- Я хочу пойти с тобой… с Вами, Ваше Сиятельство, - уверенно произнес Уильям, при этом опустив голову, словно пронзившийся мальчишка, желающий лишь одного: чтобы его простили и взяли с собой. Он до сих пор не знал, как обращаться к своему родному отцу, да и имело ли это значение сейчас, когда сердце его разрывалось от волнения за судьбу родного и любимого человека.
Юноша замолчал, как только я повернул голову и окинул его своим строгим взглядом. Казалось, в последнее время я всегда был именно таким. Хмурым. Суровым. Серьезным. Даже погода стала прекрасным и одновременно устрашающим дополнением этого взгляда: несмотря на май месяц, ни единого луча солнца. Лишь тучи, темные и непроницаемые, готовящие нас к неминуемому дождю. Хотя в последнее время неважным стало, что я чувствовал, какое настроение пылает у меня внутри – смотрел я на всех одинаково тучно, как строгий полководец смотрит на своих нерадивых солдат. Пущее впечатление добавляли и отметины войны, буквальным образом отразившиеся на моем лице. Безобразный шрам, протянувшийся от глаза до челюсти, словно разделил щеку и стал наглядным напоминаниям о той жестокости, что принесла с собой война. Впрочем, он меня совсем не смущал. Мелкая плата за возможности ходить на обеих ногах и держать меч обеими руками.
- Нет, Уильям, - ровным и даже жестким голосом ответил я, отрезая всякие порывы и желания сына начать спорить или сопротивляться моей воле. По глазам Уильяма видел его несогласие, но внешне он выразил абсолютную покорность. Глубоко вздохнув, лишь поджал губы, и нехотя кивнул. Я же подошел чуть ближе, и сжал свою ладонь на его плече, этим скудным жестом, желая поддержать взволнованного сына. – Они меня пожелали увидеть. Одного. Мы не смеем рисковать жизнями твоей супруги и леди Ларно. Доверься мне.
Много просил я от Уильяма, и знал это. Но пусть довериться мне если не как отцу, то как человеку, который вел его в бой! Уж не знаю, что именно побудило Уильяма сдаться, но после этого он в очередной раз кивнул и произнес слова согласия. В этот самый момент подул прохладный ветер, как раз со стороны крепости властителей Элшира, неподалеку от которого мы и расположились. Брови мои тут же сошлись на переносице, и я сделал несколько шагов вперед, всматриваясь вдаль и попутно натягивая на руки черные перчатки. Ничего хорошего нас впереди не ждало. Но я не мог поступить иначе. Когда же все закончится? Не успев вкусить все прелести мирной жизни, я снова оказался словно в пучине войны, в сражении с врагами. Только еще хуже и опаснее! Мне предстоял бой с противниками, которые не желали биться с мечом в руке, в честном бою или поединке. Нет, эти противники касались лезвиями тех, кто был нам дорог. Превращая нас самих в марионеток. Это страшнее. Раздражающее чувство беспомощности. Когда приходилось играть по чужим правилам, в боязни за жизни тех, кто был недостоин такой смерти. Сейчас уже трудно вспомнить, что я почувствовал, держа в руках письмо мерзкого моей душе Пэрайда. Письмо, в котором он сообщал о пленении Елизаветы Романо и Кристианы Ларно. Одна – супруга моего сына, мать моих внуков. Вторая… о роли второй, я и сам толком понять не могу. Приятная глазу и сердцу. Та нить, что связывала меня с мирной жизнью, и не позволила окончательно ожесточиться и превратиться в того самого стереотипного дикаря, жадного только до крови и наживы. Я не понимал, как отношусь к ней, но уже тогда отчетливо прочувствовал тень волнение за ее жизнь. Ценой освобождения пленниц был я, обвиняемый во всех грехах и самой войне. Как сложно и просто одновременно. И как несправедливо. Но дело отлагательств не терпело. Кем я стану, если позволю подлым предателям причинить вред своей невестке и обер-гофмейстерине, поцелуй с которой стал последним и самым сладким воспоминанием о мирной жизни? Кем стану для тех, кем окружен. И самого себя… Уж точно не мужчиной. Не человеком, достойным своего имени и своего положения. Впрочем, в игру, навязанную другими, я был намерен внести и кое-что от себя. Как только мы с верными гвардейцами оказались на границе с Элширом, людям было приказано отправиться к указанной в письме крепости с другой дорогой. Нельзя недооценивать противника, потом мы опасались глаз шпионов орллевинцев. Это подвергнет жизнью женщин опасности. Я должен прийти один. Таково указание. Гвардейцы получили необходимые распоряжения, и лишь сын, Уильям, невольно вовлеченный во все это, обеспокоенный жизнью Елизаветы, довел меня до середины пути. Где мы сейчас и стояли, и были намерены распрощаться.
- Вот, держи, - с этими словами я снял с себя пояс, поддерживающий ножны, и передал его, вместе со своим оружием, Уильяму. Я должен прийти безоружным. Но сей жест не был пропитан отчаянием или желанием проститься. Никакого драматизма. У нас был план. И я был решительно настроен его исполнить. Мы просто не могли ошибиться! Были обязаны одержать победу. А я - стерпеть все то, что ожидало меня впереди. – Ты помнишь, что нужно делать? Ступай. Тебя уже ждут. Будьте осторожны. Война только окончилась. Мы еще не знаем, кому здесь можно доверять.
После, не проронив больше ни слова, с присущим мне в последнее время непроницаемым лицом, я оседлал гнедого скакуна, и мы двинулись навстречу новым приключениям. Хотя с момента начала войны они и не заканчивались. Трудно сказать, сколько времени я провел в дороге. Несколько часов, пожалуй, без особых сложностей, и вот поломанные высокие ворота крепости. На входе стражники, тут же наставляющие копья на непрошеного гостя. Я остановился в нескольких метрах от них. И быстро огляделся. Несмотря на то, что во время войны крепость не оставалось безлюдной, ожесточенные сражения ее совсем не пощадили. Вкупе с надвигающимися тучами, мрачность места придала всей ситуации еще больше угнетающих красок.
- Я лорд Эдвард Баратэон, граф Бэйлорширский и лорд-коннетабль Хельма. Кажется, меня ждут, - спокойно восседая на коне, громким басом произнес я. И стражники тут же переглянулись между собой…, в мгновение расплылись в довольных улыбках. Один из них развернулся и бросился к входу в крепость. Видимо, докладывать своим господам. Другой же приказал мне спешиться. Подоспевшее подкрепление мигом окружило моего коня, и, несмотря на весьма унизительное положение (мне, главнокомандующему армией Хельма, приказывает какой-то стражник!), я не был глупцом, потому подчинился. Оказавшись на ногах, я развел руки в стороны, дабы солдаты могли убедиться в том, что я безоружен.
- Рады такому почетному гостю, - ухмыльнулся подоспевший ко мне солдат. Судя по выделяющейся броне и крайне самоуверенному виду, глава или капитан местной стражи. – Прошу Вас, Ваше Сиятельство, - никакой почтительности, эти слова он произнес с откровенной издевкой и язвительностью в голосе. А после указал мне рукой на основное здание.
Отредактировано Edward Barateon (2018-07-08 20:21:51)
