Городские мальчишки часто ошивались возле мастерской де Ланца. И всякий раз, когда изобретатель выходил из каморки на свет божий, вовлекали мужчину в свои будни. То им хотелось, чтобы инженер показал что-нибудь эдакое! Жужжащая тарантелла – игрушка из детства Николло – уже не казалась им такой интересной. Подавай другое! Что-нибудь громкое! Может даже, взрывоопасное? То сыграй с нами. Вот, сейчас мы тебе завяжем глаза шарфом, а ты лови! И разбегались в разные стороны, будто им на пятки наступал сам черт. А ослепший художник должен был шарить руками в пространстве. К бедноте де Ланца всегда относился радушно. Наверное, потому что сам когда-то был таким – озорной голытьбой с вечно незаживающими коленками.
Но Витто… Витто отличался от всех. Помимо смешинки, которая беспокойно бултыхалась в его желудке и то и дело прорывалась сквозь хохочущий рот, была в нём та неуёмная любознательность, что отличает всякого ученого. Пока другие его напарники тянули: «ух тыыыыыыы», он, глядя на какую-нибудь простенькое изобретение, морщил лоб: «а зачем вот этот штифт»? «А что, если расположить шестеренку не так, а вот так?». Казалось, что под его пышными кудрями тоже активно вертелся хорошо отлаженный механизм. Николло не мог не отметить, что советы парня были толковыми. А если есть толк, надо брать!
Конечно, отношения мастера и подмастерья складывались непросто. Последний часто огребал, когда с этим самым «любопытством» лез под руку. Порой сам изобретатель забывался в мудреных объяснениях и не понимал, почему, казалось бы, такие простые формулы «не очевидны». Но за несколько лет де Ланца сильно прикипел к Витторио. Он не признался бы, но паренек стал его другом, а потому меньше всего на свете Николло хотел, чтобы сейчас ученика арестовали. Ещё и с таким ужасным обвинением, как «вероотступничество» и «вскрытие трупов».
По этой причине открыть дверь мужчина позволил только после того, как вихрастая макушка скрылась в проёме. В голове завертелись мысли: как он сам объяснит свой визит? Почему находится здесь, ночью, в компании мертвой старухи? Для себя художник решил: если это инквизиторы, то не скажет ничего. Бесполезно. А вот если кто-то другой… Что же, тогда у Николло умерла родственница, и он пришел проводить её в последний путь. Однако, голос ночного гостя – робкий, а вовсе не требовательный, разжег в де Ланца надежду. Ту самую, что шепчет на ухо: «вдруг всё обойдется». Инженер отчетливо слышал женщину. Она о чем-то просила, при этом еле сдерживала жалобные всхлипы.
- Молю Вас, сделайте это… - Николло стоял в напряжении, ловя смутные фразы и разглядывая полосу лунного света от приоткрытой двери, а потому плечи вздрогнули, подскочив, когда сзади неожиданно подкрался Витто. Опять его шутки! Вестри вернулся. И уже с каким-то трофеем.
Само собой, поуспокоенный художник оглядел пергамент с зарисовкой вензеля. Вернее, отпечатка. Густые штрихи - хитрый трюк не укрылся от глаз живописца. Но не сказал ничего. Копирование – тоже хороший урок. Все мастера начинали с подражания великим образцам. И только спустя время нащупывали собственный стиль. И вот к нему-то и стремился де Ланца. Писать реалистично. Будто бы фигуре на полотне не хватает только дыхания, чтобы ожить и сойти с холста...
- А как ты нарисуешь кожу, бугрящуюся мышцами и вспученную венами, если не будешь знать, как те перекрещиваются под ней? – мастер отвечал тихо-тихо, чтобы не спугнуть гостью за дверью – бледную, как сама смерть.
- И как ты создашь скафандр, не имея представления, как работает лёгкое человека?* Организм человека – самый гениальный механизм. И как ты скопировал идею своего вензеля, так и я хочу подсмотреть идеи для будущих изобретений. - на последние вопросы, в том числе о новорожденном, де Ланца дать ответ не успел. Здоровяк Уберто вернулся в дом со свертком – в огромных натруженных руках создание, завернутое в серую ткань, казалось особенно крохотным. Но больше пугало то, что сверток молчал. Это было давящее молчание. Ведь от младенца всегда ожидаешь плача, мерного посапывания или бульканье слюны: «агу, агу», а здесь тишина. Даже попривыкший к трупам Николло неуютно поёжился. И ещё вот это:
- Спи, малютка, дед тебя не обидит. – кто бы знал, что перевозчик душ окажется столь сентиментальным. Может, потому что сам Уберто так и не женился, и не обзавелся детьми? Могильщик бережно уложил свою ношу на соседний стол, поставил рядом свечу и косо глянул на посетителей:
- У Вас ещё час, – нежный баритон разом снизился до хриплого баса.
- После у меня будет работа. И нет, - брови хмуро сбежались к переносице:
- Я не разрешу вам наблюдать. – художник кивнул. После пережитого ему самому не хотелось оставаться в царстве мёртвых надолго. А потому, звякнув сталью об сталь, к скальпелю на столе присоединились ножницы, мерная ложка, анатомический молоточек. Хитрая старуха, как настоящая женщина, не покорилась с первого раза. Не позволила завладеть своим сердцем. Но что она скажет против такого очаровательного юнца, как Витто?
- Иди сюда, ты мне поможешь. - мастер вручил ученику пинцет и направил его руку.
*Я тут узнал, что в средневековье про легкие говорили именно в единственном числе.
Отредактировано Nicollo de Lanza (2017-07-14 15:08:53)
