Она не понимала, что происходит. Глаза застилал туман, голову будто накрыл медный таз, по которому кто-то ударил, словно в гонг.  Никакого осознания, где она и что с ней случилось. Только цветные пятна и мурашки по коже - ее явно забыли одеть по погоде. Сквозь гул и боль доносятся голоса. Ни слова по-хельмовски, только грубое тумуувское бренчание с приместью диалектов и низших наречий. Только по этим неразборчивым речам Флавия понимает, что ее окружают рабы. Десяток рабов. Тут, впрочем, удивляться совершенно нечему - в ее поместье она почти круглый год окружена исключительно своими преданными рабами. Хотелось бы верить, что преданными. Ведь то, как с ними обходится Домицилла, отнюдь не делает ее образцовой хозяйкой.
     Флавия всегда относилась к рабству в Балморе, как к должному. Эта традиция была столь очевидной и прочно устоявшейся, что ни у одного рабовладельца никогда не возникало мысли что-то изменить в существующем порядке. С детства ее воспитывали так, что те, кто ежедневно выносит ее ночной горшок и расчесывают ей волосы - нечто вроде мулов, только выглядят они как люди. Эдакая антропоморфная версия домашнего скота. В это убеждение было легко поверить, ведь балморская религия очень тесно переплетала животных и людей, и довольно религиозная Домицилла не часто задумывалась о различиях реальных людей и присвоенной им иерархии. Возможно, ступи она хоть одной своей холеной ножкой в Уртиш, ее мнение изменилось бы. Однако, этого не произошло, и Флавия скупала свой очеловеченный скот всю свою жизнь, коллекционируя особенно интересные и необычные экземпляры.
     Всего, что творила женщина со своими рабами, не упомнить. Она никогда не проявляла к ним какого-либо сострадания, относившись скорее как к предмету мебели. Даже со своими кошками она разговаривала чаще, чем с женщиной, ежедневно купающей ее в розовых ваннах. То же относилось к тем рабам, которых она отбирала для того, чтобы те ублажали ее по ночам. Флавия не только требовала от них беспрекословной отдачи, но и легко могла послать на казнь за малейшую провинность. К примеру, так она собственными руками при всех перерезала горло тому темнокожему рабу, который, по слухам, заглядывался на одну из рабынь с плантаций. Физические увечья тоже не были для нее чем-то из ряда вон выходящим. Домицилла испытывала истинное наслаждение, нанося им удары хлыстом, подвергая пыткам ради забавы или лишая конечностей, чтобы поэкспериментировать над их приспосабливаемостью к жизни.
     И все же, она любила их. Свою драгоценную коллекцию, повод похвастаться перед патрициями Балморы и гостями с континента. Поэтому она не вполне понимала, почему до сих пор ее рабы не бросились ворковать вокруг нее и приводить в чувства. Мотая головой и пытаясь что-то промычать, Флавия дернула носом и услышала легкий аромат горелого. Какой-то неведомый инстинкт заставил ее мигом прийти в себя, и женщина заморгала, стараясь сбросить морок с глаз.
     Все верно. Она сидела в гостиной, прямо в резном кресле напротив входа. Руки сковывали цепи - она ахнула - те самые, которые были прикреплены к ошейникам ее рабов. Домицила резко дернулась, но оказалось, что крепление довольно сильно. Чувствуя, как раздуваются ее ноздри, женщина выдохнула и предприняла еще одну попытку высвободиться - уже спокойнее, словно пытаясь выскользнуть из плена. Снова фиаско. Закусив губу, Флавия посмотрела по сторонам. Голоса доносились с улицы, прямо из открытых окон. Ветер заглушал их - в комнату проникал зяблый декабрьских воздух, и Флавия отметила, что ее не просто не одели правильно - ее скорее раздели. Она не могла разобрать ни слова с улицы, но слышала смех и истеричные крики. Они надругались над ней. Жестокая шутка над благочестивой хозяйкой. Они все будут погребены заживо за это.
     Но не сейчас. Запах гари становился сильнее, и Домицилла замерла, осознав, что могли сделать эти люди. Нет, они бы не посмели. Однако крохотный язычок пламени лизнул одну из кушеток в холе, который был виден сквозь открытую дверь. Не просто надругались. Заставили смотреть как все, что она имеет, гибнет. А затем погибнет и она.
     Страх мигом сцепил стальные руки на горле Флавии. Она знала про волнения в Балморе, знала о семьях, пострадавших от восставших рабов. Но разве такое могли сделать ее слуги? Она ведь так заботилась о них.
     - Помогите! - в пустоту крикнула Домицилла, осознавая, что едва ли ее кто-то услышит. - Я все поняла, вы прощены! - кричит она еще громче, чтобы люди с улицы услышали ее. Конечно, она лжет. Конечно, она казнит каждого. Но едва ли ей удастся сделать это, будучи горсткой пепла. Надеясь, разве что, на волю богов, она еще громче кричит, - вытащите меня отсюда!

     Флавия чувствовала, как ее охватывает безумие. Безумие смешанное со страхом, даже ужасом. Она изо всех сил пыталась высвободиться, топала тогами, старалась опрокинуть кресло. Огонь уже подступал к комнате, и женщина чувствовала его жар на своем лице. Она чувствовала, как греется металл цепей и отчасти обрадовалась - возможно, она умрет от болевого шока раньше, чем пламя сожжет ее прекрасные волосы и ресницы. Однако инстинкт самосохранения не давал расслабиться, и она все еще дергала руки, мотала головой и кричала. Кричала о помощи, сыпала проклятиями, просто визжала в пустоту. Перебирала в голове богов, которые могли бы помочь ей, но, к сожалению, в балморийском пантеоне не было бога, отвечающего за горящих заживо.
     - Муув, мне еще рано к тебе, спаси меня, - шептала она, чувствуя, как щиплет глаза; не то от дыма, не то от слез. Отчаяние и смирение соединялись в ней с ненавистью, - Веспула, воздай им всем по заслугам, накажи этих тварей, - шепот становился свистящим, и женщина кусала губы до крови. Какое отвратительно, должно быть, зрелище - умереть в слезах, с окровавленным лицом. Впрочем, все это скроет огонь. Никто не опознает Домициллу по идеальной прическе или фарфоровой коже. Он сожрет все.
     Она больше не могла кричать. Не потому, что силы покинули ее, но более она не видела смысла. Никто не придет. Флавия еще раз дернула за цепи, но те только туже стянулись у ее запястий. Прикрыв глаза, она открывает их когда уже резной комод занимается огнем. Он добрался до комнаты и наполнил ее отвратительным белым дымом. То ли из-за треска этого неуправляемого алого зверя, то ли из-за подступающего безумия, Флавия не слышит больше пения и криков рабов за окном. Надеюсь, они все передохли, - последнее, что она успевает подумать прежде, чем молодой мужчина врывается в гостиную.  Она не верит своим глазам и принимает его за мираж, однако спаситель перерубает цепи и бережно берет сестру номарха на руки. Вместе с ней он выбегает из дома, и Домицилла успевает закашляться от резкой смены ароматов. Свежий воздух с ароматом костра. Не гарь и дым, которые она ощущала пару секунд назад. Мужчина выносит ее на улицу и укрывает какой-то тканью. Она совсем забыла, что нагая, словно младенец. Ткань плотная, качественная, теплая, из такой сделаны плащи гвардейцев.
     - Мои гвардейцы! - вдруг вспоминает Флавия и в ужасе оборачивается по сторонам. Краем глаза задевает полыхающий дом - каждая комната в нем теперь охвачена огнем. Не думать об этом, сначала люди, потом имущество. В бешенном темпе глаза рыщут по территории, утыкаются в горку трупов у колодца. Трупов в плащах из плотной, качественной и теплой ткани. Рука женщины сама взлетает ко рту, прикрывая его, устремляется в волосы, с силой зачесывая их назад.
     - Мой дом... - она выдыхает, глядя в сторону некогда прекрасного поместья и чувствует, как ногти впиваются в кожу головы от злости и отчаяния, - мои кошки... - внезапно вспоминает Домицилла, и ее серые глаза вновь расширяются в ужасе.
     Кто-то слева что-то говорит. Кто-то слева говорит, что двери были открыты. Кошки, наверняка, успели сбежать. У них нюх на такое, говорит.
     Руки Флавии ослабевают, и она роняет плащ, накинутый на нее, однако не чувствует ни холода, ни стыда. Только отвращение. Тот гвардеец жив, тогда как ее верные слуги сложены в братской могиле у колодца. Он старается вернуть ей одежду, но балморийская леди отталкивает его.
     - Убери от меня свои мерзкие тряпки.
     До сего момента женщина даже не задумывается, откуда взялась помощь. Разум, постепенно, приходит в норму. Ей кажется, что прошла целая вечность, на деле же - доля секунды. Серо-синие глаза взметнулись вверх, встретившись с сине-зелеными глазами всадника. Кто еще мог спасти ее, как не он. Кто еще мог спасать ее всю ее жизнь, если не он.
     Флавия ждет, пока Клавдий спешится и кидается ему в объятия. Только убедившись, что его нагрудник скрывает ее перемазанное сажей лицо, женщина дает волю слезам. Она не понимает, почему плачет. Последний раз она плакала еще будучи подростком. Но теперь... нет, ей не жаль дом, не жаль кошек или гвардейцев, тем более не жаль рабов, чью пылающую деревню она заметила краем глаза. Ей жаль только себя, за то, что смела подумать, что ее любимый брат, ее главное сокровище, каким-то чудом не прознает о ее беде. Подобная той связи, что была у них, обычно осуждалась, но боги явно покровительствовали ей, одарив их незримым даром безоговорочно понимать друг друга.
     Только когда судороги рыданий отпустили ее, только когда слез больше не осталось, она смогла оторваться от груди Клавдия и согласиться на вновь протянутый плащ. Страх и отчаяние ненадолго отступили.
     - Эти твари... эти мерзкие, отвратительные твари... - Домицилла понимала, что объяснения излишни, но эти слова слишком долго просились на язык. - Я казню собственноручно каждого, кто уцелеет после восстания, я лично воткну им ножи в глотки, я...
     Она прикрывает глаза и с шумом вдыхает и выдыхает. Какая глупость. Если на Балморе не останется рабов, некому будет ей прислуживать. Она сама виновата в том, что произошло. Нужно было дрессировать их лучше.
     - Я так рада, что ты приехал. Даже не представляю, как ты узнал... - Флавия гладит брата по рукам, глядя на него с нежностью, а после принимается ходить, цепляясь пальцами за волосы. Когда она отходит чуть дальше, может оценить масштаб войска, которое привел с собой Домиций. Едва ли он бы стал задействовать столько людей для спасения своей дражайшей сестры. Простые числа складываются, и женщина испуганно смотрит на номарха. - Лот пал? Они все-таки сделали это?

Отредактировано Flavia Domitilla (2014-12-26 02:36:13)

     "Еще ничего не кончено, битва только началась", - сказал бы кто-нибудь мудрый напуганной Домицилле, если бы все они не передохли от хвори и старости. При отце Клавдия и Флавии Лот наводняли десятки мудрых стариков, дававших своему номарху дельные советы о том, как править Балморой и выстраивать прочные отношения с союзниками. Однако тщеславный правитель унес с собой в могилу добрую половину тех людей, которых не забрало у оставшихся сиротами Домициев беспощадное время.  Нового номарха окружают теперь люди, жадные до богатства и собственного благополучия, его сестра и вовсе осталась в окружении кудахчащей свиты приближенных патриций, знания которых не распространялись дальше рынков с дорогими тканями и изысканными заморскими угощениями.
     Иными словами, некому было сказать Флавии о том, что потеря дома, положения в обществе и всего ее имущества, включая сотню рабов и несколько сожженных плантаций вовсе не означают, что все кончено. Поэтому женщина чувствовала, как щиплют ее глаза, как застревает ком в горле, как холодным стальным плащом накрывает плечи Отчаяние. Уже не стесняясь косых взглядов гвардейцев и обиженно кусая губу, она облачалась в их неудобную форму, даже самый маленький размер которой висел на ней, словно ночная рубаха. Один из людей Клавдия помог ей затянуть ремни на облегченном кожаном нагруднике и попытался забрать аракх, прикрепленный к поясу, однако Домицилла шлепнула его по руке, давая понять, что в следующий раз вполне может воспользоваться им против этого помощника.
     - Твои страдания отмщены, дорогая сестра, - параллельно с этим утешает женщину Клавдий, и Флавия с тоской смотрит на горящую деревню. Крики слышны на несколько миль вокруг, и сестра номарха понимает, что должна быть благодарна - она и благодарна по-своему - но, все же, она не ощущает того успокоения, которое это должно было ей принести. И дело не в уцелевших обезображенных рабах, которые сотрут колени, в попытках вымолить Богов забрать себе все их семейство в подземный мир, но в том, что, отняв у других, она вовсе не возместила собственного ущерба.
     - Все только начинается, - в пустоту говорит женщина, и ее небольшая ножка упирается в ладонь гвардейца, помогающего ей взобраться на лошадь Клавдия. Положив его руку себе на талию и укрыв ее собственной, Флавия цепляется за край седла и прощальным взглядом окидывает полыхающие руины ее любимого дома, выстроенного по точному заказу, обставленному лучшими мастерами Хельма.
     Лишь когда сопровождение номарха бросилось вперед, Домицилла услышала вкрадчивый голос брата над своим ухом. Его слова заставили сердце женщины буквально рухнуть, и она попыталась резко развернуться, горячим шепотом обжигая щеки Клавдия.
     - Не может быть... Но, пираты! Мне казалось, ты пытался... - мужчина качнул головой, заставив Флавию остановиться и не заканчивать фразу, и та послушно кивнула, взявшись за другую тему. - Что же нам теперь делать, Клавдий? Всех нам не сжечь.
     И это было правдой. Несмотря на ту власть, которая была в холеных руках патриций Балморы, численностью она отнюдь не превосходила живших там рабов. Все войско номарха, все наемные бойцы и охранники могли составить едва ли пятую часть балморцев, а потому подавление восстания силой казалось Флавии безрассудным. Она думала об этом всю дорогу до оазиса, в котором они разбили лагерь, и даже после, омывая закопченную кожу в небольшом ручье и вычесывая опаленные волосы.
     Закончив с приведением себя в порядок, Домицилла вновь облачилась в гвардейские одежды, немного подкорректировав их под женскую фигуру, и пришла греться к общему костру.
     - Я не понимаю, как это могло произойти, мой дорогой брат, - женщина кладет ладонь на плечо номарха, вставая за его спиной и чуть дрожа от разницы температур у огня и вдали от него, - может быть, это Боги гневаются на нас? Может быть, это мы виноваты в том, что рассердили их, Клавдий? - она стоит за его спиной вовсе не потому, что ей не хочется подойти ближе к пламени и согреться, но потому, что боится того, как ее лицо попадет в свет и вся вина, мучащая ее последние годы, откроется их отряду, - мы должны поспрашивать народ. Простой - Флавия хмыкнула от пришедшей ей в голову мысли, - народ, который наверняка знает, где голова этой кровожадной змеи.
     Тяжело вздохнув, женщина сняла руки с плеч родного брата и, обогнув его, опустилась на землю по правую руку, получив от мужчины из его свиты флягу с вином и вяленую конину. С разочарованием посмотрев на скудный паек, Флавия пожала плечами и попробовала прожевать мясо. Еле расправившись с ним, женщина закатила глаза и в очередной раз подумала "это только начало".
     - Так что мы будем делать, Клавдий? Куда теперь?

Отредактировано Flavia Domitilla (2015-01-07 23:47:44)

     В ту ночь Флавии не спалось. Шатры ставить не стали, понатыкав лишь несколько палаток в разных концах лагеря. Должно быть, люди Клавдия собирались в спешке, не прихватив ни печек для обогрева, ни мягких подушек для семьи номарха и его самого. Женщина бродила меж рассредоточившимися по лагерю гвардейцами, спрашивая, есть ли у них одеяла для того, чтобы пережить морозную балморскую ночь, однако все они мотали головами и просто советовали ей держаться поближе к огню. Заглянув в отведенную ей палатку, Домицилла сжала губы и вернулась к костру, попросту устроив голову на коленях Клавдия и прикрыв глаза. Сон не шел к ней из-за пережитого сегодня стресса, однако женщина изо всех сил старалась не придаваться горестным мыслям, и, как это бывало с ней в детстве, она представляла себе, как все наладится. Как неожиданный, но такой очевидный Deus ex machina спустится с небес и разрешит все их проблемы одним взмахом руки. Ощущая сбивчивое дыхание брата, Флавия практически физически чувствовала его тревогу и страх. Как никогда ей хотелось обнять его и просто сказать что-то обнадеживающее и очень глупое о том, что все наладится. Что они все преодолеют. Однако не желая давать посторонним лишние поводы для пересудов, женщина не открывала глаз и смогла уснуть лишь к утру.
     Не прошло и пары часов, как их снова подняли, чтобы продолжить путь. Совершенно обессиленная женщина долго терла глаза и пыталась справиться со спутавшимися волосами без гребня. Вчерашний день снести было сложно, но все же адреналин и стресс мешали расслабиться и предаться панике. Утро же началось с осознания того, что все произошедшее не было ни дурным сном, ни видением от курений в храме. За ночь в неудобном положении тело ныло и болело, каждая мышца затекла и Флавия долго просила кого-нибудь из свиты Клавдия "сделать что-нибудь, чтобы все не болело!". Однако несмотря на высокое положение Домициллы, суровые мужчины скорее были готовы признать ее избалованность, чем нужду в помощи. Поэтому, усадив сестру номарха на предоставленную ей в личное пользование лошадь, отряд двинулся вперед.
     После долгого пути и практически бессонной ночи, Флавия откровенно клевала носом, а потому не сразу заметила причину неожиданной остановки гвардейцев. На их лицах читалось смятение, а Клавдий, взор к которому обратила женщина в поисках объяснений, отводил глаза. О том, что происходит, Домицилла догадалась лишь когда холодная ладонь сомкнулась вокруг ее лодыжки. Страшный обоженный человек, волосы которого клочьями свисали с некогда прекрасной головы тяну ее с лошади. От него и его гноящихся ран смердело, как из отхожего места, однако он будто не замечал этого. Он просил воды, он просил помощи, он просил защиты.
     Флавия отстранилась от него, потянув лошадь в другую сторону. Зубы впились в нижнюю губу, а сама она растерянно смотрела на несчастного патриция, помочь которому она была не в силах. Ту политику, которую вел ее брат, она активно поддерживала и даже пропагандировала. Ее имя было синонимом к образцовому рабовладельцу, и она не единожды проводила собрания, где давала наставления о том, как лучше обращаться с непослушными рабами. В какой-то мере она чувствовала свою ответственность за то, что произошло с этими несчастными людьми. Она вполне могла бы быть на их месте, если бы Клавдий не спас ее из горящего дома. Однако, она никому не навязывала свою точку зрения и виновата в происходящем не больше, чем каждый из этой процессии.
     - Я... не могу вам помочь. Я... - она мямлила, не зная, как ей стоит вести себя в подобной ситуации. Хотела ли она бросить обескровленных рабовладельцев, втоптав их в песок копытами собственной кобылицы? Едва ли. Но могла ли она взять их с собой куда-то, где и ей не будут до конца рады? Тем более, нет. Как бы человеку не нужна была его рука, если в нее попадает инфекция, которую невозможно исцелить, руку отрубают. Прикрыв веки и тяжело вздохну, Домицилла набрала воздуха в легкие и решительно заговорила.
     - Для нас настали тяжелые времена, мои дорогие. Мы должны не сдаваться и сопротивляться. Но наша первостепенная задача - выжить. Вы у реки, она богата своими дарами для того, чтобы помочь нам в этом. Заляжьте на дно, копите силы и мы вернем вам все, чего вы лишились. Боги Балморы на нашей стороне, крепитесь, а мы отправляемся, чтобы ускорить процесс.
     Кивнув человеку с обоженным лицом и остальным, которые собрались, чтобы послушать ее, Флавия натянула поводья и приблизила свою лошадь к номарху.
     - Умоляю, давай поедем быстрее, - шепнула она ему и поскакала к броду.

     Несмотря на то, что они прошли уже несколько миль от того места, утренний эпизод навсегда отпечатался в памяти Домициллы. Она ехала, терзаясь сомнениями и ужасными мыслями, и только идея о скором убежище поддерживала в ней силы. Вновь подойдя к брату достаточно близко, она тронула его за плечо.
     - Может, сделаем привал? Я хочу помолиться. Не вынесу, если увижу еще нечто подобное.
     Ее желание было исполнено, гвардейцы вновь поставили лагерь и разожгли костры, решив, что время достаточно позднее для того, чтобы остановиться на ночь. Флавия провела в молитвах не один час и, отряхивая колени, вновь подошла к костру, найдя там Клавдия. Она постоянно испытывала желание обсуждать все, что произошло в последние дни, однако впечатлений было так много, что они просто не складывались в слова и предложения. Поэтому все ее речи получались редкими и краткими.
     - Как твой настрой после... этого? - немного успокоившись, женщина подошла к брату, поцеловав его в макушку, и опустилась рядом, глядя в огонь, - Остался еще кто-нибудь, кого не постигла подобная участь? Я больше не могу рисковать тем, что мы можем наткнуться на новых погорельцев. Да и за нами могут устроить слежку.
     В руки попалась тонкая ветка, которую Домицилла вертела в пальцах и рисовала ей невнятные картинки на песке. Вопреки ожиданиям, в этот раз она не стала жаловаться на неудобства в дороге. Но страх за жизни, в основном, конечно, свою и брата, все плотнее сжимал ее горло.
     - Мне так страшно, Клавдий, - она неожиданно опустила голову, спрятав лицо в ладонях. Глаза обожгли слезы, однако сестра номарха старалась скрыть этот позорный факт любой ценой.