- Лорд Бьяджи? Добро пожаловать, – старый привратник, годившийся Эмилио в отцы, если не в деды, с достоинством королей отступил в сторону, поклоном приветствуя переступившего порог графа.
Переступившего порог и замершего у самой дверь бессловесной и слегка растерянной статуей имени себя самого. Предприимчивый банкир, с полуслова не только угадывающий в собеседнике свою выгоду, но и определяющий более-менее точный её размер, красноречивый лорд, не лезущий в карман за словом, даже если оппонент находится на заведомо более удачной позиции, да и просто компанейский человек, уверенно перешагивающий черту, отделяющую простое знакомство от почти дружбы, сегодня был необыкновенно молчалив и скован. Придти-то он пришёл, но вот стоило ли? И что делать дальше на каждой из развилок?
- Я… мне…
Проклятие! Как вышло так, что во всём многообразии хельмовского и орллевинского не достаёт слов, чтобы объяснить цель своего визита не только привратнику, но заодно и себе самому?! К счастью, чужой многолетний опыт закончил фразу за Его Сиятельство. Жаль только, что сделал он это мысленно. Бьяджи с интересом послушал бы хоть какую-то версию.
- Прошу Вас, подождите в гостиной. Я доложу о Вас леди Грациани.
- Да, благодарю.
Недавний разговор с герцогом и графом Лореншира до сих пор прокручивался в уме, словно кабан на вертеле, капая жиром и мёдом (то бишь, подробностями и дословными воспоминаниями о чужой речи) в костёр, разожжённый во имя настоящего «что я тут делаю?..» и будущего… Того самого будущего, что ещё недавно смело казаться совсем иным, нежели суждено ему стать. Маски, проклятые маски! Абсолютно все носят их, скрывая истинный облик, а тех, кто смеет противиться сему «модному» веянию… не осталось. Почти. Юная женщина – вчерашнее дитя – с волосами цвета меди, отчаянно подбирающая слова в тон пунцовеющим щекам – именно такой леди Грациани запомнилась графу Кьетшира по их короткой встрече в Борромео, когда горе-сваха пыталась устроить его брак со своей кузиной. Мог ли тогда кто-то из них вообразить себе сегодняшний день? Пожалуй, даже в горячечном бреду, и то вряд ли. 
Рассеянно оглядев гостиную, на чьём пороге топтался, словно робкий возлюбленный под балконом своей избранницы, Эмилио стащил с руки перчатку и бросил её в ближайшее к нему кресло. Неуместное сравнение. Про балкон. И про возлюбленного.
Несмотря на то, что размер оговоренного приданного занял воображение банкира настолько, что тот час же был пущен им в дело (пусть бы пока и в границах всё того же воображения), Эмилио Бьяджи никогда не принял бы предложение Андреса Найтона, не питай он к его жене… к его бывшей жене иррациональную симпатию, не оправданную ни логикой, ни законами общества, которому все они и принадлежали. Симпатию? Всё так. Ни о каком желании, распаляющем кровь страстью, речи не шло. Как бы хороша собой не была леди Грациани, всё же Эмилио с трудом мог представить её в своей постели. Пожалуй, это всё равно, что вообразить там Адриану – безумие, которого попросту не могло произойти с Бьяджи ни в этой жизни, ни в дюжине последующих. Лукреция Грациани определённо нравилась ему, однако симпатия эта была сродни родственной, ну или же дружеской (если хотя бы на миг забыть о том, что дружбы между мужчиной и женщиной не существует в подлунном мире). Юная девочка так отчаянно стремилась казаться взрослой в их, пожалуй, единственную встречу, состоявшуюся аккурат накануне Белой Свадьбы, что тронула сердце Эмилио своей живой непосредственностью, словно в тугой корсет, абсолютно ненужный при безупречной фигуре, затянутой в рамки светской беседы. Ничего не значащей, как и сотни, а то и тысячи других таких же.
Белая Свадьба стала началом череды бед, которые довелось испытать рыжеволосой в таком количестве, что хватило бы не на одну жизнь. Немного покоя и размеренности ей не повредит. И счастья. Да вот только сумеет ли миледи отыскать его вне любви?..
…Создатель, до чего же неслышно она ступает! Как давно будущая графиня Кьетшира наблюдает за, собственно, графом, замерев у противоположных дверей?..
- Миледи, – с трудом оторвав от неё взгляд, Эмилио Бьяджи склонил голову. Правила приличия требовали, чтобы он приветствовал леди поцелуем руки, но… в общем, пока они не до конца разберутся с тем, кем друг другу приходятся (и кем станут приходиться буквально через несколько дней), лучше сохранять дистанцию неизменной. - Рад видеть Вас в добром здравии. Примите мои поздравления с… – взгляд скользнул по фигуре, заметно постройневшей с их прошлой встречи, а слов опять не хватило. По условиям договора дети останутся с отцом – и сын, и дочка. Интересно, она уже знает об этом? Чёрт, а о предстоящей помолвке? О свадьбе?! Растерянно оглянувшись на двери, сквозь которые Эмилио и вошёл в гостиную, лорд Бьяджи вновь перевёл взгляд на Лукрецию. Отступать уже поздно. И сегодня, и вообще. А ещё нечестно по отношению к этой солнечной девочке. - Полагаю, Вам известна цель моего визита? – Чёрт, слишком официально! Даже для будущих супругов. Или не «даже», но «особенно»?.. Но именно такое изложение событий было Эмилио ближе всего. О возвышенном пусть поют менестрели, он же – по существу. Ну а дальше, как карта ляжет. - На днях я имел беседу с Вашим отцом, в ходе которой он пообещал мне Вашу руку. Скоро мы с Вами станем мужем и женой, леди Грациани. Надеюсь, это известие не вызовет у Вас отторжения?.. Говорить о моей неземной любви к Вам излишне. А ещё – смешно и нелепо. Как я не испытываю страсти к Вам, так же и Вы не испытываете её ко мне. Но это обстоятельство не помешает мне дать вам слово… Я буду Вам хорошим мужем, леди Грациани. Настолько, насколько смогу.

Лёгкая, хрупкая и словно бы прозрачная, как трепещущий по ветру лист – не такой, совсем не такой Эмилио представлял себе свою будущую супругу в тех редких случаях, когда вообще задумывался о том, что однажды придётся её завести. Завести?.. Мда, слово, подходящее разве что для щенка или кошки. Даже лошадей уже не заводят, а выбирают, придирчиво оценивая длину ног и поворот головы. Чёрт, как-то не задалось сегодня с ассоциациями… Упорно не желая помогать Его Сиятельству с красноречием, они вновь и вновь обращали его мысли к рыжеволосой девушке, что кротким изваянием замерла на том самом расстоянии, что ни она, ни он так и не отважились преодолеть.
Но всё же, какая она, будущая графиня Кьетшира? Да не та, что и впрямь станет ею в обозримом будущем, а другая – из коротких, словно дни на севере, мыслей. Боги, а никто и не обещал, что будет просто! Итак…
Красива? Желательно, но тут уж как карта ляжет. Красота для леди вообще атрибут не обязательный – главное, чтобы к размеру приданного у жениха и его семьи претензий не возникало.
Послушна? Всенепременно. Считается, будто кротость воспитывают в истинной леди с рождения… вот только, будь это обязательным условием для определения голубой крови, «истинных леди» во всей Орллее – с её-то южным темпераментом – сыскалось бы от силы штук пять. Причём четыре из них – в монастыре.
Умна? Разве что в меру. Ум для женщины скорее недостаток, нежели достоинство. С Её Сиятельства достанет грамоты и умения поддержать светскую болтовню.
Эмилио никогда не представлял себе лица, не «слышал» голоса и не воображал, каково будет глядеть ей в глаза. Ну а стоило? Если мужчина ищет наслаждений, он без труда находит их и вне супружеской постели. Если любви… а вот с этим сложнее. Особенно если учесть, что никакой любви и вовсе не существует. Быть может, её и вовсе придумали мененстрели, дабы выманить как можно больше монет за свои вирши и заунывное треньканье на расстроенной лютне.
Так для чего вообще мужчине нужна жена? Ну, разве что для продолжения рода. А если наследники, хвала богам, уже подрастают, и с новыми можно пока не торопиться? Хм… похоже, у Его Сиятельства впереди целая жизнь, дабы ответить на этот вопрос. Возможно, ответить не только себе, но и леди Грациани. Лукреции. Стоит уже привыкать называть её так.
Так же как и ему, слова давались рыжеволосой с трудом. Да и что это были за слова? Сплошные банальности, которым её, как и сотни других девиц из их круга, учили едва ли не с пелёнок. «Да, милорд», «это новость не вызвала отторжения», «моё впечатление о Вас довольно приятное», «стать для Вас достойной супругой». Проклятие, если леди Лореншира произнесёт ещё хотя бы одну заученную фразу, лорд Кьетшира просто-напросто выйдет из себя! А после – за дверь. Ну а дабы уж точно никогда не вернуться, уплатит Адриано вдвое против оговоренного. Боги, отчего скорая и, несомненно, удачная сделка вызывает глухое раздражение вместо логичного для таких случаев удовлетворения?!
Боги не ответили. Ну а Лукреция… словно прочитав его мысли, рыжеволосая сбилась на полуслове, а после и вовсе опустила взгляд, не замечая, как румянцем вспыхнули её щёки. Именно это – столь настоящее, что на мгновение сделалось страшно (а вдруг, показалось?..) – и побудило Эмилио сделать шаг навстречу экс-герцогине. Первый из многих? Да, пожалуй, что так.
- Желаю, миледи. И хочется, – усмешка охотно тронула его губы, а все оттенки скованности, что делали голос чужим, разом исчезли, словно их и не было. Эмилио Бьяджи всегда было не занимать добродушной уверенности, что удивительным образом располагала к нему людей даже тогда, когда Его Сиятельство не прилагал к этому никаких особых усилий. - Кого Вы берёте в мужья, я примерно представляю. Люди говорят, он не глуп, предприимчив и приятен в общении. А ещё – недурён собой, довольно обаятелен… и не особенно скромен, так как никогда не считал это качество подходящим мужчине. – Вторая перчатка отправилась вслед за первой, а Эмилио, окинув комнату хозяйским взглядом, прошествовал прямиком к дивану. Жестом, лишённым всякого намёка на былую серьёзность, поманил Лукрецию следом. Дождавшись, пока рыжеволосая усядется подле него, Бьяджи, словно большая дружелюбная собака, поймал её взгляд, и ободряюще улыбнулся. Немного воображения, и можно было даже приметить хвост, так и ходящий из стороны в сторону… - Ну а что до моей будущей жены… люди говорят всякое, леди Грациани. Но мне, в общем-то, плевать на их мнение. Расскажите о ней сами. Что-нибудь, чего не знают остальные. К примеру, мы с Вами уже имели возможность убедиться в том, что она отважна, заботлива и совершенно особенным образом умеет улыбаться, когда затевает какую-то авантюру. Вроде сватовства. Знаете, Лукреция, как-нибудь я расскажу Вам эту историю, какой я её помню. Но не сегодня. Сейчас мне крайне любопытно узнать, кто же достался мне в жёны, – с самым что ни на есть заговорщицким видом оглядевшись вокруг, граф Кьетшира поманил рыжеволосую к себе. Ну а когда она подалась вперёд, влекомая любопытством, прошептал, ни на долю секунды не прерывая зрительного контакта, незримой струной протянутого между ними, - Вы ведь поможете мне, правда? В том, чтобы идти к алтарю, не зная друг о друге ничего, кроме имени и общедоступных фактов, нет ничего удивительного, но… мне бы этого не хотелось. А вдруг окажется, что моя избранница жутко храпит или путает право и лево? Согласитесь, подобные «мелочи» до свадьбы обычно не сообщают. А я совершенно не представляю, как ужиться с женщиной, которая… боится жить дальше. Со мной или же без меня.

Вопрос Эмилио сбил экс-герцогиню с толку. Не удивительно –  озадачь кто-либо его самого подобным умозаключением, получил бы в ответ лишь насмешку, а то и откровенно язвительный комментарий касаемо умственных способностей вопрошающего. А в довесок ещё и завуалированный маршрут, по которому тому следует отправиться вместо того, чтобы забивать людям головы всяческой философской ерундой…
Философской? Да. Ерундой? Нет. Бьяджи и сам не понимал, как удалось ему угадать, да ещё так точно, но затянувшееся молчание, во время которого рыжеволосая хмурилась и подбирала слова, то краснея, то заливаясь проступающей сквозь румянец белизной не тронутой солнцем кожи, говорило громче каких-либо слов. Она боится. Вот только сама не знает причины. Словно дитя, бездоказательно и безнадёжно уверенное в том, что под его кроватью живут чудовища, даже когда нетерпеливая нянька откидывает длинное покрывало, предлагая убедиться самой: чудовищ нет, как нет и страхов. Жаль, что одно никак не связать с другим прочной шерстяной нитью-оберегом, что носят на запястьях селяне Кьетшира. Не связать и не выбросить прочь.
«Рассказать Вам о Вашей будущей жене? Это немного сложно, она еще сама не понимает, кем стала и какой может быть».
Усмешка на губах Эмилио сделалась шире. Не насмешка, а только лишь попытка поделиться с собеседницей своей уверенностью. Чего-чего, а уверенности графу Кьетшира не занимать, иначе он просто не сумел бы стать тем, на кого вся Орллея уже больше десяти лет глядит то с восхищением, то с неприкрытой завистью. Чего за все оставленные за спиной годы было больше в этих взглядах? Не суть важно. Однако, Эмилио искренне сочувствовал всякому, в чьих глазах, устремлённых теперь и на рыжеволосую, что вскоре займёт место подле него по праву брака, хоть на долю мгновения промелькнёт нечто, похожее на презрение или же превосходство. Потому как его влияния хватит, дабы стереть насмешника в порошок, не прибегая к имени герцога. Как бы не огорошил Бьяджи монолог Его Сиятельства, графа Лорешира несколькими днями ранее, он дал клятву – ему и себе – что никто не посмеет глядеть на Лукрецию с пренебрежением только лишь потому, что её предыдущий брак закончился не так, как то обычно бывает. Совсем скоро Орллее предстоит честь познакомиться с графиней Кьетшира, которая станет держать свою хорошенькую головку так высоко, как только сумеет. Ну а что до «так недалеко упасть и разбиться, словно сложившая крылья ласточка»… эта участь никогда не омрачит взор Её почти уже Сиятельства, потому как у леди Грациани всегда будет рука, на которую она сможет опереться в любой момент.
Однако же здесь и сейчас эта самая рука лишь дрогнула, но осталась на месте, небрежно облокачиваясь о спинку дивана. Прикосновение могло сбить Лукрцию с толку, не ободрив, но озадачив так, что слова, только-только слетающие с губ, рисковали прерваться, окончательно заблудившись в прошлом и будущем этой рыжеволосой девочки. Страсть? О, её Эмилио и впрямь не испытывал, даже притом, что его будущая жена была свежа и весьма привлекательна. Вот только под лунным небом существует не только страсть, но и симпатия (и второе, учитывая повсеместное распространение и доступность первого, куда ценнее). А Лукреция Грациани была Эмилио симпатична. Пожалуй, он понял это ещё накануне зловещей свадьбы в Борромео, что раскрутила колесо судеб, перемешивая правду и вымысле с тем, чего в принципе никогда не должно было произойти.
Правду и вымысел?.. Интересно, а рыжеволосая сейчас говорит ему правду? Не то, чтобы Эмилио желал или же опасался уличить невесту во лжи, просто… так ей самой будет лучше. При желании у Бьяджи будет целая жизнь, чтобы узнать ту, которую он поведёт к алтарю, ну а ей же следовало разобраться в себе как можно скорее. Для того, чтобы и у неё была жизнь, а не унылое коротание времени до смерти.
«Она не храпит – это совершенно точно».
Хохот Эмилио совпал с металлическим звоном в коридоре, очень похожим на то, что некто выронил поднос со стоящими на нём кубками или чем-то вроде. Протяжное «о-о-ох» подтвердило догадку Бьяджи о том… что именно его смех стал причиной переполоха у какой-либо служанки (наверняка юной и весьма любопытной), которая просто не могла пройти мимо беседы господ. И ведь что ты не делай – наказывай, приплачивай сверх – всё равно будут греть уши у дверей, дабы было что обсудить с товарками после вечерней беседы. Именно поэтому Бьяджи предпочитал вести по-настоящему важные разговоры на открытом и далеко просматриваемом месте. Оборвав смех («Не храпит? Хвала Создателю!..»), Эмилио приложил палец к губам, призывая Лукрецию соблюдать тишину, а после, в несколько широких шагов преодолев расстояние до двери, стремительно её распахнул. Пара расширившихся от страха глаз посмотрели на него с пола, после чего их обладательница с силой прижала к груди поднос и жалобно икнула. Надо полагать, это означало «Простите, я больше не буду».
Задумчиво проследив за вращающимся на полу кубком, Эмилио поднял его и поднёс к глазам, после чего вновь опустил взгляд вниз.
- М-милорд, простите, я… я просто несла вас с миледи напитки, – опрометчиво ухватилась за подсказку девчонка. Судя по всему, не старше Лукреции, такая же рыжеволосая, на вдобавок ещё и с веснушками, щедро рассыпанными ото лба до подбородка.
- Я так и подумал. Но, сдаётся мне, ты их не донесла.
- Не донесла, милорд! Я споткнулась и…
- И всё уронила?
- Да, так и было.
- Что ж, значит ступай обратно и принеси мне воды, а миледи… Вам чего-нибудь хочется, Лукреция?
- Как прикажете, – улыбнулась девочка после того, как услышала ответ. Но, подымаясь с пола и собирая кубки, она выглядела столь откровенно довольной тем, что её «грандиозный обман» сошёл с рук, что Эмилио не устоял перед небольшим уроком.
Дождавшись, пока служанка протянет руку навстречу кубку, который он всё ещё вертел в руках, граф Кьетшира сам поставил его на поднос.
- Иди. И впредь постарайся быть аккуратнее. И пришли кого-нибудь протереть пол, дабы никто не поскользнулся на луже… о, погоди-ка, так ведь тут ничего нет.
Закрывая дверь, Бьяджи ещё успел отметить, как вспыхнули щёки девчонки: что ж, значит, можно будет надеяться, что урок она освоила. Хотя бы на пару дней.
Вернувшись на диван, Эмилио вновь уселся напротив Лукреции и задумчиво потёр подбородок, словно бы припоминая, на чём именно оборвался их разговор. Но жест этот был не более, чем привычкой, да и на память Его Сиятельство покамест не жаловался.
- Добрая, говорите? Это хорошо. Даже очень. С одной лишь оговоркой: не все заслуживают Вашей доброты. Со временем Вы и сами научитесь отделять одних от других, но сейчас… я призываю Вас к осторожности, Лукреция. Доброта подразумевает доверие, которым мы поневоле проникаемся к тому, кто, по нашему мнению, её достоин. А с доверием дело сейчас обстоит таким образом, что оно может обойтись весьма и весьма дорого нам обоим. Я прошу Вас об осмотрительности, миледи, хотя бы до сих пор, пока всё не утрясётся. – Наверное, стоило заверить, что уж ему-то она может доверять без оглядки… вот только чем же он будет лучше всех тех, от кого пытается защитить этим предупреждением? - А ещё Вы рассказали мне, что порой она может быть очень упрямой. Что ж, это радует, потому как в остальное время моя будущая супруга весьма рассудительна, ведь так? – Губы Эмилио вновь дрогнули в улыбке. Простейшая задачка на исключения являлась тонкой шуткой лишь наполовину. А на другую – намёком. Время импульсивности осталось в прошлом. Чем раньше рыжеволосая это поймёт и примет, тем проще будет её защищать. Не от реальной опасности, но от злословия и лицемерия, которых с каждой ступенькой наверх становится лишь больше. У Лукреции ещё будет время узнать, как безжалостны бывают люди, что прежде улыбались ей и склоняли головы, именуя «Ваша Светлость». Узнать и научиться отряхивать их злобу, словно капли летнего дождя, с волос и манжет. - А Ваши страхи… бояться – это нормально. Страх делает нас теми, кто мы есть. Однако, бояться осуждения стоит лишь в том случае, если Вы сделали нечто настолько дурное, что сами не в силах простить. А это не так. Просто напоминайте себе об этом всякий раз, как кто-то посмеет взглянуть на Вас с осуждением. Чтобы иметь на то право, нужно сперва прожить Вашу жизнь. Но главное в том, – откинувшись на спинку дивана, Эмилио склонил голову к плечу, - что Вы не храпите! Видят боги, моим худшим ночным кошмаром всегда был и остаётся женский храп. Не знаю, почему, но у вас это выходит громче и агрессивнее, чем у мужчин!
В дверь постучали. Пунцовая служанка ловко скользнула внутрь, опуская на угловой столик свою ношу. На графа Кьетшира девица отчего-то старалась не глядеть.
- Вы напрасно боитесь не понравиться мне, Лукреция, – негромко произнёс он, когда за служанкой закрылась дверь. Напрасно… так же как и опасаться того, что уже не соответствует истине. - И зря боитесь меня. Что я могу сделать, чтобы развеять Ваши страхи? Быть может, для начала поделитесь ими со мной?

Её положение в обществе, сопровождаемое злыми пересудами, и впрямь вызывало куда больше вопросов, нежели ответов. Даже нужные слова отыскались не сразу, обескураженные глубиной и безусловностью тех, что уже повисли в воздухе, готовые то ли пролиться дождём, то ли осесть росою на тонкие лепестки цветов. Цветов, которых достойна эта рыжеволосая девочка, как и всякая из её породы – просто по праву рождения женщиной. Женщины любят подарки. Как делать, так и получать. Поровну, дабы уберечь гармонию, богами дарованную прекрасному полу.
- Я понимаю. – Понимает? А ведь и впрямь – да. С положением леди Грациани отныне может сравниться разве что его собственное. Люди станут гадать, что же такого граф Адриано предложил за свою дочь, что граф Кьетшира, совсем не нуждающийся в невестином приданном, «попался в сети семьи Грациани». Для кого-то эта свадьба станет свидетельством гения графа Лореншира, для кого-то – поводом с надменностью и насмешкой посмотреть вслед самому Эмилио. Волновало ли Бьяджи мнение людей? Ложью было бы горячо отрицать это, разбрасываясь громкими словами о том, что совсем нет. Однако же те, кто завтра будут задирать нос (да и то за спиной), послезавтра явятся к Эмилио в поисках кредита или расположения герцога, после чего окажутся в таком непомерном долгу, что и рта раскрыть не посмеют, не получив на то позволения. Уж за это-то Его Сиятельство ручался своим многолетним опытом банкира. Иными словами, светская репутация не волновала Эмилио Бьяджи, ну а деловая… её он не уронит, даже взяв в жёны хозяйку портового борделя и поселив в своём доме всех её девочек.
Да и отныне – не навсегда.
- Я мог бы успокоить Вас, сказав, что слухи – плод Вашего воображения, однако не стану и пытаться. Слухи будут, Лукреция, но лишь первое время. Потом людям надоест полоскать наши имена, и они переключатся на кого-то другого. Подобным особам никогда не бывает достаточно. Однако я знаю, как не позволить им досаждать нам с Вами слишком долго.
«Я боюсь не Вас, милорд».
Слава Создателю, уже кое-что! Однако недаром же говорят «не поминай имя господа всуе», наказание Бьяджи не заставило себя ждать. Рыжеволосой всего-то потребовалось собраться с мыслями и продолжить. Боль и прикосновения, вот, значит, как? И если с первым всё более-менее ясно (где нет любви, не бывает и боли), то со вторым… неужели именно похода к алтарю рука об руку она так страшится? Или всё же того, что он может потребовать следом? Глупая. Равно как и все юные девочки, которых жизнь принуждает взрослеть против их на то воли.
- Так же я рад бы заверить, что брак со мной – гарантия того, что отныне Вам больше не придётся страдать. Вот только обещать я могу лишь от своего имени в то время, как мир, где нас с Вами угораздило родиться, живёт по законам, неподвластным ни моему слову, ни даже моему состоянию. Никто не знает, за каким поворотом будет ждать его боль, Лукреция. Однако же вот Вам моё слово: меня Вы за тем поворотом никогда не увидите. – Человека, которого любишь, и который отвечает тебе взаимностью, обидеть не так уж сложно. Одно неосторожное слово, один равнодушный взгляд, одно сердце, что стало биться иначе. Этот союз будет иным. Экс-герцогиня найдёт в нём успокоение (настолько, насколько это удастся матери, чьи дети будут расти не под одной с нею крышей), возможно, подружится с Адрианой, расположит к себе Франческо и маленькую Софию, станет им не матерью, но добрым другом. Иными словами, если покой может принести счастье, значит леди Грациани стоит лишь набраться терпения. Что же получит взамен Бьяджи? Сложный вопрос. Сложный и несвоевременный. О нём ли сейчас идёт речь?..
В задумчивости проведя большим пальцем по резному боку кубка, словно бы силясь запомнить узор наизусть, Эмилио вновь поднял взгляд на свою невесту.
- Любой брак сродни сделки, миледи. Не стану делать вид, будто Ваши слова о плате тут не уместны. Даже связывай нас те самые чувства, которые так любят воспевать менестрели, суть брака и тогда осталась бы прежней: любовь в обмен на любовь. Нам проще и, вместе с тем, сложнее… но вот Вам ещё одно слово, – пальцы графа соприкоснулись с ладошкой рыжеволосой. Сперва едва-едва, почти невесомо, а после Эмилио сжал её пальцы в своей руке. Не как возлюбленный, стремясь сплести руки как можно крепче, дабы ни у кого не возникало и мысли о том, что это прикосновение можно разрушить как намеренно, так и неосторожно, но как друг, который берётся с тобою за руки, чтобы вместе куда-то бежать… или идти. «Пока смерть не разлучит нас». - Я не стану принуждать Вас, Лукреция. Ни к чему из того, чего Вы боитесь, кроме, собственно, церемонии, – губы сами собою дрогнули в улыбке. - То, что случится или же не случится после, касается только нас с Вами, а значит между нами и останется. К тому же, разве нам есть, куда спешить?
Ну а после на Его Сиятельство вновь напала задумчивость. И даже не по поводу уже сказанного (что-то подсказывало, что его слова будут истолкованы верно), а по поводу того, что сказать ещё предстояло. В предсвадебной беседе уже не раз касались детей, а между тем вопрос этот следовало прояснить не намёками и, уж тем более, не оговорками. Эмилио не был уверен, знает ли рыжеволосая о том, что её близнецы совсем скоро переедут в дом к их отцу. Не потому, что они могли бы помешать браку или, упаси Создатель, самому Бьяджи, а только лишь по решению Его Светлости – одному из тех, что бесполезно оспаривать. Оставить всё, как есть, а после разводить руками и повторять «А что я могу поделать?»… Нет. В семье Эмилио Бьяджи живут совсем по иным правилам, первым среди которых является «избегай лжи в общении друг с другом». И коль Лукреция Грациани совсем скоро станет частью этой семьи… Вновь встретившись взглядом с глазами экс-герцогини, Эмилио накрыл её пальцы и другой рукой, после чего увлёк ладонь рыжеволосой на диван, аккурат на «пограничную территорию».
- Ну а теперь к менее приятным вещам, миледи, – слова давались нелегко, отчего изобиловали паузами, словно старый мешок – прорехами, - не знаю, уведомили Вас или нет, поэтому придётся рискнуть оказаться гонцом, приносящим дурные вести, – весьма символично, учитывая данное им слово не причинять рыжеволосой боли… пусть бы и решение принято вовсе не Бьяджи. - Ваши дети… В разговоре со мной, который состоялся несколькими днями ранее, Ваш отец и Его Светлость упомянули о том, что близнецы будут воспитываться в доме герцога. Вы сможете навещать их, пока мы будем оставаться в Авелли, но когда настанет время вернуться в Анконту – столицу моих земель, близнецы с Вами поехать не смогут. Мне жаль. Думаю, Кьетшир им бы понравился.

«Я постараюсь…»
Едва заметная улыбка тронула губы Эмилио Бьяджи. Какой же она ещё ребёнок, эта рыжеволосая девочка с пронзительным взглядом. Пройдут годы, прежде чем леди Грациани сумеет сдержать своё обещание, и это в том случае, если вообще сумеет. Не потому, что лжёт, намеренно вводя его в заблуждение, нет. Должно быть, Лукреция и впрямь верит в то, что говорит, рисуя пред внутренним взором картины идеального брака, пусть бы и не «обременённого» страстными чувствами. Вот только она и не догадывается, что отражается в этот момент в её собственных глазах, устремлённых на Эмилио…
Грусть. По ушедшему счастью. По любви, признанной недействительной. По всем мечтам и планам, из которых экс-герцогиня наверняка успела выстроить целый воздушный замок.
Тоска. Совсем не то же самое, что и грусть. Если первое можно вылечить временем или же лаской, второе излечится только лишь чудом. А чудо это от людей не зависит чуть менее, чем полностью. Равно как не зависит и любовь, чьё пламя разгорается глубоко в сердце, напрочь игнорируя логику и здравый смысл.
И благодарность. Казалось бы, это «и» должно было скрасить все предыдущие оттенки, напитав их теплом и осенним солнцем. Вот только не скрашивает, лишь обостряет. Так смотрит нищий, протягивая руку за подаянием. Или ребёнок, получивший в подарок долгожданную куклу с локонами «совсем как у настоящей леди».
Ну, и на кой Бьяджи вообще сдался подобный брак, безнадёжный, словно чумные пятна на теле? Неужто мало в Орллее юных, прекрасных, а главное, беззаботных девиц, чьи родители почтут за счастье породнится с графом Кьетшира, стоит лишь намекнуть, а то и просто задержать взгляд на их невесте дольше обычного? Не мало. Хватает. Вот только нет в них той глубины, что Эмилио угадывал в леди Грациани, да и показаться настоящими они боятся едва ли не больше, чем растрёпанными и в ношенном платье. Почему так? Да кто же знает?..
Хорошая сделка всегда выгодна обеим сторонам. Даже если выгода одной из них и незаметна невооружённым взглядом… той самой стороне. Однако же списывать со счетов интуицию – последнее дело для всякого, кто мнит себя деловым человеком. Внутренним голосом говорят с нами боги, ну а им там виднее, как будет лучше. Во всяком случае, Бьяджи они ещё никогда не подводили. В том, что касалось его банка и его рудников? Всё так. Просто раньше они с внутренним голосом про личную жизнь не заговаривали, а любовницами он – голос – не интересовался, полагая всех явлением временно-проходящим.
- Я знаю, миледи, – произнёс Эмилио, прерывая поток её благодарности. В конце концов, он женится не затем, чтобы слышать «спасибо» каждое утро. Эту ступень они уже преодолели, пора переходить к следующей. Откровенность. Всегда и во всём, а не только лишь на первых парах.
И откровенность эта должна быть обоюдоострой. Иначе никак.
«Вы не будете против, если моя дочь поедет со мной в Анконту?»
- Ну, разумеется, нет. – Не смотря на удивление, вызванное словами Лукреции о том, как ловко они с герцогом поделили детей, ответил Эмилио сразу же. Видят боги, он и против мальчика ничего не имел, тем более что тот никоим образом не будет претендовать на Кьетшир. Но сама ситуация, когда экс-супруги договорились миром, не могла не вызывать вопросов, пусть бы даже они пока и не просятся на язык. Почему Его Светлость решил оставить при себе сына-бастарда? Означает ли это, что он видит в нём наследника своего титула и своего положения? А если означает, что из этого следует для самого Эмилио Бьяджи? Впрочем, обо всём этом можно подумать и позже. Пока же ещё одна нить откровенности между ним и его будущей супругой лишней не будет. - Думаю, Вашей дочери там понравится. Не смотря на красоту и роскошь Авелли, София часто вспоминает о нашем доме в Анконте, в особенности о саде и апельсиновых деревьях. Моя должность предусматривает постоянное нахождение в столице, однако ближе к зиме я намереваюсь какое-то время провести в Кьетшире. Ваша дочь к тому времени окрепнет достаточно, чтобы без проблем перенести путешествие, а моя… я бы хотел познакомить Вас с нею. И с Франческо, моим первенцем. Ему одиннадцать, Софии – семь. Я велел их окружению не распространяться о нашем с Вами браке, намереваясь рассказать об этом сам, но, боюсь, никакие увещевания не способны укоротить язык камеристкам и нянькам Софии. Надеюсь, вам удастся найти общий язык. – С Франческо и его рассудительностью будет проще, гораздо проще, нежели с Софией, которая привыкла делить внимание отца лишь с Адрианой. Но к чему расписываться в неудаче, даже не попробовав наладить между ними мосты? Леди Грациани не похожа на злую мачеху из сказок, призванных пугать непослушных детей, да и сам Эмилио всё время будет рядом, дабы ни у кого не возникло и мысли, что новый брак хоть сколько-нибудь ущемит его детей. Ни в правах, ни в любви, ни во внимании. - Наша помолвка состоится в конце этой недели, будут присутствовать лишь самые близкие. Однако, я хотел бы, чтобы ваше знакомство с моими детьми состоялось накануне. Если не возражаете, я привезу их в субботу. По соседству с этим располагается поместье моего близкого друга, и он уже заявил о том, что будет рад принять всех нас. Апельсиновых деревьев в его садах не растёт, ну да это не страшно: София всё равно скучает именно по тем, что остались в Кьетшире. В Авелли и его окрестностях она радуется иным вещам. Она вообще замечательно умеет радоваться… Кстати, а с моей сестрой Адрианой Вы знакомы?