Обычно время летит стремительно, так, что ты не успеваешь и оглянуться, а уже день важного приема, который пугал тебя на протяжении месяцев. Или вот ты маленький мальчик, а, казалось бы, спустя мгновение юноша, на чьих плечах лежит забота о репутации своей семьи. Время скоротечно, беспощадно и безвозвратно. Ты никогда не вернешь назад мгновения счастья, ты даже не сможешь описать, что ты чувствовал в тот момент. Но почему-то боль описать куда проще: слова сами рождаются, выплескиваясь на невольного слушателя ревущим потоком. А если некому слушать, на стене появляются трещины.

Вот и сейчас время для Эйдана Ретеля тянулось бесконечно. Он вновь и вновь видел во снах мать, лежащую на осиновом гробу: такую молодую, такую чистую и прекрасную. Она лишь хотела счастья для своих детей, устроить их жизнь так, чтобы они ни в чем не нуждались, но всегда могли дать жизни понять, из чего они сделаны. Ретель видел бледное лицо сестры, прячущей его в подушках. Адриана отказывалась покидать свои покои, не желала никого видеть и убивалась горем. В те моменты Эйдан ненавидел Чарльза: за его интрижки с леди Шор, за его излишнюю самонадеянность, за то, что он не чувствует и десятой доли тех страданий, что выпали на долю его юной жены.
Чувства кипели в Эйдане, а он не мог дать им выход, сдерживался, копил в себе, чувствуя, что с каждым днем вероятность сорваться становится все больше. И он бы обязательно сорвался, высказал бы принцу все, что о нем думает, забрал бы сестру домой, где оградил бы ото всех опасностей и никогда бы не вернулся ко двору. Так бы оно и было, если бы он не получил письмо от отца, в котором тот предлагал сыну прояснить мысли в дальней поездке в Андервудшир к Дальмонтам. Разумеется, повод был более чем прозрачным, ведь сообщить о смерти Анны Босак можно было и письмом, что, к слову, было предпочтительнее, но Эйдан согласился, понимая, что так будет лучше для всех. В путешествие он отправился в одиночку, взяв с собой лишь лошадь, небольшой мешок с вещами и парные мечи, с которыми предпочитал не расставаться.

Путь длился уже неделю и по подсчетам Ретеля скоро должен был подойти к концу. Нужно было лишь пересечь Моргардский лес, и вот он – Андервудшир. Вечерело. Юный граф уже мог видеть серебристый месяц, сверкающий высоко в небе, мог различить некоторые из созвездий, которым его учили в детстве. Понимая, что скоро придется разбивать лагерь, чтобы переночевать, Эйдан стал осматриваться по сторонам в поисках подходящего места. Оно вскоре нашлось: небольшая опушка леса практически на границе. Теплый ветер колыхал травинки, листва деревьев миролюбиво шуршала над головой. Спешившись, Ретель сел в корнях одного из высоких древних деревьев. Голова была пуста, словно все мысли разом сбежали от юноши, позволяя ему хоть один вечер провести в спокойствии. Но тот знал, что ночью они вернутся с удвоенной силой, выражающейся в кошмарах.
Забывшись, Эйдан сам не заметил, как утомленные временем, проведенным в пути, глаза закрылись, погружая юношу в сон. Сегодня кошмары ему не снились.

Над ухом пела какая-то птичка, в глаза насмешливо светило солнце, вдобавок юного графа нещадно трясло, словно он только что окунулся в ледяную воду. Резко проснувшись, Эйдан едва не застонал от боли, пронзившей виски, и вынужден был откинуться обратно, ударяясь о дерево. Зашипев, он вспомнил, что вчера просто уснул, сидя по деревом, не успев разжечь костер, поесть или хотя бы покормить лошадь. Голова казалась Ретелю неподъемной, ноги – ватными, а свет, исходящий от солнца, – ослепительным. Заставив себя подняться, Эйдан подошел к верному черному коню, ласково трепля того по гриве.
-Извини, тебе, наверное, нелегко ночью пришлось, - сквозь привычные звонкие нотки прорывался хрип, заставляя юношу кашлять в попытках очистить горло от вставшего в нем комка.
Списав все на неудобный сон, Ретель вскоре вернулся в седло и продолжил путь.

Подъезжая к столице Моргардского леса, Ардору, Эйдан уже совсем не был уверен, что его самочувствие – всего лишь последствие неудачного сна под деревом. Разумом юноша понимал, каким бы теплым ни был день, ночь будет в стократ холоднее. Безумно хотелось положить голову на шею коня, позволяя тому везти своего ездока куда глаза глядят, но последние остатки воли не позволяли этого сделать. Хриплый кашель вырывался из саднящего горла, глаза слезились, вынуждая Эйдана часто моргать и щуриться. Налицо были все признаки болезни, что значило, что в Моргарде придется задержаться.
В голове билась единственная мысль: «Найти какой-нибудь трактир, где можно было бы переночевать». Впрочем, удача, насколько здесь уместно это слово, была на стороне графа, поэтому небольшое деревянное здание он увидел весьма и весьма скоро. Не раздумывая ни мгновения, он свернул к постоялому двору.

Здание было битком набито людьми самых разных мастей: кто-то рьяно играл в карты, ударяя кулаками по столу и расплескивая эль, кто-то тихо сидел в углу, решив не вмешиваться в любимое развлечение постояльцев – драку.
Изначально Ретель не понял, почему мозг не воспринимает тот гул информации, что поступает ото всех этих людей, почему слова в его голове не складываются в предложения, почему он словно оказался в параллельной реальности. Но осознание вылилось ему за шиворот ведром холодной воды: это был Моргард, а, значит, люди в нем говорили на орллевинском, коего Ретель, разумеется, не знал. Подавив начавшую было подниматься в душе панику, Эйдан достал из вещевого мешка несколько монет, которых, по его расчетам, хватило бы на комнату на несколько ночей, и положил на прилавок перед лицом, протирающего тарелки, трактирщика. Толстое и некрасивое лицо того лишь еще больше исказилось, стоило ему увидеть деньги. Ухмыльнувшись, мужчина сгреб монеты, протягивая Ретелю ключ. Ни сказав ни слова, Эйдан поднялся наверх по небольшой лестнице и из последних сил растянулся на кровати. Сейчас ему было все равно, есть ли там клопы или другие букашки, есть ли вообще в трактире что-либо съедобное, или похлебка варилась из местных крыс, сейчас он хотел только спать.

Безупречно красивая Адриана в великолепном длинном платье стоит под руку с принцем Чарльзом. Нет, уже королем Чарльзом, ведь на головах обоих красуются величественные короны. На губах сестры играет легкая улыбка, она радостно поднимает руку, чтобы приветствовать своих подданных. Но в ту же минуту ее лицо искажается болью из-за зияющей раны в груди. Кровь расползается по платью, чей цвет Эйдан теперь отчетливо различал. Белый, цвет траура. Кровь заливает белизну, превращая ее в багрянец, а Адриана, покачнувшись, падает на спину.

Эйдан подскочил на кровати, пытаясь осознать, где он находится. Незнакомая комната вселяла лишь большую панику, а бешено стучащее сердце никак не хотело успокаиваться. «Сон. Всего лишь сон. Просто кошмар». Ретель надеялся, что за ночь, проведенную в тепле и в относительном комфорте, ему станет легче, но он жестоко заблуждался – стало лишь хуже.
К счастью, в этот момент раздался тихий стук в дверь, после чего в комнату проскользнул мальчик лет десяти, что-то забормотавший на орллевинском. Покачав головой, Ретель зашелся в приступе кашля, понимая, что при всем желании не сможет втолковать слуге, что болен и ни слова не понимает из того, что тот говорит. Сначала мальчик отшатнулся от графа, как от прокаженного, но любопытство взяло верх: он с опаской приблизился к кровати, опуская руку на лоб Эйдана, и тут же изумленно одернул ее, продолжая что-то бормотать, и выскочил из комнаты.
Что же, Ретелю оставалось лишь уповать, что тот приведет лекаря.