам с нежностью. А ещё имя: тихое, словно эхо, заблудившееся в лесу.
Одиночество. Он бежал от него, сколько себя помнил. Но люди – странные существа: догоняя добычу, они нередко тут же теряют к ней интерес. С одиночеством так же. Можно сколько угодно твердить себе «это то, чего я хочу», но лишь до тех пор, пока оно не остановится за твоим плечом…
Кубок – третий по счёту – вернулся на своё место, а герцог закрыл глаза, откидываясь на высокую спинку кресла. Уже завтра утром ему понадобятся все силы, и всё красноречие, чтобы отстоять этот брак в глазах двора. Не то, чтобы Генриху было дело до того, что подумают или скажут о нём самом. Но Лукреция, которая наверняка уже видела сны, свернувшись калачиком на кровати, слишком большой для одного… Герцог посулил ей счастье, зная наверняка, что не он – тот, кто сможет это счастье подарить. Зато в его силах не сделать рыжеволосую несчастной. «Быть счастливой» и «не быть несчастной» - это ведь совсем не одно и то же, как бы похоже не звучало.