Жизнь шла своим чередом... зимой шел снег и мороз сковывал реку, по весне она оттаивала, заливая угодья водой, чтобы хорошо взростали полевые травы, а также рожь ячмень, пшено и другие полезные злаки и растения. Летом собирали урожай, ели сочные душистые яблоки и заготавливали пряное вино. Время все расставляет по своим местам. Это людям кажется, что жизнь крутится только вокруг них, что богам хоть чуточку интересна их судьба...
Отнюдь... сколько бы людей не умирало, сколько бы ни ввергалось в пучину отчаянья, сколько бы бед не терпел человек, жизнь все также будет крутить свое колесо. Будут наступать рассветы и закаты, будут сверкать звезды по ночам и тонкий молодой серп луны будет набирать форму, чтобы стать округлым бронзовым блином, но лишь для того, чтобы похудеть к условленному времени обратно. Все неизменно... все вечно... и, вместе с тем, все тленно, потому что даже вековечные неприступные горы может подточить лишь капля воды...

Алларика собиралась в дорогу. Она привозила Элисиф в Ворст, чтобы та повидалась с отцом, но пришли не очень радостные вести, что её маленький сын Ингвар заболел и, как бы ей еще не хотелось хоть ненадолго остаться в родовом гнезде, она торопилась к себе домой в Хайленд. Материнская любовь и переживания звали её обратно. Сначала она хотела и сына взять с собой, но Филлип, который порой был не хуже курицы-наседки, настоял, что четырехлетнему малышу еще рано так далеко ездить, и убедил жену оставить ребенка дома. К сожалению, пару дней назад он тоже уехал из дома по срочным делам своей семьи и из-за этого Алларика испытывала еще большее беспокойство. Её нянька, единственная из женщин, которой она доверяла как себе, хоть и осталась в замке, но она была уже очень стара и очень быстро утомлялась.
По просьбе племянницы, та осталась с отцом еще на несколько дней, а проводить Алларику до Хайленда вызвался Корбен, который в кои-то веки оказался дома, а не сражался где-то в военных походах или с еретиками. Говоря по правде, Алларика была даже рада возможности подольше пообщаться с братом.
За последние десять лет... с того самого события... с его неудавшейся свадьбы он очень изменился. Настолько, что ей начинало казаться, что это - совершенно другой человек. За это время они виделись так мало, как раньше виделись всего за год. Несмотря на то, что Корбен каждый раз при встрече веля себя, мягко говоря, отчужденно и холодно, и совсем, как чужой, Алларика упрямо вела себя как прежде, стараясь хотя бы силой привычки вызвать в этом скупом, холодном и расчетливом новом Корбене крупицу былых воспоминаний. Он едва не дергался от её прикосновений и поглаживаний по волосам, как она это делал обычно, а стоило ей взять его ладони в свои, как старался побыстрее убрать руки. Его ледяной взгляд, когда она целовала его по-домашнему в щеку при встрече или расставании, даже если это был отход ко сну, мог кого угодно превратить в ледяную статую, но Алларика верила, что теплотой, добротой и мягкостью сможет сделать так, что он, наконец, немного оттает.
Она надеялась, что эта поездка поможет им вернуть, если не прежние доверительные отношения, то хотя бы сгладит самые "острые углы".
- К отъезду все готово, миледи, - сообщил ей слуга, когда она вышла во двор замка.
- Большое спасибо, - кротко улыбнулась девушка и чуть коснулась плеча мужчины в знак благодарности.
Во дворе её уже ожидала целая компания провожающих лиц. Алларика крепко обняла и поцеловала мать, дала наставление Элисиф слушаться во всем отца и, наконец, заключила в прощальные объятья самого Ивара Бьеи - самого расчетливого и опасного человека во Фьеле, как говорили о нем украдкой при дворе. Впрочем, так можно было сказать и про Корбена, который стоял чуть поодаль ото всех в своем неизменно-черном костюме военного кроя, облаченный в свое отчуждение, как в броню. Он держал под уздцы столь же вороную лошадь, идеально подходящую к цвету его наряда.
Алларика едва заметно вздернула бровь и подошла к Корбену:
- Дорогой брат, вам не терпится сесть в седло? Прошу вас, повремените, ведь дорога длинная, и вам еще успеется. Прошу вас, составьте мне компанию в карете. Хотя бы первое время, пока вам не наскучит мое общество.
Она улыбнулась как можно теплее и слегка развернулась к Ивару, выразительным взглядом давая знать, что ищет у него поддержки. Ивар должен понимать, что с Корбеном нужно что-то делать. Сколько уже можно не только избегать общества сестры, но и вообще делать вид, что они - совершенно чужие люди? Сколько уже можно носить этот траур по своей загубленной любви и своей загубленной жизни. Видят боги, не для того она его спасала, чтобы он при жизни стал мертвецом!
Ивар понял все без слов... когда-то и Корбен понимал её также... жаль, что это время прошло, но Алларика упрямо верила, что если и нельзя все вернуть обратно, то можно сделать по-новому и еще лучше! Даже если Корбен не станет прежним, она просто хотела наладить отношения с ним новым.
- Корбен... - настойчиво произнес Ивар лишь одно слово.
Видимо, у семьи Бьеи был талант выражать все в очень скупых и коротких фразах. Сейчас имя брата звучало и просьбой, и рекомендацией, и чем-то вроде обреченности "тебе все равно лучше это сделать, ты же знаешь Алларику, она не отстанет. Тем более она - твоя сестра".

Против сплоченности всей семьи Корбен не выдержал. В конце концов, как бы он не отстранялся, он же один из Бьеи!
- Спасибо... - Алларика мягко улыбнулась и чуть сжала руку брата, когда она помогал ей усаживаться в карету.
Она ничем не дала понять, что про себя возрадовалась этой пусть маленькой, но победе.
Усаживаясь в карете напротив сестры, брат по-прежнему держал лицо, но она-то чувствовала, как он недоволен. Ну ничего страшного... её общество - не самое ужасное, что случалось с ним в жизни.
Карета тронулась с места и Алларика поспешила раздвинуть шторки и выглянуть в окно, чтобы помахать провожающим.
- Элисиф, слушайся отца! Ивар, береги её! - не сдержалась она от последних наставлений.
После тех злополучных событий, после неудавшейся свадьбы Корбена, - будь он неладна, - и смерти отца они все еще больше сплотились. Каждый из них словно разделил груз ответственности и добровольно принял его на себя. Мать тяжело переживала трагическую гибель главы семьи, и Алларика молча и беспрекословно взяла на себя часть её забот. Никто не вел с ней разговоров в духе "ты все должна понимать... теперь ты стала взрослой..." Все происходило ровно так, как и должно было происходить.
Корбен, который весьма переменился после излечения, кажется, стремился взвалить на себя гораздо больше, чем мог, готов был принести себя в жертву то богу, то семье. Пожалуй, если бы не Ивар, которого он слушался безо всяких возражений, он бы действительно заперся в каком-нибудь монастыре, пытаясь вымолить свой главный грех любви, который довел его до такого состояния, в котором он сейчас находился... К счастью, старший брат не дал ему совершить такой ошибки.
Наконец, когда карета совсем выехала за ворота замка и даже силуэт преданно провожающей любимую тетушку племянницы перестал различаться, Алларика села на место и сложила аккуратно ладони на юбке своего дорожного скромного платья из темно-зеленого сукна с длинными рукавами, украшенными лишь полоской изысканного белого кружева и с глухим-воротником-стойкой. Ей всегда шел зеленый цвет, как нельзя лучше подчеркивающий цвет глаз и, кроме того, Алларика сама его очень любила.
Девушка перестала улыбаться и внимательным цепким взглядом посмотрела на брата так, словно вообще впервые его увидела.
Говоря по правде, картина ей не понравилась.
Коротко стриженные на военный манер волосы, одежда черного цвета, как у ворона, словно Корбен постоянно находится в трауре. То ли по отцу, то ли по своей любви, то ли по самому себе. И этот взгляд, которым он смотрел на неё... в нем не было ни прежнего обожания, ни мягкости. Он смотрел на неё так, как смотрят на чужих людей, если не хуже... едва ли лучше, чем на врага.
Алларика не сдержала печального вздоха и опустила глаза, слегка покачивая головой, словно отказываясь принять очевидное.
Не для этого она его спасала... совсем не для того, чтобы он сам хоронил себя заживо. Ей казалось, что старуха-смерть с косой так и не отпустила брата, так и стоит за его плечом, обнимая его своей костлявой рукой и насмехается над живой девой, возомнившей, что смогла её победить, - своим щербатым ртом.
За минувшие десять лет Алларика так мало общалась с Корбеном, как никогда прежде. Да они за год раньше виделись намного чаще! А когда им все-таки удавалось встретиться, они едва перекидывались парой фраз, потому у неё не было возможности настолько близко пообщаться с братом.
Казалось, что он и сейчас находился на войне и был закован в доспех из собственного недоверия и разочарования.
Но это совершенно не то, что нужно было Алларике. Он очень сильно изменился, но понимал ли он, что другие изменились тоже. Запертый в своем чувстве вины и в мести, он оказался словно в клетке, из которой не было выхода.
Леди Хайленд чуть поджала губы и негромко заговорила. Те, кто знал её, немедленно бы забеспокоились. На лице Алларики редко отражалось что-то, кроме доброжелательности.
- Никто не верил, что ты выживешь... - Голос её звучал сухо и даже несколько отстранено. Она не стала ходить вокруг да около. Только не с братом. Как бы он её не сторонился, она не боялась говорить с ним прямо и на чистоту. В тот день, когда кто-то из Бьеи испугается поговорить с кем-то из семьи по душам... этот день можно будет считать началом конца всего рода. Семья Бьеи всегда держалась на честности, откровенности и доверии. Корбен не может не понимать этого, как и того, что взамен за свою откровенность Алларика потребует откровенность ответную.
- Даже Ивар в какой-то момент усомнился... а я верила. Даже помыслить не могла, что может быть как-то иначе! Но.. что ты делаешь с собой сейчас? Зачем, вернувшись к жизни, ты хоронишь себя?
Сестра взглянула на брата прямо и без стеснения, подалась вперед, чтобы взять его ладони в свои.
- Корбен... посмотри на меня... это я - Алларика. Я - твоя сестра! Я жизнь готова за тебя отдать" Я готова пройти за тобой любыми дорогами ада. За что ты наказываешь меня своей холодность? За что ты смотришь на меня, как на чужую?

Отредактировано Alarica Beoaedh (2016-11-24 21:05:38)

Бесполезно... все было бесполезно. Такой беспомощной Алларика себя не чувствовала даже в ту злополучную ночь, когда все и произошло. В ту ночь, когда история семьи Бьеи начала новую печальную главу своей жизни - без отца и с навсегда изменившимся Корбеном, одержимым своей навязчивой идеей то ли мести, то ли искупления, то ли и того и другого вместе.
С того самого дня больше никогда ничего не было "как прежде".
Но никогда, никогда Алларика так остро не ощущала, что от неё ничего больше не зависит. Тогда она могла бороться за брата, со своим собственными страхами, да хоть с самой смертью. А сейчас... что ей делать сейчас? Ну не с Корбеном же бороться?!
Ей хотелось кричать в голос, ей хотелось дубасить кулаками в ту несоизмеримо толстенную стену, которую он выложил вокруг себя, словно из нескольких слоев самого крепкого и неразрушимого камня, который только можно найти во Фйеле.
Он выжил, но словно все его чувства умерли. Наверное, это былой расплатой за его жизнь, которую им с трудом удалось выцарапать из лап смерти. Беспокоило ли его что-то, тревожило ли? Он словно был закован в латы из своего безразличия. Есть лишь цель - найти и... и что дальше? Убить? Растерзать? Отомстить? Но будет ли месть сладка его отмершему сердцу? 
Или он просто сделает это, чтобы выполнить долг и примется и дальше с твердолобым упрямством нести в этот мир "божественное возмездие"?!
Все, что оставалось Алларике, лишь шумно вздохнув, откинуться спиной на подушки. Если бы сейчас она набросилась бы на брата с кулаками, это выглядело бы по меньшей мере странно и было бы ему непонятно. Но, можно поклясться всеми богами, Алларике хотелось добиться от него хоть какой-то эмоции, кроме аппатичной уверенности в своих действиях. Может быть, если бы он испугался, закричал, заплакал, ей бы самой стало легче. Увидеть хотя бы признак чувств на этом спокойном лице...
Каким был Корбен до свадьбы - ходячая эмоция, чувственный взрыв - все, как на ладони, и горе, и радость, и счастье, и беда. И то, каким он стал сейчас - непоколебимым, но совершенно бесчувственным... это было как два разных человека.
Этого своего брата Алларика не знала и зря он столько времени избегал общения с ней. Возможно, узнай она об изменившейся натуре брата раньше, ей было бы легче принять произошедшие в нем изменения, но сейчас... то, что она увидела, совершенно не укладывалась у неё в голове. 

В какой-то момент Алларика начала понимать, что стены кареты давят на неё и ей не хватает воздуха. Да и весь вид Корбена говорил о том, что он испытывает неудобство, передвигаясь таким образом. Но он сидел сейчас напротив сестры, повинуясь её желанию, словно исполнял какую-то повинность. Еще немного и вид у него станет совсем несчастным.
Ну конечно, он же - военный. Привык все время проводит в седле, а тут его словно заперли в клетку.
Алларика чуть отодвинула занавеску, задумчиво рассматривая пейзаж, неспешно проплывающий мимо них: деревья, которые уже тронула легкая длань осени, окрасив кое-где зеленые листья в золотые и багряные цвета, предвещая скорую поступь холодов, горя, как всегда маячащие где-то на горизонте, даже в самые жаркие дни хранящие на своих вершинах белоснежные шапки снега.
- Ну, что? - Девушка задорно посмотрела на брата. - Дорога впереди длинная. Может быть, немного проедемся верхом? Пока еще светло и нет опасности зацепиться волосами за какую-нибудь ветку или переломать ноги лошади.
Алларика чуть высунулась из окна и крикнула вознице, чтобы он остановился, подала слугам знак, чтобы они подвели лошадей. 
С одной стороны, она любила конную езду за свободу, за ветер в лицо, за то, что перед тобой словно видно весь мир. С другой стороны, в карете можно было откинуться на подушки и даже читать книгу или поспать, если дорога была ровной и без сильных кочек.
Сейчас она расценила, что им обоим будет лучше немного проветриться.