Фэр-Айл, как и предградье, посыпался рано, до восхода солнца. Как только ночная стража заканчивала свою вторую смену, приходила стража дневная, с башен и стен города и до перевалов неслись звуки бил; ночь заканчивалась.
И сразу же за стенами, в кварталах ремесленников, в клетях ключниц и чашниц, служанок, кухарок и оруженосцев, в домах черни и смердов - загорались желтые огоньки, слышались голоса, ржали лошади, ревел скот. Сразу раздавался топот лошадей по деревянным и каменным настилам, слышались шаги множества людей: это сюда, в Фэр-Айл, везли молоко, плоды и овощи, спешили на работу строительные мастера, кузнецы, которым негде было жить за стеной и которые ютились в хижинах и землянках предградья.
Ремесленники и кузнецы раздували горны, всюду над трубами поднимались и тянулись к небу дымки, пахло свежим печеным хлебом, рыбой, мясом.
За стенами кипела жизнь, когда торговец покидал белокаменный город.
добро пожаловать в фйельВ это же время, но в совершенно другом месте. В лесах Фйеля, недалеко от реки Ливет, было все то же раннее утро. Серое небо источало мелкую морось, испещрающую точками клубящийся в низинах туман. Влажный мрак окутал непроходимые дебри северного леса. Свет, источаемый слабым весенним солнцем, не столько разгонял, сколько подчеркивал собирающуюся темноту.
Рыжий приземистый мул качал головой, пытаясь стряхнуть дождевую воду. Качал так сильно, что скрипел промокший насквозь хомут, дрожала пустая телега и раскачивалась, из-за чего зверь этот с трудом волочил ее за собой на холм. Его хозяин шел впереди в капающем балахоне и не видел, что попутчик отстает. Торговец удалялся, а напуганному мулу пришлось приложить все силы, чтобы вытащить колеса из размокшей грязи. Не пройдя и дюжины ярдов, вьючное животное раскричалось.
- Тихо, - убаюканный шепотом дождя, его хозяин не сразу заметил нарастающее беспокойство копытного. Мужчина развернулся и взялся рукой за поводья, хлопнул скотину по переносице и всмотрелся в чернеющий впереди лес.
Это был Давид Арден, йомен Фйеля, больше известный при дворе как падкий до сражений наемник, только и ждущий, когда возле его уха зазвенят монеты, добытые чужой кровью. По его лицу ручьями стекает холодная дождевая вода, огибая рубцы. Посмотришь на такую морду, порезанную, как у матерого пса, и всякое желание пропадет заводить разговоры о его меркантильности.
- Ну, пошел, - рыкнул Давид на упрямого мула, который уже застриг ушами, беспокойно задрал голову и отказывался идти в сторону леса. Каждый раз эти лошади и ослы создавали проблемы. Они трусливы, куда трусливее овец. Разве что овцы в таких повозках колесят в разрезанном виде. То тут, то там свисают копыта, которые торговец теряет на своем пути, оставляя неплохую прибавку к добыче северным волкам.
Этот рыжий мул далеко не первое его вьючное животное. Он даже не второй и не третий. Этот мул, он у торговца тридцать третий. И Арден не доверяют страху пугливого домашнего животного, когда то не хочет идти в черный лес, когда в небе гремят раскаты грома. Но когда на лесной тропе мул останавливается, закусывая удила, дергая так головой, что повод обжигает Давид ладонь, охотник замирает и прислушивается.
Эти животные, сколько бы их ни одомашнивали, сколько бы корма с рук ни давали, всегда чувствуют опасность лучше человека. Они всегда найдут путь домой, если на их пути не попадутся голодные проходимцы. И они всегда боятся смерти, чувствуют ее холод, когда костлявая подкрадывается близко. От этого они не становятся умнее, но не будет лишним прислушаться к их врожденном чутью.
Давид остановился посреди тропы, остановил промокшую крытую повозку. Он снял капюшон, закрывающий лес. Грохот в небе, сверкающие молнии и шелест дождя по зеленой листве - все это отвлекало и единственное, что оставалось Боезубу, - так это всматриваться в непроглядные заросли. Скрывался ли в них простой хищник или орда разбойников - это он точно узнает. Тяжелая рука Давида легла на рукоять меча. Это не было привычным оружием для фермера, но после того, как на его обозы - даже пустые, что говорить о груженых мясом? - зачастили с нападением любители легкой добычи, он взял за правило отрубать кисти всякому, кто посягнут на его добро, чтобы те больше никогда не могли повторить подобные выходки с другими торговцами и уж тем более не осквернили оружие своими мыслями о том, будто они достойны держать его в руках.
Давид сделал два шага вперед и остановился. Стоял молча, держа руку на поясе, но не обнажая меча раньше времени. Кто знает, кто или что может скрываться в речной долине.

Кто-то там, за густыми зарослями кустарника, отчаянно крикнул, но йомен не разобрал слов из-за очередного раската грома. Кричала женщина, может даже молодая, может даже красивая. Но Давид был не уверен, что даже из-за самой красивой женщины Фйеля он готов рискнуть единственным здоровым мулом. Таскать подмерзшее мясо на своих плечах - так себе будущее.
Охотник хорошо представлял, как это работает. Женщина - лучшая приманка и для порядочного мужа, и для похотливого пьяницы. Первый начнет возиться, пытаться помочь ей, а вместо слов благодарности получит молотом по затылку. Второй так рьяно будет доставать свой член, что в итоге упадет трупом в грязь с голым задом всем напоказ. Он мало что знает о научной литературе, но живет уже давно и знает, что первым делом хищники съедают особенно нежное мясо, где нет костей, например, щеки, глаза, язык и то, чем гордится каждый муж Фйеля. Арден ничего не слышал о фантомных болях, да и вряд ли они здесь были, но сам того не планируя скривился и поправил плотные штаны ниже пояса.
Он хотел уйти, не отпускал узду, готовясь в любой момент дернуть и погнать мула дальше. Путь до перевала неблизкий, а темнеет рано. Но Давид вспомнил о том, что и у него есть сестры. Если бы они попали в беду, а никто из его соседей не подошел помочь или хотя бы проверить что случилось, был бы он рад этому? Эти слова в его голове звучали голосом матери, рассержено и строго, словно он десятилетний мальчишка, стащивший голубя на рынке. Глянув на мула, потом на заросли, откуда доносились крики, а потом еще раз на мула, Давид убрал руку от своего неблагородного зверя и пошел вниз с небольшой земляной насыпи.
Приходилось ломать руками острые ветки кустов, а вода от того щедро лилась с них. Черный балахон промок насквозь и стал тяжелее гвардейских лат. Идти в чащу леса, где могут скрываться лучники, было небезопасно. Но раз уже выдал себя, деваться некуда и незачем. Йомен мог бы достать меч и куда быстрее прорубил бы себе дорогу, но сталь нужна не для того, чтобы зверски избивать растения.
Овраг оказался глубоким, и массивный Давид, не рассчитав сил, к его подножию уже сбегал. Когда он встал на ноги, вернее даже приземлился, грязь под его ногами чавкнула, а брызги долетели почти до колен. Да и плащ хорошенько ударил хозяина по ногам. Хотелось бы знать, как их носят каждый день гвардейцы Хельма. Плащ затрудняет движения, он много весит, особенно в такую погоду, по нему легко узнать человека. И даже от дождя, от которого под темным балахоном скрывался Давид, он не спасает.
Перед глазами разворачивалась неприятная картина. Перевернутая повозка, ноги, обутые в дорогие башмаки. Должно быть, этот муж был очень горд тем, что умер в красивой обуви, которую ему с царского плеча жаловали короли, как будто богатый хозяин надевает своей дворовой собаке золотой ошейник, от чего та не перестает быть дворнягой.
Давид негромко присвистнул, не хотел и этого, но не сдержался. Похоже, разбойники побывали здесь до него. И, если бы он шел несколькими часами ранее, могли напасть и на него. Арден не спеша пошел к повозке, опасаясь, как бы та не оказалась троянским конем. Из-за крутящихся не то от ветра, не то от движения самой телеги колес доносились женские крики, но саму девушку он еще не видел. Вокруг было слишком тихо, чтобы умудренный в таких делах фермер, которому рожу искромсали и за меньшее, поверил в то, что все так просто устроено, что он просто поможет случайно оказавшейся тут девушке, просто отвезет ее куда она скажет и просто забудет об этом. Йомен твердой рукой выхватил меч, но опустил лезвие острием вниз.
- Vá, hvað fugl, - весело забасил Давид, когда заглянул за перевернутый обоз и увидел распростертую на земле барышню.  - Og hvernig komstu hingað, ha?
У его ног лежал мертвый гвардеец, который даже со своей броней и двумя мечами на поясе не смог защитить свою... кем бы она там ни была. Повозку разграбили, растащили все ценное, охранника убили, а ее оставили в живых. С чего бы? Не вслушиваясь в ее просьбы, Давид осмотрелся по сторонам. Он поднес меч к подбородку девушки и покачал головой.
В ее речи он слышал хельмский, но совсем не тот, который раздается между рядов ярмарки. Совсем не тот, на котором кричат горожане, жадно выторговывая у него лишний таль, а не получая положительного ответа, посылают вслед северянину проклятия. Давид чует засаду, но не знает, с какой стороны ждать нападения. Шансов на то, что эта женщина дорога разбойникам, практически нет, но они могут попытаться спасти ее. Если так, то через пару минут у него под лопаткой будет обломок стрелы, а у нее будет проткнуто горло.
- Hvar eru vinir þínir, hvar eru þessar synir tíkur eru að fela sig? - он говорил на фйельском, полагая, что бандиты тоже северяне. Говорил громко. Так, чтобы его голос был слышен за шумом грозы.
- Langar þig til að skiptast tötralegur konu sína á mule? Eða líf þitt?

Дождь барабанил по деревянной, разбухшей от влаги повозке, прибивал к земле туман. Были слышны крики животных, звон упряжи его рыжего мула, гром, гроза, даже чириканье птиц, а вот ее "друзья" с севера, которых он хотел встретить мечом, молчали. Проще говоря, их здесь не было, а он все так же упирался светлой сталью в  ее смуглую кожу на шее. Неловко вышло.

Холеные руки, он это заметил. Красивые руки женщины могут сыграть немалую роль в получении его расположения к ней, и руки дамы с хорошей родословной в этом точно выиграют у простой крестьянки. Давид глянул ей в глаза, положил руку на повозку, демонстративно вздохнул и заговорил уже на понятном ей языке:
- Ее и втроем не поднять, - йомен хлопнул ладонью по доскам повозки, сочувственно пожал плечами, а потом качнулся назад и сел на спину ее гвардейцу. Все лучше, чем в жидкой грязи валяться.
- Так кто ты такая, откуда? - если ее отец богат, он заплатит гораздо больше. Если не богат, но известен, ему все равно лучше помочь, так и быть. Если не богат, но жесток, то голова Давиду еще пригодится, надо быть хорошим йоменом и помочь девушке в беде. А если она воровка, которая понадеется на легкую добычу в его лице, то их обоих ждет разочарование.
- И сколько ты можешь заплатить? - охотник усмехнулся и обвел взглядом все, что ее окружало. Денег ей не оставили, а вино, которое можно было продать, она, похоже, уже и сама выпила. Где-то ниже обветренной скулы Давида появились мелкие морщины сдержанной улыбки.

Отредактировано David Arden (2015-01-05 03:22:16)

Давид хмурился, всматриваясь в чернеющий лес, но когда женщина начала ронять фразы на ломаном фйельском, он удивленно на нее уставился и так и смотрел, не отрываясь, почти минуту. Смуглая, черноволосая, с яркими глазами и губами, она была не из этих мест, она даже не смотрелась здесь. И даже сейчас, когда незнакомка сидела в грязи  у него перед носом, Арден упорно сомневался в реальности ее существования.
- Да, это я вижу, - усмехнулся Давид, разглядывая опустошенные сосуды. Если вино крепкое, южное, то надо иметь немало храбрости, чтобы столько его вылакать. Или страха.
Он проследил за ее взглядом и посмотрел на оставшиеся целые бочонки. Вина в них было достаточно для двух-трех вечеров. Может, в любое другое время он согласился бы и на это, но деньги, полученные в Фэр-Айле, сделали так, что Давид не без хитрости глянул на чужестранку, развел руками, а потом наклонился вперед, оперевшись рукой о свое колено, и ответил:
- Даже лучшее вино я могу купить себе сам.
За нескрываемой улыбкой нетрудно было разглядеть и то, что даже балморское вино, проехавшее столько миль и оказавшееся каким-то чудом в горах, не стоило того риска, которому он подверг бы свою семью, пустив на ночлег или даже на день в свой дом чужую.
Но похоже, что она не хотела так просто сдаваться. Женщина, которая готова снять с себя драгоценности и отдать их первому встречному - это точно отчаявшаяся женщина, да еще если она и благородных кровей. Девицы с хорошей родней с особым трепетом относятся к каждой своей цацке.
Ее пламенная речь, в которой не заметить приказные ноты мог бы только дурак или мальчишка, не заставила Давида тут же подорваться с места и броситься вытаскивать леди из-под телеги и разрывать ее сложившуюся компанию с тем трупом, на котором расположился сам йомен. Но какое-то время он еще сидел перед ней, раскачивал головой в такт своим мыслям, а потом наконец соизволил подняться на ноги.
Несмотря на свои предыдущие заявления, поднял край телеги он без титанических усилий. Дерево упало в грязь рядом, освободив ногу девушки. Брызги разлетелись от грязной лужи, а колесо потом еще долго наматывало круги. Арден осмотрел ее самодельную повязку, вроде бы даже одобрительно кивал. А потом без труда просунул палец между лоскутом ткани и смуглой кожей девушки.
- Это повязка?
Разорвав ненужный обрывок ткани, он оторвал от подола ее платья другой кусок. Его все равно было уже не спасти для какого-нибудь важного приема, а вот помочь хозяйке с ее боевым ранением оно еще могло. Наложенная им повязка была грязнее, но прочнее. Она останавливала кровь, но не пережимала ногу. Будь тут серьезная травма, он не стал бы так издеваться над ее нарядом и предложил бы свой ремень, но широкая полоска толстой кожи сгодилась бы разве что на ампутацию.
После этих махинация он вручил ей бочонок с вином, а потом подхватил на руки. Арден перешагнул через ее гвардейца и поднялся к своей повозке. Мул отошел недалеко, жевал листья и гремел упряжью. Давид усадил девушку под навес, а сам запрыгнул на козлы и протянул ей флягу с водой, чтобы она могла промыть ее рану или разбавить вино в желудке.
Негромко щелкнули вожжи и повозка тронулась с места.
- Так ты, значит, леди, - йомен повернулся к ней лицом. Пока животное шагало само, он мог даже не смотреть на дорогу. - Мне не следовало говорить многие вещи. И про synir tíkur тоже не нужно было.
Давид показал зубы в улыбке, но она не держалась на его лице долго. Флавия мерзла в непривычном для нее климате, да и потеря крови, может, как-то сказывалась. Давид не был в этом силен. Но все, что лежало рядом с ней, - это его мокрый от дождя балахон. Сейчас небо начало проясняться, и гроза до вечера вряд ли повториться, но легче от этого не становится.
Где-то в недрах повозки лежало подобие одеяла, которое он иногда растягивал над своим прилавком. Грязное с внешней стороны, как задница черта, но зато чистое с другой. Эта чистота не лишала покрывало его неблагородного запаха, но барышне нечего нос воротить в такой ситуации.
- Там, - он указал на темный сверток за спиной гостьи из солнечного Балмора, - есть покрывало. Возьми, если, холодно.
"Возьми-те" должен был сказать он. Если она действительно та, за кого себя выдает, то его гонорар существенно снизится от такой необходительности. Если ее брату будет не проще просто перерезать ему глотку, например, чем платить деньги какому-то дикарю.
Давид как-то вдруг разом утратил свою шутовскую манеру, а лицо его приняло серьезное выражение. Он хотел спросить что произошло с ее экипажем, но понял, что и сам знает ответ. Похоже, разбойники снова не боятся нападать, но вряд ли это чернь из столицы. Арден слышал, там недавно навели порядки, демонстративно казнили нескольких воров, что было достаточно для того, чтобы заставить челядь роптать какое-то время.
Повозка мерно раскачивалась, почти неслышно скрипело размокшее дерево, но внутри, под навесом, было сухо. Иногда капли скатывались и от неосторожности мула, заставляющего трястись телегу, холодные брызги капали на голову Давида. Он смаргивал воду, если она попадала ему на лицо, но особого внимания не обращал.
До его дома ехать было недалеко и, возможно, это время девушка скрасит своими рассказами. Вряд ли она ответит честно, если вообще не уйдет от ответа, но скорее всего защебечет, как это и рады делать все прекрасные представительницы этого мира.
- Что завело сестру но...марха? так далеко на север?