<...> Моя маленькая, Мироточащая красавица Мерида!
Сколько уже прошло времени с того самого момента, как ты, мой луноликий ангел, покинула нас, самым быстрым ветром вылетев прочь за пределы нашего некогда дружного дома, подгоняемая тёплыми южными ветрами, которые словно чувствовали, как тебе, северной ласточке, стало плохо дома? Всего лишь месяц? А мне вот кажется, что с тех пор, как ты уехала от нас, время словно превратилось в застывшую сахарную патоку с пирога, который в своё время так любил наш славный дедушка-Мицар. Да даже ты, наверное, помнишь, как он всякий раз оставлял вот ту самую верхушку с пирога на самое последнее, аккуратно срезая ее, и съедая сначала мякоть, а уже потом сахарную корочку.

Оно застыло, превратилось в постоянную величину, и только чуть более теплый вечер, который по ночам стучится в мои окна, всё-таки говорит о том, что что-то меняется за стенами нашего Белого замка, прекрасного Фэр-Айла, коридоры которого теперь только глухо отражают мои шаги. Но мне уже почти всё равно, какое время суток или какое время года за стенами моего некогда любимого дома, ибо я не вижу для себя впереди ничего - только пустоту и бесконечное одиночество, которое не покинет меня вплоть до того самого момента, когда меня не внесут в теперь уже мой собственный курган. И что я смогу вновь почувствовать себя цельной и единой только тогда, когда под полночным солнцем я вновь встречу нашего отца, и деда, обниму их, и смогу вновь сказать, как же я их люблю. А так... ты прекрасно знаешь, мой ангел, что никому более я это сказать не могу. Разумеется, я могла бы поговорить об этом с Елизаветой, но...

Ей и так трудно и больно, жить в этом кошмаре, и растить теперь уже свою собственную маленькую принцессу - занятие не из легких, так ещё и меня слушать? К тому же ты меня знаешь, я скорее умру, чем позволю кому-то увидеть мою слабость или боль, или то, что мне, на самом деле, очень, ОЧЕНЬ трудно, и даже родной край не вселяет в меня ту самую бесконечную силу, как прежде. А о том, чтобы подойти к Айлесу или дяде Роланду и речи быть не может - я обязана быть им опорой и поддержкой, особенно учитывая... /дальше несколько строчек яростно зачёркнуто, словно Филиппа своим пером пыталась чуть ли не продырявить бумагу/ сложившуюся ситуацию со Священной войной. И я просто не имею права как-то показать им, что мне плохо, одиноко и больно.
Где ты, моя пташка. Где ты, моя ласточка. Хорошо ли с тобой обращаются, любят ли тебя? Как тебя принял двор Моргарда? Ты точно будешь счастлива?
... Ты ведь знаешь, что если я что-то почувствую в твоём письме, то сразу же сорвусь, и полечу спасать тебя, чего бы мне это ни стоило?

Нежно любящая тебя,
Липа<...>