Новоявленная графиня Йелоншира не считала поездку в Айгоршир приятным занятием, а тризну по усопшей королеве поводом для того, чтобы появиться при королевском дворе. Она не была лично знакома с Адрианой Ретель, в то время как с ее мужем у нее случилась весьма забавное знакомство, и потому не считала себя обязанной присутствовать. Но по статусу она должна была быть рядом с мужем. Когда Джозеф того желал - он проявлял властность, в том числе и по отношению к ней, пусть и любил ее по-своему. Но так ли ей была нужна эта любовь и любила ли она в ответ? Спорный вопрос. Тем не менее, недомогания в течение последних несколько дней заставляли Ромейн опасаться того, что Джозеф сделал то, что захотел и то, чего от нее желал. Дети...
Короля Эдуарда ей было искренне жаль. Милый малыш запомнился Ромейн своим легким характером. Каково было ему потерять сначала мать, а потом и отца? И вся эта тризна, весь этот траур были больше помпезны, чем нужны, что вызывало в Ромейн очередную волну раздражительности и мыслей о том, что чертова тошнота на белом платье будет смотреться довольно вычурно.
Точно так же проводилась тризна и для Дары Стоуна. Точно так же там был маленький ребенок, сын графа, Оуэн, которого Джозеф забрал себе на воспитание. Сестра бывшего мастера над шептунами постоянно крутилась рядом с мужем, вызывая смутное чувство тревоги а порой даже и ревности. Ромейн не нравилась Анна Стоун и это было довольно взаимно.
Адемар де Вер также прибыл в качестве лорда Эллендшира и Ромейн постоянно старалась находиться ближе к нему и не так близко - к мужу. Все еще не прошла ее боязнь к нему, все еще было только в развитии.
Бедная, бедная принцесса Анна! Ромейн всем сердцем сочувствовала чужестранке, над которой нависли такие страшные сплетни. В том что это всего лишь сплетни она была уверена. Вон, сколько страха в глазах девушки, того и гляди - упадет. Ромейн хотелось протянуть руку помощи, но вместо нее это сделал Адемар, который с поклоном принял ее руку и произнес несколько слов поддержки. Ромейн смогла лишь присесть в красивом реверансе и бросить искренний сочувствующий взгляд. Все это мероприятие продолжало вызывать у нее легкую степень отвращения.

Он проводил взглядом даму в белом платье. Лестер не знал, сколько еще он сможет оставаться незамеченным, но он следил за ней.
Он осторожно пробирался вдоль стены зала, где предстояло случиться спектаклю, следя за движениями дамы в белом и с непритворным интересом разглядывая ее, - это позволяло слиться с толпой. Ведь на нее все глядели! Казалось, от каждого брошенного украдкой взгляда у несчастной девушки перехватывало дыхание. В такой толпе, казалось, любая другая женщина затерялась бы,   не заметила жадного интереса, но только не эта. Она знала, что все смотрят, что все судачат по ней. В зале столько людей, звуков и запахов. Жаль, что это не маскарад, что никто не надел маски, иначе им удалось бы скрыть свои наглые лица. У Лестера кружилась голова от калейдоскопа мелькающих теней и пенящихся кружев. От множества голосов, пытающихся перекрыть один другого. От смешанных духов и плавленого воска. В такой момент не мудрено вообразить себя зверем, оборотнем из нянькиных сказок, который стал незваным гостем на этом празднике жизни и смерти. Никто из мужчин не смотрел на даму в белом так пристально и настойчиво, так нагло.
А Лестер был очень настойчив. Он, конечно, ее узнал. А узнала ли она? Не смотря на всё расстояние между ними, различия в статусах и происхождении, мужчина чувствовал с этой юной пташкой какую-то связь. Оба они не привыкли к вниманию, и оба были им одарены при дворе. Не самое приятное внимание… Впрочем, Лестер научился им пользоваться и привык, а вот дама в белом…
Лестер дошел до угла, сложил руки на груди и встал в профиль, так, чтобы его нельзя было заметить в толпе. Делая вид, что наблюдает за присутствующими, он на самом деле всё еще глазел на нее, определяя, какое же она на самом деле человек. Говорят, она не такая уж святоша. Что ж, это вполне справедливо, учитывая то, что смелости ей не занимать. Она следила за ним, даже не зная, кто такой Лестер Фосселер. Но про нее говорили еще кое-что, а именно, что эта овечка путается с канцлером, с мужчиной не своего круга. А еще, что она холодная, как лед, и что ей претит даже здороваться с придворными. Что у нее дурной, фригидный темперамент, и что бедный король Чарльз шел в ее покои, как на войну. Лестер понимал Чарльза как мужчину: девушка ведь совсем дитя! Хоть ей и исполнилось полных семнадцать лет, грудки ее были маленькими, кожа бледная, как у испуганной нимфы, а в глазах такая святая детская простота и наивность, что было бы страшно к ней даже прикоснуться, не то, что выполнять свои супружеские обязанности. Такую впору садить на полочку, как фарфоровую куклу, да любоваться до поры до времени.
Лестер успел переодеться к выходу, он был облачен во всё черное, дабы подчеркнуть высокий рост, хорошо сложенную фигуру, мускулистые бедра и широкие плечи. Кристиана Ларно советовала ему демонстрировать здоровый вид, что он и делал. С черным костюмом контрастировал лишь белоснежный шейный платок и рубашка. Так просто. Никаких украшений и перьев. Темные волосы в свете тысячи свечей излучали жизненную силу, и Лестер то и дело погружал в них свои пальцы. Если бы это был маскарад, Фосселер был бы воплощением греха.
Мужчина не утруждал себя притворством, что он в глубокой печали по королеве. Король рано лишился матери, говорят, у него часто меняются гувернантки, и что у него не возникает к ним никакой привязанности, а с мачехой он и вовсе не встречается. Судя по всему, как только юный король подрастет, он выставит эту ненужную женщину из замка.
Внезапно кто-то толкнул Лестера в бок, он обернулся и увидел рядом с собой мужчину со светлыми волосами, одетого достаточно богато, а на груди красовалась гербовая брошь семьи Ретелей. Похоже, что мужчина тоже искал уединения, так как устроился в тени колонны.
- Я прошу прощения, милорд.
Должно быть, случайно задел. Они были не представлены друг другу. На мгновение Лестер опять повернулся в сторону леди Анны, но ее уже не было. Ушла. Увели. Скорей бы уже началось это злосчастное представление, тогда бы он смог незаметно подкрасться к ней…

Таков наш век, он нас такими сделал

В ожидании спектакля Ромейн обращает внимание на пришедших людей. Джозеф и Адемар приветствуют знакомых и она ходит вместе с ними как бледная тень. Приветствие Генриетты застает ее врасплох и все же леди де Вер позволяет себе легкую очаровательную улыбку в сторону леди Дувршира.
- Благодарю, леди Генриетта я также весьма рада видеть вас.  Надеюсь мы еще сможем увидеться и поговорить. - Ромейн провожает ее взглядом и этот небольшой диалог заставляет ее отвлечься и потерять из виду свою родню. Графиня Йелоншира нервно прикусила губу и пошла по направлению за Генриеттой поприветствовав кивком Эйдана Ретеля. Вот уж кто находился здесь по праву - все же он потерял сестру а леди Ромейн прекрасно понимала что это такое - терять родного человека. С его супругой Аннабель Девантри они были давно весьма дружны и лорд-протектор севера пусть и не числился в закадычных друзьях молодой графини но все же следовало проявить уважение. Хотя о чем тут можно было говорить когда тризна превратилась в демонстрацию своего великолепия где каждый старался выделиться? Леди Ромейн по-прежнему не может найти того, кто ей нужен и с озабоченным видом наталкивается на темноволосого мужчину, что также высматривает в этом зале кого-то. Столкновение не самое приятное действо и Ромейн уже готова высказать все, что она думает, когда понимает с кем именно столкнулась. Предки леди были родом из Гасконии и посещая родственников в этом герцогстве она не могла не увидеть там блистательного герцога Лестера Фосселера. Но каким он был теперь? Бледная тень того, кто правил богатейшим герцогством стоит в углу наблюдая за кем-то пытаясь высмотреть кого-то в толпе.
- Лорд Фосселер, - мелодичный голос леди де Вер отвлекает мужчину от наблюдений и заставляет обратить внимаие на женщину присевшую перед ним в красивом реверансе.
- Весьма радует что вы остались живы и прибыли на тризну. Мой дорогой брат называет вас одним из выдающихся герцогов нашего времени. - в голову не сразу приходит мысль что ее вряд ли знают и спешит представиться.
- Невероятно невежливо было не представиться сразу. Леди Ромейн де Вер графиня Йелоншира. - она снова вежливо приседает.

Отредактировано Romaine de Vere (2016-12-05 14:35:56)

Взыскательное общество всегда вооружало девушку десятками гнусных правил, только бы не позволить ей угодить в неловкую ситуацию. Или того хуже - завязать непринужденное общение с мужчиной, не являющимся без пяти минут ее мужем. Примерно так в немногих фразах можно охарактеризовать общее прошлое, связавшее Генриетту и графа Ретеля в те благословенные дни, когда он еще именовался виконтом. И хотя почтенная супруга нового мастера над законами более не была юной девочкой и не играла в манерные игры, она ощутила, как непрошеный румянец хлестнул по лицу, стоило ей присесть в реверансе. Удивительно, как со временем меняются люди, и как их присутствие вызывает у нас кратковременную иллюзию, что не изменились мы сами. Генриетта облегченно выдохнула. По всей видимости, ревейнширский граф был не настолько обескуражен их "столкновением", чтобы пренебречь приличиями, как невольно сделала она. Так что общение могло продолжаться в той самой непринужденной манере, от которой так воротит благородных циников, по непонятной логике принявших на себя роль светских надзирателей и церемонеймейстеров. Женщина подняла глаза на Эйдана, пока в сиянии ее камней и его чуть отстраненных от окружающей суеты глаз проматывались их далекие воспоминания.
- Простите, я немного обозналась, граф. Но вы мне определенно кого-то напоминаете, - уголки ее губ слегка дрогнули и сложились в приятную и многозначительную улыбку, - И мне, конечно, не за что вас упрекнуть, как вы могли предположить подобное? Решение отослать меня принадлежало отцу, а не вам. И, полагаю, иногда приходится провести в изгнании много лет, чтобы вернуться на родину триумфатором, - она вернулась, подтверждая это правило - теперь злым языкам уортширской знати, ютящейся в своих тесных и прихотливо обставленных гостиных по обе стороны реки Кенны, уж точно до нее не добраться, попутно не оскорбив двор короля Эдуарда, - Хотя моя жизнь никогда не была изгнанием, а о вас сохранились самые добрые воспоминания. Знаю, что впоследствии вы выплатили этот мнимый "долг" моей семье, женившись на кузине Аннабель. Пока вы остаетесь ее добрым мужем и господином, мне совершенно не за что на вас жаловаться. Впрочем, сегодня не время пустой болтовни, не для этого мы собрались здесь. Прошу, извините мою рассеянность..
В то время, как графиня обращалась к маршалу, уделяя ему все свое внимание, от бокового зрения женщины не укрылось, что к ним приблизилась леди де Вер, так же беседуя с кем-то, кто скрывался за колонной. Поначалу голос леди Йелоншира сливался с десятком других голосов и непрерывных звуков стука каблучков, шелеста платьев и резких мужских интонаций, оглашающих зал. Однако два слова, произнесенные ею, пробились сквозь пелену, окружавшую гостей тризны, и прозвенели в ушах Генриетты каленным оружием. Лорд Фосселер. Это имя носили лишь два человека, находившихся при дворе, и леди Девантри готова была поклясться, что за колонной стоит не ее муж. Голова графини встревоженно дернулась в сторону прежде, чем она вновь повернулась к Эйдану. После того, что случилось в саду, ей совсем не хотелось бы столкнуться с Лестером лицом к лицу. По правде говоря, она боялась того, что может увидеть. Да и сама с тех пор испытывала легкое недомогание, которого не предвидела... Под благовидным предлогом их доверительного разговора, женщина подхватила графа Ретеля под руку и неторопливо двинулась в сторону.
- Мне очень жаль из-за ужасной судьбы, которая постигла Адриану. Но ваша участь еще горче - пережить ее гибель, разрыв хрупких, трепетных отношений, связывающих брата с сестрой. Поверьте, я знаю, о чем говорю, ведь у меня тоже есть брат..братья. Я разделяю вашу скорбь, насколько такое возможно для человека, не пережившего этой утраты.
Генриетта говорила горячо и искренне, ее пальчики дружески сжали предплечье ревейнширского графа. Однако она некогда знала мужчину достаточно хорошо, чтобы предположить, что он не верит подобным словам, а соболезнования и траур незнакомцев либо настораживают, либо вовсе раздражают его. Сегодня утром во дворце шептались о драке Ретеля с кем-то из прибывшей молодежи. Возможно, обиженный дворянин наблюдает за ними в этот самый момент, горя враждебностью и жаждой отыграться. Хозяйка Дувршира не предполагала, каким был повод для их ссоры, но очевидно одно - маршал взвинчен, и пока это так, он может быть уязвим. Чего ей в любом случае не хотелось.
- Эйдан, я знаю, что не должна затрагивать эту тему. Это совсем не мое дело, но я слышала, что вы сегодня подрались с каким-то молодым человеком..весь двор об этом судачит. Позвольте просить вас, в память о нашей старой дружбе, чтобы вы были осторожны. Знаю, вы всегда были прямолинейны и отважны.. - в далекую, ушедшую эпоху их знакомства Генриетта не раз видела, как он бросает вызов, и тогда это кружило голову, казалось поступками настоящего рыцаря, - Не мне вам напоминать, что любое опрометчивое действие, любой случайно приобретенный враг может вторгнуться в вашу жизнь тогда, когда меньше всего ожидаешь. Особенно здесь, при дворе.
Не только при дворе, а вообще где угодно. Все земли и территории Хельма достаточно хороши для подобного, - закончила она про себя. Замолчав, графиня, прежде глядевшая перед собой, не сводила с маршала теплого, слегка укоризненного взгляда.

Генриетта не была в обиде, что стало приятной вестью для графа, а ее слова о долге, который выплатил Эйдан, так и вовсе заставил его улыбнуться. Женившись на Белль, маршал не только не "вернул долг", а наоборот увяз в нем еще глубже, потому что Аннабелль - это награда и подарок, а не бремя. Впрочем, долго улыбка на устах не задержалась, ведь окружающие поспешили напомнить, что сегодня в этом зале улыбкам не место. Едва заметив очередного желающего высказать свои соболезнования, Эйдан раздраженно тряхнул головой и поспешил увести Генриетту куда-нибудь в сторону, дабы не встречаться ни с кем. Леди Девантри, кажется, и сама была не прочь пройтись. И тоже сказать о том, что ей жаль Адриану и ее брата. Это слегка разозлило маршала - слушать это в сотый раз, даже от графини, не слишком хотелось. Но Генриетта, скорее всего, говорит искренне, да и правила приличия сегодня просто обязывают ее выразить сочувствие. Дела, впрочем, это все равно не улучшало и Эйдан был все так же зол, как и прежде.
А слухи разлетелись еще шире, чем казалось до этого. Ну что же, теперь дворцовым сплетницам будет о чем пошептаться. На просьбу леди Девантри вести себя осторожнее граф смог только кивнуть. Да, она права - враг может появиться с той стороны, откуда не ждешь. Но того мелкого дворянина и его друзей Эйдан не боялся. Граф знал, что был прав, знал, что об этом знали другие, и знал, что мстить ему никто не будет. Просто не посмеют бросить вызов лорду-протектору всего севера и дяде короля. Да, это была гордость, может даже гордыня, оставшаяся еще со времен юности, но успокаивать ее в себе сейчас граф не желал, считая себя искренне правым в своих чувствах.  - Этот - не вторгнется. Слишком уж много вообразил себе этот человек и кто-то должен быть остановить это. Его счастье, что это был я, миледи, - а привратник тем временем объявил о приходе Его Величества. Пятилетний мальчик гордо прошествовал в зал по взглядами склонившихся придворных. Эдуард был одет в белые одежды, как и полагается, но Эйдан даже не был уверен, помнит ли племянник свою мать. Наверное, помнит, но как-то смутный образ - ласковые руки или нежный голос. Вот и все, что оставила своему сыну в память о себе Адриана. Это было так несправедливо, но сейчас граф мог только стать нерушимой стеной возле маленького короля и оберегать его от возможных опасностей, чтобы не потерять так, как уже потерял мать с отцом, сестру, друга. Хоть в последние дни Чарльза они и были в ссоре, но все же граф хранил в памяти те светлые дни, когда их дружба с королем была крепла и росла, как молодые сильные деревца.
Но все когда-нибудь уходит и на смену ему приходит новое, иногда нежданное. Так и в жизни маршала появилось много нежданного, иногда хорошего, иногда не очень. Одно такое не очень в последние несколько дней весьма омрачало жизнь Эйдану и редко покидало его мысли. Приветствую Вас, Ваше Сиятельство, и надеюсь, это письмо застанет Вас в Хайбрэе.
Полагаю, Вам уже известно, по какой причине мне не пришлось присутствовать на тризне по Вашей возлюбленной сестре. Однако же пока остаётся надежда уладить дело с Орллеей миром, мой долг велит мне выбрать её до самой последней капли... Генрих был безупречно вежлив - как всегда, в общем-то - и начало этого письма еще ничего собой не предвещало, графу вообще подумалось, что и лорд-регент решил выразить свои соболезнования. Это было бы уже слишком, но герцог Хабрэй был хотя бы оригинальнее и в чем-то даже умнее других - отправив письмо, он лишил себя неприятного зрелища медленно вскипающего северного маршала. Однако Генрих Найтон оказался куда более непредсказуемым. Переговоры в Элшире завершились лучше, чем я мог представить, но говорить об успехе ещё слишком рано. Надеюсь, моя встреча с западными графами, ради которой я завтрашним утром отправляюсь в Авелли, расставит все акценты так, как то будет благим для Хельма и Его Величества короля Эдуарда. Ради него, нашего с вами племянника, я настоятельно прошу Вас задержаться в столице до моего возвращения. А если этого не случится, боюсь, Вам придётся и вовсе обосноваться в Хайбрэе, поскольку лишь Вам я могу доверить регентство над Эдуардом в случае моей смерти. За какими богами регента понесло в Авелли, Эйдан не понимал. Точнее понимал, но отказывался принимать. Да, переговоры и мир как их результат были чрезвычайно важны для Хельма, но неужели было так необходимо отправляться вглубь мятежной Орллеи? Разве Генрих не понимает, чем это ему грозит? Неужели до сих пор так доверяет Андресу Найтону, который и заварил всю эту кашу? Да остывший труп герцога Хайбрэй уже вполне может болтаться где-нибудь на площади в Авелли! Герцог, впрочем, вполне это понимал и даже сообщил графу, что оставит ему свой пост в случае смерти. И тут бы Эйдану обрадоваться - он ведь хотел раньше сместить Генриха - но вместо радости чувствовалась неимоверная злость и необходимость кого-то поколотить. Желательно самого регента, но за его отсутствием роль несчастной жертвы принял на себя тренировочный манекен в оружейной.
Всё так, Ваше Сиятельство, отправляясь в путь, я отдаю себе отчёт в том, что из Орллеи могу и не вернуться. Уверен, Вы понимаете, что это необходимый риск, на который я обязан был пойти, дабы не допустить ещё одной войны взамен той, что нам удалось завершить. Лорд-камерарий Джерард Колдуэлл и мастер над оружием Джозеф Маллорен введут Вас в курс дел, однако же вынужден предостеречь Вас от того, чтобы и впредь доверять Вашему тестю, графу Эдварду Девантри. Как мне стало известно, именно он помешал посланнику Клета вернуться в Рэйнис и хотя бы попытаться предотвратить раскол церкви, воспользовавшись выделенными ему ресурсами.  Боюсь, Его Сиятельство слишком хорошо осведомлён о происходящем в королевстве, дабы это можно было счесть всего-навсего досадной ошибкой. Не мне указывать, как Вам следует поступать в кругу собственной семьи, однако же призываю Вас помнить, что Эдуард – не только её часть, но и король, которому Вы присягали на верность. Ни к Колдуэллу, ни к Маллорену за разъяснениями Эйдан так и не обратился. Письмо он им, конечно, показал, но весьма твердо заявил, что вникать в курс дела он будет не раньше, чем Генрих Найтон покинет этот мир. В чем еще надо будет убедиться - лорда Фосселера тоже мертвым считали, а он живее все живых оказался. Как бы там ни было, а становится регентом у маршала не было ни малейшего желания. Он почти ничего не смыслил в политике для этого, да и провести следующие несколько лет в Хабреэ были малопривлекательной перспективой. А Генрих ведь оставлял своему потенциальному приемнику и другое тяжелое дело. Если лорд-регент все-таки погибнет, то как Эйдану сообщить об этом его жене? Да еще и при том, что герцог предугадывал такой исход заранее и графу тоже об этом сообщил. Герцогиня Хайбрэй не была близкой знакомой маршала и он не знал, прислал ли Генрих письмо и ей, а спросить не мог, ведь тогда придется сообщить о своем письме и расстроить леди раньше времени, чего делать совершенно не хотелось. А ведь Эдуард тоже будет расстроен гибелью столь любимого дяди. И это еще хуже - маленький король и так потерял слишком много членов своей семьи. Одно слово - послание регента вгоняло графа в тоску. Да еще и совет не верить лорду-канцлеру... Эдвард Девантри все же отец Аннабелль, совсем не верить ему маршал не сможет, но слова Герниха все стали еще одной каплей в ручейке, подмывающем веру Эйдана в своего тестя. Граф Девантри совершенно точно плел какую-ту малопонятную интригу, чьи концы торчали слухами о его связи с Анной Мирцелл. Само содержание сплетни было абсурдным, но чем невероятнее оно становились, тем охотнее ему верили, чего маршал совсем не понимал. Впрочем, считал граф Ревейншира, лорд-канцлер знает, что делает, а посему Эйдан ему не препятствовал и не пытался разузнать, что происходит. Но и письма не показал, сохранив в тайне. О существовании данного послания сейчас должны были знать всего четыре человека - гонец, его доставивший, лорд-камерарий, мастер над оружием и сам Эйдан.
Не только смерть может помешать мне возвратиться в Хайбрэей. Если Вам станет известно о том, что герцог Найтон или кто-то из его людей пленил меня, дабы выторговать для Орллеи признание её так называемой независимости, я не прошу – я требую, чтобы Вы не шли у них на поводу. Одна жизнь не стоит королевства. Что бы Вы не решили, призываю Вас действовать без оглядки на меня. Оказавшись заложником, я буду всё равно, что мёртв для всего Хельма. А вот эту часть письма граф Ревейншир вознамерился просто проигнорировать почти целиком. Генрих Найтон не был ему другом, но и назвать врагом его было нельзя. Признавать независимость Орллеи марашл ни в коем случае не собирался, ровно как и оставлять в плену герцога Хайбрэй. За прошедшие полгода с того разговора, когда Эйдан обещал оставаться на стороне Генриха, пока будет уверен в нем и его решениях, регент не дал повода усомниться в себе. Да и бросать вот так едва ли не второго человека, после короля, было просто недопустимо и унизительно для гордости графа. Пару раз даже возникали мысли отправить Эдуарда в Ревейншир под видом бастарда и под опеку дяди Гилберта и тетки Кассандры, королевство оставить камерарию, канцлеру и мастеру над оружием - как-нибудь договорятся - а самому взять маленький отряд и отправиться тайком в Авелли, будь оно неладно. Потом Эйдан вспоминал, что в Ревейншире еще не совсем спокойно, потому что война с Фйелем все еще не окончена, а увозить короля из столицы небезопасно, но все же собирался в подобном случае действовать так, как и велел ему регент - без оглядки на него. Вот граф и не будет обращать внимание на требование герцога бросить его. На случай моей смерти – любой из двух – извещаю Вас о том, что полномочия обер-маршала Хельма я передаю Его Сиятельству графу Баратэону. Да будет Создатель мне свидетелем в том, что я до последнего вздоха буду пытаться предотвратить эту войну, однако же если ей суждено разразиться, никто лучше графа не справится с ролью главнокомандующего. Не усматривайте обиды в этих словах, Ваше Сиятельство, поскольку Ваше место в таком случае будет прежде всего подле Эдуарда. Эйдан обиды не усматривал - разве что самую малость - потому что понимал. Эдуард станет уязвим и маршал просто не сможет разорваться надвое, чтобы быть и возле племянника, и на поле боя. К тому же, граф Баратэон все же более был более опытен, как полководец, чем Эйдан, хоть последнему и подчинялась вся северная армия. Звание главнокомандующего, особенно если он выиграет, прославит род Баратэонов, чего маршал страстно желал и для Ретелей, но чем все же был готов поступиться ради Эдуарда, которому потребуется поддержка и опора.
Доверяю Вам Его Величество. Берегите Эдуарда, словно собственного сына. Берегите Хельм, словно собственные земли, граф. И да помогут всем нам боги. С надеждой, что нам всё же суждено будет встретиться, Генрих Найтон, герцог Хайбрэй, лорд-регент Хельма. Маленький король, которого Эйдана просили беречь, сейчас сидел совсем рядом, принимал подарки и старался сохранить важный вид, но все иногда не мог сдержаться и улыбался, поворачиваясь к маршалу и показывая какую-нибудь приглянувшуюся вещицу. Граф сдержанно улыбался племяннику в ответ и пристально следил за каждым приближающимся к столу короля человеком и каждым подносимым подарком. Да, их все проверили и людей тоже должны были, но всегда остается шанс для непоправимого. А потому Эйдан и сидел подле Его Величества с не самым дружелюбным выражением лица, готовый в любой момент вырвать у племянника из рук что-то опасное, закрыть его собой, убить врага хоть бы и голыми руками. Никто не навредит этому малышу, пока здесь есть один его дядя. Второй же скоро к нему присоединится, потому что граф Ревейншира пообещал себе вернуть Генриха Найтона. А Ретели свое слово держат.