Он был там. Он видел, как Анна Босак потянулась к бокалу, поднося его к губам, и сделала небольшой глоток. Именно такой, какой полагалось сделать дегустатору вина принцессы. Он видел, как мать легко улыбнулась своей дочери, поднимая руку и приветствуя нового рыцаря, вышедшего на арену. Видел, как через секунду улыбка на лице графини Ревейншира превратилась в мученическую гримасу, а сама она упала со своего места. Первыми среагировали те, кто сидел ближе всего. Кто-то звал лекаря, кто-то не понимал, что происходит, кто-то трусливо отбежал подальше от стола, опасаясь за свою жизнь. Эйдан слышал сдавленный крик сестры, Адриана была мертвенно бледной, она испуганно прижималась к Чарльзу, ища у мужа защиты.
Ретель не слышал шелеста листвы над головой, крики придворных вскоре тоже померкли, оставляя лишь гулкие звуки бешеного биения сердца. Он не мог сказать, сколько простоял вот так: не шевелясь, смотря в никуда и ни о чем не думая. Кажется, тогда Чарльз велел отвести супругу в ее покои и удвоить охрану, Эйдан не мог сказать наверняка. В себя он пришел уже упав на колени у тела матери и сжав ее еще теплую руку. Леди Анна была мертва. Отравлена вином, предназначавшимся ее дочери.
Когда тоненькая ручка фрейлины указала вглубь толпы, люди мгновенно расступились, скованные страхом перед гневом короля. Лишь Вирджиния Шор осталась стоять на месте, гордо вскинув голову и без страха смотря в глаза королю и принцу.
Вирджиния Шор… Разумеется. На смену боли пришла ярость, ураганом пронесшаяся по телу Эйдана, смывая напускное спокойствие и разрушая обломки самоконтроля. Вирджиния Шор, мать Анны-Марии Шор. Лишь слепоглухонемой инвалид, живший на окраине королевства, не знал об отношениях, связывающих принца Чарльза и эту придворную даму. Руки непроизвольно сжались в кулаки, когда новая волна еще большей злости сменила старую. Эйдан никогда не выказывал своего недовольства фактом наличия у принца фаворитки, понимая, как глупо звучали бы его обвинения, но одно дело – развлекать сына короля время от времени, и совсем другое – пытаться отравить его законную жену. Ретель чувствовал острую необходимость поговорить с сестрой, но прежде требовалось привести мысли в порядок.

Коридоры были пусты, замок, бывший еще совсем недавно оживленным, теперь казался необитаемым: не было слышно шелеста юбок придворных дам, не звенел, отражаясь от стен, легкий смех фрейлин, даже огонь, отбрасываемый свечами, казалось, померк. За долгое время прогулки Эйдан сумел взять себя в руки, усмирив злость. Сейчас он был нужен сестре, нужен как никогда, и его долгом было оказать Адриане столь необходимую поддержку. Чувства же наследника графства Ревейншир могли подождать.
Но, видимо, у судьбы были свои планы. Свернув в коридор, ведущий к спальне сестры, Ретель резко остановился, увидев ту, кого винил в смерти матери, леди Анну-Марию Шор. Ушедшая ярость вернулась с удвоенной силой, стоило Эйдану узреть девушку. Она стояла, прижимаясь к холодной стене, и очевидно пыталась взять себя в руки, сдержать слезы и пережить случившееся. Но сейчас печаль этой девушки не трогала Ретеля. Наоборот, видя ее боль и ее страх, мужчина испытывал некоторое мрачное удовлетворение. Победителей в этой импровизированной схватке не было, как не было и проигравших, но Эйдан собирался сделать все, чтобы отомстить за смерть матери.
-Надеюсь, Вы довольны, миледи. – злость отчетливо сквозила в голосе, когда Ретель подошел ближе к Анне-Марии. – Вы на полпути к успеху, - ядовито продолжил он. – Осталось всего ничего: добиться, чтобы в следующий раз яд попал к моей сестре.
Хотелось задеть девушку за живое, причинить еще больше боли, чем та сейчас испытывала. Не будь Эйдан графом, воспитанным Алриком Ретелем, возможно, он бы даже ударил леди Шор, но прекрасно вбитая действующим графом Ревейншира сдержанность сковывала ему руки.