Чем ближе становились земли Мидейвелширского графства, тем, кажется, легче становилось дышать самой Аделине, с лица которой не сходила улыбка, напоминающая чем-то блаженную. Устроившись в небольшого окна кареты, она жадно рассматривала каждую травинку на пути следования кареты, точно тем самым могла ускорить прибытие. В дороге они провели уже несколько дней и порядком устали, хотя и останавливались на постоялых дворах, чтобы дать отдых лошадям и своим спинам, безбожно затекающим от долгого пребывания в сидячем положении. Хотя карета, выписанная Аделине еще по приезду к королевскому двору, была достаточно комфортабельной и с мягкой обивкой, широкими сидушками, тем самым, позволяя прилечь даже в самой дороге, но все же это не сравнить с мягкостью большой перины. Чтобы скоротать время, когда глаза уставали смотреть, она бралась с энтузиазмом истинно влюбленного человека рассказывать подруге о красотах Мида, столице графства, не обходя, когда красоты кончились, и свою семью, которую Кристиана явно знала очень плохо, да и откуда бы взяться иному, если Миддлтоны, один из старейших родов Хайбрэя, с завидным упорством в светские мероприятия при дворе не лезли. Отец находил, что мужчин двор делает ленивыми и развращает, склоняет к безрассудным тратам, а женщин…  Женщин бывает полезен только незамужним, как удобный способ отыскать супруга.  Вот именно поэтому Аделина и была туда отправлена, но еще чтобы держать родных в курсе событий, а так же дабы развеять тоску и вернуть на лицо улыбку.
Впереди оставался последний участок пути до границы, точнее, по этому лесу и проходила граница двух графств, а, значит, преодолев его, они уже окажутся в Мидейвелшире. Вот только солнце уже скатилось за верхушки деревьев, погружая дорогу в настоящий непроглядный мрак, и даже два фонаря по верхам кареты не давали достаточно света, чтобы толком понимать, что впереди. Понимая, что кони устали за день, да и в лесной глуши могут переломать ноги, попав в неприметную ямку на дороге (или споткнувшись о рухнувшее дерево, если вовсе не лишив тем самым карету колес), кучер принял решение свернуть на боковую тропку, к большому строению, имеющему указатель постоялого двора. Здание было двухэтажным, длинным, с несколькими маленькими строениями на территории за большим забором, очевидно, подсобными. Не было никаких изысков, как в столичных дворах, только незатейливая резьба по дереву для украшения ставень и двери. Ворота им отворил здоровый мрачный детина, и Аделина сразу помрачнела, спрятавшись за занавеску кареты, встретившись с ним взглядом, потому что от вида его в голову сразу полезли всяческие дурные мысли. С ними было всего-то два лакея, кучер, да странный человек Кристианы. Четверо мужчин – не велика защита, случись что в такой глуши, но успокаивало то, что постоялые дворы проезжими себе на хлеб зарабатывают, не выгодно им дурную славу заиметь. Накинув дорожную накидку, когда карета остановилась, Аделина вышла, воспользовавшись помощью лакея, подождала Кристиану и вместе с ней в сопровождении лакея и того странного мужчины внутрь. Кучер отъехал в сторону от входа, ближе к строению, похожему на конюшню, но Аделина уже не интересовалась, что он будет делать дальше, слава Богу, свое дело знал.
Через небольшую прихожую, они попали в большую, просторную комнату, по краям которой стояли сундуки, в дальнем углу большая печь, а напротив, у другой стены, тянулся длинный стол с лавками. Нехитрые украшения вроде кувшинов и оружия висели на гвоздях вдоль стен, да вышитые занавеси, должно быть, призванные создать уют.  Простенько и очень уж по-сельски, но, в конце концов, в такой глуши странно бы ожидать орллевинские полотна.  Передав в руки подоспевшей даме в возрасте, видимо, хозяйке, накидку, Аделина с улыбкой поздоровалась, благодаря бога, что надела в дорогу простое бархатное платье, темно-синего цвета, подходящее для путешествий, ибо имело небольшое декольте вопреки столичной моде и не слишком пышные рукава, да и вышивка была простая, по вороту и манжетам, правда, атлантийской бирюзой и бисером.  Ответив на какие-то стандартные для постоялого двора вопросы вроде «как добрались господа», «сколько комнат желают господа», «изволят ли откушать чего» и т.д., она была вместе с спутницей приглашена к столу, на который тут же двое молодых парней, одетых по простому, но ухоженно, вынесли простую снедь. Сгрызшей в пути последний пряник Аделине запах вареной картошки показался божественным, а желудок тут же заурчал, и она, наложив себе щедрую порцию, принялась за еду.
Это и отвлекло ее от того факта, что из комнаты вышли несколько молодцов, якобы кучеру и лакею помочь, а в саму горницу, помимо хозяйки, откуда-то из подсобных комнат подтянулись еще несколько парней – и ни одной девушки-служанки, как обычно водится. Они споро занялись печью, суетились туда-сюда, и Аделина игнорировала нехорошее сосущее ощущение в груди, списывая на усталость. В конце концов, еда вкусная, а служанкам в такой глуши, поди, ничего интересного, вот и старается хозяйка с сыновьями, видимо, двор держать.

- И вода есть, барыня, - услужливо закивала женщина. – И вино, и молока, коли желаете, козьего распоряжусь. – с виду, ни дать, ни взять, обычная, каких сотни по постоялым дворам Хайбрэя и Гасконии, хлопотливая хозяюшка.  Все для гостя, все к комфорту его, что могут дать подобные дворы. И молодцы ее будто бы расслабились, словно с непривычки от таких знатных гостей напряглись прежде, не слишком хорошо понимая, как себя вести. Аделина, активно жуя, ловила взгляды, обращенные на Кристиану. Очевидно, что при ее скромном наряде на фоне шелков подруге местные, наверняка, думали, что это дама с камеристкой, а никак не две равные по положению особы. Что ж, девушка не собиралась завидовать, поскольку и на себе ощущала иной раз заинтересованные взоры, привлеченные не нарядом, а внешним видом, который, за счет балморийской крови, трудно было назвать типичным для Хайбрэя. Кристиана была образцом хайбрэйской красоты – белокурая, с голубыми глазами, высокая, худощавая, изящная, в ней каждое движение было наполнено неторопливой грацией. Улыбка – спокойная, сдержанная, смех негромкий, взгляды – благочестивые, кроткие. И совсем другое – мидейвелширка, разительный контраст дающая со столичными модными канонами: темноволосая, с густой гривой длинных волнистых волос, отливающих медно-рыжим на ярком солнце, с серо-зелеными глазами под сенью длинных изогнутых опахалами ресниц, с острыми скулами, квадратной челюстью, уравновешенной высоким лбом, аристократически тонким, слегка вздернутым кончиком носом, большими выразительными веками и полным, большим ртом, с алеющими губами, один взгляд на который порождал грешные мысли. Но не только внешность – сам характер шел в контраст: бурная, буйная, подвижная, эмоциональная, громко смеющаяся, улыбающаяся так, что обнажались жемчужные зубы, в каждое действие вкладывающая всю неуемную страстность натуры – и уже этим бросающая постоянно вызовы обществу, пусть даже в остальном ее репутация не имела серьезных пятен, а манеры были образцовыми. Ничего удивительного, что там, где теряли подчас голову искушенные аристократы, простой деревенский парень и вовсе лишался дара речи, как на заморскую диковинку глядя.
Слугам накрыли в людской, ибо негоже вместе с барышнями ужинать, и Дер Бьена сопроводили туда же. Им вместе с слугами, вроде бы как, отвели две комнаты небольших за кухней, в задней части дома, а вещи Аделины и Кристианы были отправлены в комнату, дверь в которую уходила прямо из общей этой горницы, сославшись на то, что на втором этаже крыша протекла, боятся, как бы барышни не простудились. А здесь комната добротная, светлая, с двумя маленькими оконцами, пролезть в которые нельзя, а вот проветрить, если воздуха потребуется, достаточно,  одна – но широкая – кровать с белыми простынями из льна, с вышивкой даже. Сундук, столик с двумя стульями, зеркальце на стене с локтя полтора в диагональ, уже, правда, почерневшее местами, тазик и кувшин с водой для умывания. По полу половики плетенные. На двери засов изнутри, обычная щеколда, но кто ж в приличном постоялом дворе всерьез ломиться станет?
Поблагодарив хозяйку, и закрыв дверь, опустив щеколду, Аделина с наслаждением первым делом запустила руки в прическу, вынимая измучившие голову шпильки, и выпуская толстую косу свою на свободу.  – Как устала я от этих жестянок, - и небрежно бросила их на столик, снова запуская пальца меж локонов и активно массируя кожу головы, презабавно при этом морщась.  – Пытку придумывают ради красоты… Как у тебя терпения хватает? – жалобно к подруге. Потом, избавившись от нарядов, при помощи друг друга, ибо камеристок в эту поездку не брали, умывшись, Аделина с наслаждением уронила голову на мягкую подушку, в которой тут же утонула, как и в перине, натягивая уже леностно сонными руками поверх тела в сорочке одеяло и бормотанием желая подруге приятных снов. Такова уж была ее особенность, мгновенно пропадать в глубокий сон после долгой дороги, да на мягкой постели, вот и сейчас, под давлением позднего часа, когда из окон не доносится и лучика света, только глухая темнота, она угодила в объятия Морфея разом, лишь смежила веки.
Сон ей снился беспокойный. Будто бежит она одна, в ночной рубашке, через глухой лес, каждым пальчиком ощущая ветки и камни, а вокруг туман клубится серый, до плеч поднимаясь зыбким дымом, что не видно ничего толком, как в слепую бежит, а остановиться не может, гонит в спину дикий ужас, будто чует, что там в темноте, в скрипах и шорохах, нечто дикое, страшное во весь опор за ней несется, вот-вот настигнет. А что или кто – не повернуться, не посмотреть…
Больно режет камень ногу, и девушка с глухим вскриком падает на землю. И тут же просыпается, подскакивая на постели, с полными страха глазами. Но комната все та же, тихо в ней, темно, вот и Кристиана рядом спит – или делает вид, что спит, но не проверять же, не беспокоить. Испустив вздох облегчения, она падает всем телом обратно на кровать, спружинив один раз, и снова закрывает глаза, но еще бешено колотится сердце после сна, и никак не успокоиться. Приходится просто лежать, пытаясь отойти от впечатлений, дыхание выровнять. И в этом стрекотании кузнечиков за окном, негромком ржании коней в денниках, шепоте улицы, ей вдруг слышится странный, приглушенный звук, будто похожий на вскрик. Пронзительный так вскрик ужаса и боли, который заставили замолчать, оборвали резко.  Но – не померещилось ли? Сквозь темень она устремила взгляд в потолок, напрягая слух, боясь даже дышать, чтобы не пропустить звук, коли он повторится, но в ответ прежняя, теперь уже напрягающая ее тишина.  Так гулко стрекочут кузнечики, что раздражают теперь, а не придают умиротворения.
- Да замолчите же! – шепчет себе под нос зло девушка, чувствуя, как начинают уже болеть уши от попытки услышать то, что услышать нельзя.  И тут ей кажется, что она слышит шаги. Шаги, точно бы издалека, но звук становится все ярче, как приближаются. Вскинув руку, она испуганно вцепляется со всей силы в руку Кристианы.
- Кристиана! – шипит сквозь губы, боясь, что сорвется на визг. Но шаги вдруг замирают. И девушке на секунду кажется, что это всего лишь ее возбужденное сном сознание рисует какие-то жуткие картины там, за дверью, а на деле просто кто-то пошел, скажем, воды попить. Но в этот момент в зависшей тишине следует характерный звук, который бывает, когда пытаются открыть дверь, - их дверь, - поворачивая ручку.  Однако, мелькнувшая надежда усмешкой на щеколду, вдруг опровергается взглядом. Аделина, оцепенев от старахи позабыв даже дышать, наблюдает, как щеколда – вдруг!!! – начинает подниматься…. Но это же невозможно! Изнутри не было для нее ручки, - неверием в происходящее бьется  в разум. – Я сплю. Я все еще сплю… и сидит, вцепившись в одеяло, глядя, как поднимается полностью задвижка, и дверь медленно начинает отворяться внутрь….

Она, кажется, чувствовала, как поднимаются волоски на голове, когда липкий страх начал заползать в душу. Какой бы ни была надобность, с благими намерениями не ходят по ночам в покои женщин, тем более, незнакомых, и сомнений не было уже, что у неизвестного вряд ли дружелюбные помыслы. Ограбить? Убить? Изнасиловать? Схватить,  связать и использовать для шантажа политического или просто выкупа ради? Любая из этих вариаций не вдохновляли Аделину на радужное настроение, и она, подтянув колени к груди, развернулась, вставая на них, одной рукой подбирая подол сорочки, другой хватая первое, что под руку попадется. А попалось ей с ночного столика ни что иное, как тяжелый кованый подсвечник с потухшей в нем свечой. Резким движением выдернув со штыря восковый столбик, девушка перехватила подсвечник поудобнее, более широкой и тяжелой частью вверх, чтобы было легче нанести удар, который мог повлечь серьезные повреждения. Как ни крути, ситуация складывалась преотвратная, но еще более от того, что главная цель вторжения все еще не была определена.
Щеколда поднялась полностью и замерла. Там, за дверью, этот некто не спешил толкать дверь, разрешая их сомнения, и Аделина присела на собственные пятки, свободной рукой подтягивая одеяло почти до подбородка, не только чтобы скрыть соблазнительно белеющее в разрезе ворота нагое тело, но и спрятать импровизированное оружие. Кристиана, сразу видно, бывалая в подобных переделках, поднялась, и в ее руке узкой полосой отразился робкий лунный блик во мраке. Видимо, подруга не стала мелочиться и схватилась за кинжал. Вот где впору пожалеть, что сама кинжала не носила, безответственно полагаясь на святой авось.
- И почему последние месяцы к нам все время кто-то врывается, - одними лишь губами, фактически беззвучно, прошептала она Кристиане, даже не имея уверенности, что та сможет разобрать. – Какая-то странная традиция… и все же, сейчас я была бы рада графу де Мортену, - созналась нервно она таким же беззвучным, больше для своего успокоения, шепотом.  – Даже в гневе. – святая истина, которую бессмысленно отрицать. Уж лучше пусть тебя пытается прибить собственный дядька, намерения которого в этом отношении, по крайней мере, чисты и прозаичны, чем ломится какой-то неизвестный мужик, с абсолютно неизвестной целью. Дядя хоть насиловать не станет и в рабство продавать…. А это она находила самой неприятной участью.
Наконец, дверь тронулась с места, поползла внутрь комнаты медленно, тихо. За дверью стоял, толкая ее одной рукой, один из молодчиков, которых девушки видели в зале по приезду, рослый плечистый парень, но сейчас на его лице не было и тени той прошлой простодушности. Крупные черты были искажены гримасой, больше подходящей зверю: алчность и похоть читалась в этих глазах, а зубы скалились в мерзкой ухмылочке.  Но он был опытным губителем, и открыв дверь, стоя боком подле ее косяка так, чтобы любой предмет, который полетит в открывшийся проем из комнаты, пролетел бы мимо, не задев, поскольку даже прицелиться через такой угол просвета было невозможно, даже втиснувшись в стену, поскольку открывалась дверь внутрь и прямо напротив боковой стены, от нее вглубь комнаты. В второй руке он держал тяжелый длинный нож, подходящий как для того, чтобы резко бросить в жертву, так и вспороть брюхо…. За ним вдоль стены жался еще один, а третий стоял с противоположной стороны косяка, у очага. Остальные молодчики уже заперли засовом слуг в их комнатах, благо испортившаяся погода и мелкий дождь способствовали уговорам переместиться в все равно снятые барышнями для слуг покои. Первый раскат грома за окнами испортил тишину, лишив как девушек звуковых ориентиров, так и настраивая слуг на сонный лад. Они не слышали иного шума, а другого повода выходить посреди ночи искать не желали, устав в дороге за день. Но бандитов слуги и не интересовали, их можно перерезать и потом, как обшмонают карету, чем остальные молодчики сейчас и занимались, под проблески молний и шум дождя….

Обморок не вышел, поскольку совсем лишиться чувств ей помешала рука Кристианы, ухватившая подругу сзади за рубашку. Поначалу та оцепенела, застыв, в ошибочном мнении, что ее схватил кто-то из здешних головорезов, и уже приготовилась орать, но впилась взглядом в Освальда, который вроде начал выпрямляться, значит, жив, значит, в порядке, но прежде прочих заметила, какая смертельная бледность залила лицо ее брата там, где его не окрасила свежая кровь, текущая из раны, а уж когда брат вдруг начал заваливаться, едва сама не отошла в мир иной.  В какой ступор она впала, глядя, точно в замедленном времени на то, как ловят ее брата его люди, как несут на руках, неподвижного, на лавку, как толпятся вокруг, отчего не рассмотреть ничего и не разобрать, и остается только гадать, позабыв про слух, про обоняние и прочие органы чувств, что с Освальдом. Она бы кинулась вперед пугливой птицей, пытаясь втиснуться в плотные ряды незнакомых ей и вооруженных до зубов мужчин, но рука Кристианы все еще держала ее за сорочку, и, лишь когда раздался в тишине из этой людской кучи его голос, девушка ожила.
- Это брат, мой старший, - суетно шепнула она подруге, изворачиваясь и выдергивая ткань, чтобы освободиться, - Освальд! - брат, как и она сама, всегда был этаким дьяволенком, сорванцом, не ведающим покоя, и царапины, ссадины и синяки были для него делом совершенно обыденным, хоть признаться, он никогда не ломал кости, будучи человеком везучим.  Но сейчас – разве от такой раны можно оправиться? И все же, когда брат посмотрел на нее, подманив к себе, она тут же сорвалась с места, кинувшись к нему, едва не упав на колени, совсем позабыв о том, что находится в одной ночнушке, обхватив его колени, заглядывая ему в глаза с трепетом перепуганной лани, приоткрыв побледневшие губы, и даже не сразу поняла, о ком он спрашивает.
- Это леди Ларно, леди Кристиана Ларно, моя хорошая подруга, дорогая подруга, - с нежностью, которую и не думала больше скрывать, разом позабыв про все былые обиды и распри, которые стали совсем неважными. – Господи, Освальд, - тонкие руки потянулись к его лицу, дрожа, но так и не коснулись раны, только аккуратно слипшиеся волосы отводя.  – Освальд! – по одной лишь интонации девушки можно было легко понять, как велика ее привязанность брату, несмотря на все прошедшие годы, с времен их детства. Не пугай ее его бледность и очевидная слабость, она бы расплакалась и крепко обняла мужчину, совершенно не боясь испачкаться в крови и грязи. – Ну я же не знала, не ведала, откуда бы… - с тонкой нотой укоризны прожурчал голос, в котором одновременно слушалось и смущение. – Ты позволишь? - она повернулась к Кристиане, беспомощно на ту глядя, но взглядом красноречивее прочего спрашивая: есть ли у них что, подходящее для перевязки и обработки раны? Сама Аделина взяла только маленький флакончик с крепленым вином, да настой полыни, да еще… -Кэтти! Будь любезна, принеси, пожалуйста, из моего сундучка такой маленький ларчик! Там, кажется, должны быть чистая ткань и нитки.