Я верил тебе, а сейчас
Я верю судьбе: свет погас,
Ведь солнце зашло
Для меня навсегда.

Горный воздух ранней весной - кристально чистый, звенящий, прозрачный и холодный, с каждым коротким судорожным вдохом обжигающий гортань и вздымающийся в груди ледяной волной. Путник шел и без того медленно, а теперь закашлялся и вынужден был остановиться, уцепившись за поводья ступающего рядом коня. Стиснув зубы, он прислонился лбом к его шее, сжал между пальцами жесткую конскую гриву и закрыл глаза.
Кто узнал бы сейчас в этом дышащем на ладан оборванце второго сына лэрда из замка Лэммлах-Каэр, красавца и добряка, охотника и воина, гуляку и отца многочисленных отпрысков, чьи матери одинаково любили его трепетной любовью, смиряясь даже с существованием друг друга?
Чуть меньше года минуло с того рокового дня, когда Ньйалл отправился охотиться на кабана вместе со своим старшим братом, а возвращаться должен был уже в одиночестве, везя к порогу отцовского замка скорбную ношу - бездыханное тело наследника. Прошло меньше двенадцати месяцев - то время, мимолетность которого молодой охотник и вовсе не заметил бы в прежнее, благополучное время, но теперь дни длились для него нестерпимо долго. А сейчас и вовсе растягивались до вечности - так всегда происходит, когда, лишившись равновесия, сил и здоровья, ты вынужден влачить свое существование в обессиленном увечном теле, слабость которого вызывает омерзение у тебя самого и жалость у сострадательных чужаков. Старая ведьма-санатор была милосердна по природе своего дара: когда у ее двери показались путники, два замерзших хайбрэйца, приволокшие раненого горца, едва не окоченевшего за время пребывания без чувств в лесу, она, конечно, впустила их на порог и приняла увечного, взявшись ухаживать за ним. Но не безвинной жертвой разбойничьего нападения был фйелец, как то представили добросердечные путники; он сам был разбойник и сам был смерть. Скрыть это от ведьмы Ньйалл не пытался, да и попросту не было сил поначалу: первые дни в ведьминой лачуге всплывали на поверхность из омута его памяти редко и тяжело. Однако старухе хватало и тех знаний о своем подопечном, что ей нашептали ветра да вьюги; обращалась она с ним внимательно, но не ласково, а когда миновала смертельная опасность и глубокая рана, рассекшая наискось спину горца, едва начала затягиваться новой розоватой кожей, не побоялась выставить того за дверь. Свято верила старуха в то, что чудом выживший разбойник ей остался обязанным и жизнью своей, и здоровьем, и свободой - ведь могла выдать того властям в ближайшем поселении, а правосудие не слишком церемонится с одичавшими головорезами с гор, что безжалостно истребляют путников на пограничных тропах Фйеля и Хайбрэя.
Не позволено было его ноге ступать по этой земле; он знал, что уже миновал границу и брел сейчас по фйельским землям, отринувшим своего провинившегося сына, навечно заклейменного теперь печатью корыстного братоубийцы. Клан отказался от него, изгнав, но сохранив каким-то чудом жизнь и верного коня, который теперь делил с хозяином все превратности пути, ведущего в никуда.
Вечерело, и снег, подтаявший солнечным днем, снова застыл, переливаясь и сверкая в закатных лучах. Изо рта густо шел пар; закашлявшись опять, Ньйалл прижал к губам озябшую руку. Он давно спешился и вел коня в поводу, с намеренным упрямством испытывая собственные силы, намереваясь оставить от них ровно столько, чтобы хватило забраться в седло, когда подогнутся колени, и доверить флеру нести его, куда глядят глаза.
Ньйалл повернулся спиной к недвижно стоящему жеребцу, прислонился к его теплому боку спиной, запрокинул голову и устремил взгляд вверх, к закатному небу. Едва затянувшаяся рана саднила и чесалась под несвежей повязкой, но обновить ее ему было нечем, да и негде. Изгнанник бездумно брел вперед, надеясь наткнуться на лесную сторожку или хижину - все равно, с хозяином или без, и остановиться под крышей хотя бы ненадолго, чтобы оправиться - и всё равно, будет хозяин пристанища рад такому гостю или нет. Воин ослаб, но рука его была все еще тверда, а в поясные ножны вложен был верный меч, что никогда еще не подводил умелого бойца. В отличие от короткого кинжала...
Найти пристанище во Фйеле фйельцу куда проще; хайбрэйцы не без оснований настороженно относятся к бродягам-горцам, которых доводится встречать на лесных тропах. Поэтому Ньйалл осознанно нарушил закон, что запрещал ему топтать родную землю, и теперь широко раскрытыми глазами смотрел в багровеющее небо, выискивая в себе силы двинуться дальше.
Но взгляд его нашел другое: стаю орлов, свободно парящих высоко в небе. Моргнув и прищурившись, Ньйалл приложил ладонь козырьком ко лбу, прикрывая глаза от света алого солнца. Как есть, орлиная стая! Редко доведется увидеть этих гордых птиц, собравшихся вместе с такой большой клин - совсем это не в их природе. Взгляд скользил по небосклону вслед за птицами, и в душе охотника в тот же миг всколыхнулось смутное чувство - почти забытое, но живительное и теплое, в момент согревшее сердце, что билось в заледеневшей груди. Однажды - так давно, что, кажется, не в этой жизни вовсе, - стрелой своей сразил он вольную орлицу, и та, сойдя на землю в образе посвященной Богине лесной красавицы, посулила дать своему возлюбленному защиту и в душе его навсегда остаться.
"Ты в сердце моем как прежде, так и ныне, - устало и печально подумалось Ньйаллу. - Да только мрачное твое пророчество свершилось, моя орлица, а заступилась ли Богиня? То-то и оно...".
Не желая признавать себя утомленным, сдавшимся и побежденным, молодой охотник сам себя убедил в том, что нужно следовать за орлиной стаей, неспешно рассекающей вышину. А как же угонишься за быстрокрылыми пешком? Оказавшись вновь в седле, Ньйалл с облегчением вздохнул и пришпорил коня, отправляя того вперед ладной и спорой рысью. Взгляд охотника остался прикованным к птицам, и он не отвел его до тех самых пор, пока лес не поредел, выведя всадника к крепкой каменной стене, обозначающей границу чьего-то замка. Небо потемнело, и орлы, обратившись бесшумными тенями, растворились в надвигающейся ночи, будто выполнив свое предназначение и приведя путника к стенам крепости.
Всадник спешился и вперед пошел осторожно, озираясь и осматриваясь. Не безвестную хижину он нашел, а вышел к границам лэнда какого-то землевладельца, и теперь стоило быть настороже: а ну как за поимку изгнанника на фйельской земле назначена награда? Как тогда быть, где скрываться?
У наглухо закрытых ворот горел одинокий огонь. Стоило путнику приблизиться на дюжину шагов, как бдительный стражник окликнул его из сторожки:
- Стой, куда идешь? Назовись сперва, - вслед за грубоватым голосом явился и сам его обладатель: широкоплечий детина, ростом не уступающий Ньйаллу, - только тот заметно отощал, побледнел и обессилел, и дорожная изорванная одежда висела на нем неопрятными лохмотьями. Стражник загородил свет фонаря, и изгнанник поспешно спрятал лицо, надвинув ниже капюшон своего плаща.
- Я не знаю, куда меня привез мой конь, стражник. В дороге со мной случилось несчастье, и теперь я заблудился. Я ранен, я утомился. Помоги мне, скажи: чей это замок? - мужчина старался говорить спокойно, и усталый его голос ничуть не выдавал напряжения - а ведь путник готов был в любой момент собрать остатки своих сил, взвиться в седло и сорваться с места, уносясь прочь от крепостной стены. Но здравый смысл подсказывал, что лучше бы рискнуть: что, если об изгнаннике из Лэммлах в этом лэнде и вовсе не слыхали? Ведь не трусить теперь, лишая себя даже шанса на ночлег под крышей и перевязку раны?
Да и орлиная стая, словно ниоткуда возникшая в небесах и так же незаметно растворившаяся под покровом темноты...
Глядя на стражника из-под низко надвинутого капюшона, путник одной рукой сжимал поводья коня, а другую незаметно положил на эфес меча под плащом - так было ему спокойнее.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2wLaF.gif[/AVA] [SGN]

[/SGN]

Отредактировано Hector Berg (2017-08-27 14:14:35)

Кто любовь потерял,
Превращается в лед.
Кто ее отыскал -
Никогда не умрет.

Заговорив со стражником, Ньйалл подверг себя бóльшему риску, чем, возможно, сам осознавал. Законы фйельских гор были знакомы ему не понаслышке: единственная достойная плата за отнятую жизнь - жизнь твоя собственная. Почему его пощадили тогда, отправив в изгнание вместо могилы? Сын лэрда до сих пор задавался этим вопросом, лишь в самых откровенных мыслях наедине с собой допуская воспоминание о тех словах, что молвила однажды жрица Богини-Матери под покровом сплетенных над их головами древесных крон: "Богиня, дай мне защитить этого охотника, дай быть рядом всегда и уберечь!". Может ли это быть ее заслуга? Обязан ли он теперь ей своей жизнью?
Жизнь... В ту единственную встречу, если верить изреченному жрицей пророчеству, она унесла с собой не только воспоминания о кратком и жарком миге нежданной любви, но и новую жизнь, начало которой было положено там же, на изумрудных мхах и смятом плаще, что послужили постелью охотнику и орлице, охваченным вожделением и ярким экстазом. Была ли она тогда права? И в самом ли деле она дала новую жизнь, произведя на свет дитя после той мимолетной встречи?
Альдис...
С тех пор он не произносил ее имя вслух, но образ ее часто являлся ему во снах. Окутанная таинственной дымкой, иногда она представала перед ним держащей в нежных руках ритуальный кинжал, но не в знак угрозы, а, скорее, для предостережения. Незримо она присутствовала рядом, сдерживая клятву, что была скреплена их общей кровью. И мрачное ее пророчество не изгладилось из памяти Ньйалла.
Но разве был он в силах выбраться со дна бездны, в которую низверг его несчастный случай на той проклятой охоте?
И если поначалу он ни в чем не был виноват, осужденный незаслуженно и опрометчиво, то после... Разве дрожит его рука, отнимая жизни? Жизни встречных путников, которым нет имен, - как нет и числа. Изгнанник, свободный против собственной воли, освободил и свою злобу, и отчаяние, и горькое, всепоглощающее чувство вины. Заглушить его могла только новая боль, агрессия, истощение - физическое и моральное, и он намеренно подвергал себя этому испытанию, раз за разом скрещивая клинок с клинком своей жертвы, вгоняя под ребра лезвие кинжала, крадя жизни незнакомцев, в последнем хриплом вздохе проклинающих головореза, что волею судьбы повстречался на их пути, отыскивая свою собственную смерть.
Он был уже не тем открытым, насмешливым и беззаботным юнцом, которого повстречала в лесу жрица Богини, но защита ее души пребывала с ним даже в самые темные времена - осознание это теплилось в его сердце, единственно рассеивая сгущающуюся тьму.

Заметно было, что стражник колеблется, не уверенный, что следует заговаривать с путником-оборванцем вместо того, чтобы прогнать его от ворот без лишних разбирательств. Он повернулся в профиль, свет от фонаря упал на крупные черты его обветренного лица, и Ньйалл успел ухватить выражение жалости, застывшее в его глазах. Но жалости к увечному незнакомцу маловато, чтобы ставить под угрозу безопасность замка своего господина, верно?
Стражник был не один. Он обернулся, не сводя глаз с непрошеного гостя, и уже явно собрался кликнуть своих соратников, чтобы спросить у них совета, но тут случилось то, чего путник никак не мог ожидать: за окованной железом створкой послышались голоса, и ворота вдруг распахнулись, готовые пропустить всадника. Ньйалл вскинул голову, придерживая капюшон, и встревоженно осмотрелся: стражники были озадачены не меньше него, зато молодой мужчина - судя по облачению, приближенный к лэрду оруженосец, - смотрел решительно и нетерпеливым жестом приглашал последовать за ним.
Ждут в замке? Меня?
Только крайним изумлением мог он объяснить то, что, не задавая лишних вопросов, после этих слов спешился, позволил увести его коня и безропотно двинулся следом за провожатым. То не могла быть ловушка: кто стал бы изощряться, чтобы изловить путника верхом на уставшем жеребце, когда всадник и так едва держался в седле? Не было нужды заманивать его хитростью, ведь превосходящие силы были не на его стороне, и в одиночку выстоять против стражи раненый горец никак не сумел бы.
Но кто мог ждать его здесь, в этом неизвестном замке, если он сам не собирался оказаться здесь - да и не оказался бы, если бы не доверился орлиной стае?
Вопросы теснились в его воспаленном сознании и уже готовы были сорваться с языка, нарушив напряженное молчание. Но стоило оруженосцу распахнуть перед путником створки массивной двери, ведущей в крепость, как перед его взором предстали лица тех, кто его ожидал - и сердце пропустило удар, обрушившись в желудок. Мужчина - сам лэрд и хозяин замка - говорил с ним, называл свое имя, но едва ли странник слушал его, во все глаза глядя на женщину, стоящую рядом, - хозяин придерживал ее за локоть, словно успокаивая, а она смотрела на Ньйалла с невыразимой грустью, и лицо ее было таким знакомым и дорогим для сердца фйельца, что тот утратил дар речи. Ему не будут задавать вопросов, сказал молодой лэрд, храбро пожимая руку незнакомца, но тот произвел, должно быть, впечатление умалишенного, не проронив ни слова благодарности в ответ: он только переводил ошарашенный взгляд с похожих друг на друга лиц и надсадно, тяжело дышал, то и дело поднося ладонь к груди и ощупывая ее слева, будто что-то потеряв.
Его снова куда-то повели; твердая рука провожатого направляла его через лабиринт темных коридоров, освещенных только танцующими отблесками пламени. Ньйалл часто оборачивался, пытаясь за плечом оруженосца рассмотреть утонувшее в темноте лицо женщины, что встретила его вместе с лэрдом, но свет от факела слепил его глаза, и ничего разглядеть ему не удалось.
Но чуткий слух охотника улавливал легкие шаги за спиной, и когда с тихим скрипом затворилась дверь, он знал, что увидит ее, как только обернется. Сколько же для этого потребовалось силы воли!
Он взглянул в ее глаза, а ее ладони коснулись его лица совсем как раньше - и старый мир, кажется, рухнул, оставив на своих руинах только воспоминания о той давней первой встрече. Он замер, неспособный насмотреться на нее и поверить в новый шанс ее увидеть, а женские пальцы тем временем изучали черты его побледневшего осунувшегося лица. Из груди мужчины вырвался глухой стон, и с первыми словами жрицы оцепенение спало: он порывисто обхватил ее тонкий стан обеими руками, безжалостно крепко сжав в объятиях, уткнувшись лицом в ее шею, схватив губами и будто проглотив сладкий аромат ее кожи и волос. А после силы всё же оставили охотника, колени его подогнулись, и он рухнул на них прямо на каменный пол перед своей жрицей.
- Альдис! Ты нашла меня Альдис, это ты нашла... Я обещал, что сам отыщу тебя, но это ты направила меня сюда. Волей Богини, - Ньйалл вскинул голову, отчего капюшон упал на его плечи, открывая взгляду спутанные волосы и лихорадочно горящие глаза на исхудавшем лице. - Богиня послала орлиную стаю, я пошел за ней и оказался здесь. Орлы, моя орлица, привели меня к тебе, и ты смотрела с высоты их зоркими глазами, так? - левой рукой мужчина обхватил колени женщины, а правой поймал ее руку и потянул ее к себе точно так же, как в первую встречу сделала она, приглашая опуститься на брошенный на землю плащ. Когда Альдис оказалась рядом с ним, стоящей на коленях на каменном полу, он вновь заключил ее в объятия, порывисто прижимая к своей груди, в своей крепкой хватке почти лишая дыхания. Затем дерзкой жесткой рукой он поймал ее подбородок и приподнял голову женщины, жадно вглядываясь в ее лицо, освещенное светом факела. Второй рукой он отвел с ее лба пряди волос и запутался в них вздрагивающими пальцами.
- Моя жрица... да, это ты, это и вправду ты.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2wLaF.gif[/AVA] [SGN]

[/SGN]

Отредактировано Hector Berg (2017-08-28 08:26:56)

Удары сердца твердят мне, что я не убит,
Сквозь обожженные веки я вижу рассвет,
Я открываю глаза - надо мною стоит
Великий Ужас, которому имени нет

Отблески света от пламени факела выхватывали из темноты обрамленное темными волосами лицо жрицы, а все остальное тонуло во мраке.
Пусть там и остается.
Взгляд Ньйалла, лихорадочный и беспокойный, жадно изучал ее черты, и ему не было ровным счетом никакого дела до всего прочего, до всего, что осталось за пределами пятна света от факела, до всего, что он не мог заключить в объятия своих рук - так, как держал сейчас свою жрицу.
- Я верил, что встречу тебя, - голос мужчины был тихим и хриплым, но слова застыли меж их склоненными друг к другу головами и не остались неуслышанными. - Я не знал, когда и как, но верил. И ты ко мне явилась, орлица моя. Ты не забыла.
Женские пальцы с неожиданной для них порывистой силой сжимают ладонь Ньйалла, чтобы освободиться из ее плена, и горячие губы находят друг друга, смыкаясь в жарком поцелуе. Пылкий, но короткий, он прервался уже через несколько секунд, и охотник невольно тронул свои губы пальцами, будто запечатлевая на них вкус этого страстного всплеска. Его дыхание все еще оставалось тяжелым и неровным, так и не восстановившись после долгого пути по лесу. С усилием воли он отвернулся от своей возлюбленной, глядящей на него глазами, полными и боли, и сочувствия, и вновь закашлялся, машинально шаря ладонью по груди жестом, ставшим уже привычным. Свежая, едва успевшая затянуться рана наискось рассекла спину и саднила нестерпимо, но долгие скитания на зимних и мартовских ветрах, ничуть не потеплевших с приходом весны, поселили в груди горца воспаленную пульсацию и тугой комок, мешавший глубоко и свободно дышать, не заходясь в приступе кашля.
- Я тебя слышу, - сдавленно отзывается Ньйалл, все еще отворачиваясь, выставляя вперед ладонь, словно загораживаясь от жрицы. Ей пришлось дважды просить его подняться, прежде чем мужчина сумел собрать все оставшиеся силы и, пошатываясь, стараясь незаметно придерживаться пальцами за стену, встать на ноги. Благо, далеко идти не пришлось: сделав только пару шагов, он выпутался из плаща, который Альдис ловко сняла с его плеч, и рухнул на постель. Дико хотелось лечь на живот, вытянуться во весь рост и закрыть глаза, но этого фйелец себе не позволил: он только прислонился затылком к стене, подставив локти и полулежа на постели так, чтобы не касаться ее спиной, и наблюдал за жрицей, которая предстала теперь перед ним не посвященной в высшие священные тайны посланницей богов, а взволнованной хозяйкой, хлопочущей об удобстве своего гостя - уютной, заботливой и совершенно земной.
Губы охотника дрогнули, изгибаясь в слабой улыбке; он протянул к ней руку, когда она приблизилась, и бережно сжал тонкое запястье девушки, придерживая ее рядом с собой.
- Если ты в самом деле не уйдешь, это уже будет достаточной помощью, Альдис, - Ньйалл с нежностью назвал ее по имени и, приподнявшись, привлек молодую женщину к себе. Сколько всего нужно у нее спросить! Сколько всего сказать.
Но не успела ее щека коснуться его груди, как дверь отворилась, являя на пороге целую процессию слуг, принесших воду, полоски чистой ткани и еду, аромат которой тут же наполнил воздух и заставил изголодавшегося путника жадно сглотнуть слюну. Жрица отстранилась, и он с сожалением отпустил, уже заведомо зная, что пытаться удержать ее - самая большая ошибка, какую только можно совершить.
- Пусть они заносят все, что принесли, - кивнул он, стоически терпеливо наблюдая за тем, как неожиданно длинная процессия слуг все тянется цепочкой через порог комнаты, где возлюбленным так и не довелось побыть в уединении. Когда все было расставлено и разложено, Ньйалл, стараясь не морщиться, отчего его лицо приобрело отрешенное, будто каменное выражение, поднялся на ноги с постели.
- Передайте мою признательную благодарность хозяину замка, - искренне проговорил он, склоняя голову и раскрывая ладони в благодарном жесте. - Я в большом долгу за его доброту и щедрость.
Он не приказывал чужим слугам и не просил их: последняя фраза сама по себе прозвучала завершающим аккордом. Один за другим слуги разворачивались и исчезали за порогом, а последний еще и прикрыл за собой дверь, вновь оставляя Ньйалла наедине со жрицей. Взгляд охотника вернулся к ее красивому лицу. Он всмотрелся в ее черты задумчиво, будто размышляя о чем-то ином.
- Я не солгал стражнику, орлица, - наконец решился признать он, зная, что нет никакого смысла в том, чтобы утаивать правду от любимой женщины, что смотрела на него с таким искренним состраданием. Он повернулся к ней спиной и, сделав глубокий - насколько позволяло воспаление в груди - вдох, медленно стянул с себя рубаху. Кое-где старая повязка съехала, и грубая ткань рубахи прилипла к едва зажившей ране: пришлось сжать зубы и с усилием ее оторвать, отчего рана вскрылась и стала вновь кровоточить. - Я был серьезно ранен, но не погиб. И это, - не оборачиваясь к ней лицом, он только мотнул головой в сторону своего увечья, - меня уже не убьет. Мне повезло, ведь ты меня защищала. Только поэтому я остался жив. У меня другого объяснения нет. Ведь так?
Он резко обернулся к Альдис, бездумно комкая в руках свою несвежую изорванную рубаху. Узнает ли она сама об обстоятельствах, в которых его настигла вражеская рука, что нанесла удар? Спросит ли? И что тогда сказать, как сознаться перед ней?
Швырнув рубаху куда-то в сторону постели, Ньйалл подошел к бадье с теплой водой и, зачерпнув полные ладони, с наслаждением умыл лицо, одновременно пряча взгляд от своей прорицательницы, догадливой сверх меры.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2wLaF.gif[/AVA] [SGN]

[/SGN]

Отредактировано Hector Berg (2017-08-29 05:31:02)

Я знаю то, что со мной
В этот день не умрёт
Ньйалл стоял неподвижно, прижимая влажные ладони к лицу, и вслушивался в негромкий голос жрицы, что впервые за все эти месяцы звучал для него наяву, а не в ночных видениях.
"Я спасла тебя от смерти".
Мгновение спустя нежные руки коснулись израненной спины, действуя мягко, но умело, снимая старую повязку. В бережных прикосновениях, в спокойном, искреннем голосе нежность любимой женщины причудливо сочеталась с материнской заботливостью, и охотнику вспомнился поцелуй, что она подарила ему тогда под покровом сплетенных древесных крон: целомудренный поцелуй в переносицу, а после - смелые касания горячих рук нетерпеливой любовницы.
Но это было давно, слишком давно.
Не размыкая век, мужчина ощупью придержался за стену и опустился на оказавшийся рядом стул, позволяя жрице обработать его спину. Он не видел ее манипуляций, но вскоре рану отчаянно защипало - да так, что пришлось стиснуть зубы, а пальцами судорожно впиться в края стула - крепко, до побелевших костяшек.
- Если тебе многое известно, орлица, то нечего и говорить об этом, - мрачно процедил он, открывая глаза и сосредоточенно всматриваясь в пространство перед собой, пытаясь уцепиться за какую-нибудь деталь, что могла отвлечь от жгучей боли, но, как назло, взгляд не останавливался ни на чем, тревожно блуждая по голой каменной стене. В самом деле, как много могла она знать о том времени, что миновало с их первой - и единственной - встречи? Даровал ли жрице ритуал обмена кровью сердца способность в любой момент взглянуть на возлюбленного глазами орла, парящего в вышине, зверя, которого он выслеживал на охоте, или даже глазами его собственного флера? Ее способности были для него непостижимы, и он благоговел перед дарованием своей возлюбленной - но расспрашивать об этом казалось ему кощунственным. Ее глазами смотрит на мир сама Богиня-Матерь; случается ей и говорить ее устами - теми самыми, что он с такой страстью целовал. Святыня, чудо; откровение богов, воплощенное в теле смертной женщины. О чем же здесь еще спрашивать?
Теперь Альдис стояла прямо перед ним и сосредоточенно растирала ему грудь. От касаний мягкой женской ладони по телу растекалось блаженное тепло, и жесты ее были так аккуратны и нежны, что Ньйалл невольно начал расслабляться. Постепенно разжав челюсти и пальцы, он медленно втянул воздух ртом и носом, позволяя легким расправиться в груди под ее ладонью. Улучив момент, он перехватил руку жрицы, что опустилась на его сердце, накрывая старый шрам от ритуального кинжала, и встретился глазами с ее ясным взглядом.
После чуткой тишины, что установилась между ними, слова о жеребенке прозвучали из ее уст так сокровенно, словно женщина молчала прежде только для того, чтобы сосредоточенно обдумать, как сказать об этом. А после - и об их собственной дочери, о той жизни, что она унесла в своем чреве с лесной поляны, о воплощении священного пророчества, что предрекло не только беды фйельца, но и стихийную, страстную и долговечную любовь, воспламенившую два молодых сердца.
Ньйалл смотрел в глаза этой красивой свободной женщины, матери его дитя, и молчал, стараясь, но всё никак не умея подобрать нужных слов.
Вместо этого он сжал еще крепче ее тонкую руку и поднёс к своему лицу. Склонив смиренно голову, он обхватил женскую ладонь всеми своими пальцами и с любовью прижался к ней горячими пересохшими губами.
- Так значит... появилась дочь? Богиня! - мужчина будто воззвал к своему любимому почитаемому божеству, но, вскинув взгляд, завороженно всмотрелся в глаза Альдис. - Ты сама - моя богиня, - исступленно прошептал он, прижимаясь к ее ладони щекой, лаская поцелуями ее пальцы - хрупкие, но вместе с тем и сильные. Будто очнувшись от забытья, он вдруг вздрогнул и остановился; крепко стиснув ладонь, он привлек ее к себе, вынуждая жрицу приблизиться еще. Сердце глухо и часто колотилось в его груди, преисполненное и радости, и, отчего-то, настороженной тревоги. - Мне хватит сил, чтобы увидеть ее сейчас, Альдис. Я хочу ее увидеть. Ты можешь отвести меня к ней - так отведи, не медля!
Ньйалл резко взвился на ноги, будто и не был совершенно изможден и обессилен. Глаза горели на его лице лихорадочным огнем, на лбу выступила испарина - его терзал жар, и по телу пронеслась судорога, но взгляд горца был осмысленным и цепким. Он сделал шаг к двери, за руку увлекая жрицу следом за собой, вовсе не смущаясь того, что был обнажен по пояс.
Но вдруг он замер, заколебался и, обернувшись, снова привлек женщину к своей груди.
- Ты что-то говорила обо мне? - напряженно спросил он, вглядываясь в ее лицо, силясь прочесть ответ еще прежде, чем она его произнесет. - Ей, твоему брату, семье? Кому-то?
[AVA]http://funkyimg.com/i/2wLaF.gif[/AVA] [SGN]

[/SGN]

Отредактировано Hector Berg (2017-08-30 06:11:04)

Но ты моя:
плоть от плоти,
кровь от крови моей.

На этот раз Альдис не удалось бы удержать фйельца на месте даже касанием своей властной тонкой руки. Возможно, она заметила это по его глазам, горящим на бледном лице неподдельной решимостью и волнением. Или же ей самой хотелось, чтобы отец наконец-то увидел дочь, по прошествии года с момента ее появления на свет?
Оба оставались верными священному равновесию: она уступила ему, согласившись показать дитя прямо сейчас, не откладывая, а он уступил ей, сделав шаг назад и терпеливо подождав, пока ловкие женские руки помогут ему натянуть через голову свежую рубаху. Вместе с тем он внимательно вслушивался в слова Альдис и пытался представить себе все то время, что минуло с их единственной встречи. Как жилось ей, независимой и гордой, посвятившей себя служению Богине и вместе с тем познавшей материнство? В одиночку, без мужского плеча, на которое можно было бы опереться, без поддержки мужских рук? В ее смелости Ньйаллу довелось убедиться в самый первый миг, как только он ее увидел, когда разгневанная лесная богиня налетела на него, сразившего стрелой орлицу в небе, бесстрашно неся свое грозное предсказание одинокому охотнику. И теперь, в молчании глядя на ее лицо, он осознавал, что она предстала перед ним тогда самой собой – грозной и величественной, несгибаемой, сильной, но вместе с тем и заботливой, и нежной. Такой она и была на самом деле.
Своей кожей он чувствовал прикосновения ласковых рук и снова вдруг вспомнил, как давно, в раннем детстве точно так же его касалась мать – с любовью, желая защитить от всех невзгод.
Прежде чем выйти из своих покоев, он успел запечатлеть на тыльной стороне ладони жрицы еще один нежный поцелуй.
После тускло освещенного коридора залитая светом нескольких факелов комната показалась неожиданно яркой: с непривычки Ньйалл часто заморгал и, щурясь, заметил только, как две женщины, почтительно кланяясь перед своей госпожой, отходят в сторону, уступая дорогу троице разновозрастных детей, которые со всех ног ринулись навстречу Альдис. В самом деле, она ведь говорила о двух племянниках: скользнув взглядам по лицам двух старших детей, фйелец сам не заметил, как его губы изогнулись в улыбке. Ну а за ними…
Широко раскрытыми глазами мужчина наблюдал за тем, как крошечная темноволосая девочка, еще не крепко стоящая на ножках, протянула к Альдис руки, и та подняла ее, прижимая к своей груди. Несмотря на совсем еще юный возраст, девочка говорила и смотрела осмысленно, и когда взгляд ее пронзительно-голубых глаз устремился к лицу отца, сердце Ньйалла заколотилось в груди с удвоенной силой. Он подступил ближе и протянул к ней руку, но пальцы в нерешительности застыли в дюйме ото лба девочки – она опередила и первой коснулась его лица. Кроха, что решительнее взрослого мужчины! Маленькая ладошка дотронулась до его щеки, и Ньйаллу на мгновение показалось, что по телу прокатилась волна необъяснимого, словно бы целебного тепла. Он недоуменно моргнул, брови сдвинулись к переносице, и, по-прежнему храня молчание, он наблюдал, как девочка, прежде любознательная и активная, вдруг начала зевать и прикладывать головку к материнскому плечу. Объяснение этому, данное самой Альдис, и вовсе поразило фйельца.
- Она – санатор? – Он изумленно выдохнул, переводя завороженный взгляд на жрицу. – Я и подумать не мог…
Ньйалл осекся, глядя на девочку, которая улыбалась как-то совсем по-взрослому, сонно глядя на него из-за завесы материнских волос. Эйдис… Одними губами повторил он ее имя и тут же признал его самым красивым, какое только можно было вообразить. Ладонь жрицы опустилась на его лоб – так она убедилась, что жар сошел в одно мгновение, от единственного касания малышки. Но сам Ньйалл едва ли это осознавал: разве что зрение его прояснилось, и с глаз спала пелена, позволяя яснее увидеть светлое, будто фарфоровое личико дочери. Безмолвно он простер руки, принимая девочку в свои объятия, - и его беспокойное сердце сладко замерло, когда она доверчиво прильнула к его груди.
В Лэммлах-Каэр жена успела подарить молодому фйельцу четверых детей, трое из которых были дочерьми, и чувство отцовской гордости не было для него новым, но теперь оно разливалось в его груди будто впервые, наполняя жизнь новым смыслом, а глаза – восторженным блеском.
- Ты очень красивая, Эйдис, - он обратился к дочери вполголоса, глядя ей в глаза и говоря по-взрослому серьезно, будто со своей возлюбленной. Мозолистые пальцы дрогнули, когда он бережно отвел прядь ее мягких волос и спрятал их за ухом. А следом потянулся и поцеловал его – крохотное бархатное ушко, - и девочка тихонько рассмеялась от щекотки, спрятав лицо на его шее. Погладив ее по голове, Ньйалл снова встретился глазами с Альдис. – И очень сильная. Совсем такая же, как мама.
Какая судьба ей уготована? Как живут дети жриц? Отдают ли их в служение Богине?
И сумеет ли он еще когда-то увидеться с ней?
- Ты вернулся с охоты, папа? – едва шевеля непослушным языком, девочка глянула на его лицо снизу вверх. – Ты нашел орлицу?
- Нашел, моя родная, - отозвался Ньйалл севшим голосом. Первая эйфория постепенно уступала место какой-то неизбывной тоске, и теперь мужчина смотрел растерянно, чувствуя, как рядом с его грудью стучит детское сердечко. – Нашел и никогда не отпущу, она будет со мной всегда.
- А ты – с нами? – ответа малышка уже не услышала, обхватив ручками шею отца и засопев, проваливаясь в сон. Но ответа и не было. Вместо этого мужчина ласково поцеловал ребенка в висок и провел ладонью по тоненькой спине – девочка была такой крохотной, что, кажется, в его ладонях уместилась бы она вся.
- Достаточно только взглянуть на нее, чтобы исцелиться, - пробормотал он наконец, сглотнув ком, вставший поперек горла. – Дочь охотника. Лучше быть дочерью Арвида Манро, малышка, и его звать отцом, а не меня.
Лицо Ньйалла исказила жутковатая гримаса, только отдаленно похожая на кривую улыбку. Он словно увидел себя со стороны: себя и свои руки, которыми обнимал дочь, по локоть обагренные в крови.
Приходилось ли ему когда-либо, до или после, испытать такое же отвращение к самому себе?
Это чувство мгновенно пронзило его и лишило самообладания.
- Альдис, забери ее, - процедил он сквозь сжатые зубы, метнув неожиданно яростный взгляд к жрице. – Забери от меня и не позволяй больше прикасаться. Ради ее же блага, Альдис.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2wLaF.gif[/AVA] [SGN]

[/SGN]

Отредактировано Hector Berg (2017-08-31 07:20:26)

Чтоб горе забыть
И сгладить вину
Скачу от судьбы
В забвенья страну.
Руки спящего ребенка в одно мгновение разомкнулись, выпуская отца из объятий, и кто-то - Ньйалл даже не успел заметить, Альдис это была или одна из кормилиц, - аккуратно забрал у него девочку. Как раз вовремя, потому что в следующий момент его руки метнулись к лицу, и он с остервенением принялся растирать его ладонями, будто это могло помочь избавиться от непрошеных темных мыслей, что надвинулись неотвратимо и омрачили момент искреннего счастья, такой редкий для зачерствевшего сердца.
Он ощутил, как женская рука вновь взяла его руку. Он приподняв ее и пару мгновений пристально всматривался в тонкие бледные пальцы, накрепко обхватившие его ладонь. Жрица снова повела его по полутемным коридорам, будто пленника темницы. Лихорадочного жара охотник больше не испытывал, но все равно ему казалось, будто стены узких переходов сужаются еще сильнее, так и норовя раздавить его в тисках; пальцами свободной руки мужчина бездумно скользил по отсыревшей каменной стене. От вспышки гнева в висках стучал пульс и кружилась голова: он был даже рад опуститься на стул перед уставленным яствами столом. Но снедь не могла утешить озлобленного и обессилевшего от собственной злобы охотника - в отличие от ласковых объятий рук любящей женщины. В ней всегда была некая властность, наверняка даже до их первой встречи, и Ньйалл находил в этой необыкновенной черте женского характера непостижимую прелесть. Поддаваясь - хотя даже тех жалких сил, что у него остались, хватило бы, чтобы оказать сопротивление, - фйелец откинул голову назад, опускаясь затылком на плечо Альдис, и вперил невидящий взгляд широко распахнутых голубых глаз в потолок.
Стены сложены из камня - серого, почти черного; облицовка - из темных деревянных панелей и гладко обтесанных досок. Молодых людей обступила тьма, которую рассеивал только неверный свет от факела; такая же тьма сгустилась и в душе охотника. Но в этом мраке нашелся для него путеводный свет - он будто целительным теплом разливался в груди, спускаясь ниже, к животу, - свет, точно исходящий от солнца, ласково согревающего лучами. И свет, и тепло заключены были в каждом слове Альдис, что она тихо проговаривала совсем рядом с ухом Ньйалла, и он, не мигая, глядя в потолок, с каждой секундой верил ей все больше.
- Тебе всё известно, моя прорицательница, ты всё видишь, - эхом отзывался охотник, перехватывая ладонь, что гладила его щеку, и сжимая ее в своих пальцах.
Какую бы тяжелую расплату ни пришлось понести второму сыну лэрда за обвинение в убийстве сына старшего, он, не сумевший убедить даже свою родню в собственной невиновности, все же искренне горевал и тосковал о своей утрате. С самого раннего детства мальчики были дружны и не мыслили друг без друга ни одной игры, затеи или проказливой выходки. Самые близкие люди - те, кто с момента рождения младшего наблюдали за этой дружбой, - так и не поверили в его невиновность в смерти брата. Не поверили в случайность, тогда как случайности происходят со всеми, разве что в разных масштабах. Но нет, никто не вступился, никто не перешел на сторону обвиняемого - никто из тех, с кем он провел все 23 года своей жизни. Любящая и любимая жена, давшая брачные клятвы и выносившая четверых его детей в своем чреве, не проронила ни единого слова в его защиту, пусть даже в ее взгляде он, уходя, прочел совсем иное. Но она не проронила ни слова.
Самое заветное произнесла лишь Альдис. Та, что виделась с ним прежде один только раз; та, что зорка, будто орлица, и мудра, как сама Богиня-Матерь; та, что поверила всем сердцем.
Ньйалл моргнул и поднял голову с ее плеча. Он хотел было встать, но почувствовал, как напряглись женские руки, упрямо удерживая его, и неожиданно для себя самого тихо рассмеялся. Он не стал подниматься, только развернулся спиной к столу, не удостоив блюда даже беглым взглядом, несмотря на голод. Он смотрел в глаза жрицы, а руки его взметнулись к ней, порывисто обхватывая за талию, ложась на спину, притягивая ближе. Охотник сжал меж своих бедер ее колени и, откинувшись на спинку стула, неотрывно глядел на нее. Одну руку Ньйалл запустил под ее волосы - пальцы тронули хрупкую шею сзади и слегка надавили - так, что лицо женщины оказалось рядом с его собственным. Не тратя больше ни времени, ни слов, он с исступленной жадностью приник к ее устам в страстном поцелуе - благодаря за все слова, что сорвались с ее губ и еще витали в воздухе запертой комнаты, и вместе с тем вымещая свое отчаяние, ярость и боль в этой хищной, агрессивной ласке. Будто и не целовал, а голодным волком вгрызался в ее губы, выхватывая из них дыхание.
Вдруг, резко отстранившись, Ньйалл отпустил ее шею и, скользнув быстрым взглядом вниз по ее плащу, вновь вернулся к глазам.
- Я хочу увидеть твой шрам от ритуала, орлица. Он не затянулся? Твоя плоть - плоть земной богини, она способна исцеляться. Я должен знать, что она всегда с тобой, эта отметина... Должен знать, что твоё сердце со мной, как ты и говоришь. Покажи мне.
Он отпустил ее руки, будто отпуская на волю, но далеко отойти все же не позволил, крепко обхватив ее бедра обеими ладонями и, запрокинув голову, пристально всматриваясь в глаза.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2wLaF.gif[/AVA] [SGN]

[/SGN]

Отредактировано Hector Berg (2017-09-01 05:37:05)

Спрячь меня от меня.
Скрой мое унижение — ведь толку от меня, что от мертвого.
Стань крылом, заслони меня.
И возьми мое сердце, чтобы оно так не болело.
Он мог бы легко сойти за сумасшедшего - с широко распахнутыми горящими глазами на побелевшем лице, с пронзительным взглядом, с тем, как яростно стискивал зубы и пальцы, будто порывался сжать кулаки. Но рук с бедер жрицы он не снимал, только сильнее впиваясь в них, находя какое-то спокойствие в их упругой округлости под плотной тканью платья. Но Альдис не сочла его просьбу безумной. Она повиновалась безропотно и спокойно, будто слова Ньйалла вовсе не удивили ее. Погруженный в молчание, он неотрывно наблюдал за тем, как невозмутимая молодая женщина сбрасывала одежду со своих плеч. Храня прежнее незыблемое спокойствие, она обнажила свою красивую, налитую мягкой тяжестью грудь, и в том, как она стояла перед ним, полуобнаженная, не было бесстыдства. Вместо него - всё то же равновесие. Природной красотой дышало ее здоровое, оформившееся женское тело, что уже совершило чудо рождения новой жизни, и была в этом своя особенная прелесть и ни с чем иным не сравнимая красота. Ньйалл успел заметить тонкий шрам - отметина была точно такой, как он себе представлял, только теперь она стала еще более сокровенной, почти скрытая округлившейся грудью.
Смотрел ли на нее другой мужчина? Обнажала ли она свое тело перед кем-то еще? Могла ли она сделать это с таким же спокойствием и сознанием естественности происходящего, если бы на месте Ньйалла был другой - не тот, на кого указала Богиня в своем предзнаменовании? Ее красота не была потаённой и скрытой, Альдис - в самом деле заметная, статная женщина, высоко несущая свою красивую голову на гордой шее. У нее был бы и мужчина, и муж, если бы она пожелала отдать себя кому-то из смертных, а не в служение Богине.
Жрица  взяла его руку и приложила к своей груди, аккуратно сдвинув ниже, чтобы пальцы нашли тонкий шрам.
Он помнил, что он говорила тогда, в лесу, в их первую встречу. Ее жизнь принадлежала только Богине, и посвятить себя мужчине - одному или нескольким сразу - она никак не могла. Значит, не посвятила она себя и Ньйаллу, пусть даже он стал для нее первым и пробудил ее женскую природу, ее чувственность и способность нести на свет новую жизнь. Он хотел задать ей этот вопрос, но не стал даже размыкать губ, чтобы заговорить. Глядя на собственную руку так, будто она двигалась по собственной воле, он осторожно водил пальцами по едва заметной полосе, рассекшей теплую нежную кожу. Свидетельство того, что вольная орлица не отдала, но полностью доверила себя охотнику.
Ни одна из женщин, с которыми он был после той памятной встречи в лесу, никогда не спрашивала о давно затянувшемся шраме с левой стороны груди мужчины, и без того щедро покрытого поцелуями воинских поединков и пропущенных ударов.
Сердце Альдис тоже пропускало удары, а потом наверстывало с удвоенной скоростью, и Ньйалл явственно чувствовал это под своей ладонью.
- Я беру часть души своей и заменяю твоей, - одними губами шепнул он. Вниз по позвоночнику прокатилась горячая волна, и он заметно вздрогнул, привлекая жрицу еще ближе к себе. Податливая, спокойная, с раскинутыми по сторонам крыльями, вся она была в его руках. Одной ладонью он подхватил ее под спину, пальцами второй коснулся впадинки на шее, провел по ключицам и снова спустился ниже, исследуя каждый сантиметр гладкой бархатистой кожи. Женское тело - произведение природного искусства, естественное и соблазнительное; и разве мог молодой охотник устоять и не прижаться горячими губами к ее мягкой округлой груди? От самого центра неспешные поцелуи проложили путь влево, к сердцу, и замерли на тонком шраме. Рука скользнула ниже - к пояснице, к бедрам, и он подхватил Альдис под колени, аккуратно сгибая их и приглашая опуститься на свои. Движения и жесты мужчины оставались плавными и неторопливыми, хотя и скованными - он намеренно сдерживал себя, и только глубокое дыхание выдавало пылкость рвущегося из груди порыва.
- Имя, которым ты меня зовешь - имя мертвеца, жрица. Нет больше Ньйалла Шиберга, не произноси этого имени в наших землях, - он мрачно усмехнулся. - А ведь я всё время помнил о твоем пророчестве, - тихим голосом проговорил он, глядя в ее глаза. Правая рука, шершавая и твердая, бережно накрыла ее левую грудь. - Я не мог понять, что оно значит, но запомнил твои слова. Они должны были предостеречь меня, оградить от беды, но я понятия не имел, откуда ее ждать. Когда ты страшишься чего-то, но сам не понимаешь, что это за страх и как его преодолеть, со временем он притупляется, - он встряхнул головой, плотнее прижимая к себе сидящую на его коленях женщину. Смежив веки, он склонил голову и щекой прижался к ее груди, наслаждаясь ароматной теплой близостью, стараясь расслабить скованные напряжением мышцы. В первый раз за долгое время женские руки обнимали его так нежно и заботливо, и в этом наслаждении хотелось раствориться без оглядки. - Я не тот человек, орлица, чтобы постоянно приседать и осторожничать. Ты знаешь что-то еще? Были еще пророчества? Не рассказывай, просто скажи: да или нет? - он намеренно не поднимал голову и не встречался с ней глазами, однако в голосе его явственно звучало напряжение.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2wLaF.gif[/AVA] [SGN]

[/SGN]

Отредактировано Hector Berg (2017-09-02 14:09:40)

Поцелуй меня в сердце,
Как никто никогда - сможешь.
- Этот путь я уже попытался пройти, но споткнулся и - ты видишь? - лицо Ньйалла прорезала кривая мрачная ухмылка, он поднял голову, поддавшись ее жесту, и вздернул подбородок даже выше, с вызовом глядя на жрицу, - никак не могу подняться. И уже не поднимусь, это мне известно наверняка. Я буду носить другое имя, и пусть судьба моя станет другой. Как правильно ты сказала, "перепутье"! Пока не представляю, куда меня приведет любой из этих путей, но выбирать их я буду, закрыв глаза, наугад. И не надо больше пророчеств, орлица моя. Теперь я сам. 
Он уже не прятал свой взгляд - проницательная молодая женщина и так поняла его намерение и теперь аккуратно придерживала за подбородок, не позволяя опустить голову. И он смотрел на нее открыто и искренне, не имея от нее ни единой тайны, ни одного скрытого намерения; ничего, что обычно скрывается в глубине стыдливо опущенных или картинно возведенных к небесам глаз. Сейчас Альдис была единственной, кому он мог довериться; единственной, кто доверял ему самому. И вера ее была беззаветна и незыблема - он чувствовал это всем своим естеством - так же явственно, как чувствовал жгучую обиду и боль от неверия самых близких, которое толкнуло его в ту пропасть, на дне которой он оказался сейчас.
Но над пропастью бесшумной тенью промелькнула орлица: она унесла ночь с потемневших небес и принесла на своих крыльях робко забрезживший рассвет. И, глядя на него, истерзанный охотник мог отыскать в себе силы подняться и двинуться вверх, к свету.
- Любимая, ты бережешь меня, - вполголоса произнес он, не сводя с нее глаз. В самом деле: где был бы сейчас, если бы орлиная стая не привела его к стенам замка Балион? Без крыши над головой и без всякого запаса провизии он был бы вынужден охотиться, отдыхать под открытым небом, скрываясь от холода под жалкими лохмотьями, которыми обратилась его одежда; делать остановки и продолжать свое путешествие в пустоту, неспособный даже вступить в бой со случайными путниками за кусок дичи или за жалкую лесную хижину. Верный меч бы не подвел, но подвести могла уставшая рука.
В следующий миг губы их слились в поцелуе, и жрица одарила Ньйалла нежностью такой сокрушительной и неподдельной, что устоять против этого порыва было невозможно. Умелый воин сдался, даже не вступая в поединок, ведь и самое черствое сердце взволнованным ритмом отзывается на приближение любви.
Ее ласка окутывала, обволакивала, пленяла, опьяняла. Через приоткрытые губы охотник вбирал в себя ту нежность, что дарила ему жрица, и преисполнялся ею сам. Ладонь его опустилась на ее лопатки, скользнула вниз по позвоночнику; пальцы легко пробежались по каждому позвонку, исследуя его и призывая молодую женщину гибко прогнуться в его руках. Поцелуй мягко завершился, но Ньйалл перехватил ее губы вновь, отвечая жгучей пылкостью на ее осторожность. Обхватив талию Альдис одной рукой, он поднял вторую, ухватился за свою чистую рубаху на плече и потянул ее вверх, чтобы снять через голову. Боль ужалила потревоженную рану, но мужчина даже не поморщился. Он освободился от рубахи в одно мгновение и, хотя его тело крепко перехватывала повязка, все равно испытал облегчение, соприкоснувшись кожей с телом жрицы. Пышные волосы укрывали ее плечи, будто блестящий капюшон плаща, и охотник бережно подобрал их, отводя от шеи, чтобы прильнуть к ней жадными губами. Ньйалл никогда не был обделен женским вниманием и лаской, но здесь и сейчас, крепко держа в своих руках самую необыкновенную женщину, почти богиню, что сама отдалась его воле, он заново постигал чувственную близость. Ее пронзительность изумляла. Каждое касание и поцелуй - взрыв под кожей, в натянутых венах, внутри: в висках, в груди, в самом низу живота.
Касаясь тела Ньйалла, испытывала ли жрица такую же любовь, какую дарила своей Богине? Или эти чувства она хранила для него одного?
Крепкая рука скользнула вниз, подхватывая колени женщины; он медленно поднялся на ноги, держа ее на руках, плотно прижимая к своей груди. Чьи-то аккуратные руки застелили постель чистым бельем, и мужчина бережно опустил свою драгоценную ношу на свежее покрывало, хранящее аромат сухих лавандовых цветов, и сам опустится к ней, тесня своей грудью. Не отстраняясь ни на миг, он вновь прижался поцелуем к сладким губам, в то время как его руки стягивали с её бедер платье и полупрозрачную ткань нижнего одеяния, оставляя тело жрицы обнаженным перед ним, словно для свершения самого сокровенного ритуала.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2wLaF.gif[/AVA] [SGN]

[/SGN]

Отредактировано Hector Berg (2017-09-03 22:11:49)

Здесь мне мечтой взнестись
К тебе, что - путь единый:
В твою святую высь
Или в твои глубины.
Агрессия и вина, злоба и обида непроницаемыми темными тучами сгущались над головой Ньйалла весь минувший год. Озираясь в этой темноте, он никак не мог увидеть путь к свету, на поверхность; не мог вдохнуть так же свободно и легко, как прежде, - и пучина поглощала его с головой, растекаясь в груди, сводя с ума. Оставалось только падать вниз, как утопленнику, который осознанно привязал к своим ногам по камню и, рассекая водную толщу, погружаясь все глубже, с мрачным удовлетворением сознает, что пути назад уже не будет.
Такими были последние месяцы Ньйалла; с таким грузом на сердце он появился на пороге замка Балион - изувеченный не только физически, но и морально. Опороченный и поспешивший оправдать всё, что о нем наговорили. Названный вором не устоит перед соблазном в самом деле что-то украсть - и рано или поздно рука его потянется к чужому. Названный убийцей не дрогнет, занося кинжал над глоткой недруга или над телом безвинной жертвы; в глазах хищника все равны, представляя собой только сосуд с горячей кровью, облеченный в податливую плоть, в которую, бывает, так приятно вгрызаться зубами.
Войны сотрясали мир с самого начала времен.
Мужчина - воин, защитник, смельчак, отважный боец и славный малый - как бы ни называли и ни оправдывали его именами и титулами, оставался хладнокровным убийцей, совершающим преступление против самой природы, а потом, если удача будет благосклонна, он возвращался домой, к семье, сжимал в объятиях свою жену, из разящего орудия обращаясь безобидным, любящим и кротким - отцом, возлюбленным и мужем.
Немало жизней отняли за эти месяцы руки Ньйалла - те руки, что сейчас так нежно и бережно дотрагивались до обнаженного женского тела; те руки, что с любовью ласкали ее плечи и грудь, спускались ниже, к бедрам, и плавно разводили колени, чтобы в следующий миг они сжали бедра мужчины с обеих сторон, заключая его в жаркий плен разгоряченного тела, откуда так не хотелось вырываться. Теперь возлюбленные были обнажены оба, и только плотная повязка, обхватывающая спину Ньйалла и закрепленная спереди, на груди, мешала их коже слиться, перемешаться, полностью ощутить друг друга. Но, даже не будь этой полоски ткани, всё равно оказалось бы мало: тело охотника охватила крупная дрожь, неукротимый огонь бился в венах, и хотелось взять эту женщину сейчас, здесь, в эту секунду; забрать её и ею бесконечно обладать, насытиться, впитать и проглотить, почувствовать под кожей. Сделать своей, оставить с собой, стать единым целым. Ее губы распухли от неистовых поцелуев, счет которым давно потерялся; Ньйалл не щадил ни себя, ни ее, целуя, кусая и тихо рыча, впиваясь в податливо раскрытые губы жрицы и подолгу не отстраняясь даже для очередного сдавленного вздоха. Сам он мог бы обойтись, давно загнав свои лёгкие, но всё же, ей дыхание было необходимо - он чувствовал, как неровно вздымается ее грудь, плотно прижатая к его. Наконец, отстранившись, он склонился ниже, совсем забывая о своих ранах, огненными поцелуями осыпая ее шею и грудь, пробуя тонкий шрам на кончик языка, лаская губами живот и опускаясь ниже, сокровеннее, целуя внутреннюю сторону женского бедра и согнутого колена.  На сгиб ее коленей и опустились вслед за этим его ладони; он выпрямил спину, опираясь на них, почти прижимая к женской груди, и взглянул в глаза своей жрицы взглядом исступленным и почти безумным, хмельным, завороженным и влюбленным.
Нескáзанные слова застыли на губах, в этот момент хотелось только веско и коротко назвать ее своей, а затем позволить ощутить это всеми фибрами души, всей плотью и их общей, объединенной священным ритуалом кровью. Поэтому, плавно соединяясь с ней между раскрытых бедер, грудью порывисто прижимаясь к груди, губами мужчина прижался к ее уху, выдыхая единственное не утратившее смысла слово.
Моя.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2wLaF.gif[/AVA] [SGN][/SGN]