Шел 1442 год, ясный февральский день  клонился к вечеру.  Новый зеленый с мелким золотым орнаментом дублет Лестера находился в полной гармонии с элегантными высокими кожаными сапогами, купленными специально для особых случаев у торговцев на Балморе. Широкий пояс как нельзя кстати облегал бесспорно самый статный торс во всем Хельме. Милорд был гладко выбрит и щедро полит удовым маслом, но пусть этот благочестивый вид не вводит вас в заблуждение: темно-зеленые яркие глаза пылали беспокойством и своенравием.
- Графиня Борромео не оповещена о Вашем прибытии, милорд. – лениво проговорил констебль, казалось, даже не глядя в сторону неожиданного гостя, что прибыл менее часа назад.
- Ну так оповести ее, болван! Я прибыл по особому делу и у меня не так уж и много времени! – выпалил Лестер, а затем прищелкнул языком для пущего драматизма. Пока констебль раскланялся и явно без всякого желания отправился за своей госпожой, гость остался наедине с кувшином вина и серебряным кубком.  Но пить совершенно не хотелось, Лестер метался из угла в угол, ведь все мысли его были только о завтрашнем походе. Его войско знатно оскудело, чума унесла многих.  О чем только думал Король, направляя его на запад? Это же чистое самоубийство!
А тут еще женитьба. Лестер попытался восстановить в памяти внешность своей обещанной невесты, но образы раздались смутные, возможно потому что в тот вечер он слегка перебрал, а может потому что Лукреция была для него слишком простенькой и скучной. Не то чтобы она совсем не нравилась герцогу, просто он сомневался, что сможет когда-нибудь полюбить ее, ведь это чувство давалось ему с таким трудом. Но когда любовь становилась причиной для брачных союзов? У Фосселеров – никогда.
С собой у Лестера был подарок для своей избранницы, он был бережно упакован в бархат и закрыт в дорогостоящую шкатулку. Это была настоящая семейная реликвия, одна их тех, что не жалко подарить невесте, одна из тех, что его мать одевала лишь в том случае, если не хотела смутить гостей яркостью и великолепием своих нарядов.  О да, его мать умела выглядеть изысканно, но сдержано, настоящая леди! Сможет ли Лукреция однажды стать такой?
Задумавшись над всем этим, Лестер стоял у камина и глядел в ярко-оранжевое пламя, как будто заметил в нем что-то из ряда вон выходящее. Взгляд его не двигался, губы чуть разжались, а руки сложились за спиной.

Хотя Лестер часто вспоминал о Контессине Барди, он оказался совершенно не готовым к их скорой встрече.  Неожиданным для него оказался внешний вид графини: не было привычного блеска и торжественности, к которому все привыкли, она была одета скромно и, казалось, румянец совсем пропал с ее щек. Лестер не мог не заметить, что миледи взволнована. Это не удивительно, ведь он прибыл без предупреждения, а времена сейчас не спокойные – война и чума. Герцог мог привести из далека новости или чуму и в обоих случаях ничего хорошего для семейства Барди.
- Прошу простить меня, миледи, за столь внезапный визит! – Лестер оторвал взгляд от причудливой игры пламени в камине и перевести на хозяйку поместья. Она протянула ему руку и герцог, согласно правилам этикета, почти формально приложился к ней губами.  Герцог, как истинный гасконец, умел произвести впечатление изящными манерами, однако ему было далеко до светской львицы, которая сейчас стояла перед ним. – Я Вас смутил?
Впрочем, не дожидаясь ответа, он продолжил достаточно громко, но не без тени дружелюбия:
- О, что Вы, разве я не могу навестить глубоко уважаемую мною графиню без повода! – он пытался совладать с собой, чтобы ненароком не улыбнуться. Это было бы сейчас неуместно. Не для того он сюда прибыл, чтобы робеть или кокетничать в присутствии хозяйки дома. 
- Как Лирэфия переживает чуму? Велики ли потери? – сменил он тон на более официальный. – Надеюсь, Ваше семейство она не тронула...
В это время подоспела горничная, она предложила гостю теплое вино дабы согреться, но Лестер отказался, а создавшейся паузой в диалоге воспользовался, чтобы снять свою верхнюю одежду.
- Своих дочерей вы держите взаперти в этом доме, я полагаю? Как вы точно заметили – скоро весна, а это значит, что весь свет направится в столицу, ко двору… Собираетесь ли Вы представить в этом году и свою старшую дочь, Лукрецию?
Вот он и упомянул ее. Лестер надеялся, что она – дочь своей матери, которая является одним из редчайших Божьих созданий. Да, Контессина и сама понимает, что ни один из местных ухажёров не достоин коснуться и подола платья Лукреции. 
- Мне не терпится взглянуть на нее, - многозначительно улыбнулся герцог он самой искушенной своей улыбкой, надеясь, что графиня всё еще помнит их уговор и поймет намек. Затем он перевел мечтательный взгляд вновь на пламя в камине и добавил, - я уверен, что она стала совсем как ее мать! 

- Если бы только у меня было время перевести дух, миледи., - сказал Лестер Фосселер, не изменив позы, не отводя глаз и лениво растягивая слова. В голосе его слышалась настойчивость, замаскированная изысканной вежливостью, и всё это в свою очередь смахивало на некоторую  издевку. Он замолчал и наконец, перевел взгляд на женщину. Стоит ли ему рассказать о своем долгом путешествии? Ведь с тех пор, как он пережил чуму, еще не выдалось и минутки, чтобы обсудить это, поделиться с кем то своими страхами. Под маской чрезмерной любезности скрывались демоны, сжигающие герцога изнутри. Слишком много смерти витало вокруг Лестера в последнее время, да и сейчас витает, но в этом поместье он может перевести дух.
- Боюсь, что если мы с вашей дочерью, - особо подчеркнул он последнее слово, так как называть девушку по имени или невестой или еще как –то он не собирался. Пока она обезличена для Лестера он чувствует себя уверенней. – не повидаемся в ближайшее время, может так случиться, что этого не случиться уже никогда.
После этих слов кровь прилила к его щекам. По-видимому, о его переживаниях подозревала и графиня, раз уж заострила внимание на его внешнем виде.
- Я собираю знамена, леди Контессина. Нужно отметить, что я мало путешествовал по свету и в этом моя беда, но Его Величество предоставил мне такую возможность. – с иронией добавил он. Не хотелось бы заговаривать о войне в гостях, да еще и в присутствии дамы, но леди Контессина действительно была очень проницательной и без труда поймет, о чем говорит Лестер.
Он усмехнулся, блеснув белыми зубами. На мгновение воцарилась мертвая тишина. И хоть щеки Лестера все еще пылали, чувствовал он себя намного лучше и раскрепощённой.
- Но если уж мне и придётся провести некоторое время перед отбытием в этих землях, то я согласен только на Вашу компанию! – произнес он с почтением, и даже слегка наиграно. – Я не слишком злоупотреблю Вашим гостеприимством, если останусь здесь до утра? А завтра, как Вы и обещали, я буду представлен леди Борромео.  – настойчивость – одно из самых ярко выраженных качеств Лестера, и раз уж он явился в это поместье, то не позволит графине, пусть даже и такой грациозной и обольстительной, заговорить ему зубы.  - И всё же я не откажусь от вина…
Воспользовавшись паузой, чтобы подозвать служанку, которой на вид было лет двенадцать, не больше, Лестер позволил себе заглянуть прямо в глубину карих глаз графини, чтобы отыскать там испуг или недоверие или что-то другое. Такой же взгляд был и у Фебы, когда Лестер пытался ее поцеловать. Неужели он так страшит женщин? Это всё черная тень чумы, что не никогда более не оставит его.  Хоть мысли его были горьки, но голос оставался всё таким же нежно-насмешливым:
- Вы ведь не оставите меня одного? – в этот момент девочка-служанка уже протягивала ему кубок с теплым вечерним вином.
Внезапно он вспомнил, как впервые увидел графиню:  ее ясные карие глаза и воодушевленный взгляд, ее хрупкие маленькие ручки в черных кожаных перчатках, ее вежливый учтивый тон… Кровь закипела в его жилах:  все то неистовое, мистическое, практически звериное,  что все время сопровождало Фосселеров из поколения в поколение, сейчас давало о себе знать . Ничего не осталось в нем от кроткого, невозмутимого  отца. Он, как и его мать – горячий, как огонь и стремительный как ветер.

Разговаривать с женщиной о войне? Какая ерунда!  Лестер едва не фыркнул, и мечтательность тут же слетела с его лица. Общеизвестно, что по правилам этикета  в присутствии леди не поднимаются темы, связанные со страданиями и смертью. Хотя сами то они, когда собираются вместе, часто говорят об акушерстве и радостях материнства, что, по мнению герцога было не меньшим страданием и тоской, чем самый затянутый военный поход.
Но Лестер не мог себе представить, чтобы леди Контессина испугано охала или закатывала глаза, будто вот-вот упадет в обморок, ее голова никогда не кружилась после танца (как было модно среди фрейлин при дворе), а из ее уст он никогда не слышал примерно следующего «Как это ужасно, то что вы сказали!».  Нет, миледи говорила с мужчиной с таким спокойным и сосредоточенным лицом, будто она молится в церкви.  А сейчас так и подавно ее глаза сияли, а на щеках играл алый румянец. Неужели она действительно взволнована тем, что происходит в королевстве. Эх, был бы у нее лорд-муж, не пришлось бы забивать свою прелестную головку такими неподобающими вещами.
- Что ж. Гаскония будет сражаться и я поведу ее знамена. – его широко раскрытые темные глаза были полны такой решительности, - Я, как и многие, надеялся, что армия Фйеля не зайдет так далеко, и нам не придется воевать.
Ну вот, опять он говорит такие печальные вещи. Но это так. Лестеру меньше всего нужна была эта война, сейчас, когда его власть еще не укреплена, а в Атлантии бушует чума. Он задыхался от злобы, когда получил королевский указ о военных поборах. Сколько Корона попросила у Гасконии для того, чтобы защищать чрезмерную гордыню Чарльза Первого? Как настоящий гасконец и сын своих родителей, Лестер знал, что дань, которую платит Фйель того не стоит. Гораздо выгодней было бы провозгласить это королевство своим союзником и наладить торговые отношения. Насколько знал герцог, моргардские леса неизведанные, а в быстрых горных реках крестьяне находили золото.  Вот если бы ему, Лестеру, добраться до этих земель…
- Но Вам не стоит волноваться, мы не будем очертя голову лезть в эту драку. И уж точно это никак не скажется на моих феодалах. Мы лишь удержим наши земли, не пропустим Фйель в Гасконию, а дальше это уже головная боль королевской армии.
Счастье Лестера, что у него такая безупречная репутация. Иного за такие слова лишили бы острого языка, но никто в королевстве не усомниться в преданности Фосселеров.
Лестер, казалось, оставался невозмутимым, но его спокойствие подкрепляло только вино. Жестом он отпустил служанку, а кувшин с вином оставил себе, то и дело подливая в кубок.
- Я, должно быть, утомил вас такими речами? – с тех пор, как он говорил, миледи не проронила и слова. А вот на губах герцога – напротив, скользила снисходительная улыбка. Если он сметил ее – так даже лучше, на это он и надеялся. Странное дело, стоит девушке смущенно опустить свои пышные ресницы и кротко сложить руки, как мужчину охватывает такая наподдаваемая эйфория, подобная победе в турнире или добыча кабана на охоте.
- Что до чумы, так поглядите на меня! – внезапно развел он руками в стороны, - разве я похож на мертвеца? То, что я выжил, еще раз подтверждает, что хворь уходит! – ах если бы это было так. Простой люд помирал по сей день, а лекари не справлялись. Оставалось надеяться только на помощь богов, и сам Лестер проводил на коленях в молитве по несколько часов в день.
- А что же Вы? Выскажите свое мнение?