❖ НАЗВАНИЕ Застань врасплох человека и увидишь животное.
❖ ТЕМАТИКА альтернативный Хельм, настолько близкий к Хельму настоящему, как только возможно (за вычетом стражника, который торчит в гостевых покоях, охраняя слуг от Генриха или Генриха от слуг)
❖ УЧАСТНИКИ Генрих Найтон & Ноэлия Оттавиани
❖ МЕСТО/ВРЕМЯ ДЕЙСТВИЙ Орллея, Авелли, палаццо герцога Найтона / 24 мая 1443 года
❖ КРАТКОЕ ОПИСАНИЕ Находиться в заточении – невыносимая мука, пусть бы темница и смотрится гостевыми покоями герцогского палаццо. Это скажет Вам каждый, кому довелось ощутить на губах вкус неволи.
К слову, о вкусах. Даже пленнику нужно есть. Ну а любопытной и юной, но уже весьма сообразительной особе – своими глазами увидеть того, кого её соотечественники считают способным на любой грех. Что? Любопытство тоже является грехом? Но так она ведь будет осторожной! Во всяком случае, если он «не начнёт первым».
Застань врасплох человека и увидишь животное.
Сообщений 1 страница 6 из 6
Поделиться12017-02-27 12:11:02
Поделиться22017-02-27 12:12:55
Я открыл бы дверь, да заклятье крепко,
Разомкнул оковы, да ключ потерян.
Сам себя я запер в стальную клетку,
Сам в себе я запер дикого зверя.
(с) Тэм – «Дикая охота»
С того самого дня, как Андрес обвинил его в организации резни в Борромео пред всеми лордами Орллеи и взял под стражу, прошло два дня. За всё это время Генрих не проронил ни слова, каменным изваянием застыв у окна своей тюрьмы. По-орллевински роскошной и весьма комфортабельной, но всё же тюрьмы. Слуги, приносящие еду, а порой и гвардейцы, несшие стражу у его дверей, иногда обращались к Генриху с какими-либо вопросами, однако так и не получили ответа. Казалось, будто вчерашний лорд-регент Хельма разом лишился голоса и интереса к тому, что творилось вокруг него. И на обычную для палаццо суету во внутреннем дворе, куда выходили окна гостевых покоев, он взирал с непоколебимым равнодушием. Даже когда один из гвардейцев герцога попробовал приударить за дородной кухаркой и оказался отхлёстан по лицу рыбой под свист и улюлюканье невольных свидетелей любовной драмы, ни тени улыбки не скользнуло по губам Генриха. Два дня назад он разучился не только говорить, но и улыбаться.
К чему голос, коль не умеешь им пользоваться? А улыбка, если на много миль вокруг нет никого, кому можно было бы её подарить?
К слову, о милях. Если добровольное молчание чем-то и досаждало Генриху Найтону, так это отсутствием возможности поинтересоваться судьбой своих людей. Впрочем, а кого ему спрашивать? Гвардейцев за дверью? Даже если они что-то и знают, наверняка получили приказ не отвечать. Между тем Ленс и остальные его люди… первые сутки в плену Генрих не позволял себе думать о них, поддерживая иллюзию того, будто бы все они ещё живы.
Что вряд ли. Наверняка распоряжение об их казни Андрес отдал тем же вечером, дабы обрубить все ниточки, связывающие Генриха с Хайбрэем. Его Сиятельство намеревался отпустить своего пленника, если разбирательство не подтвердит его вины в убийстве детей и женщин на Белой Свадьбе? Дважды дураком нужно быть, чтобы поверить в это! И в разбирательство, и в возможность свободы для того, кого Орллея в лице её графов искренне считает лжецом и предателем. Вот Генрих и не верил. Вера уже привела его в западню, значит, пора делать выводы о том, насколько же она бесполезна.
Почти так же, как мир, с которым он явился на потеху почтеннейшее публике!.. Как и всегда, когда мысли возвращались к совету, руки Генриха непроизвольно сжимались в кулаки, а дыхание учащалось, подогреваемое яростью, снедающей его изнутри. Вот только маска безучастности, кажется, намертво пристала к его лицу. Интересно, смерть сотрёт её своими ладонями или так и оставит, обрекая Генриха Найтона на столь же безрадостное посмертие, какими были его последние дни?
Были? Нет, пока ещё есть. Возможно, стоит сделать над собою усилие, чтобы ими насладиться?
Возможно, вот только наслаждаться Генриху Найтону было решительно нечем. Как и каждый, кто чувствовал леденящее дыхание смерти на своём затылке, Генрих предпочёл бы провести последние мгновения рядом с семьёй и друзьями. Вот только в Орллее у него не осталось ни того, ни другого.
Звук отпираемой двери привлёк внимание Генриха, однако он и не подумал пошевелиться. Кажется, сейчас время обеда не только для людей, но и для персонального зверинца Его Светлости? Голода Найтон не чувствовал, а вот зверем себя ощущал. Сперва его выставили на обозрение и потеху, а после заперли в клетке, дабы ещё раз поглумиться, когда азарт от первой забавы сойдёт на нет. Заперли? Но только лишь орллевинцы повинны в этом? Не сам ли Генрих покорно вошёл в эту клетку, предложив заменить графиню Элшира для поездки в Авели? Мог ли он поступить иначе? Мог. Вот только тогда жизнь окончилась бы ещё раньше. В тот самый миг, когда Генрих сделался бы предателем.
Но так или иначе, герцогу Орллеи не стоит забывать о том, что даже крыса, загнанная в угол, способна вцепиться в глотку с яростью охотничьей гончей, разгорячённой погоней и кровью. Крысой Генрих себя не ощущал. Скорее львом. Молодым и недостаточно мудрым, чтобы угодить в расставленный на него капкан, но всё же львом. Пусть сталь до кости рассекла ему лапу, хищник не перестал быть хищником. И не перестанет, пока не испустит дух в углу своей клетки.
Всякий раз, когда злосчастная дверь открывалась, пропуская внутрь очередного посетителя, Генрих подбирался, будто перед прыжком. Если постараться, можно прихватить с собой двоих или даже троих из людей Андреса Найтона, но… служанки и гвардейцы просто выполняли свой долг – с кем тут воевать? Вот если бы Найтона почтили своим присутствие Его Светлость и пара его вассалов, носящие имена Грациани и Пацци, попробовать стоило. В конце концов, все люди смертны. И некоторые – много раньше, чем остальные.
Разомкнув руки, чтобы размять затёкшую шею, Генрих отошёл от окна и, не удостоив служанку взглядом, прошёл к другому. Семь шагов, не больше и не меньше. За двое суток Генрих Найтон наизусть выучил и этот маршрут, и все прочие, которые предлагала его «клетка». К примеру, от стола, над которым склонилась девица, его отделяло всего четыре шага, от двери – девять.
Замерев у окна, Генрих вновь устремил взгляд вниз. Вернее, попытался. Чужой взгляд, сверливший спину, здорово отвлекал вчерашнего лорда-регента Хельма от его бесполезного и утомительного занятия. И чем сильнее Генрих пытался его игнорировать, тем отчётливее раздражение ворочалось в его груди. Интересно, девчонка совсем дура, если не понимает, насколько лишняя она здесь? Обернувшись, Генрих смерил юную служанку взглядом – студёным, словно зима в Алых Горах.
Ну, и чего тебе надо?
Поделиться32017-03-14 19:56:03
- Нешто прям и пьет? – ахнула Тозина, позабыв про лук за рассказами старой кухарки.
- А хто ево знаит, можа, пьет, а можа, ест, - кухарке, меж тем, для передачи в юные уши сплетен совсем не требовалось отвлекаться от процесса приготовления жаркого к обеду, выражающееся на данный момент в активной нарезке мяса, больше походившей на рубку, и Ноэлия, стоя наклонившись к столу, опираясь на согнутые в локтях руки подбородком, приплясывала каблучками тарантеллу, отчего пышный подол ее «простолюдного» платья от сборок смешно подпрыгивал, порядком увеличивая габариты юного зада. Рыжие волосы были заплетены в косу, а любопытная мордашка уже имела на нежной матовой коже следы варенья. Поначалу и кухарка, и ее помощница постоянно оглядывались на повадившуюся к ним в гости придворную леди, но теперь были совершенно очарованы ее добротой и эмоциональной натурой, а уж голосом – и подавно, и совершенно не стесняясь, то кормили вареньем, то пирожками, попутно беседуя обо всем на свете. Правда, сегодня темой собрания у плиты было нахождение в палаццо некоего Генриха Найтона, которого кухарка окрестила не иначе, как «упырь», и теперь активно рассказывала Тозине и Ноэлии, которая попутно уже успела объесться вишневого варенья, почему же его так прозвали. Оказалось, что этот страшный человек – а, может, даже и не человек, - активно водил дело с дьяволом и пособницами рогатого на земле, стало быть. По мнению Мадины, кухарки, - донна София лгать-то не станет, то есть, история, значит, самая что ни на есть правдивая, и гласит это история, что раз в месяц, в чаще глухой, сей господин с ведьмами голышом пляшет, опосля режет младенцев и кровь их пьет, чтобы кудри вились и кожа сияла. А уж опосля, после кровопития то, прям там и свальных грех устраивают.
- Ах! – Тозина, позабыв про лук, прикрывает рот ладошкой, заливаясь краской во все щеки. – Прямо таки свальных грех? Осподя! О безбожники! И как их только земля носит!
- Как есть, вот те крест, - размашисто крестится Мадина через всю свою необъятную грудь. – А то ты не веришь – сама ему завтрак носила, ты похлянь, каки кудри! Так и вьются, и лоснятся! Да шоб у моего дурака так лысина сияла, как у ентого лорда – харя. – и смачно плюнула, Ноэлии даже сначала показалось, что в котел, но на деле, конечно, просто в очаг. Хотя, может, и в котел, прислуга не слишком то любит своих хозяев, которые кухни чураются. Нелли с детства привыкла виться вокруг матери, которая много времени проводила на кухне, часто повторяя, что кушать хочется и в богатстве, и в бедности, только вот в бедности прислуга не накормит, а в богатстве и сама можешь приготовить, не развалишься, что, разумеется, совсем не значило, что дочь призывали сутками торчать на кухне, просто учили готовить, в остальном, разумеется, стол накрывала прислуга.
Не то, чтобы Нелли верила в сказки, которые сейчас слышала, они не столько пугали, сколько смешили ее, как скоморошья басня. Вроде и знаешь, что вымысел чистой, а только все равно смешно, как представишь. Вот только пленного лорда она сама не видела, когда привозили, Ноэлия отсутствовала в палаццо и сейчас, что вполне закономерно, слушая такие страсти, отчаянно завидовала Тозине, которая то лично успела оценить «дьявольского приспешника». Хотя девушка верила в Бога, но так же соглашалась с умными старинными книгами, которые писали древние ученые, в том, что человек есть сам себе дьявол, и рогатому совсем не нужно выходить в лунную ночь козлом в лесу, чтобы души невинные в Геенну совратить. Но от этого знания становилась только все любопытнее, что же из себя представляет мужчина, о котором такие ходят слухи, поскольку, честно сказать, более страшных слухов она ни о ком не слышала пока еще.
- Ай! – Тозина вскрикнула, а Нелли вздрогнула. – Порезалась, - поперек ладони алела свежая полоса плоти.
- Та ну тя, руки шо из одного места, шо из другого! – в сердцах выругалась кухарка. – Упырю обед нести, а ты жо…ать тя! Ступай, промой рану то. Сама отнесу, ша – пусть посидит лишние получаса без еды.
- А давайте я отнесу? – тут же уцепилась за ситуацию Нелли, широко улыбаясь и делая большие просящие глаза.
- От ягоза, - Мадину так просто было не купить. Кухарка добродушно рассмеялась, перекидывая полотенце через плечо. – Зело любопытная, ивжу. А тока херцог мне, ежали узнаит, ить голову снимет. Как про то я отправила к упырю донну знатную?
- Я никому не скажу, - активно закивала девушка, молитвенно складывая руки. – К тому же, платье на мне с прогулки простое, я быстренько – туда, и сразу обратно.
Разумеется, долго Мадина сопротивляться сладким речам столь приятной особы, порядком полюбившейся ее простой душе, не стала, тем более, что отлично понимала – девичье любопытство просто не уймешь, все равно полезет, так уж лучше днем и все под присмотром. Добавив к образу Нелли чепчик, под который собрали ее роскошные волосы, и передник на платье, вытерев остатки варенья с уголков губ, ей вручили поднос с нехитрой снедью и объяснили, куда идти. Кухарка часто приводила в подмогу, когда собиралось в палаццо много народу, своих дочерей и внучку, которых, конечно, никто особо не запоминал, но и потому не удивлялся проходящей в тени коридоров юной девушке-прислуге, которая старалась быть максимально незаметной и даже глаз от пола не поднимала. Достигнув двери, она удостоилась смешка и грубоватого комплимента-штуки от стражника, который, тем не менее, мучить новенькую не стал и таки пустил внутрь. Дверь за ее спиной с легким скрипом закрылась, и Ноэлия, как в сказке, наконец подняла от пола свои большие синие глаза, жадно устремляя взор вперед. Как будто принцесса, попавшая в пещеру чудовища, нетерпеливо искала она, где же оно – и очень быстро нашла. К ее удивлению, чудовищем оказался статный, очень красивый молодой человек, с благородными и правильными чертами лица, миндалевидными глазами в обрамлении густых темных ресниц. И даже суровый, почти свирепый взгляд, с которым он посмотрел на нее в ответ, нисколько не портил его очарования. Она даже позабыла почти, зачем пришла, так засмотрелась, даже немного оцепенела от увиденного, так и держа в руках на уровне груди поднос. Но что верно, то верно, кудри у него у впрямь были на загляденье, невольно заставляя поверить в правдивость кухонной истории.
- Добрый день, милорд, - вспомнила, наконец, она о своей «легенде». – А я вам обед принесла, - Ноэлия, позабыв о том, что служанкам бы на таком правильном языке говорить немного странно, присела в легком реверансе, все еще держа поднос. Потом прошла до стола и, поставив его на край, начала «сервировать» оный же стол. Но трудно заниматься сервировкой, когда то и дело тянет повернуться и снова посмотреть на столь диковинного пленника. – Погода сегодня чудо как хороша, а ночью дождь был, - зачем то заговорила девушка. – Надеюсь, вам спалось достаточно хорошо?
Поделиться42017-03-17 13:06:14
Кивнув в ответ на приветствие девушки, но так и не разжав губ (добрый день?.. Для Найтона ни один день в Авелли не был «добрым», но воспитание пока ещё не позволяло срывать своё дурное настроение на слугах), Генрих вознамерился было отвернуться к окну. Не то, чтобы оно и впрямь занимало его чем-то особенным, но ради служанки со смазливой мордашкой узник герцога Найтона свой обет молчания прерывать не собирался. Да и о чём с ней говорить? О ценах на репу или рецепте тыквенного пирога? Или вот об обеде, что сегодня вызывал куда больше раздражения, чем обычно? Чёрт, а ведь, пожалуй, придётся!
- Я не голоден, уберите это, – произнёс Генрих голосом, чуть охрипшим от долгого молчания, так и не сумев определить, что сегодня раздражает его сильнее: обед, чьего вкуса пленник всё равно не почувствовал бы, даже если бы повара вздумали разбавить своё варево жгучими атлантийскими специями в соотношении один к одному, или принесшая его девочка, старающаяся угодить вовсе не из симпатии, а только из страха схлопотать наказание в случае, если «гость» уподобится отъявленной склочнице и помчится жаловаться на незадачливую прислугу всем и вся. Интересно, какие небылицы рассказывает о нём дворня? И что из этого вышло «из-под пера» Адриано Грациани, а что челядь додумала от себя? Благо, фантазия у них должна быть не менее богатая, чем у их «коллег» из столицы. Шелтон порой развлекал герцога Хайбрэй такого рода байками, когда тот ещё был лордом-регентом Хельма и подчас уставал от этого так, что охотно откликался на любой повод передохнуть.
Уставал? Всё так. Но если бы Генриху предложили поменять местами прежнюю усталость и нынешний «отдых», он, как и всякий узник (даже если бы тому выпало коротать заключение в тронном зале королевского замка), без колебания выбрал бы первое. Вот только ему не предлагали. И не предложат уже. Ни на миг нельзя позволить обманчивой учтивости герцога Андреса Найтона…
«Погода сегодня чудо как хороша, а ночью дождь был».
Что? Опешив от подобной непосредственности, Генрих даже удостоил служанку взглядом, вновь вспоминая о её присутствии в гостевых покоях. Обычно её товаркам хватало его угрюмости, чтобы не докучать Найтону своими рассуждениями и, тем паче, не лезть к нему с вопросами. Но эта юная особа словно бы нарочно не замечала, насколько она лишняя в здешних стенах и как её присутствие… что? Утомляет? Хм, а ведь, пожалуй, что и нет. Раздражает? Да, вроде, пока особо и нечем (если не принимать во внимание тот факт, что с недавних пор Генриха раздражают все обитатели герцогского палаццо). Забавляет? Нет, и это не то. Чёрт, не стоило с нею заговаривать! Пусть бы треклятый обед хоть плесенью покрылся.
А небеса – разверзлись дождём. Столь сильным, чтобы смыть Орлею с лица континента. Предательство, которое он, словно слепец, долгое время старался не замечать, отравило эту землю, сделало воздух непригодным для дыхания, а воду – для питья.
Для питья? Жажда обратила взгляд Генриха к кувшину с вином, который неизменно венчал собою подносы, приносимые слугами несколько раз в день. Другой кувшин был наполнен водой, и прежде Найтон всегда отдавал предпочтение ему. Но сегодня что-то пошло не так. Распорядок, отшлифованный за несколько дней плена, дал трещину, когда совсем молоденькая девчонка, чьё любопытство (а ведь и впрямь – она глядела на него не с неприязнью, как прочие, а с воистину детским любопытством, присущим лишь тому возрасту, когда маленький человек ещё не умеет осторожничать) нашло отклик в буднях узника, похожих один на другой, пыталась вовлечь вчерашнего лорда-регента в разговор. Зачем ей это нужно? Да кто ж её знает!.. Но такое событие следует отметить.
Преодолев расстояние, отделяющее его от стола, Генрих налил в кубок вина и залпом осушил его едва ли не наполовину. Лишь затем он смерил девицу изучающим взглядом сверху вниз. Кажется, она интересовалась, хорошо ли ему спалось?
- Благодарю Вас, – учтивость, с которой начал Генрих, предполагала непринуждённую беседу, с которой двое придворных бездельников переливают из пустого в порожнее. У Найтона и в мыслях не было посмеяться над девицей, демонстративно общаясь со служанкой, как с леди, дабы указать так называемой «леди» на её место. Его шутка заключалась совсем в другом, - но не совсем. В заключении узника часто посещают дурные сны. К примеру, сегодня мне снилось, что Его Сиятельство собственноручно взялся рубить мне голову, даже не зачитав приговор. Отрубил, к слову, далеко не с первого удара. А вчера папа-самозванец требовал отправить меня на костёр, мотивируя это тем, что ему, видите ли, так захотелось. Да и запасам хвороста негоже пропадать зря. - К чему Генрих вообще завёл этот разговор, приправив его неаппетитными подробностями выдуманных сновидений? Почему не отмолчался, проигнорировав вопросы своей «гостьи»? Да какая, в сущности, разница?.. Быть может, ему просто хотелось поразвлечься, вогнав в ступор девочку-служанку за то, что посмела сунуть свой жизнерадостный нос в его уединение. Или разузнать, что здешние слуги думают относительно западных перемен, будь они неладны… Перемены. Не слуги. - Ну а что видели во сне Вы? Хорошо ли спалось? Слаще, чем год назад? – Кажется, сарказм всё же перелился через край его отстранённости, вызвав горькую усмешку на губах самого Генриха Найтона. Пригубив вино, он вновь взглянул на девочку. На сей раз с раскаянием в глубине серых глаз. Она ведь не виновата. Она не предавала. - Прости меня, – с неожиданной усталостью в голосе произнёс вчерашний лорд-регент, доливая в кубок ещё вина. - Не стоило… Ты можешь идти. И унеси поднос, я не стану обедать. Или же… ты голодная? Хочешь – съешь это сама. – Главное, чтобы именно сегодня дорогому братцу не вздумалось отдать приказ его отравить. Так же, как и во сне – не зачитав приговор.
Поделиться52017-03-20 12:20:59
Ноэлии частенько говорили, что любопытство сродни большому греху и никогда до добра не доводит, но именно любопытство во всех книгах всегда и становилось причиной того, почему главные герои отправлялись на встречу приключениям. Со всей пылкостью своей натуры она обожала приключения и мечтала, когда-нибудь, обязательно хотя бы одно, но пережить. И сегодняшний день становился для нее будто бы предвестником этого приключения. Подумать только, она сейчас стоит всего в паре шагов от, возможно, самого ужасного и опасного существа, которое когда-либо видела. Сам Хайбрэйский Упырь, гроза младенцев и кухарок! Вот только внешность – она же всегда обманчива? Внимательно рассматривая пленника и будучи не в силах даже отвести от него взгляда ради приличия, Ноэлия могла бы сказать, что на страшного упыря он совсем не похож; кажется, он даже не старше ее брата Джероламо и ненамного старше ее самой, молодой мужчина с печатью усталости и какой-то обреченности на лице, но никак не хищническим взором. Глаза у него вообще были красивые и тоже очень грустные, но, наверно, Нелли и сама бы не сияла счастьям, находясь в плену, так что его вполне можно было понять. И голос у него, когда пленник перестал зыркать на нее злобно, зазвучал весьма глубокими и приятными тональностями, вот только всю улыбку девушки как ветром смело, когда он стал рассказывать свой сон. Нет, не оттого, что она испугалась кошмаров, они были обычным явлением для всех, но вот «папа-самозванец» тут же острым лезвием чиркануло по сознанию. Всю снедь она уже составила, в руках оставалась только тарелка с рагу, и эта тарелка нехорошо так затряслась, когда тонкие пальцы с силой в нее вонзились. Хорошенькое девичье личико разом помрачнело, а брови сошлись к переносице. Поджав губы, она пыталась всеми силами удержать собственный гонор, напоминая себе о том, что пришла сюда не как племянница Барончелли, и вообще обещала Мадине вести себя тихо. Но дядя с восьми лет заменил девушке отца, и она было истово к нему привязана, и, как любое дитя, не слишком радужно воспринимала все попытки очернить любимого родителя.
- Сами ешьте! – и тарелка с рагу шлепнулась на стол так, что едва не выложила все содержимое на столешницу, а Нелли фыркнула, вскидывая голову. – А то у вас, милорд, от голода рассудок помутится и кудри ваши выпадут, тут у нас не Хайбрэй, тут вас никто в полночь младенцев есть не выпустит! А будите упрямиться, так сами знаете, всегда можно и силой накормить, - процедура сия была Нелли ведома, хотя и увиденной стала лишь один раз. До сих пор не оставляло чувство омерзения, но иногда это была единственная мера для тех, кто по какой-то причине был уже не способен есть сам и глотать, а так же для тех, кто, как господин Упырь, строил из себя кисейную барышню в трауре и отказывался есть. – Боитесь, отравлено? Поэтому мне предлагаете, да? Так вот вам сегодня то же самое положили, что мы ели, из одного котла, и все живы, уж не брезгуйте. А что до костров, так Папа так не делает, он умный, образованный и справедливый человек, и никогда не станет кого-то сжигать, потому что так ему захотелось!
Поделиться62017-03-26 15:18:36
Шутка не задалась с самого начала, ну а попытка Генриха загладить её любезностью порядком запоздала. Не стоило стращать ни в чём не повинную девочку вымышленными снами: наверняка ведь она считает, что все невзгоды и, уж тем более, кошмары обойдут её стороной, если прилежно молиться создателю и быть послушной вне церковных сводов. Не то, чтобы «сны» Генриха хоть сколько-нибудь касались молоденькой служанки, однако же любое напоминание о самой неприглядной части жизни, отравленной чужой властью, каждому свойственно примерять на себя. Наверное, поэтому личико служанки помрачнело, а сама она словно бы попала под дождь, разом смывший всю жизнерадостность и все оттенки с её кожи. Ну, или же сама им стала – дождём, щедро приправленным молниями, что в клочья рвут небеса, стоит им только почувствовать волю. Был даже момент, когда Генриху почудилось, что малышка разобьёт об пол тарелку, которую держала в руках. Ну или не об пол, а о голову… и голову, разумеется, не свою. Правда для этого девочке пришлось бы подпрыгнуть или забраться на стул, но вчерашний лорд-регент уже не сомневался в её решимости… вот только гроза соизволила пройти стороной. На самом деле, гроза постоянно так делает, загоняя не в меру доверчивых людей в ловушку. Сперва отступает, обнажая небо, а затем стремительно сгущается тучами, начинёнными добела раскалёнными молниями и громовыми раскатами, словно пирог – рыбой и овощами. Но если к проливному дождю, не оставляющему на теле не единой сухой нитки, и ослепительным вспышкам, от которых лошади порой встают на дыбы, Генриху было не привыкать, то мясное рагу на голову ему ещё не опрокидывали, и вчерашний лорд-регент был категорически не уверен в том, что такой опыт ему необходим.
К счастью, гордая (читай – взбалмошная) орллевинка сумела взять себя в руки, и тарелка оказалась на столе почти целой и невредимой, как и её содержимое. Только вот капли соуса «украсили» скатерть. Генрих, не привыкший к подобному беспорядку за столом, претендующим на звание сервированного, неодобрительно поморщился. Однако, как оказалось совсем скоро, огрехи в сервировке были наименьшей из его проблем, пока грозовая девочка оставалась в пределах досягаемости. Не его досягаемости, но её собственной.
Впрочем, орллевинка и издалека могла нанести урон. В частности – своим красноречием по чьему-либо самолюбию, окажись в броне, в которую младший сын короля Генриха был облачён с самого юного возраста, хоть одно слабое место. К счастью, таких не было. Найтон лишь вопросительно изогнул бровь, позволяя девочке ощетиниться колючками и обстрелять его остротами. Довольно необычная реакция на предложение пообедать. Или всё еда была приправлена чем-то несъедобным?.. Хотя, нет, «из одного котла» же…
- Вы сказали всё, что намеревались? – Голосом холодным, словно Фйельская зима, поинтересовался Генрих, поднимая со стола салфетку, чтобы мгновением спустя укрыть ею капли соуса, уже начавшие расползаться на скатерти. Не смотря на то, что выпад орллевинки в сторону его и каких-то младенцев (почему именно младенцы, а не, скажем, девственницы? Последние, к слову, куда приятнее воображению, в том числе и в качестве основного блюда, учитывая, насколько разным может быть голод…) весьма позабавил Найтона, на его беспристрастной физиономии не отразилось и намёка на смех. Выходит, у грозовой девочки весьма острый язычок? Что ж, поглядим, насколько ей хватит этого оружия, прежде чем придётся бежать за точилом. - Если бы Вы слушали хоть немного внимательнее, уже знали бы – я не голоден. Накормить силой? Что ж, можете попробовать. Судя по тому, как гневно Вы сжимаете кулачки, Вы никому не уступите это право, ведь так?.. – Смешная. Как и все юные девочки, старающиеся казаться грозными, точно закалённый в боях вояка. Вот только даже дюжина реальных, а не мнимых солдат не остановили бы Генриха, когда ему вздумалось встать на пути упрямства. - Кстати, а из кого жаркое? Раз уж в праве самому добыть себе младенца на ужин мне отказано, - «Отец-Создатель, что за бред я несу?! Ну а она?..» - надо полагать, что это рагу готовилось с учетом моих вкусовых предпочтений, дабы… – короткая пауза была призвана дать вчерашнему лорду-регенту секундную передышку, дабы поглубже загнать так и рвущийся наружу смех, - …моему кузену не пришлось оправдываться перед Хайбрэем, если он всё же надумает вернуть меня домой целым и невредимым, а кудри – вот беда! – повыпадали. – Кудри? Чёрт, а это откуда?! Наверное, оттуда же, откуда и младенцы по ночам… почему юные хорошенькие головки вечно забиты каким-то мусором вроде неуклюжих сплетен?! - Ну, и как Вам обед? Вкусно было?..
Проклятие, что за…?! Хватит. Ведёт себя не как герцог, а как… маленькая грозовая девчонка с глазами, сверкающими гневом.
- Пожалуй, сейчас тебе самое время уйти, – бесцветным голосом, в котором даже усталости не осталось, произнёс Генрих, ругая себя за то, что поддался на провокацию острой на язычок служанки. В конце концов, её мнение не должно задевать того, кто… живёт в долг? Да, пожалуй, что так. Сегодня, завтра или же на исходе недели, но Андресу надоест играть с ним в благородство, а Хайбрэй никогда не даст за голову своего больше не регента желаемую Авелли цену, и… что тогда? Отпустит, выдав коня и отряд сопровождения, или же голова Генриха Найтона покатится по белоснежным плитам внутреннего двора, а кровь окрасит их в алый? Да уж, выбор из разряда очевидного. Ну а лже-папа охотно отпустит Его Светлости этот грех. А то и вовсе назовёт не грехом, а благом.
Лже-папа… кажется, именно его упоминание и разбудило грозу. Почему?
- Умный, образованный и справедливый? – Вдруг произнёс Генрих, отворачиваясь к окну, даже не будучи уверенным в том, что его бойкая собеседница всё ещё стоит у стола, а не разбрызгивает гнев по коридору. - Да с чего Вы взяли? Лже-папа просто Великий Инквизитор, одержимый как кострами, так и властью. И я не уверен, что из этого сжигает скорее. Хотя, если учесть, что Его Высокопреосвященство пошёл против законов церкви и поспособствовал смуте, истинный огонь – словно свеча в сравнении с лесным пожаром.
