Они выехали из столицы всего трое суток спустя после того, как по мостовой Хайбрэя застучали подковы взмыленной лошади, с которой едва не рухнул гонец с посланием от леди Вентури. Посланец Андреса уступил ему всего несколько часов, однако в строках, написанных почерком брата, уже не было нужды. Они лишь уточнили место и оговорили время, решение было принято, едва в руках лорда-регента очутился мятый конверт – письмо от Орллевинской ласточки. Той самой, которой Генрих Найтон пообещал свою защиту. Ещё не успев вскрыть письмо, герцог Хайбрэй уже понял: настало время исполнять обещания.
Подготовка заняла смехотворно мало времени. Ну, в самом деле, что такое три дня, когда нужно снарядить в путь отряд, и раздать распоряжения на время своего отсутствия… и случай, если Его Светлости не суждено будет вернуться? Хельм пережил двух королей только за последние годы, а значит и со смертью регента он как-нибудь примирится. Особенно, если она не застигнет врасплох.

Дорога в Элшир выдалась утомительной, зато намного короче, чем при иных обстоятельствах, не подразумевающих войну, чей запах витал в воздухе подобно дыму от костров. И воздух этот туманом сгущался вокруг всадников, словно не желая отпускать их, уговаривая повернуть назад, а после поникшим псом, так и не дождавшимся ласки, отступал в тень, которую отбрасывал на землю полдень, чтобы утром повторить свою попытку вновь.
Отряд останавливался на ночлег, только когда темнота становилась совсем уж непроглядной, и дальнейшее продвижение было попросту опасно для их лошадей, а выдвигался в путь с первыми лучами солнца. Люди почти не разговаривали друг с другом, не обменивались шутками, как это обычно бывает в походе. Какие уж тут могут быть шутки, когда путь их лежал на земли, отравленные предательством и враждой? Да и командир отряда – напряжённый, словно стрела, готовая сорваться с тетивы, повинуясь чутким пальцам лучника – прямо таки заражал тишиной. Порой Генриха приходилось окликать дважды, а то и трижды, прежде чем он оборачивался на своё имя и, с трудом выныривая из омута размышлений, в пропорциях один к одному разбавленных воспоминаниями, отвечал на вопрос.

…- Ваша Светлость, быть может, привал?
- Да, пожалуй.
- Впереди река. Может, перейдём в брод? Он в паре миль к западу.
- Конечно…

Прощаясь с Леттис, Генрих всячески избегал обещаний вернуться, которые Её Светлость – слишком мудрая, как и все женщины, когда это совсем не нужно мужчинам – то и дело норовила с него стребовать. Нельзя давать клятв, исполнить которые может не получиться. Равно как и увидеть ребёнка, которого она носит под сердцем… А у судьбы то ещё чувство юмора! Перечеркнув их с Андресом общее прошлое, она будто стремится вновь уровнять их. Вот только жена и ребёнок одного Найтона мертвы, другого же – будут жить, даже если за это боги стребуют жизнь его собственную. Пусть так, главное, чтобы они…
Не думать. Нельзя. Думать нельзя. Ни о чём, кроме того, что ждёт его впереди. И того, кто ждёт, тоже.
Андрес Найтон. Герцог, пожелавший стать королём. Пожелавший столь сильно, что даже предательство показалось ему малой ценой. Говорят, будто цель оправдывает средства… Не оправдывает. Был бы жив Чарльз – он бы подтвердил.
Но Чарльза не было. Был только Генрих – его младший брат. Сестра и сын Его Величества не в счёт, да защитит их Создатель. Пусть живут долго и пускай постараются стать счастливыми, но на этой игровой доске для них нету места. По правилам игры лишь один сойдёт с неё победителем, пройдя от края до края. И даже повернуть назад уже не получится.
Повернуть? Время, когда Генрих без опасений мог повернуться к Андресу спиной, ещё не так далеко успело уйти в прошлое. Время доверия, время братства, время единства – одним словом, славное время. И что они получили взамен? Андрес – мечту о короне, затмившую его взор. А Генрих – корону… которую он поклялся сохранить для того, кто был рождён королём. В отличие от обоих кузенов.
Кузенов… Было время, когда Генрих считал Андреса братом. Но братья не должны убивать друг друга. И предавать – тоже, сколько бы благих оправданий предательству не приходило на ум. Генрих знал, каково это. Чуть больше года тому назад он и сам стоял перед таким выбором. Держал в руках нить жизни старшего брата – того самого, с чьими решениями и взглядами он был не согласен, кажется, с колыбели – и мог оборвать её, просто сделав шаг в сторону, вручив эту нить судьбе. Сложно ли было поступить правильно? Одни лишь боги ведают – насколько. Но если у него получилось остановиться, не перешагнуть незримую черту между честью и предательством, почему это не вышло у Андреса? Спросить бы. А впрочем, может ещё и представится случай…

…Стук копыт по вымощенному камнем внутреннему двору замка графини Элшира в клочья разорвал напряжённую тишину, поселившуюся в нём некоторое время тому назад. Этой тишиной были замараны строки письма, написанного рукой Беатриче, ею, словно плащом, был укрыт гонец, что настоял на том, чтобы лично вручить лорду-регенту послание своей госпожи, а после терпеливо отвечал на вопросы, не сводя с герцога Хайбрэй напряжённого взгляда. Слишком дерзкого, учитывая разницу их положений, но вместе с тем и вполне допустимого, если не забывать, кому он служит.
Элшир во главе с Орллевинской ласточкой сделал свой выбор ещё в конце зимы, отказавшись поддержать честолюбивые намерения своего герцога. Не единогласно, как было и с Орллеей в своё время. Но раз уж Андрес проповедовал право запада самому определять своё будущее, как он может идти против своих же заветов, отказывая в точно таком же праве Элширу?
Выходит, что может. Как-то. Проклятие! Генрих старался понять, видят боги, старался… но шкура Андреса жала в плечах, а ещё в ней и шагу не удавалось ступить, чтобы какой-нибудь шов не разошёлся с задорным треском, смеясь над людскими попытками склеить две абсолютно разных «правды» в единый лоскут. Пожалуй, если бы речь шла о камзоле, его «творец» помер бы с голоду, будучи не в силах всучить своё творение даже слепому бродяге за краюху хлеба. Или о платье, которое ни за что не надела бы ни одна женщина по доброй воле…
…Хотя бы потому, что платье было чёрным. Словно выстуженная земля, которую зима стремится укрыть последним отчаянным февральским снегом. В платье именно этого цвета была затянута хрупкая женщина с гордо поднятой головой, и это не могло не бросится в глаза. Траур? По ком? Уж не по их ли договору, заключенному на исходе зимы? На чёрном фоне белый смотрится драгоценным жемчугом, сверкающим почище алмазов и изумрудов, а значит он и её цвет тоже. Так символ или совпадение?
- Леди Вентури, – спешившись и бросив поводья подбежавшему мальчишке, Генрих стремительным шагом поднялся по ступеням, чтобы поцелуем коснуться тонких пальцев. Холодные… И не скажешь, что у ворот уже замерло лето, терпеливо отсчитывая последние часы весны. - Произошло ещё что-то, о чём Вы умолчали в письме...
Не вопрос. Утверждение. Однако для соболезнований ещё будет время. Как и для разговора за гранью искренности, если миледи сочтёт его достойным. А, может, и для отдыха, которым Генрих решительно пренебрёг. В конце концов, он не за тем проделал такой путь, чтобы выспаться или попробовать стряпню здешнего повара. После.
Если оно наступит.

Лагерь, предназначенный для переговоров, располагался всего в нескольких часах пути от замка Её Сиятельства, и встретил он Генриха… не стрелой и не копьём, а остальное не имело ровным счётом никакого значения. Помогая графине выбраться из седла – упрямая женщина!, ей следовало послушаться и остаться под защитой высоких каменных стен, но нет же! – лорд-регент украдкой взглянул на фигуру, что приближалась к ним, с каждым шагом приобретая всё больше общего с Андресом. Тем, каким Генрих его помнил. А, впрочем, скорее всего именно память следует и поблагодарить за подобную насмешку: от прежнего Андреса у нового осталось ровно столько же, сколько и у портрета, пускай бы и написанного безусловно талантливой рукой, от оригинала.
- Ваша Светлость, – эхом отозвался герцог Хайбрэй, удостаивая сопровождение Андреса лишь короткого кивка. - Признаться, я… – окончание фразы так и не слетело с губ. Во-первых, потому, что оно предназначалось не незнакомцу, а тени брата, маячившей за его спиной. А во-вторых, как-то не уместно было здесь говорить о радости. Равно как и смеяться над телом, приготовленным к погребению. - Вы изъявили желание говорить со мной? Что ж, я здесь, – корона всё ещё не ведёт переговоров с предателями… вот только Генрих – не корона, а лишь её слуга. Пойми он это несколькими месяцами раньше, возможно… а, впрочем, хватит уже жалеть о прошлом. Оно не вернётся, как ты ни уговаривай. - Полагаю, речь пойдёт об орллевинском войске, ступившем на земли леди Вентури? Я готов выслушать объяснения. По какому праву это произошло? Полагаю, миледи, это решение не исходило от Вас?

Отредактировано Henry IV Knighton (2016-11-14 22:10:45)

"Суд же состоит в том, что свет пришел в мир; но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы; ибо всякий, делающий злое, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не обличились дела его, потому что они злы, а поступающий по правде идет к свету, дабы явны были дела его, потому что они в Боге соделаны." Ин 1, 5 Ин 8, 12

С каждым шагом ее платье создавало едва слышный шорох...словно Беатриче шла по сухой, палой осенней листве. Черный совершенно не шел ей. Затянутая как статуя в свой мрамор, в платье, она выглядела болезненно бледной и немного исхудала за время, которое они с Генрихом Найтоном не виделись.

В раскосых серых глазах читалась усталость, а под глазами пролегли темные тени отражающие несколько ночей проведенных без сна в ожидании этого самого часа. Но Беатриче выглядела решительной. Во всяком случае она старалась унять дрожь своих холодных рук, которая предательски началась лишь в тот момент, когда регент взял ее ладони в свои. Беатриче присела в поклоне, несколько секунд не смея поднимать взгляд, и лишь когда Генрих обратился...

- Ваша Светлость, я рада приветствовать Вас на своей земле, - вместо объяснений Беатриче лишь кивнула, не желая начинать этот разговор именно сейчас, когда мысли ее заняты совершенно другим.

Смертей будет куда больше, если все пойдет путем совершенно не мирным. И все таки какое-то шестое чувство подсказывало графине, что с этого поля боя никто не уйдет без "сюрпризов". Будет ли битва за Элшир? Все возможно. Куда более вероятен вариант в котором Андреас не отдаст без боя землю, которую уже присвоил себе. И маловероятен тот, где без проблем после длинной беседы со всеми "за" и "против" отдаст целый пласт своему кузену. В чудеса Беатриче не верила. Но и не могла сидеть и ждать за гротом замка пока там, в нескольких километрах, вершится судьба ее земли, унаследованной ею по праву рождения.

Она Вернури. А Вентури никогда не сдаются.

Сидя в седле уверенно она держала поводья крепко. Пальцы, затянутые в черные кожаные перчатки то и дело поскрипывали о поводья, вырывая Беатриче из раздумий. Скакала она молча, немного поодаль от Лорда-Регента, но то и дело вглядывалась в профиль юного мужчины. Верный ли выбор она сделала доверившись короне?

Вдох. Выдох. Закрыть глаза. Открыть их вновь, вдохнуть приятный весенний аромат зеленой травы, первый распустившихся бутонов, усеянных цветом деревьев, которые принесут плоды уже через несколько месяцев. Графиня смотрела на свои угодья, любовалась красотой этих мест, понимая, что этот шаткий мир, воцарившийся в Элшире может с легкостью пошатнуться одним лишь приказом о наступлении.

В этот тяжелый для графства час Беатриче не молилась. Она перестала посещать молитвенную после побега Джульетты. Беатриче больше не видела радости в вере Создателю. Как он мог быть так жесток, отбирая у нее дитя? И кого? Ту, которая верила в него больше, чем они все остальные вместе взятые. Джульетта никогда не разлучалась с Писанием. И так легко предала его, когда в сердце к ней забралось сомнение.

- Благодарю, - спешиваясь она коротко кивает Найтону и отдает перчатки и стек, которым подгоняла лошадь, одному из мальчишек, тут же подоспевшим к графине.

О какая буря витала в воздухе. И даже погода собиралась внести свою лепту в это напряжение. Вместо безоблачного неба, стали собираться грозовые тучи. Набухшие, пульсирующие, готовые вот-вот выплеснуть из себя воды...где-то вдалеке грянул гром. Но до дождя было еще далеко. Пока не поднялся ветер...

- Ваша Светлость, - Беатриче почтенно склоняется в поклоне Андреасу.

Ни тени улыбки на бледном усталом лице, она спокойна и хладнокровна, и лишь сердце, клокочущее в груди, словно птица в клетке могут выдать то, что по-настоящему чувствует герцогиня в этот самый момент. В момент истины.

- Полагаю, миледи, это решение не исходило от Вас? - Беатриче переводит взгляд с Герцога на регента:

- Нет, Ваша Светлость, это решение исходило отнюдь не от меня, - серые глаза вновь вернулись к Герцогу Андреасу, Беатриче смотрела ровно и прямо, не пряча глаз.

Ей нечего скрывать. Она не хочет участвовать в кровавых потопах, она лишь печется о судьбе своих подданных. О судьбе тех, кто верит ей и готов отдать свои жизни. Позади герцога она замечает того самого Барона, который решился идти против. Что ж, время покажет, кто был прав, а кто нет. История рассудит всех.

Безымянный лорд, застывший за правым плечом герцога Орллеи так и остался безымянным. Что ж, они и впрямь собрались в этом шатре не ради того, чтобы обсудить тонкости этикета. Скользнув по незнакомцу цепким взглядом, Генрих вскоре забыл о нём… ровно до того момента, пока тот сам не заявит о своём присутствии.
Пока же слово перешло Андресу. Но видит небо, уж лучше бы тот промолчал! В своей попытке объяснить негодование Его Светлость герцог Орллеи больше напоминал Генриху себя самого, вот только много лет тому назад. Когда упрямый мальчишка, спешащий вырасти, торопливо рассказывал своему названному брату об очередном уроке, которого так и не сумели вбить в его курчавую голову наставники. Он бурно жестикулировал, проглатывал окончания слов, будто бы время утекало сквозь пальцы стремительным песком в часах. Ну а брат – кузен вообще-то, но каждый, кто указал бы на то младшему принцу, был бы навек заклеймён им дураком, ничего не смыслящем ни в жизни, ни в братстве – внимательно слушал, пряча улыбку в уголках губ, а после короткими, точно удары клинка в умелой руке, фразами разъяснял Генриху, в чём тот был не прав. И делал это как-то так, что у принца не возникало ни тени сомнения или обиды. На что обижаться? Разве что на собственную удручающую юность… Но вот она прошла. Одно неясно: Андрес-то куда делся?!
И хоть герцог Орллеи стоял сейчас прямо перед ним, этот вопрос никак не желал разрешаться, отчего серые глаза Генриха полнились недоумением, словно само небо – грозовыми тучами.
Признаться, лорд-регент даже в бреду не ожидал бы подобных, с позволения сказать, аргументов. Нет, верить в то, что Андрес принесёт свои извинения и уберётся с земель, где ему не рады, было бы верхом глупости. Но то глупость собственная, затаённая, надёжно укрытая от посторонних глаз и ради соблюдения приличий именованная «надеждой». Мятежный герцог же выставил абсурдность своих слов на всеобщее обозрение, да ещё и глядел прямо, словно не ничуть не стыдясь не состыковок с собственной (короткой, но всё же) историей. Или же не отдавая себе в них отчёт?..
«Войска Орллеи защищали свои земли, желая оставаться в составе герцогства, в то время как того не желала леди Вентури. И я так же не желал…»
Можно подумать, кто-то из присутствующих имел неосторожность усомниться в намерениях мятежного герцога! Он сам, Генрих, Беатриче, армия – все они чего-то хотят… Вот только лишь у орллевинской ласточки достало сердца отстаивать кроме собственных ещё и интересы своих земель, о которых Андрес и не заикнулся, словно бы полагая чем-то несущественным. Хельм стремится к миру, Орллея же проливала кровь своих братьев, смея ставить в вину леди Вентури то обстоятельство, что глаза её не вспыхивают азартом при виде всех этих рек. Наивно будет считать, будто мир окрашен иным цветом, да и кровь, пролитая во имя него, хоть чем-то отличается от той, что льётся во имя власти и блеска мнимой короны… но графиня отдавала себе в этом отчёт, принося клятву верности истинному королю. Ну а Андрес? Он хоть на миг задумывался о том, что не всем придётся по вкусу его корона, да ещё настолько, чтобы ради неё умирать? Отнюдь. Иначе заручился бы поддержкой всей, Орллеи, не полагая, что ряд бывших вассалов станет поддерживать его по умолчанию.
Абсолютная поддержка? Помилуйте, а такое бывает? Ну, разве что миру вдруг вздумается стать идеальным. Вероятно, именно поэтому перевороты, равно как и их попытки, всегда и оканчиваются кровопролитием.
- Защищали свои земли? Вот как? А войска Орллеи не учли, что их защита может быть неуместна, раз уж хозяйка здешних земель о ней не просила? Или же мы ведём речь о том, что все вассалы графини Элшира в едином порыве выступили против её решения… таким вот образом? – Голос Генриха оставался безукоризненно ровным – к сожалению или к счастью, но жизнь при дворе не проходит бесследно. И даже ударения не выдавали гнева. К чему эмоции, если у каждого из слов есть подтверждение? Да и не по правилам это. Игра, которую они начали, стоило мятежному герцогу заговорить, обязывает сохранять голову холодной… Ну, или хотя бы рекомендует это обеим сторонам. Потому как игра – вот кто действительно беспристрастен. - К тому же, насколько мне известно, армия подчиняется генералу, а вовсе не лордам. Вы же не станете утверждать, что тут имеет место быть «всего-навсего отряд» одного из несогласных вассалов графини? – Произнося эти слова, Генрих и сам не понимал, чего ему хочется больше. То ли, чтобы Андрес не смел произносить ещё и эту глупость в довершении ко всем остальным. То ли, чтобы озвучил её, преподнеся лорду-регенту этот козырь на золотом блюде. Армия и отряд разняться не только по количеству человек, но и… а, впрочем, Его Светлость и сам это знает. Не хватало ещё, чтобы младший брат принялся учить старшего военной науке!..
«Я подозреваю, что вызвало в вас страх за свои земли, леди Вентури, но когда вы доверяете тому, кто, возможно, стал причиной вашего страха - Вы поступаете крайне неразумно.»
Ах вот даже как! Что ж, в том, чтобы обвинить в резне на свадьбе самого Генриха, что-то есть. Люди и впрямь не станут задавать вопросов – им лишь бы указали на виновного. Вот только приживаются подобные мистификации, как правило, лишь среди низшего сословия. Представители высшего станут повторять ложь, если ложь эта выгодна их стороне, всё же подозревая о правде. Ну, или зная её наверняка. Обличение Андреса было бы подхвачено, окажись на месте леди Вентури кто-то из его соратников… да вот хоть тот безымянный лорд за плечом. Но оперировать в разговоре с Беатриче откровенной ложью… Создатель, он что, и впрямь считает орллевинскую ласточку непроходимой дуррой?! Зря. Очень зря. Да и нельзя, к слову, недооценивать женщин.
Однако эта ошибка даже не нуждалась в ответе. Андрес и так знает правду, а Беатриче… ей хватит и взгляда. Честного и открытого, как и в тот февральский день, когда Генрих смотрел на неё в Хайбрэе.
«В том, чему Вы стали свидетелем в Борромео, нет моей вины, леди Вентури. Клянусь Вам.»
«Не могу винить Вас, Вы, возможно, хотели защитить свои земли и думали, что защищаете свой народ. Только следовало бы сначала поинтересоваться, желает ли он защищаться подобным образом.»
Не вежливо вмешиваться в чужой разговор – об этом знает каждый, хоть сколько-нибудь отмеченный воспитанием. Лишь поэтому Генрих и удержался от того, чтобы не уточнить: «подобным образом» - это как? Отказаться играть на стороне предателей, склонившись перед троном истинного короля? Попросить защиты у тех, кто не пролил ещё и капли оррлевинской крови, от тех, с чьего попустительства по западным землям уже потекли багровые реки? Пираты? О нет, истинной бедой орллевинцев стали они сами.
Интересно, а Андресу Найтону графиня приносила присягу, чтобы так возмутить его нынешней сменой (или же просто выбором) стороны? Вопрос и впрямь повис в воздухе, потому как Генрих, к стыду своему, не знал на него ответа. И у Беатриче теперь не спросишь. Ну уж во всяком случае не при герцоге и его… Чёрт, всё же надо было поинтересоваться – кто этот человек, чтобы теперь то и дело не спотыкаться об него взглядом и мыслями.
«Взять и предложить испуганной женщине защиту и сыграть в невинное благородство... Признаться, я бы не смог придумать лучше. Браво!»
Не произнеся и слова в ответ, Генрих молча склонил голову, словно принимая похвалу. Ироничная улыбка с одной стороны вполне ожидаемо вызвала аналогичный жест с другой.
«Леди Вентури, если земли Элшира останутся в составе Орллеи, вам будет даровано прощение. Если согласия не будет - мы заберем земли Орллеи, но Вы более не будете причастны к ним. Также, как и ваши дети.»
Долой улыбки. Долой шутовство. Долой беспристрастность. В игре останется лишь расчёт. И правда, во имя которой Генрих скорее умрёт, чем отступит. Такова она, верность, в его понимании.
- Сколько месяцев прошло с тех пор, как Вы, Ваша Светлость, заявили о том, что желаете, чтобы Оррлея обрела независимость? – Вдали полыхнул гром, в голосе герцога Хайбрэй прорезалась сталь. - Вы не посчитались со своим королём, не удосужились заручиться поддержкой всех своих лордов, а теперь смеете ставить в вину графине то, что она взяла с Вас пример? – Короткий взгляд в сторону Беатриче – послание, дабы она не принимала сравнение на свой счёт. Генрих принесёт графине Элшира свои извинения, но лишь когда рядом с ними не останется посторонних. - Герцог Найтон, если Вы обязуетесь немедленно закончить это бессмысленное восстание, даю Вам слово: никто из Ваших людей не пострадает и всем вам будет даровано королевское прощение и позволение сохранить свои земли и титулы с правом передачи их по наследству. Если после этого графиня Элшира пожелает расторгнуть договор с Хайбрэем – я так же не стану чинить ей в этом препятствия. В противном случае… – оборвав речь на полуслове, герцог Хайбрэй развёл руками. Мол, Вы и сами знаете, что будет в противном случае. Война, которая опустошит материк.
«Готов ли ты заплатить за свою корону такую цену, брат?..»
И всё же, вот как, оказывается, видятся вещи, когда их делает кто-то на твоих глазах, а не ты сам… Слушая обвинения в адрес Элшир ровно в том же самом, что уже сделал сама Орллея, Генрих невольно вспомнил шутку о том, как один вор взялся учить другого честной жизни. Смешно. Если бы не было так… пусто. Да, наверное всё таки пусто. И пустота эта оказалась сильнее, чем даже гнев, помноженный на ярость. Предательство больно бьёт. В особенности по тем, кто до последнего не желал в него верить.
А ведь противоположная сторона в чём-то права. Вот только она и не подозревает, в чём именно. Отделение Орллеи и возвращение Элшира и впрямь не одно и то же. Орллее не пришлось ужасаться жестокости Хельма, а вот Элширу – Орллеи… Интересно, а виновных в той резне хотя бы искали? Или они (не в одиночку же лорд-регент это провернул… или в одиночку?!) были назначены заранее? Надо бы потом расспросить об этом графиню. Не то, чтобы это что-то меняет, но ведь любопытно же.

Странная вещь происходила не далее, чем за столом переговоров. Андреас хотел казаться холодным и сдержанным, барон Пэрайд и вовсе едва себя сдерживал. От Беатриче не скрылась пульсирующая венка на его лбу и то как заходили жевалки статного воина. Впрочем, Беа никогда не видела в нем благородства. Стать - быть может. Он хотел быть одним из них, хотел, быть может, стать кем-то большим, нежели бароном. Но была ли это его участь? Насколько достойным он мог быть правителем? Что бы он сделал для графства? На потеху своему самолюбию и желанию роскоши пошел против истинного правителя?

Беатриче не видела ничего плохого в том, что она присягнула на верность единственному королю - его Величеству Эдуарду. Андреас же провозгласил себя правителем незаконно, указав на это так, будто того требует народ. Но, судя по всему, не единогласно, если нашлись несогласные. Так чего плохого позволить им отправиться восвояси к настоящему правителю? Политика. Земли. Желание власти и денег. Вот что нужно новому, построенному на крови доверчивых жителей, государству. Графиня выпрямилась.

Андреас говорил строго, прямо, но в словах его чувствовались зачатки эмоций. Генрих же говорил жестко и безэмоционально, будто ничего из случившегося его не волнует. И только блеск в темных глазах, который видела Беатриче, смея смотреть на регента, выдавали его истинные чувства в этот самый момент. Право же, признаться, ее и саму начало немного трясти, но унимая дрожь рук она не могла унять дрожь разума. Аргументы сыпались на плаху, распростертые перед двумя лагерями: кто прав, а кто виноват? Это такой же извечный вопрос, как и то, что было раньше, курица или яйцо?

Леди Вентури, если земли Элшира останутся в составе Орллеи, вам будет даровано прощение. Если согласия не будет - мы заберем земли Орллеи, но вы более не будете причастны к ним. также, как и ваши дети. - Она обращает взор своих прозрачных серых глаз к герцогу и почтенно склоняет голову, якобы благодаря за столь щедрый шаг ей на встречу. Жаль, что принять она эти условия не могла. Ни сейчас, ни когда-либо потом.

Когда Беатриче хотела было начать говорить, слово взял Пэрайд. Он говорил живо, время от времени голос его срывался и леди Вентури ожидала, что вот-вот и в нее бросят что-то тяжелое.

"Право же, и это все, на что вы способны?" - думалось ей, когда безучастным взглядом она глядела на своего вассала, посмевшего пойти против ее воли. Впрочем, это был его личный выбор. Она и сама решила идти против своего сюзерна, делая то, что считала лучшим выходом для своего герцогства. Так что Пэрайд сможет выбирать. В случае, если победит корона истинная, а не ложная.   

-Вы нарушили присягу вашему сюзерену, герцогу Андресу Найтону, сидящему сейчас перед вами. - А вот это было уже интересно. Второй раз ее пытаются упрекнуть тем, чего она не делала. Но вежливость и знание этикета не позволяют вдовствующей графине перебить столь распалившегося в своих доводах, мужчину. - Будьте мудры. Не оставьте вашим детям развалины. И в знак расположения к вам, мы вместе придумаем, как вернуть домой вашу дочь. - Ни один мускул не дрогнул на лице Беатриче Вентури, хоть внутри она и сжалась, затряслась как осиновый лист. Как он смел! Как он только посмел оперировать именно этим! Ее дочерью. Слухи разносятся по королевству слишком быстро. С шумом опалой осенней листвы, с дуновением ветра, они как назойливая саранча, сжирают все на своем пути, оставляют лишь мор, голод, пустоту.

- Позвольте...Ваша Светлость? - обращается к Гернриху и получает одобрительный кивок. Беатриче обводит взглядом круглый стол, переводит взгляд вначале на герцога Орллеи, а после, на Барона Пэрайда. - О своем народе я думаю денно и нощно, достопочтенный барон. - Она смотрит на него так, словно пытается влезть под кожу этого выскочки, пытается нащупать самое больное место, чтобы после суметь надавить, как на гнойник, который кровоточит и болит. "Чего ты боишься? Потерять то, что имеешь? Лишиться титула? Голоса?" - Клятву, данную герцогу Андреасу Найтону? Или самопровозглашенному правителю новой, отделившейся Орллеи? У нас всего один король и я давала клятву только ему. Ваша Светлость, - она поворачивает бледное, но красивое лицо в сторону герцога Орллеи. - Мне кажется, что барон что-то путает. Я не приносила клятву верности Вам. Если мне не изменяет память, то я держалась в стороне нейтралитета все это время. Не логично ли то, что я выбрала сторону истинной короны? Вы захотели отделения Орллеи. Я хочу по сути того же. Я хочу отделения от Орллеи, хочу оставить свои земли под началом истинной короны. Вы не считаете свой шаг предательством королю Эдуарду. Так для чего же тогда пользуете двойные стандарты? Позвольте мне и моим вассалам решить судьбу моих земель, коими род Вентури владеет уже не одно десятилетие. - Орллевинка вновь возвращается взглядом к барану. - А вас бы я попросила не давать обещания, которые вы, возможно, не сможете выполнить. Это не к лицу настоящему мужчине. - Беатриче складывает пред собой руки, опираясь на тяжелый дубовый стол. - Не забывайтесь, барон. Не вам говорить о моих детях. - Еще в конце апреля Беатриче спрятала двоих своих дочерей, отправив их подальше от всего происходящего. Но она понимала, что имеет ввиду Пэрайд, и это больно кольнуло грудь. - Но если уж вы хотите, то доношу до всеобщего сведения. Что все мои дети находятся дома. За исключением скоропостижно отошедшей к Создателю средней, Джульетты. Девочка мертва. И никакие силы не воскресят ее на этих землях, - жесткий, почти угрожающе-твердый голос графини тонул в мягкости шатра, в коем они сидели.

Даже если ее дочь находится в руках у Пэрайда это не станет им возможностью для шантажа. Джульетта умерла. Она опозорила семью, и за это должна быть наказана. Либо ссылкой, либо смертью. И уж Беатриче, поверьте, сможет заплатить эту цену за свое графство.

- Касательно моих вассалов-баронов. Если бы вы, Пэрайд были хоть чуточку дальновидней, то, без сомнения, смогли бы узнать, или предвидеть, что я вам не доверяю. - Беатриче перевела взгляд на Андреаса. - Достопочтенный Адреан сыскал плохие отзывы еще при моем покойном супруге. Габриэль не верил ему. Как оказывается, совершенно не зря. Основное тайное собрание баронов проходило за два дня до того, на котором должен был присутствовать барон Тосканы. И хотелось бы сказать, что меня поддержали больше половины от общего числа. Пять баронств, трое подняли руку за отделение от Орллеи и присоединение к Хельму. Один отсутствовал, один воздержался. - Беатриче повернула лицо к Генриху впервые за все время своей речи, она посмотрела в глаза лорду-регенту и вновь обратила свой взор на оппонентов, продолжая: - Его Светлость предложили нам очень выгодные условия. Отсутствие некоторых налогов, а так же торговля с континентом, которую с некоторых пор отменили, по понятным нам всем причинам. Конечно, я оповестила своих вассалов лишь после того как приняла данное решение, но у меня не было другого выбора, и вы понимаете почему. - Картина кровавой свадьбы вновь встала перед глазами Беатриче.

Она прикрыла глаза, отгоняя от себя это воспоминание:

- Ваша Светлость, - она обратилась к Андреасу. - К сожалению, я вынуждена отказаться от вашего щедрого предложения о помиловании меня и моих детей. Я не изменю своего решения. Надеюсь на вашу мудрость. - По шатру ударили первые дождевые капли. То тут, то там слышались гулкие удары воды о плотную ткань. Загремел гром.

Отредактировано Beatrice Venturi (2016-12-01 15:11:04)

Наконец-то соратник Андреса соизволил представиться. И хоть само имя ни о чём не сказало Генриху (в сферу интересов младшего принца никогда не входила геральдика, а в бытность свою регентом подобными знаниями герцог Хайбрэй разжиться попросту не успел), выражение лица лорда Тосканы с лихвой компенсировало эту оплошность. Нет, барон ничем не выдал эмоций, какие должно быть обуревали его, но эта застывшая маска спокойствия… Генрих не раз видел её на лицах людей. Кому-то удавалось удерживать беспристрастность часами, с каждым мгновением набираясь опыта и демонстрируя её всё искуснее, кто-то же не выдерживал чуть насмешливого взгляда искушённого собеседника, обнажая истинное лицо и подставляя его под один удар за другим… К какому типу относился Адреан Пэрайд? Увы, лорду-регенту было недосуг играть с бароном в эту игру. Да и не так, чтобы любопытно. Главное для себя он уже понял. Но насколько вычурно не была бы прописана заглавная строка, оставшиеся страницы всё же следует прочесть, прежде чем убирать книгу в сторону.
Тем более, если на тех самых страницах встречаются настолько красочные аллегории. Крысы?! Надо полагать, что в данном случае сего выпада удостоились они с графиней Элшира. Ну а барон Тосканы? Тот, кто вызвался от них избавиться? А не слишком ли много гонору у этого орллевинского лорда, возомнившего Элшир «своим замком»? Или тут всё гораздо банальнее? Мелкие шавки тоже лают громче охотничьих псов и вечно путаются под ногами, стремясь столь сомнительными способами доказать свою значимость. Но едва доходит до дела – толку от них ноль. Увы, с людьми посложнее будет.
Проведя большую часть своей жизни при королевском дворе, людей-шавок Генрих повидал достаточно, чтобы поставить под сомнение их безобидность. Если взять с барона пример и самому выстроить параллельные линии… ведущие, скажем, к армии, картина получалась весьма непривлекательная. С одной стороны люди-шавки ошибались на порядок чаще, но с другой – без раздумий посылали даже на заведомо проигрышную бойню всех вверенных им людей, если видели перед собой хотя бы призрачный шанс на то, что хозяин одобрительно потреплет их за ушами, а то и вознаградит костью со своего стола. 
Между тем Его Милость упомянул Чарльза. Давно пора. А сейчас он ещё вспомнит, что они с Генрихом братья, и… Стоп? «Мудрым и рассудительным»?! Это что, такая издёвка, чей тонкий смысл ускользает от понимания герцога Хайбрэй? Погодите, а куда же делась одна из основных «причин» игры в независимость? Вроде бы в донесениях она звучала, как «не желание Орллеи ввязываться в войну с Фйелем»? И хотя «причина» и раньше напоминала повод чуть более, чем полностью, слова барона Тосканы окрасили её в откровенно абсурдные оттенки. Согласитесь, «ввязываться в войну, развязанную королём» и «ввязываться в войну, развязанную мудрым и рассудительным королём» - звучит абсолютно по-разному! И если первое хоть немного притянуто за уши к заботе о людях, второе за версту смердит трусостью и дезертирством (ну, ещё и предательством, но к этой вони герцог Хайбрэй уже успел принюхаться). Так что же теперь, пойти на поводу у генерала и позволить ему вырезать Орллею – герцогство дезертиров – подчистую? Во-первых, даже имея в распоряжении все войска Хельма, Пэрайд с этим не справится. А во-вторых, раскладывая отраву для крыс, нельзя забывать и о кошках… а заодно и о птицах, которые могут ею поживиться. Хотя нет, ласточки слишком умны, чтобы попадаться в зубы бестолковым псам, которые только и горазды, что лаять и скалится из-за хозяйской спины. Да и не летаю они так низко.
«…человеком мудрым и рассудительным, каковым и пристало быть правителю. Эти же черты я вижу в Его Светлости Андресе Найтоне.»
Забавно. Забавно, когда в монологе противника проскальзывает то, с чем ты сам абсолютно согласен. Генрих даже кивнул, изобразив учтивую улыбку. Фальшивую, как и большинство улыбок при дворе. Пожалуй, если бы герцогу Хайбрэй понадобилось подобрать сравнение для кузена, он бы и то не справился лучше. Андрес и Чарльз. Прежде они всегда казались Генриху похожими ничуть не более, чем день с ночью, однако последние годы здорово пошатнули мир в глазах герцога Хайбрэй, перекраивая его, словно опытная портниха – камзол, из которого уже вырос один, но не дорос другой сын небогатого помещика. Чарльз развязал две бессмысленные войны: одну с магами, другую с горцами. И те, и другие оказались ему не по зубам. На счету Андреса, пусть и с натяжкой, тоже были войны. Первая – с пиратами, которую доблестный адмирал так и не сумел выиграть, предпочтя спихнуть вину на свой проигрыш на корону: мол, вот если бы они взяли и достали мне откуда-то запасной флот, не тронутый чумой, я бы им всем показал! Словно мальчишка, утирающий разбитый нос и зло глядящий в спину обидчику, мысленно ввергая того в пучину мести и боли. Ну а что до второй… В своём желании надеть корону Андрес вот-вот развяжет и её. На что он рассчитывает? На то, что Хельм отойдёт в сторону, по живому разрезая королевство, или просто не сможет дать сдачи? Сможет, ещё как сможет. Другой вопрос: что потом останется об обеих сторон… да и от братских уз, которые всё ещё связывали Орллею с Хайбрэем и Гасконией, хоть мятежное герцогство и торопилось донести до всех и каждого: они лучше, они сильнее, они мудрее! Ну и плевать хотели на подобную «родню»… Чарльз и Андрес. Выходит, эти двое и впрямь были братьями больше, чем Генрих и… впрочем, какая теперь разница, чьё имя подведёт черту?
- Я развязал войну?! – На сей раз удивление было столь сильным, что даже изображать ничего не пришлось. - И каким это образом? Быть может, я предал своего короля, воспользовавшись его юным возрастом? Быть может, моя жажда короны настолько затмила разум, чтобы я заявил о ней напрямую, наскоро выдумав пару-тройку поводов? Быть может, это с моей подачи святая церковь была расколота надвое? Ну а если Вы намерены поставить мне в вину, что я не поддался на провокации и не вторгся в Орллею, дабы Его Светлость с полным на то правом мог назвать меня захватчиком, а себя – защитником… Чёрт, а вот на это мне ответить нечего. Разве что ещё раз напомнить Вам о том, что Элшир присягнул короне, добровольно вошёл в состав Хайбрэя, а значит… захватчик здесь не я, как ни крути. – Пожав плечами – мол, уж простите за прямоту – Генрих вновь взглянул на Андреса. Глупо рассчитывать, что хотя бы одно из его утверждений кузен опровергнет здраво – уж слишком привык прятаться за своими причинами-поводами – но…что там говорят про надежду и её удивительную живучесть? Видит Создатель, если бы хоть один упрёк Андреса Найтона был обоснован и подтверждён, Генрих Найтон переступил бы через собственную гордость и попросил бы брата о разговоре наедине! Чтобы уже там, не выбирая слов и выражений, попытаться вновь выстроить сожжённые мятежным западом мосты. Собственная гордость – она, конечно, дорого стоит… но уж не дороже сильного Хельма, связанного братскими узами.
Поступки говорят сами за себя? Вот уж верно. Андрес самопровозгласил себя королём, подняв Орллею на бунт против короля истинного. Война? Да запросто, сколькими бы не пришлось пожертвовать ради «свободы и независимости», так ведь?.. Элшир не хочет свободы? Не хочет крови? Да как он смеет этого не хотеть?! Ведь корона Андреса стоит сотен тысяч каких-то там жизней! Поступок? О да. Причём такой, что и захочешь истолковать превратно – не сумеешь. Генриху же удалось удержать лордов Хельма от новой войны, обзаведясь полудюжиной новых замечательных недругов для себя лично, каждый из которых без колебания воткнёт нож в его спину или приправит ядом вино. Удалось заявить о том, что миролюбивая политика отца будет продолжена, а клятвы не уподобятся пьяному трёпу в придорожном трактире, который наутро вытесняет из головы похмелье, ни на словах, а на деле. Поступок? Да. И за него не стыдно. Ни перед людьми, ни перед богами, ни перед отцом.
«Вы нарушили присягу вашему сюзерену, герцогу Андресу Найтону, сидящему сейчас перед вами.»
Присяга… Опять эта присяга! К чёрту пропаганду, знать бы: была ли она на самом деле?
«Если ваши люди, Ваша Светлость, не уберутся из Орллеи, я вам обещаю, я вышвырну их обратно пинком стального сапога под зад…»
- Поосторожнее с обещаниями, – голос Генриха разрезал воздух, словно остро отточенная сталь. - Особенно с теми, которые вовсе не обязательно сумеете выполнить.
Вовсе не обязательно? Подобной дипломатичности Генрих даже сам от себя не ожидал. Этот напыщенный тип уж точно никого и ниоткуда не вышвырнет – случись им сойтись в схватке, герцог Хайбрэй сумеет убить наглеца. В том случае, если генерал-шав… если лорд Пэрайд не станет прятаться за спинами своих солдат, как и большинство людей такого сорта. Предположительно такого сор… к чёрту дипломатию! Лорд-регент не уступит и пяди хайбрэйской земли, на которой они сейчас находились.
Большая часть баронов Элшира?!! В пути Беатриче упоминала совсем иной расклад, и оснований не верить ей у Генриха не было, а значит… Создатель, кто доверил человеку, не умеющему даже считать, командовать армией?! Интересно, а подписывается он крестиком? Или всё не настолько фатально, как кажется?..
Зато упоминание о дочери разом отбило у Генриха желание насмешничать. Нет, стоило всё же заставить орллевинцев подождать, выделив время на беседу с графиней. К слову, о ней. Орллевинская ласточка заговорила сама, между делом заполняя пробелы и отвечая на так и не высказанные вопросы герцога Хайбрэй.
«Мне кажется, что барон что-то путает. Я не приносила клятву верности Вам.»
Смешно. Было бы, если бы попытки Андреса хоть сколько-нибудь обелить свою жажду безграничной власти, не смотрелись столь жалко. Выходит, клятву графини Элшира господа себе придумали? Интересно, вместе с требование Хельма вступить в войну с Фйелем, или уже после того? До чего всё же нелепо смотрятся люди, пытающиеся выдать низменные желания за нечто высокое… Те, кто открыто признаётся, что хочет денег, славу, титул и, желательно, ничего для этого не делать, выглядят на порядок достойнее. Если подобное определение вообще применимо для данного примера.
По поводу обещаний Беатриче высказалась куда более хлёстко, как и по поводу двойных стандартов. Увы, кузен почти наверняка останется глух и к этому гласу разума. Он ведь уже всё для себя решил: прав только лишь он сам, а все вокруг только и делают, что ошибаются да мешают… Элшир – совсем не то же самое, что Орллея! И решать за себя он не имеет права потому, что… ну не имеет он, а причину можно и после придумать. А можно и не придумывать, поскольку кто у нас прав? Вот то-то и оно. Как ребёнок, по малости лет всерьёз думающий, будто весь остальной мир существует специально для того, чтобы потакать его капризам.
Ребёнок?.. Дочка. Джульетта. Что же стряслось с нею на самом деле? И будет ли Генриху позволено приоткрыть завесу этой тайны? Потом, всё потом… И только лишь в том случае, если орллевинская ласточка и на сей раз посчитает его достойным доверия. Пожалуй, даже если бы у лорда-регента прежде и водились мысли о том, чтобы надавить на эту женщину, теперь он открестился бы от них. Чем настойчивее леди Вентури стремились поставить на колени, тем выше эта обманчиво хрупкая женщина поднимала голову. Чем сильнее стремились исказить её слова и намерения, тем чище звучал её голос… Ну, и кто придумал, будто ласточки – слабые птицы?..
Ничего не сказав Беатриче – две пары лишних ушей в данном случае чересчур много – Генрих лишь встретился с нею взглядом.
«Слова мало что могут, миледи, но всё же: примите мои соболезнования… что бы там не таилось за Вашей оговоркой.»
Снаружи раздались первые раскаты грома, по сводам шатра забарабанили капли, ну а внутри слово перешло к Андресу… Пожалуй, окажись Генрих подвержен суевериям, он бы провёл параллель между одним и другим, объединив всё под знамёнами сырости.
«Мы ведем речь о том, что не все вассалы графини согласны с ее решением.»
Нет, ну до чего же нелепый разговор! Сколько же можно уже выворачивать наизнанку ни в чём не повинные слова?
- Точно так же, как и не все Ваши вассалы согласны с решением Вашим, – на сей раз усмешка вышла усталой. - Однако же Вы отчего-то пренебрегли единодушием, ну а леди Вентури, по Вашему мнению, сделать этого не может… Знаете, а давайте пойдём дальше. Уверен, не все люди барона согласны с ним! Так чем же обуславливается Ваша избирательность, лорд Найтон? Поделитесь, каким образом Вы сортируете людей на тех, кто имеет право голоса, и на тех, кто его лишён?
«Вы ставите мне в упрек то, что Орллея пожелала защититься от власти и предпочла независимость распылению ее средств и ресурсов на все герцогства и остаться целой? Пожелание сохранить и защитить людей? Или вас раздражает просто тот факт, что нам удалось это сделать?»
Нелепый разговор?.. Нет, то было только начало. Воистину нелепые слова Андрес произнёс только что.
- И от чего именно вынуждена была защищаться Орллея? Что именно потребовал у запада Хельм? Войска для участия в войне с Фйелем? Хм, не припомню такого. Даже у Чарльза не было намерений ослаблять Орллею перед лицом угрозы со стороны Тиля, у меня же – тем более. Или же у Вас имеются письма с соответствующими приказами? Имена посланцев? Хоть какие-нибудь доказательства? Было бы не плохо, потому как в Хайбрэе ни о чём подобном неизвестно. Вымысел не становится правдой только лишь потому, что Вам удобно было в него поверить. – Милостивые боги! Если они пожелают за что-то наказать Генриха Найтона, быть ему в следующей жизни наставников выводка маленьких неразумных детей, которые хохочут, повторяя, что небо-то – зелёное, а трава – голубая, заглушая терпеливые объяснения о том, что всё обстоит совершенно иначе. - Вместо того, чтобы видеть происки врагов в каждом случайном жесте, и просить у столицы помощи, которую та, будучи в состоянии войны, заведомо не могла оказать, Вам бы стоило… Впрочем, это уже в прошлом. – Как и многое другое. Люди, события, судьбы. Будущее было сейчас в их руках. Но если Генрих готов протянуть их ладонями вверх в знак примирения, его оппоненты, похоже, не намеревались разжимать кулаки. Защитники?.. О да, а тех, кто не желает их защиты, они уничтожат. Ну, или же во что бы то ни стало заставят её желать. Странно звучит, не правда ли? Не менее странно, чем когда защиту навязывают, не желая ничего слушать. - Так кто же покушался на Ваших людей и ресурсы? Назовите мне, наконец, это имя! – Оставалось надеяться лишь на то, что господа не опустятся столь низко, чтобы произносить его собственное. Даже они не могут не понимать: то, что хорошо для пропаганды, не подходит для серьёзного разговора, да ещё и с главным действующим лицом той самой пропаганды. Слишком уж просто «неопровержимые факты» разбиваются на осколки, если собеседник не настроен глядеть тебе в рот, в надежде урвать за это кусок пожирнее. Ну а под сводами этого шатра у Андреса Найтона лишь один зритель. Двое других представление не оценили.
Последний вопрос герцога Генрих счёт необходимым проигнорировать. Им удалось это сделать? Милостивые боги, похоже, тщеславие отравило разум кузена столь сильно, что он и впрямь верит в то, что говорит. Им удалось? Непризнанному королевству, непризнанному королю и разрушенной церкви? Ну, разве что развязать очередную войну – уже третью на счету Андреса Найтона. Истинный понтифик не потерпит понтифика самопровозглашённого, а значит ещё и пламя этой войны гасить придётся. Ему. Как-то. Ну не кузену ведь этим заниматься! Он своё дело сделал – пламя разжёг и за хворостом сбегал, а теперь слишком занят, сочиняя для себя оправдания.
«Графиня пожелала защитить свои земли? От кого? Не от Вас ли, мой дорогой кузен?»
- Спросите об этом миледи, увы, мне не подвластны помыслы других людей, – в отличии от доблестных орллевинцев, которые только ими и руководствовались, выдумываю угрозу со стороны короны. И Андрес послушался… вернее, он и впрямь обратился к графине, но не за ответом, а за тем, чтобы и она не осталась без своей порции обвинений.
«Скажите, за это время ваших людей пытались утянуть в войну с Фйелем? А финансы вашего герцогства шли для вооружения или для Атлантии? А лично на ваши корабли нападал пираты? Полагаю, что нет. Вы остались под защитой Орллеие, но сейчас, когда произошла первая провокация, устроенная, возможно, именно для того, чтобы проверить верность графов Орллеи - вы бежите под защиту Хайбрэя.»
Нет, ну это уже совсем никуда не годится! Плохо написанная пьеса (да ещё и не целиком, а отрывками), кое-как отрепетированная самыми бесталанными актёрами и выставленная на суд толпы вопреки их воле и то вызвала бы больше уважения у Генриха, чем балаган, в который уже не медленно и до отвращения верно превращались переговоры между двумя Найтонами.
Андрес и его генерал столь беззастенчиво противоречили друг другу, что их игра и вовсе напоминала две разные истории – одну про свадьбу, другую про похороны – каким-то образом слепленные горе-лицедеями в одно, с позволения сказать, произведение. Один выказывал дань уважения покойному Чарльзу, другой «защищал» леди Вентури от его политики и войн… К слову, ни то, ни другое не находило отклика и в Генрихе, однако же не настолько, чтобы приписывать покойному брату то, чего у него и в мыслях не было!
На миг прикрыв глаза, герцог Хайбрэй взглянул на кузена с заметным разочарованием. Даже готовясь к выступлению перед горсткой безграмотных селянских детишек, нужно репетировать свою постановку. Неужели же они с графиней Элшира не достойны хоть мало-мальски слаженной игры?
«Практически удалось»… Пожелай Генрих поймать кузена на слове, ему даже не пришлось бы выжидать момент. Только вот к чему это всё? Бесполезная игра. Бесполезная беседа. Бесполезные воспоминания, от которых уже давно пора избавиться…
«А позволите ли Вы выйти из состава Элшира тем баронам, что не желают присягать Хельму?»
Нет, ну что за… Впрочем, а чего Генрих ещё ожидал? Элшир выходи из состава Орллеи, Тоскана выходит из состава Элшира, ряд селений выходит из состава Тосканы, несколько семей выходят из состава селения… А закончится всё собакой или козой, которые тоже пожелают откуда-нибудь выйти, потому что сосед не поколачивает свою живность, и вообще на той стороне улицы трава зеленее. Всё бы хорошо, только вот почему и герцог, и барон упорно обходят в этой цепочке того, с кого, собственно, и начались все эти «свободы и независимости»? Что бы там ни было, бревно размером с Орллею сложно не заметить.
«Орллея не станет добровольно отдавать земли Элшира и вступит за них в бой.»
- Видите ли, Ваша Светлость, я здесь не за тем, чтобы спрашивать мнения Орллеи – тем более, когда даже Вы не потрудились сделать этого в своё время, посчитав, что с Вашими планами должны быть согласны все без исключения. Элшир в лице леди Вентури принял решение, которое я уважаю, – и от которого готов был отступить, если бы графиня изъявила такую волю… Не в этом ли истинная свобода, дорогой кузен? – И если придётся драться, защищая Элшир плечом к плечу с его лордами – что ж, значит так тому и быть.
Сколько ещё раз повторить, прежде чем его начнут слушать и, тем более, слышать?.. Тысячу? Две? Десять тысяч? Увы, но этого всё равно будет недостаточно. «Свободная и независимая» Орллея не считает нужным слушать кого-то кроме себя.

Отредактировано Henry IV Knighton (2016-12-10 08:16:15)

Держи друзей близко, а врагов еще ближе. Так гласит древняя мудрость. Кому бы ни принадлежали эти слова, они передаются из уст в уста уже целые поколения. Не лишенная смысла фраза, в которой сокрыто все таки так много и сколь многое не видно обычному взгляду! Беатриче решительно, но вместе с тем спокойно смотрела на цепного пса Андреаса Найтона, который все никак не мог уняться, а лаял и лаял.

"Брешет, как пес," - промелькнула в ее голове фраза, после чего Беатриче заулыбалась, а светло-серые глаза будто бы помутнели. Не то благодаря свечам, которые тут, в шатре, были расставлены по всем углам, не то благодаря ее собственным мыслям. Совершенно не похожая на мужчину женщина думала о том с каким бы наслаждением она сейчас свернула шею этому мерзавцу. Но сил у нее хватило бы только чтобы бросить камень в его сторону, да и не факт, что попадет. 

- Орллея не станет добровольно отдавать земли Элшира и вступит за них в бой. - Забыв до "лучших времен" о бароне Беатриче выслушала герцога и едва склонила голову в жесте, который мог значить только одно: "ваша воля, милорд". Кажется, переговоры ни к чему не приведут во всяком случае Беа уже про себя благодарила Создателя за то, что ей в голову пришла мысль, некогда, отослать своих дочерей в безопасное место. А капитан никогда не покидает тонущего корабля.

- Что ж. - Орллевинская ласточка перевела взгляд вначале на Андреаса, а после на Генриха. Судя по тому, что Беа успела приметить пока они двигались по поляне, да и вообще к назначенному месту переговоров, численные силы были сильно не на стороне ее и лорда-регента. Баталии быть. Сие понятно как то, что через несколько часов солнце закатится за горизонт и сделается темно, сыро и холодно после сильного дождя. - Я полагаю, что дальнейший разговор становится только лишь повторением всего сказанного до. Милорд, - она обратилась к Генриху, - позвольте мне предложить покинуть враждебный лагерь. Не собираются же нас брать в плен безоружных и беззащитных аккурат тут же, в шатре? - Орллевинка приподняла соболиную бровь и с выражением продолжила свою мысль, которая требовала выхода наружу: - Хотя мне кажется, что достопочтенный барон думает о таком варианте. Ваша светлость, - Беатриче прикрыла глаза и склонила голову, - И все таки я надеюсь на Вашу благоразумность и вы позволите Элширу сделать свой выбор без жертв. Кому будет легче, если Орллея будет по щиколотку в крови?

Накинув на голову капюшон своего длинного плаща, который все это время покачивался за ее спиной, Беатриче ступила на мокрую рыхлую землю, кожаный сапожок увяз, но не то чтобы по щиколотку.

Дождь успел хорошенько намочить всю поляну. Но это было все таки лучше, чем общество ее будущего убийцы и его достопочтенной собачонки. Бледные губы вновь сложились в подобие улыбки. Беатриче быстро подвел лошадь тот же юноша, что и принимал оную некоторое время тому назад. Вернув себе перчатки и стек она приняла помощь и с легкостью и прытью шестнадцатилетней девочки взобралась в седло. Неприятно хлестали косые струи дождя. Где-негде гремел гром и полыхали молнии, разделяя небо, казалось, на две равные половины. Леди Вентури начинало трясти, она держала поводья сильными пальцами, но не могла унять дрожь в руках.

"И это конец? Это все? Отец, о Создатель...Отец, дай мне сил не сломаться перед этой трудностью! Дай мне сил преодолеть это!" - Беатриче не стеснялась своих слез, к тому же сейчас их можно было с легкостью перепутать с непослушными каплями дождя, которые намочили плащ и одежды графини. Беатриче с надеждой смотрела на полы шатра из-за которых должен был показаться Генрих...с хорошими вестями. Но в хорошие вести верилось с таким трудом, что молить об этом у высших сил казалось полнейшей глупостью. Правда лишь в том, что на пороге войны мы все чаще уповаем на "Него", а не на себя самих. На поле брани забываешь то, чему тебя учили и вспоминаешь Создателя, потому что кажется, что спасти может только лишь он один. Беа мрачно глядела перед собой, глядела и не видела решительно ничего.

«Получив в руки власть над своим графством, Вы должны были нутром почувствовать ответственность не только за тех, кто находится в пределах ваших земель, но и за всех остальных…»
- …к примеру, за тех, кто умирал в Борромео под лозунги о независимости, – невольно вырвалось у Генриха, прежде чем он вообще успел понять, что этот голос принадлежит ему. Нахмурившись в знак недовольства собственной несдержанностью, лорд-регент перевёл взгляд на свою спутницу. Даже если урок, который Андрес намеревался преподнести Беатриче, куда в большей мере касался самого кузена, это ещё не повод, чтобы вести себя, словно несдержанный мальчишка. Тем более, когда Его Светлость наконец решил перейти от собственной пропаганды к чему-то более конкретному.
Однако же избирательность Андреса, с которой герцог вновь разграничил орллевинцев на тех, за кого счёл возможным принять решение он сам, и тех, кому непременно следовало дать высказаться Беатриче, уже начинало раздражать. Тем более, из разговора с леди Вентури Генрих мог сделать кое-какие выводы о том, к каким результатам привёл бы вот такой вот референдум. Разумеется, сослагательное наклонение всегда таит в себе большой процент ошибки, однако для Андреса, руководствующегося одним только лающим бароном, вероятность ошибиться куда как выше.
Между тем герцог Найтон обратился к нему. Причины недовольства Орллеи? Ну да, конечно же Генрих осведомлён. Те же причины были и у всего королевства: нехватка золота, стремительно утекающие сквозь пальцы ресурсы, война, которую им выпало продолжить за королём Чарльзом, да ещё и чума, словно предыдущих проблем богам для Хельма показалось недостаточно. Генриха не удивило, что из всего этого многообразия Андрес выбрал именно пиратов – так уж вышло, что именно западное герцогство сильнее прочих страдало от соседства с Тилем.
Однако «понимать» ещё не значит «сделать». Генрих усвоил эту истину, наблюдая за отцом и последствиями принимаемых им решений столь цепко, словно это ему, а не Чарльзу, предстояло наследовать корону. Беда в том, что сделать на тот момент Хельм мог… да ничего он не мог – раздираемая войной и чумой корона только и сумела, что не навредить западу, уподобившись тем же пиратам, выкачивая из Орллеи ресурсы и оставляя беззащитной перед лицом Тиля. К счастью, даже Чарльз понимал эту очевидную истину… а вот Орллея в лице её герцога отрицает. Да будет Создатель ему свидетелем – Генрих уже сбился со счёта, сколько раз он пытался донести эту мысль до орллевинцев. Повторить ещё раз? С тем же результатом? Нет уж, увольте. Не слышали прежде, не услышат и теперь, даже подбери он словам рифму и возьмись аккомпанировать себе на лютне.
А вот упоминание о разорванном вечном мире с Моргардом Генриха озадачило, и немало. Кажется, Андрес и сам не понял, насколько много он сказал одной лишь этой фразой, желая подчеркнуть то, что для Хельма вовсе не было неоспоримым, свершившимся фактом. Любой ценой поддержать мирный договор? Собственно, именно этим лорд-регент и занимался, с упорством дюжины отборных баранов не желая замечать – поддерживать-то уже нечего. Даже странно, учитывая, что герцог Хайбрэй уже успел убедиться: если кто-то – человек ли, государство – желает видеть в тебе врага, он всё равно разглядит за улыбкой кривой оскал близкого предательства, а в протянутой навстречу руке с воплем ликования укажет на призрачный камень величиной с добрую часть Алых гор. Если уж на то пошло, со смертью Чарльза не Хельм, а Моргард сделал всё возможное, дабы от вечного мира не осталось и воспоминаний. Генрих мог выискивать сколько угодно способов соблюсти договорённости и сделать лесную принцессу если не королевой, то хотя бы герцогиней богатейшей части Хельма, однако же Моргард, выходит, уже всё для себя решил? К чёрту мир, даёшь войну? Причём желание это сильно настолько, что даже собственную принцессу они без колебаний готовы бросить на алтарь войны… дабы потом за неё же и мстить?
Словно разноцветные кусочки стекла сложились вдруг перед ним в единый витраж, и Генрих наконец нашёл недостающие ответы. Затевая вечный мир с Хельмом и скрепляя его браком Чарльза и Анны, Моргард только и ждал подходящего случая, отправив в Хайбрэй свою юную змейку исключительно ради отвлечения внимания. Бедная Анна… интересно, она-то знала о своей истинной роли, или же её разыграли вслепую? А он-то ещё ломал голову, почему моргардская родня принцессы столь старательно обходит её вниманием! Было бы о чём гадать: кто же станет писать отыгранной карте? Кто вообще вспомнит о ней, уже сдав в отбой?..
В глубине серых глаз на миг промелькнула отчаянная решимость. К счастью, моргардская змейка всё ещё оставалась под его опекой, изыскивая причины для отмены своей помолвки. Если оставить прочь высокопарные речи о всеобщем благе и поговорить с нею начистоту, возможно, карта сама пожелает вернуться в игру. Дело за малым – самому возвратиться в Хайбрэй, дабы этот разговор мог состояться. Ну а что до вечного мира… не герцог ли Орллеи приложил руку к тому, дабы тот поскорее рухнул к ногам шаткой конструкцией? Только затем, чтобы воспользоваться лесным королевством, как аргументом за независимость, или с заделом на будущее?
Словам Андреса суждено было остаться без ответа. К сожалению или к счастью, но слишком много мыслей роилось сейчас в голове Генриха, дабы облекать их в слова, могущие пойти в разрез с осторожностью, приобретённой в один день с регентством и ответственностью размером с континент.
Между тем выходка Пэрайда даже для Генриха, уже вычеркнувшего орллевиского генерала из числа людей, что хоть сколько-нибудь заслуживают уважения, оказалась сюрпризом. Сюрпризом дурным настолько, насколько и таланты Его Так Называемой Милости по части дипломатии. Но разве состязаться с шутом в его мастерстве – не пустая трата времени?.. Будучи ребёнком, герцог Хайбрэй однажды попробовал, но после сокрушительного провала раз и навсегда оставил эту затею. Вот и сейчас он намеревался поступить так же, не удостоив весельчака и мимолётным взглядом, помимо воли окрашенным в оттенки брезгливой жалости, однако же, отсмеявшись, генерал Андреса открыл рот, разом сводя на нет всю снисходительность лорда-регента.
Сравнивая орллевинского барона с шавкой, Генрих ошибся лишь в одном: шавка-то оказалась не просто злобной, а ещё и бешенной. Ну а что делают с бешеными собаками, пока они не заразили своим безумством всю свору? Правильно, убивают. Пальцы Генриха сжались на рукояти клинка, а тяжёлый взгляд стал первым ударом из череды многих, каким он намеревался загнать каждое слово Пэрайда обратно ему в глотку. Мать-Защитница, неужели это тщеславное и трусливое создание и впрямь один из генералов запада?! И если непомерное тщеславие барона ещё можно было объяснить отсутствием хоть какого-нибудь воспитания, то трусость оппонента невольно ставила лорда-регента в тупик, ровняя генерала с менестрелем, лишённым разом и слуха, и голоса.
Трусость? О да, именно она отчётливо сквозила в словах барона Пэрайда (человека, по недоразумению вообразившего себя первым среди храбрецов континента, решив, что этого будет довольно, чтобы желаемое стало действительным), который облаивал его из-за спины Андреса, будучи уверенным, что Генрих не сочтёт нужным мараться о него и пачкать благородную сталь в гнилой крови. Вот только генерал не учёл одного: представления Генриха о чести были продиктованы не многотомными кодексами, а лишь собственной мерой справедливости, и даже если клинок потом придётся полировать часами, он не побрезгует…
…Андрес Найтон оказался проворнее своего кузена. Генрих только шагнул вперёд, а генеральский нос с приятным уху хрустом оказался свороченным на бок. Приятно? Да, только вот не на столько, чтобы генерал мог поверить в то, что отделался малой кровью. Только лишь его смерть может стереть из памяти всё им сказанное… ну, или же унижение, которое этому жалкому подобию на воина пришлось проглотить, а после попросить добавки, будучи вынужденным извиняться перед Генрихом по велению руки, которая вместо того, чтобы потрепать по загривку, взяла в руки кнут. Ну что ж, раз уже Андрес сам указал своему псу его место… пальцы Генриха, побелевшие на рукояти меча, разжались, показавшееся было оружие бесшумно вернулось в ножны. Не удостоив барона и взглядом, Генрих кивнул Андресу, принимая его извинения. Быть может, диалог между ними ещё возможен? Совсем, как прежде, когда младшему принцу не нужно было тщательно просеивать слова, опасаясь, что любая оплошность будет использована братом против него.
Слова Беатриче окончательно остудили его раздражение, а ирония в голосе орллевинской ласточки заставила улыбнуться. Пусть бы одними уголками губ, но всё лучше того напряжения, которое сводит скулы, не так ли? Она предложила покинуть шатёр, коль скоро их вопросы так и не получили ответов, а слова прошли мимо намеченной цели. Не подвернись ему под руку эта безумная надежда, Генрих мог бы и согласиться… но вместо этого лорд-регент отрицательно качнул головой.
- Я присоединюсь к Вам позже, миледи. Надеюсь, моё присутствие в Вашем доме не слишком обременит Вас? - Короткий поклон и рукопожатие, а после – внимательный взгляд в спину. Лети домой, смелая ласточка. Что бы там ни было, ты не должна нести наказание за свою отвагу. И за выбор, который сделала, не желая захлёбываться кровью «за независимую Орлею!»…
…Наконец они остались одни. Титулы как-то самом собою отступили прочь, уступая место братьям, которыми Генрих и Андрес когда-то были. А, возможно, и «всё ещё»?
«Мне безгранично жаль, если ты считаешь, что все мои действия продиктованы желанием получить корону.»
- А что ещё мне считать, если ты упорно не желаешь услышать правду, которую я не скрываю от тебя, даже не смотря на то, насколько неприглядно она выглядит? Ты был в Хайбрэе, когда Чарльз объявил о своём желании дать бой еретикам. Ты видел, насколько неумолим он был в своих намерениях. Я не пытаюсь оправдать ни себя, не Чарльза, ни даже Хельм, который вынужден был отступить от клятвы, когда Орллея обратилась в столицу за помощью. Я лишь хочу, чтобы ты услышал: помощь не пришла не потому, что корона отвернулась, а потому, что этой помощи не существовало и в помине! Лучшее, что мы могли сделать в тот момент, это не принуждать твою армию оставить свои земли на разграбление пиратам, а самим отправиться на север, сражаться за короля. Корона уже не могла помочь, но ещё была в состоянии не навредить, удержавшись на самом краю безумия! Чарльз был моим братом, но… – усмешка окрасилась горечью, а рука непроизвольно сжалась в кулак, сминая перчатки жестом отчаяния, вынужденного мириться с правдой, - ты был там, Андрес, ты видел, как всё начиналось. Почему не тогда, не в тот самый день ты выступил против короны? Зачем дожидался, когда Хельм ослабнет на поле северной войны? Или же это твои вассалы уговорили тебя выждать и посмотреть, чем всё закончится? Что ж, в таком случае уж лучше бы ты действительно жаждал короны, не понимая, рядом с кем ты идёшь за нею.
Затянувшееся молчание давало о себе знать, и, заговорив, Генрих уже не мог остановиться. Диалог, который обернулся молчанием в Рейнисе (ошибка герцога Хайбрэй? что ж, пусть так), и не заладился часом тому назад, прорвал плотину из осторожности.
«За что будут умирать твои люди?»
- За единство своей страны. Той, которую они уже защищали в войне Чарльза, не деля Хельм на Хайбрэй, Орллею и Гасконию. Никто из твоих вассалов не желает об этом помнить, однако все мы связаны. Общим прошлым, общей историей, общей судьбой. Хельм переживает непростое время: война, пираты, чума, внутренние распри… Но только вместе мы выстоим, Андрес! Не воюя друг с другом, не взвешивая, кто кому больше должен, а прикрывая спину, что Хайбрэй и Гаскония уже сделали для Орллеи, когда столица приняла решение не растрачивать ресурсы и силы запада на войну с Фйелем. Согласись, отзови мы войска Орллеи, атаку горцев можно было отбить и уже сейчас праздновать победу, лицемерно называя земли, пострадавшие от пиратов «сопутствующими потерями». И думай корона лишь о собственном благополучии, так бы и произошло. Единство, Андрес… иногда оно заключается не в том, чтобы вместе выступить против врага, а чтобы в нужный момент прикрыть чью-то спину, позволив её обладателю сосредоточиться только на том, кто угрожает ему мечом или абордажными саблями, не оглядываясь назад. Ты считаешь, в такой победе заслуга одного лишь бойца, а двое других, что берегли его спину во время боя, не достойны даже того, чтобы быть услышанными?.. Проклятие, я не хочу верить, что ты и впрямь можешь рассуждать этаким образом! – Рука Генриха вновь скользнула на рукоять меча. На сей раз не затем, чтобы выпустить сталь на волю, а только лишь в поисках успокоения. Так уж вышло, что это ему помогало куда вернее всего остального. - Навязывать свою волю? Чёрт, ну и когда, по-твоему, это произошло? Неужели тогда, когда Орллее было приказано вступить в северную войну?! Погоди-ка, этого ведь не случилось! Долгие годы наши предки сражались вместе, противостоя пиратам, горцам, лесному королевству, да хоть самой преисподней, если это понадобилось бы! Хорошо это или плохо, но прежде Хельму всегда удавалось сосредоточить свои силы против одного врага. На сей раз боги послали нам куда более сложное испытание… - «…которое мы провалили. Все мы, Андрес, а не только лишь Хайбрэй или только Атлантия.» - Так разве же это повод, чтобы отказываться от нашей силы – общей силы, одной на троих – отступая перед трудностями? Или же ты считаешь, что в одиночку Орллея шутя справится с пиратами? В таком случае, почему же вы ещё не сделали этого, получив отказ из столицы? Отказ отправить вам в помощь заражённый чумой флот… но к чему повторять, когда ты и так это знаешь? Тебе не хватает громкости орллевинского голоса? Что ж, лорда-канцлера в столице хорошо слышно. Я уже предлагал всем, поддержавшим твоё восстание, королевское прощение. Ни казней, ни репрессий, ни даже необходимости униженно просить прощение, стоя на коленях перед высокими лордами Хельма. Теперь я предлагаю ещё и голос лорда-канцлера – твой голос, Андрес. Тот, которым ты сможешь говорить за Орллею, не опасаясь, что он потонет в гуле чужих голосов.
Пост лорда-канцлера, уже долгие годы бывший в руках Эдварда Девантри, являлся серьёзным козырем, который Генрих до последнего не отваживался ввести в игру. Противостояние графа уже доставило Найтону немало хлопот, лишь недавно сменившись перемирием… показным перемирием, учитывая испорченную репутацию Анны Мирцелл и последнюю выходку доброго дядюшки Эдварда, давшей сто очков дюжине юных любовниц!
Письмо из столицы об аресте Марко Перуччио, которого лорд-канцлер упрятал в застенки в тайне от лорда-регента и тем самым оказав Барончелли невольную (или, чёрт бы подрал интриги Девантри!, намеренную) помощь в становлении понтификом, стало последней каплей на чаше терпения Генриха. И финальной точкой в карьере Его Сиятельства. Так или иначе, в завтрашний день Хельм вступит с новым лордом-канцлером… если только богам не будет угодно помешать Генриху, оборвав его жизнь на западных землях всё ещё официально единого королевства.
Отступится? Ну уж нет. Не после того, через что уже пришлось пройти во имя отцовской памяти и единого Хельма.

Чарльз, Чарльз, Чарльз… Имя брата звучало под сводами шатра столь часто, что можно было закрыть глаза и представить, будто он стоит за спиной. Ну или же не он, но некто, получивший приказ воспользоваться кинжалом или удавкой, стоит лорду-регенту лишь немного ослабить внимание. Ещё вчера Генрих гневно отогнал бы эту мысль прочь, отправляясь на встречу едва ли не в одиночку, но уже сегодня она поджидала его на выходе из шатра, надменно ухмыляясь во весь свой щербатый рот.
- Погоди, я… не понимаю, – голос, в котором только что полыхал жаркий огонь, затихал столь же стремительно, как и пламя, столкнувшееся с ветром один на один. К счастью, голос – не единственное, что вело Генриха вперёд, иначе бы он проиграл крикливому собранию хельмовских лордов под знамёнами графа Девантри ещё в самый первый день на посту лорда-регента. - Ты хочешь призвать к ответу Чарльза? Хочешь потребовать у него объяснений? Заставить исправить все ошибки, которые он совершил? Но… как?
Абсурдность ситуации колокольным набатом отдавалась во всём теле, едва не сбивая герцога Хайбрэй с ног. Ошибки, свершённые в прошлом, уже не вымарать со страниц истории даже предавая огню библиотеки и архивы. Можно падать на колени, можно рассыпаться в цветистых речах, выгораживая или опровергая того, чья опрометчивость выпустила их на волю, выставляя ошибки едва ли не промыслом божьим, во имя которого оппонент должен тот час же рухнуть на колени совсем рядом и начать отбивать земные поклоны. Можно избрать их своим щитом, поклявшись не опускать его до скончания веков, чтобы не только самому помнить о чужих неудачах, но и напоминать о них окружающим с позиции «то было чёрное, я же – белее первого снега». А можно признать и попытаться исправить. Жаль, в одностороннем порядке, но порой выбирать не приходится. Ликующая усмешка лорда-канцлера ослепительной молнией вспыхнула перед глазами. Что ж, если будет на то воля Создателя, в последний раз.
Катаклизм? Нет, просто ошибка. Та, за которую Хельм уже заплатил кровью тысяч своих солдат, едва удержавшись от того, чтобы в помощь Тилю окропить кровью ещё и западные земли. Забавно, но даже отыграй они время вспять и подставь спину горцам во имя поддержки Орллеи, сегодня запад всё равно отвернулся бы с пренебрежительным «вы больше не нужны мне, воевали вместе, но умирать вы станете в одиночку». Война с горцами не была нужна никому, включая короля Чарльза, но раз уж она вспыхнула, нельзя списывать её со счетов с припиской «виноваты сами». Да, виноваты. Да, сами. Но что теперь?
«Почему же ты прилюдно не выступил против короля и не отказался участвовать в безумии Чарльза? Ты ведь был посланником, чьими руками была развязана война, на тебе лежит часть ответственности за всё, что произошло дальше.»
А нет, кажется, сегодня обойдётся без призыва мёртвых, под здешними сводами вполне хватает живых. Спасибо и на этом.
- Что?.. – Вопрос сорвался с губ словно сам собою. Генрих всё ещё цеплялся за мысль, что ему послышалось, просто послышалось, а на деле Андрес произнёс совсем иные слова.
Он прилюдно не выступил против короля? Выступил. И выступил неоднократно, во весь голос выражая своё несогласие и предостерегая брата от ошибок. Разве что войска не поднял, дабы утопить Хельм в гражданской войне, тем самым давая выжидающим врагам (глупо было бы думать, что они возникли из ниоткуда только лишь из-за войны с Фйелем) великолепную возможность сворой наброситься на пылающее в огне королевство, дабы выхватить из пламя самые лакомые куски, ну а самим пожаром насладиться вдоволь.
Он был посланником? Ну, разумеется, был. Тем самым, что предложил горцам продлить договор на прежних условиях – не четверть, но десятина – понимая, что даже если его план удастся, и договор будет подписан, возвращаться придётся прямиком на плаху. Можно ли было отказаться? Разумеется, можно, и своими руками отбросить прочь шанс сохранить хрупкий мир вопреки своему королю. Чарльз без труда нашёл бы замену Генриху, и эта замена с готовностью выполнила бы его волю в точности до запятой. Проклятие, если Андрес считал, что Генрих мог отыскать третий выход – ему следовало сказать об этом в их последнюю встречу, а не год спустя… впрочем, герцог Хайбрэй уже перестал понимать, чего на самом деле хотел его кузен, с таким жаром отрекающийся от короны и называя её едва ли не жертвой во имя Орллеи. Возможно, так оно и было, вот только Генрих из рук вон плохо разбирался в жертвах, предпочитая исправлять ошибки прошлого, а не стенать о том, насколько сильно они ударили по нему.
Вместо Фйеля взялся бы за Орлею? Если Андрес взялся проводить параллели, следовало бы сказать, что это Орллея скорее уж взялась бы за Хельм, как это сделал сам Фйель, отказав Генриху в его намерении разойтись на прежних условиях. Продолжая обвинять Чарльза, Андрес то ли намеренно, то ли нечаянно, но упускал из виду немаловажный факт: король не искал войны с горцами, он видел своими врагами еретиков и ведьм. И только лишь потому, что голос Генриха звучал в одиночестве, одна война обернулась другой. Встань за младшим принцем реальная сила, да хоть бы и та же Орллея, Чарльз ни за что не развязал бы гражданскую войну. Вопреки расхожему мнению, старший брат всё же не был безумцем. Он «всего лишь» был тем, кто не услышал голоса Хельма за голосами Эдварда Девантри и его приспешников.
Андрес опасался наказания? Что ж, всё логично. С одной лишь оговоркой – наказание Чарльз вручил бы своему собственному младшему брату, которого полагал упрямцем, только и делающим, что перечащим сюзерену, а вовсе не герцогу Орллеи, за которым так или иначе, но встала бы треть континента. Потому как Чарльз и впрямь не развязал бы гражданскую войну. На свете существовало не слишком много вещей, за которые Генрих готов был поручиться, но это утверждение было одним из таких вот немногих.
Он мог бы произнести этот монолог вслух, если бы презрение к «виноват кто-то другой, а вот я в это время…» не было так велико в нём. Но и долгого взгляда, каким Генрих наградил Андреса, должно было хватить последнему, чтобы разглядеть глухое разочарование, от которого лорду-регенту во-всех-грехах-повинного-Хельма хотелось кричать в голос. Ну, или же взять Андреса за грудки и, что есть силы, встряхнуть его. Но только к чему это приведёт? Правильно, ещё к одному греху Хельма по отношению к угнетаемому им западу. Смешно. Было бы, если бы не оказалось столь беспросветно тоскливо.
«Я ждал, кузен, ждал и надеялся, что корона оправится от маразма и религиозного помешательства.»
- В таком случае, ты этого дождался. Стоило Фйелю объявить Чарльзу войну, как все воззвания против еретиков разом выветрились из его головы, – усмешка окрасилась горечью, однако разве же правда бывает на вкус какой-то иной?.. В последнее время уж точно нет. - Тебя не было там, однако можешь поверить мне на слово – воюя с горцами, Чарльз ни разу не помянул еретиков или Святую Инквизицию. Однако и остановить войну уже было нельзя. Знаешь, с войнами всегда так – стоит потревожить покой лавины, она в считанные мгновения накрывает тебя с головой. Мы приняли лавину на себя, вы…
«…сочли, что так нам и надо. А значит и на то, что война не накрыла ещё и запад, Орллея вправе закрыть глаза. Что ж, мы хотя бы сделали то, что могли. Хотел бы я, чтобы мы могли больше, но что уж теперь?..»
Впрочем, разве Андресу Найтону есть до этого дело? Он ведь уже давно разделил Хельм на «сами виноваты» и «устали страдать», отчего-то решив, что этого деления довольно в мире полутонов. «Сами виноваты» не могут «устали страдать»? Могут, ещё как могут. Такова цена за жестокий урок: ошибки не отыграть вспять, их можно только исправить.
- С того самого дня, что я отбыл во Фйель, и до того, как горцы объявили Хельму войну, прошло всего ничего… что ж, тебе хотя бы не пришлось томиться в ожидании хоть сколько-нибудь долго.
«Ни Фйель, ни Моргард не враги Орллее, с пиратами мы достигли договоренностей.»
Проклятие, что вообще происходит?! Ну ладно, Фйель. Положим, горцы и впрямь слишком далеко, чтобы стать Орлее врагами, но Моргард и Тиль… ещё каких-то четверть часа тому назад, если не меньше, Генриху ставился в вину перечёркнутый Моргародом мир, потому как теперь (благодаря Хельму, кому же ещё?!) Орллея в опасности – первая примет удар, когда (не «если», милостивые боги!, а именно «когда») лесное королевство даст бой Хельму! И вдруг Моргард оказывается вне списка врагов просто потому, что с Орллеей им делить нечего, с Хельмом, оказывается, есть что? Притом, что Хельм как раз и был той стороной, которая ратовала за мир с Моргардом?.. Если во всём этом и был смысл, он, подобно разыгравшейся кошке, ускользал от цепкого взгляда Генриха Найтона.
Как ускользал и пиратский вопрос. Тот самый, который то делал пиратов главными врагами Орллеи – настолько сильными, что она выставила непомерный счёт Хельму, не поддержавшему запад в их войне, то их же союзниками по букве некоего договора. Озадаченный взгляд скользнул по Андресу. Интересно, если попросить его повторить всё сказанное вновь – сумеет ли герцог это сделать?
- Орллея нужна Хельму, - хоть в чём-то они сошлись, - но вовсе не в качестве форпоста на границе с Моргардом или Тилем. Ты думаешь, я прибыл сюда, чтобы позвать тебя в бой под знамёнами короля, рассказывая, где и когда мне понадобятся твои мечи? Ты совсем не слушал меня, ведь так, Ваша Светлость?
Поддавшись минутной слабости, Генрих на миг прикрыл глаза. Он шёл с миром. И тогда, когда закрывал границы – альтернатива войне и крови, которую требовали лорды Хельма. И теперь, когда говорил о единстве, не требуя от запада ощетиниться мечами во имя Хельма или же во имя него самого.
- Хельм не ищет повода схлестнуться в бою с Моргардом. Если это произойдёт, то лишь по их, - «ну, или же твоей, я уж теперь и не знаю,» - инициативе. Будем ли мы обороняться? Да, будем. Станем ли нападать сами? Нет. У нас даже надуманных причин на то нету, не то, что настоящих. Договорённости с Тилем? Вот даже как? И на каких же условиях ты пошёл на это?
Усталость волнами накатывала на лорда-регента, но он скорее сам отрубил бы себе руку, чем позволил Андресу заметить хоть малейшие её признаки. Ледяная броня абсолютного спокойствия ещё никогда не подводила его.
- Мы не перекладывали на плечи Орллеи наши проблемы. Никогда. Так что уж будь добр, оставь свою пропаганду для тех, кто не видел всей картины. Ну а что до пиратов… разве не ты только что исключил их из числа врагов Орллеи? Я пришёл не за помощью, я пришёл за Хельмом. Истинная корона никогда не признает Орлею независимым государством. Скажешь, тебе… всем вам всё равно? В таком случае, почему же ты ещё не коронован? Почему Орллея ищет договорённостей со ставшим вдруг чужим ей Хельмом? Не потому ли, что любой может назвать себя хоть воплощением Отца-Создателя, но ни на шаг не приблизиться этим к нему? Равно как и трус, лающий из-за спины господина, никогда не станет истинным воином.
«Торговая блокада, я полагаю, призвана убедить нас, что Хельм наш друг?»
- Сюзерен не может быть другом. Во всяком случае, не в том понимании, что обычно вкладывают в это слово, если речь идёт о людях. Торговая блокада – альтернатива войне, на которой настаивал прежний лорд-канцлер. – Ну, не то, чтобы настаивал, скорее, настаивали от его имени. - Войне, против которой я говорю здесь сейчас. Той самой, которую ты намереваешься развязать, «не желая короны»?..
«И что станется с этим голосом, когда меня не станет?»
- Ты нездоров или собираешься умирать по каким-то иным причинам? – Ирония против воли прорезалась в голосе. Генрих предложил Андресу реальный голос и реальную власть. А должен был ещё и защиту? Принимая регентство над малолетним Эдуардом, Генрих даже для себя не мог поручиться за безопасность. Некоторые ждали, что он отнимет чужую корону, узурпировав трон Хельма, некоторые – что уползёт прочь, трусливо поджимая хвост и умоляя великого дядюшку канцлера самому уладить все проблемы… однако же и те, и другие были неприятно удивлены, когда у Генриха хватило отваги поступить иначе. Рискнуть своим титулом, своим именем, даже жизнью своей рискнуть, поставив всё на кон своей верности. Предлагая Андресу должность лорда-канцлера, Генрих не гарантировал ему лёгкий путь, усеянный розовыми лепестками и золотой пылью. Как никто не обещал и самому Генриху то, что регентство развернётся перед ним вечным праздником. Это сложно, чертовски сложно, но иная дорога ведёт к поражению, значит и думать нечего, чтобы пробовать её хотя бы носком сапога.
- Просто не будет, Андрес. Ни сегодня, ни даже завтра. Единственное, что я могу тебе гарантировать – своё плечо, и свой меч, прикрывающий твою спину. Хельм уже никогда не станет прежним. Тебе решать – с тобой или без тебя это случится. Я предлагаю тебе не цену, я предлагаю тебе встать во главе королевства вместе со мной до тех самых пор, пока Эдуард не окрепнет настолько, чтобы принять из наших рук законную власть. Он может стать великим королём, этот мальчик, но только если мы сумеем его научить. Хельм никогда не признает независимость Орллеи, даже если ты убьёшь меня здесь и сейчас. К счастью, вокруг трона достаточно достойных людей, которые разделяют моё мнение вовсе не потому, что испытывают трепет перед моим титулом или же регентством. Сегодня Хельм – это не король, чьей голос ставит точку в любом споре, а люди, которые стоят подле него, не только правя от имени Эдуарда, но и объясняя маленькому королю свои мотивы в меру его разумения. Ты можешь выйти отсюда лидером гордых земель, которые были услышаны, а можешь – человеком, который… не хочет корону, будь по-твоему. Но в последнем случае тебе придётся развязать войну. Тебе, а не мне. Расписав образ Хельма-агрессора самыми яркими красками, заключив с дюжину союзов на фальшивой почве «Хельм уже идёт за вами, бойтесь и объединяйтесь»… проклятие, я ума не приложу, что именно и как ты сделаешь! Я же выйду отсюда тем, кем и вошёл. Лордом-регентом Хельма, который предлагает Орллее мир и голос в совете. Ну, или же не выйду вовсе… потому как и правда ума не приложу, что именно и как ты… – в серых глазах промелькнула боль. Лишь на мгновение, однако только лишь Генриху была известна вся её глубина.
Идя на переговоры во главе небольшого отряда, герцог Хайбрэй и впрямь был готов к тому, что может не вернуться. Особенно, когда отдавал приказ своим людям любой ценой защищать храбрую орллевинскую ласточку в то время, как он сам… продаст свою жизнь так дорого, как только сможет. Всё так, запасной план на случай неудачи не глупость и не жертва, а только лишь дань непростому времени, в которое ему выпало жить.
«Элшир остаётся частью Орллеи.»
- Элшир сам выбрал свою судьбу, обратившись к Хельму. Не я решал за Элшир, Элшир решал за себя сам. Корона не откажет в защите тому, кто не хочет умирать за идею, в которую не верит. «Думаю, в Борромео с этим бы согласились.»
«Вопрос с пиратами признаётся приоритетным и все силы должны быть брошены для его решения. Конечная цель - захват Тиля. Как наиболее пострадавшая от действий пиратов сторона, Орллея должна получить права на остров и прилегающих к нему островов.»
- Как только я погашу пожар войны с горцами – не победой до полного уничтожения, но мирным договором – и флот войдёт в полную силу, я буду ратовать за то, чтобы он выступил на Тиль незамеительно. Правда только лишь в том случае, если Орллея будет частью этого флота.
«В противном случае мне придётся думать, как решить проблему исключительно своими силами. Что, впрочем, уже не удивляет. А тебе… даже не знаю, разве что укрепить свой новоиспечённый договор с пиратами? Полагаю, орллевинские лорды вновь единодушно поддержат тебя, кузен. Правда, уже без Элшира.»
Что же до Фйеля… покамест кузену рановато раскрывать эту карту. Пусть считает, что переговоры в самом разгаре, чувствуя силу своего союза… Проклятие, именно в этом и заключается проблема! «Мы» на одной чаше весов, «я» - на противоположной. И лишь время покажет, которая из них перевесит на западных землях.
- Что до территории пиратских островов в случае, если победа останется за нами – я совсем не прочь расширить территорию западного герцогства на юг.
«Хельм должен отказаться от любых притязаний к Фйелю и признать полную и безоговорочную независимость королевства.»
- От чьего имени ты говоришь, кузен? От имени Фйеля или же от имени лорда-канцлера? Если первое, то не утруждайся понапрасну – горцы и сами вполне могут говорить за себя, - «уже говорят и даже уже сказали.» - С канцлером же нам не пристало разговаривать второпях.
«С Моргардом приоритетной задачей будет заключение нового вечного мира на прежних условиях.»
- Назови мне имя того, кто убедил тебя в расторжении этого мира, да ещё и по вине короны, и я укажу тебе истинного врага Орллеи в твоих рядах. Мне прекрасно известна роль пропаганды, Андрес, однако же, ты не можешь отрицать: без истины за её щитом, даже самая хорошо продуманная ложь оборачивается самообманом. Даже притом, что одним из условий союза было брачное ложе Чарльза, которое я при всём желании не могу теперь предложить моргардской принцессе, все остальные договорённости соблюдаются нами, как прежде.
«Это условия, которые Орллея может обсуждать.»
- Герцогство Орллея, – мягко поправил Генрих, - герцогство. Ну а если так, я готов обсуждать не только озвученное тобой, но и многое другое. Кстати, надеюсь, граф Грациани благополучно вернулся в Авелли? Что он рассказал тебе о нашей встрече? Передал моё послание или расстарался, выдумывая зверства палачей, которые рвали его тело на куски днём и ночью?

«С его смертью ошибки короны не перестали существовать».
Не перестали, к чему отрицать очевидное? Смерть не настолько щедра, чтобы стереть все грехи и со страниц истории и из человеческой памяти. В том числе и по этой причине Генрих ратовал против подавления орллевинского восстания сталью. Западу «всего лишь» было предложено вволю насладиться независимостью, причём независимостью реальной, когда твоим соседом может оказаться не только жаждущее дюжины договорённостей королевство, но и то, которое по каким-либо причинам не желает признавать в тебе ровню, вполне себе правомерно ограничивая в торговых отношения и свободному передвижению по континенту. Достанет ли Орллее только лишь Моргарда, а Моргарду – Орллеи, хороший вопрос, пусть бы ответа на него и придётся подождать какое-то время. Ну а добиваться уважения силой… Хельм проходил этот урок совсем недавно, чтобы воспоминания о том, что из этого вышло, могли выветриться из памяти подобно дыму из чадящей печки.
«Неужели так сложно понять, что война с горцами - это вина Чарльза? Вина короны, Хельма, твоя вина…»
Даже тот факт, что кузен милостью своей отчасти согласился разделить с братьями Найтонами их вину, ни скрасил горечи, которой окрасилась вымученная улыбка Генриха.
- Хорошо, будь по-твоему. Вина Чарльза, вина короны, вина Хельма и моя вина, – перебрасывать ошибку Андресу, словно детский тряпичный мяч, лорд-регент не счёл нужным. - Скажи, что именно тебе это даёт? Помнится, я признавал ошибку ещё до того, как она должна была свершиться… вот только не сильно мне это и помогло. А чем поможет тебе?
Да уж, вопрос хорош! Словно предрассветный туман, что исчезает в небытии с неосторожным взмахом ресниц: только что был, и вот уже его нет. Признаться, Генрих не ожидал ответа. Его ожидания и без того стремительно таяли, словно снег, застигнутый врасплох небывало жаркой весной.
«Прости меня, кузен, но если Чарльз не осознавал, что его действия ведут к войне с Фйелем - он был дураком».
- А ещё он был моим братом, – явные стальные нотки в голосе Генриха сейчас услышал бы и человек, напрочь лишённый дара хоть сколько-нибудь разбираться в людях. - И ни тебе, ни кому другому я не позволю оскорблять его память… – «…даже если у каждого из вас отыщется с дюжину причин. Даже если и у меня – тоже».
Причина, по которой Генрих не выступил против Чарльза братоубийственной войной, до последнего признавая его своим сюзереном, а после и вовсе заключая сделку с ведьмой, дабы выторговать для короля второй шанс, никуда не делась и после смерти Чарльза. «А ещё он был моим братом» - для кого-то, несусветная чушь, рыцарственный бред, ну а для Генриха – один из столпов, с разрушением которого и весь его мир тоже рухнет. И ладно бы только его, но обломки заденут слишком многих, кто был дорог Генриху. И, как ни странно ввиду последних событий, первым в списке значился Андрес Найтон. Казалось бы, чего проще: выхватить меч из ножен, сделать всего один стремительный выпад, а после, как ни в чём не бывало, покинуть это место и что есть мочи погнать коня… Кузен и понять ничего не успеет, а значит и сопротивления не окажет, так что всё и впрямь окажется просто, словно бы пред ним сейчас не взрослый мужчина, а мальчик пяти лет отроду. Ну а затем пропаганда довершит начатое и одним сильным ударом Орллея, лишённая своего лидера, превратится в выжженные войной земли, на которых ещё несколько лет спустя не взойдёт ни один побег. Просто? Отнюдь. Потому как братскую кровь с рук смыть невозможно, сколько бы не твердить себе после о выборе, которого не было. И кровь эта потребует продолжения: сперва мальчик-король, слишком юный для короны, затем каждый, кто отважится выступить против Его Самозванного Величества, ну а когда и таких не останется – в ход пойдут те, кто недостаточно низко поклонился королю-тирану или оскорбил его взглядом, недостаточно пресыщенным подобострастием. Генрих Найтон не был рождён для короны. Особенно для той, которую следовало сперва освятить в реках крови и закалить в пламени из загубленных во имя тщеславия человеческих жизней.
Ну а если Андрес сейчас поступит так же? У Генриха была только лишь его верность, ну а как на братоубийство смотрит свобода и независимость, он сказать не мог. Вполне может статься, что и оправдывает… и что делать в таком случае? Вытащить свой клинок, чтобы отразить удар Андреса или смиренно склонить голову, подставляя под удар шею? На одной чаше весов Андрес, бывший ему даже большим братом, нежели покойный Чарльз. С другой – Хельм, отцовское наследие и Эдуард, из которого Генрих клялся воспитать достойного правителя. Какая из них перевесит?
«Дай то Создатель, мне не придётся это выяснять».
«Чарльз загнал жителей Фйеля в угол своим безумным желанием искоренить еретиков, будто надзор за душами подданных стало обязанностью короны. Это обязанность принадлежит Церкви…»
- К слову, о церкви. Не потому ли во главе твоей собственной стал инквизитор? – Насмешка получилась как-то сама собой. Вероятно, злость на безумный поступок экс-канцлера ещё недостаточно остыла в душе лорда-регента, ну а злость, как известно, плохой советчик. Барончелли никакой не понтифик. Он проблема. Ещё одна в списке тех, что придётся решать лорду-регенту. 
«…я не вижу причин мне верить, что проблема была исключительно в Чарльзе.»
Строго говоря, там же отметился ещё и добрый дядюшка Эдуард, отбывающий последние дни на посту лорда-канцлера, однако же Генрих уже устал копаться в прошлом, вытаскивая на свет факты и усердно выколачивая их от пыли. Прошлое потому и зовётся «прошлым», что уже никогда не вернётся. И даже с собственными ошибками, чьи щупальца протянулись сквозь время, оно справиться никак не поможет. Разве что уроком послужит. Уже служит, кто бы что не говорил.
«Что ты, как лорд-регент Хельма, собираешься сделать для того, чтобы войны с Моргардом не было? Предположим, что Орллея осталась в составе королевства и я, как герцог Орллеи, обращаюсь к тебе с просьбой установить долговечное соглашение с Моргардом».
Брови Генриха удивлённо поползли вверх. Поддавшись эмоциям, он даже не сразу сумел вернуть себе контроль над мыслями и связной речью.
- Что я собираюсь сделать? Да, в общем-то, то же, что делаю и сейчас. Соблюдаю условия так называемого «вечного мира». И продолжаю недоумевать, с чего ты вдруг решил, что мирный договор расторгнут, да ещё и по вине Хельма? Насколько известно мне, Моргард не предъявлял Хельму претензий, так же, как и Хельм Моргарду… признаться, твоя уверенность в обратном ставит в тупик, кузен. Поэтому я ещё раз прошу тебя вспомнить, откуда к тебе пришла эта абсурдная весть, и подумать – а можешь ли ты и впрямь доверять вестнику?
«Пойдёт ли Хельм на уступки, согласна ли Гаскония платить наравне с Хайбрэем за то, что принесёт выгоду только Орллее?»
- Платить за что? Видит Создатель, я не понимаю, к чему ты ведёшь… Согласны ли Хайбрэй и Гаскония возобновить торговлю с Орллеей – западным герцогством Хельма? Безусловно, согласны, – скорее даже ждут подобной отмашки, как и казна, взявшая на себя обязательства, которые вовсе не наполняли её доверху. - Платить за мир с Моргардом? А они требуют такой платы? Давно ли? - «И не с твоей ли подачи?»
«Я прекрасно понимаю, что проблема Моргарда не может волновать Хельм так, как волнует Орллею, поскольку граничим с ними мы, а вовсе не вы…»
Опять? Мы – это вы, но вы – не мы? Ну и что тут ответить? В десятый раз повторить кузену о том, что Хельм не признаёт его независимости, а значит и границы остаются не чьими-то, а общими? Зачем? Он ведь не пожелает услышать, а то и на смех поднимет.
«Скажи мне, кузен, почему Орллея должна считаться с мнением Хайбрэя и Гасконии в вопросах взаимоотношения с Моргардом, когда все риски, связанные с этими взаимоотношениями, лежат целиком и полностью на плечах орллевинцев?»
Опять? Нет, снова. Может, и впрямь ответить? Вдруг смех станет тем, что отвлечёт Андреса от пропаганды, для которой у него сейчас нет под рукой благодарных слушателей?
- Потому что мнение Хельма никогда намеренно не пойдёт ни против Орллеи, ни против Гасконии, ни против Хельма. И в случае опасности встанет плечом к плечу, отражая удар, – устало произнёс Генрих, делая ударение на слове «намеренно». Всё, теперь уже можно презрительно усмехаться. Самое время. А ещё вспоминать Чарльза и северную войну. В который уже раз? Признаться, Генрих сбился со счёта.
«Разве не ты кичишься тем, что корона не навредила и не призвала орллевинцев в свою северную войну? Это предполагает, что при других обстоятельствах она сделала бы это, втянув нас в свои проблемы».
- Вот как? Ну что ж, давай порассуждаем о том, чего не случилось… Правда, тут я тебе не соперник, кузен, тебе же развилки прошлого оживлять не впервой. Итак, другие обстоятельства. Назови мне их, я же отвечу от имени Хельма, почему бы и нет? – Помнится, в детстве Генрих с друзьями тоже воображали себя кем-то, кем не являлись, в декорациях событий, которых никогда не было. Детство кончилось, но правила герцог Хайбрэй всё ещё помнил. Значит – должно получиться.
«Орллея самостоятельно может решить свои проблемы лучше, чем в составе Хельма».
- Вот как? – Кажется, Генрих повторялся, однако же что тут ещё скажешь? - Тогда отчего Орллея так недовольна закрытыми границами с Хайбрэем и выбором Элшира? – Не оттого ли, что эти проблемы не решить «лучше», как самозваное государство успело привыкнуть? И то, и другое сопряжено с войной, а война – это трудности, которых Андрес своим людям наверняка не обещал. Только светлое будущее, только процветание и только изобилие… иначе, как ещё объяснить фанатичный блеск в глазах Грациани?
«Не я арестовывал твоего первого советника, не я подбивал твоих вассалов предать тебя и перейти на мою сторону, не я закрывал границы с Хельмом и уж точно не я присваивал себе часть Хайбрэя, подкупив недальновидную графиню».
Нелепые обвинения, все как одно… ну, почти все.
- Желай я арестовать твоего первого советника – он бы и по сей день томился в моих подвалах, – Адриано Грациани виделся Генриху неудачной картой, вытащенной из колоды вместо козыря. Такую не разыграть, коль скоро карта безрассудно глуха, а только лишь выдворить обратно в колоду. - Его арест – недоразумение, которое весьма скоро разрешилось. Вассалы, которых ты считаешь исключительно своими, так же являются вассалами Хельма. Я призывал их вспомнить об этом, присягнуть истинному королю, а после – отправляться по своим домам и нести службу перед королём и своим герцогом. – Всё так. Или же Андреса покоробил тот факт, что Генрих обратился к орллевинцам не с угрозами, как он уже мог пообещать им, штрих за штрихом рисуя образ тирана? - Ну а графиню я не подкупал, я просто услышал её голос, поскольку тебе не пришло в голову сделать то же самое раньше меня. – Даже если Андрес и использует историю об алчной графине в своей пропаганде, под сводами этого шатра она столь же бессильна, как и все его лозунги, рассчитанные на союзников, а вовсе не на тех, кто стоит по другую сторону баррикад. Баррикады? Всё так. Но даже разные стороны не делают обязательной ложь между теми, кто совсем недавно говорил друг с другом лишь на языке правды. - Леди Вентури сама пришла ко мне, как к Найтону, во имя чьих идей ещё не проливалась кровь. Ни в Борромео, ни где-либо ещё. Кстати, надеюсь, твой первый советник передал мои соболезнования в связи с утратой? Мне искренне жаль, что твоя жена и твой ребёнок… поверь, я как никто другой понимаю эту боль.
Однако же мёртвую любовь можно почувствовать снова, если будет на то милость богов. Генриху они благоволили, оставалось надеяться, что и к Андресу – тоже. Однажды траур окончится, и боги вновь скажут своё слово. Должны сказать, потому как иначе никакая корона не принесёт Андресу счастья, которого он заслуживает.
«Если ты считаешь решение графини Вентури правомерным, а переход Элшира под крыло Хайбрэя законным, тогда как ты можешь отказывать в таком же праве Орллее?»
Губы Генриха тронула улыбка. Помнится, когда он задавал этот вопрос, Андрес предпочёл проигнорировать. Потому, что ответа не существует? Отнюдь.
- Заявляя о собственной независимости, Орллея не удосужилась поинтересоваться мнением всех своих вассалов, часть из них была просто поставлена перед фактом. Графиня, в сущности, поступила так же, отправляясь в Хайбрэй за помощью, однако же её вассалы в большинстве своём поддержали её решение, хоть и постфактум. Удача или же уверенность в своих людях? Как по мне – и то, и другое. Исключение… ну, ты его видел – оно лаяло, прикрываясь тобой, словно щитом. Будь он мужчиной – не попросил бы прощения, а скрестил со мной мечи. Но даже для барона Пэрайда я готов сделать исключение. Он желает сохранить верность Орллее? Что ж, пускай так оно и будет. Уверен, графиня не станет чинить помехи на пути у своего вассала, даже если мы не в состоянии перекроить земли, словно карту, вырезав баронство из сердца Элшира и переместив его на границу. Ну а что до воздержавшегося барона – я спрошу и его мнение. Если пожелает, он может точно так же сохранить верность Орллее и назвать тебя своим сюзереном. Ну а ты сделаешь то же самое для тех своих графов, кто решит последовать примеру леди Вентури? Ладно, пусть бы и не «кто», но «если»? Что же до части моего флота… не опрометчиво ли ты называешь флотом горсть вчерашних бродяг, пришедших на замену павшим морякам, которые вырезали верных мне капитанов и офицерский состав, чтобы наложить лапу на корабли, принадлежащие короне? Кстати, раз уж ты заговорил об этом, мои корабли должны быть возвращены в мои порты – независимая Орллея ведь не уподобляется вору в самом начале своего пути? Людей можешь оставить, коль уж они сами решили присягнуть тебе. Как только я разыщу предателя, который науськивал их, я даже могу отправить его в Орллею. В качестве жеста доброй воли – не частями, а целиком.
«Мне не пришлось вводить союзников в заблуждение - у них у всех есть поводы быть недовольными Хельмом и поддерживать наше дело».
Союзников? Фйель, Моргард и Тиль? С первыми Генрих намеревался разойтись миром и без участия Орллеи, от вторых уже и не понимал, чего ждать, коль скоро «вечный мир» оказался разорванным без объяснения причин, а вот у третьих и впрямь было полно причин быть недовольными Хельмом. И ещё будет. Не завтра, так на исходе месяца.
«…вынь свой меч и пронзи меня им».
Предложение, что недавно уже забредало в голову герцога Хайбрэй, обескуражило его. Кажется, он уже всё для себя решил, с чего вдруг этот абсурд пошёл по второму кругу? И только спустя несколько ударов сердца лорд-регент понял, что эти слова принадлежат не внутреннему голосу, а самому Андресу. Понял и едва не отшатнулся. Выходит, и брат подозревает его в злом умысле? Отец-Создатель, когда они докатились до такого?! Неужто точка не возврата пройдена и обратная дорога заросла бурьяном? Но ответа не было: ни для Андреса, ни для себя самого. Единственное, что было в силах Генриха – не отвести взгляда, дабы кузен убедился, что в нём не отражается его смерть.
«Никаких договоренностей не достигнуть, если Фйель не получит полную независимость».
- Я уже говорил, повторю вновь: Фйель сам выскажет свою волю. И я охотно открою её герцогу Орллеи, - «…но не королю. Реши уже наконец, кто ты, кузен, и дай мне знать.» - Но перейдём же к договорённостям. Я всё ещё предлагаю тебе свернуть этот бессмысленный бунт и преклонить колено перед Эдуардом. Ну а после остаться подле него в качестве лорда-канцлера Хельма. Твой титул и титулы всех, кто пошли за тобой, будут сохранены, границы – открыты, и Хельм вновь обретёт прежнее величие. Ну а после, когда оправится от войн и чумы, раз и навсегда поставит точку в бесчинствах Тиля. Орллея будет расширена на юг, за исключением части пиратских сокровищ, которые достанутся юго-восточному герцогству, пусть и в меньшей мере, но всё же пострадавшему от пиратов наравне с Орллеей. Поскольку большая часть флота Хельма всё же стоит у её берегов… – лорд-регент пожал плечами, позволяя Андресу закончить за него. Кузен ратовал за справедливость? Что ж, Генрих ничего не имел против. Вот только в справедливости нуждался не один только запад. - Что касается Элшира – леди Вентури сама определит, которому из двух герцогств будут подчинены её земли. То же касается Пэрайда и того, другого, лорда, который держит нейтралитет. Если все они изъявят желание присягнуть тебе – я ни словом, ни делом не воспротивлюсь их воле. Потому как пропаганда пропагандой, но я не покупал леди Беатриче, чтобы теперь выставлять ей счета за невыполненные обязательства.
«Граф Грациани задержан по обвинению в измене и дожидается суда».
Сперва Генриху показалось, что он ослышался. Потом – что ослышался тоже. Какой суд? Какая измена? Неужто Андрес поверил в этот фарс, шитый белыми нитками? Неужели и впрямь решил сделать Адриано Грациани примером для прочих? Что ж, если так оно и есть, в незавидной участи графа виновен исключительно Генрих Найтон… вот только раскаяния лорд-регент не чувствовал. Возможно, для Андреса этот человек и представлял ценность, для Генриха же – напротив. Но как тут не подыграть, раз уж кузен начал такую забавную партию?
- В измене? С каких пор присяга истинному королю стала считаться изменой? Пожелай Грациани предать тебя, он бы остался в Хайбрэе, под моей защитой, как и было ему предложено. Что ж, в таком случае, я вынужден просить тебя о милосердии, кузен. Проступок графа не заслуживает смерти. Лиши его земель, лиши титула, но не марай руки в его крови. Даруй прощение, которое я предлагаю тебе и твоим соратникам от имени Хельма. Я готов принять Его Сиятельство вместе с семьёй в Хайбрэе, поскольку чувствую ответственность за то, что с ним теперь происходит. Хельм не бросает своих союзников. И не отправляет на плаху тех, кто не оправдал его ожиданий. Прошу, позволь Адриано вернуться в столицу вместе со мной, и я клянусь тебе своей честью – он больше не встанет у тебя на пути.

Отредактировано Henry IV Knighton (2017-01-29 13:44:46)