Голова становится все тяжелее с каждой минутой пребывания в приемной зале паласа номарха. Подумать только, а ведь еще совсем недавно ей нравилось это место. Оно нравилось ей красотой своего убранства, тем количеством света, что поступал сюда сквозь большие арки окон у потолка, ей нравились резные узоры на колоннах, яркая расписная плитка и даже мелкие пылинки известняка, осыпающиеся с полотка под напором времени. Когда ты гость, любое здание кажется тебе чем-то невероятным, необычным, прекрасным. Кажется, будто все здесь на своих местах, будто в каждом углу, в каждой нарочито оставленной вещи, в каждом элементе декора есть своя изюминка, своя цель, то, что делает общий образ места завершенным и полным. Когда становишься хозяином этого места, все его очарование пропадает в одно мгновение. Как много зависит от ракурса и способа восприятия, страшно даже подумать.
     Голова становится все тяжелее с каждой минутой пребывания в приемной зале паласа номарха. В ее зале. Тело сводит от однообразной позы в низком кресле с неудобными подлокотниками. И как Клавдий находился тут по столько часов подряд? Как делали это все, кто был здесь до нее? Ах да. Это ведь были мужчины. Они вообще обладают куда более крепким задом и большей усидчивостью, если уж на то пошло. Испустив тяжелый вздох, Флавия перенесла вес дела с правой стороны на левую и подперла щеку свободным кулаком. Шел двенадцатый проситель, оставалось еще восемнадцать. От этой цифры в глазах женщины помутнело, а к горлу подступила тошнота. Сенаторы считают, будто должность номарха имеет незаслуженно большой вес, однако она единственная, в чьи обязанности входит выслушивание проблем населения. Стоило бы завести в Лоте магистратов. Если ей удастся повернуть взгляды детей Балморы в сторону прошлой системы правления, так она и поступит. И тогда тридцать человек в день сократятся до десяти в неделю. Только самые важные и насущные проблемы. Никаких разрушенных домов патрициев или сожженных погребов фермеров.
     - У меня голова раскалывается, - пожаловалась она Марсу, хищным коршуном возвышавшемуся за ее спиной. Трибун гвардейцев, который еще не привык обращаться к Флавии как номарху, тем не менее знал женщину с самого детства, а от того считал ее едва ли не собственной дочерью. Однако все, что мог сделать Альбий - это молчаливо ухмыльнуться Домицилле и смерить взглядом толпу, заметно превышающую обещанные тридцать голов. Людей было все больше и больше, они рвались все настойчивее и кричали все громче. Это был всего лишь третий прием нового номарха после коронации, и за месяцы восстания у народа накопилось слишком много вопросов. Впрочем, и восторгов накопилось не меньше. Пирамида сомнительных даров у ног Флавии становилась выше с каждым из них, и правительница уже не всегда различала дальние ряды из-за нее.
     - Не беспокойтесь, Плевия, - сдержанно и величаво улыбнулась номархиня, когда очередная патрицианка предстала перед ней в рваных одеждах и с растрепавшейся прической. Вид у нее был такой, будто Восстание прекратилось всего несколько часов, а не недель назад. Это отчасти раздражало, отчасти веселило Домициллу, ведь причины, по которой все благородные дочери Балморы выглядели как оборванки, были ей понятны. Все они хотели денег из общей казны, которые щедро решила пожаловать им Флавия на восстановление домов, и потому они считали, что чем сильнее им удастся разжалобить женщину, тем больше она даст. Однако в этом плане была небольшая брешь. - Каждый из пострадавших благородных домов получит компенсацию. Я направлю к Вам оценщиков и мы выделим Вам необходимую сумму. Можете записаться на осмотр у моего секретаря. Следующий!

     День плавно близился к своему завершению. Количество просителей давно перевалило за обещанное количество, однако люди все пребывали. Флавия чувствовала себя на рыночной площади в жаркий полдень, и прохладное ребро ладони то и дело касалось покрытого испариной лба. В глазах отчаянно мутнело и женщина чувствовала, как начинает клевать носом. Рассеянным взглядом она обводила толпу - лениво и медленно, словно искала кого-то - пока не заметила знакомый отблеск золотистого цвета где-то на задних рядах. Блик мелькнул еще раз, пока не скрылся за шерстью одной из кошек Флавии, и номарх резко выпрямилась в кресле, будто и впрямь заметила что-то важное. Ярко-синие глаза сузились, внимание сосредоточилось, и все это несметное море людей перестало существовать, слившись в одно-единственное цветовое пятно. Важным оставались лишь два сапфировых кристалла в обрамлении черных ресниц, принадлежащих той, что обладала так ярко блестевшим браслетом, и к кому так льнула Тахира.
     - Уходите все.Прием окончен,  - голос Домициллы вдруг стал холоден, как фйельский снег, а пальцы с силой вцепились в треклятые подлокотники, - все, вон! Кроме тебя.
     Номархиня кивнула в сторону девушки, на которую пристально смотрела, и спрыгнула со своего постамента, возвышавшегося над амфитеатром, в котором велся прием. Гвардейцы поспешно удалили из зала всех лишних людей, оставив лишь пару рабынь и самих женщин. Щурясь и крадясь медленно, так что длинная стола с мягким шумом шелестела за ней по мрамору, Флавия склонила голову и всматривалась в лицо той, что так заинтересовала ее.
     - Встань, - дойдя до гостьи, властным голосом велела она. Лишь поравнявшись лицами с ней, Домицилла с шумом вдохнула воздух и ощутила, как нож, воткнутый в ее сердце полгода назад, провернулся в ее груди вокруг своей оси. Сжав губы и раздув ноздри, номархиня схватила Консуэло за подбородок и повернула ее голову сначала влево, потом вправо. Удостоверившись в том, что она видит перед собой действительно свою рабыню. Миллионы вопросов моментально родились в ее голове, однако все они застряли на кончике языка, так и не найдя нужных ответов. Вместо этого женщина обошла Кассиопею, осматривая ту, и задержалась за ее спиной.
     - Мы виделись, кажется, совсем в другой жизни... - ни к кому толком не обращаясь, заметила она. Кассиопеи не было среди тех, кто потешался над ней, когда горел ее дом у реки, однако ей было ее и среди тех, кто пытался освободить Флавию, едва не сожженную заживо. Не появилась она и после. Сбежала, должно быть. Изогнув бровь, царица медленно продолжила шаг, - беглые рабы обычно не возвращаются к своим хозяевам. Мало кому из них удавалось избежать смертной казни...
     Все эти месяцы она была вдали от нее. Все эти месяцы Домицилла была уверена в том, что ее предали. Предал второй самый близкий человек из тех, кому она доверяла.

Отредактировано Flavia Domitilla (2016-07-28 23:42:46)

     Серо-синие глаза смотрят прямо в ее лицо, почти навязчиво, почти прожигающе. Лицо, которое часто выдавалось за ее собственное, лицо такое родное и чужое одновременно, что это было сродни взгляду в зеркало. В страшное, искажающее зеркало, которое будто демонстрировало ей ту Флавию, которая прибыла на Балмору после долгих скитаний по материку - уставшую, измученную, лишенную самого главного и неожиданно обретшую новую ношу на свои плечи. Схожесть и контраст между двумя женщинами сейчас выделялся особенно ярко - отливающая блеском золотой пудры кожа напротив тусклой, покрытой слоем грязи и пыли. Изысканная обсидиановая сурьма на веках и карминовая краска на губах против бледных, лишенных косметики черт. Боги и лучшие мастера постарались, вытачивая лицо Флавии Домициллы, и будто устали, взявшись за то, что принадлежало женщине напротив. Ног немного короче, лоб чуть выше. Глаза - самая опасная часть - несколько светлее и живее. Даже сейчас, даже выглядя как замарашка, как настоящая рабыня у худшего из хозяев, Кассиопея отличалась живым и быстрым взглядом, добрым открытым. В то время как от Флавии всегда веяло только холодом, и синева ее глаз никогда не была "небесной". Только "ледяной". Только в сравнении с лютейшими морозами Фйеля. Сощурившись и продолжая описывать круги вокруг неожиданно объявившейся рабыни, она была похожа на строгого надзирателя, в чьей руке вот-вот покажется древко плети. Однако ни плетей, ни других инструментов наказания, ни даже подоспевших на помощь гвардейцев не было видно. Только две крохотные фигурки в огромном зале, и эхом отражающееся от стен урчание Тахиры в углу.
     - Зачем ты вернулась? - Домицилла никак не могла взять в толк, что могло переубедить беглую рабыню самостоятельно пойти на такой поступок. Желание умереть? Наглость, что ее простят и возьмут обратно? Если уж ты покинул своего хозяина по собственной воле, у тебя есть только один шанс выжить - бежать в Уртиш, бежать и надеяться, что не сдохнешь по дороге и что течение Крохора не унесет тебя во Вдовье море. Но возвращаться? Не было ли это хитрым планом новоприобретенных врагов, или обыкновенной жаждой лучшей жизни? Ведь слуги номарха имеют жизнь куда лучшую, чем у обыкновенной патрицианки. А тем более такие слуги, которые имеют внешность столь схожую с самим номархом, что родной брат порой не мог их различить. Перебирая в голове варианты заговоров и тайных ходов Консуэло, Флавия невольно споткнулась о самый очевидный довод, который посеял в ее душе первое зерно сомнения в собственной теории. Ведь правда.  Она могла раздобыть сурьму и дорогую ткань, вырядиться ей и путешествовать по дальним городам, собирая дань и живя припеваючи. Почему она этого не сделала?..
     - Подвела?.. - царица непонимающе изгибает бровь. Складка, образовавшаяся на лбу, начинает давить и неприятно болеть. Вглядываясь в лицо той, что еще недавно делила с ней ложе, Домицилла на мгновение нависла над ней грозной гарпией, и резко отстранилась, так и не нанеся ни физического, ни морального удара. - Ты поступила так, как поступил бы любой на твоем месте.
     Сглотнув ком, образовавшийся в горле, Флавия отвернулась и поманила к себе сервала, валявшегося в углу. Видеть Кассиопею было сложно не только потому, что она предала ее, когда та так верила ей. Не потому, что они с Клавдием искали ее несколько долгих недель, рискуя своей жизнью. Но потому что один ее вид переносил номархиню во время, когда ее чуть не сожгли на собственной вилле. Нос вновь наполнился ароматом жженной соломы и горящего дерева, кожа будто снова ощутила жар полыхающего огня возле себя. Флавия будто опять слышала душераздирающие крики запертых в комнатах кошек, пожираемых пламенем, смешавшиеся с довольными возгласами и криками рабов, пирующих под ее окнами. Не сумев унять внезапно подступившую дрожь, дочь Балморы обняла себя руками и закрыла глаза. Их вновь обожгли слезы - после потери Клавдия это случалось с ней предательски часто - и Домицилла уже начала ненавидеть себя за это. Дав себе несколько мгновений на то, чтобы прийти в себя, она вновь повернулась к Кассиопее.
     Девушка казалась ей напуганной. Разбитой. Отравленной этой войной не меньше, чем она сама. Флавии одновременно хотелось обнять ее, как потерянное дитя после долгой разлуки, и прогнать прочь, запретив приближаться в Лоту на многие мили. Она долго не хотела верить в то, что Кассиопея могла предать ее, но Клавдию удалось убедить ее в обратном. А сейчас она стоит подле нее и просит ее простить. Кому из двух самых дорогих людей на этом острове она могла довериться?
     - Ты хочешь сказать... - номарх вновь склоняет голову к левому плечу и складывает руки на юбке столы, - что не имеешь отношение к поджогу? Тогда, где ты была? - ее голос звучит одновременно с насмешкой и легкой ноткой интереса. Возможно, ей нужен был всего лишь повод для того, чтобы отвергнуть недоверие Клавдия и вернуть себе хотя бы одного человека из прежней жизни. А, возможно, это была лишь очередная игра от женщины, которая славилась полным отсутствием сердца. И пусть ей никогда не удавалось обмануть Консуэло, но и рабыне никогда не удавалось провести ее. В зависимости от того, насколько слаженной будет ее история, Домицилла рассудит, говорит девушка правду или пытается вновь предать ее.