Якобы жизнь на моем пороге,
видимо нас недопоняли боги.
Разметай меня вдоль дороги, как пыль,
разметай меня вдоль дороги.
     Гаскония встретила ее теплым мягким ветром и слабым весенним солнцем, мягко касающимся смуглой кожи, но не обжигающим ее. Долгая дорога должна была утомить Флавию, однако та, едва сойдя с корабля, где ее одолела морская болезнь, поспешила пересесть на жеребца и продолжить свой неутомимый путь. Вопреки обычаям и правилам безопасности, женщина не взяла с собой гвардейцев, надеясь найти пару наемников для охраны на территории самого материка. Пожалуй, ей стоило бы быть осмотрительнее, учитывая свое новое шаткое положение, однако Домицилла словно потеряла голову, вместе со своей природной способностью трезво мыслить в любой, даже самой сложной ситуации.
     Ее мир пошатнулся, жизнь потеряла краски, существование - смысл. Казалось бы, все должно было быть наоборот. Восстание было подавлено, голова Яфея Эмилия мумифицировалась в подвалах балморского храма, дворцовый комплекс в Лоте начали постепенно восстанавливать. Она обрела все, к чему стремилась последние полгода: свободу, чувство защищенности, свою дражайшую рабыню. Обрела все, кроме самого главного - спокойствия. Чувство тревоги разъедало нутро женщины, холодными пальцами сжимая тонкую шею и пробираясь в самое чрево, противно копошась в нем. Она утешала себя тем, что беспокоится напрасно, что все мрачные мысли, которым она предавалась последние недели - не более, чем проделки жестоко и всеобъемлющего страха, однако факты говорили об обратном. Рисованное лицо Клавдия было скопировано десяток тысяч раз и висело на каждом доме в Балморе, суля за драгоценную находку несметные богатства. Висело и сулило уже не одну неделю, но новостей о местонахождении номарха не приносило. Подобно корневищу могучего дерева, тревога разрасталась внутри Домициллы, цепляясь за сердце и сжимая его, лишая ее всякой надежды на чудесное воскрешение пропавшего брата.
     Ее единственный смысл жизни, ее свет и ее единственная любовь скрылась от нее, и Флавия отказывалась верить в то, что Клавдий мог совершить подобный поступок по собственной воле. Нет, он просто не мог оставить ее, когда они обрели победу, и женщина явственно ощущала беду; это могло произойти лишь в том случае, если он погиб. Сглотнув ком в горле, Флавия утерла непрошенную слезу с обветренного лица, направив лошадь к воротам города. За время в пути она порядком истощилась, как физически, так и духовно. Пышущее здоровьем тело высохло от извечной жажды и недосыпания: она бы и хотела поспать, но не могла. Разум вторгался в любую ее дрему, показывая наихудшие картины расправы над Клавдием. Вот он камнем спускается на дно реки Квохор, вот лежит в подворотне, забитый рабами насмерть. В ее видениях его глаза всегда застывали в ужасе, а рот был приоткрыт, будто в последней мольбе о сохранении жизни. Едва завидев подобное, женщина вскакивала на влажной от росы траве и продолжала путь, направляясь к единственному, кто мог понять ее горе.
     Замок в Вианншире раскрыл свои ворота для нее намного гостеприимнее, чем она ожидала. Не привыкшая к хельмовскому этикету, Флавия ожидала нападения или допроса, однако ее фамилия чудесным образом отворяла все необходимые ей двери. Спешившись и отправив жеребца в конюшню, женщина скинула с головы капюшон походного плаща и, приподняв полы черной тоги, поднялась к входу в жилище Фосселеров, пытаясь объяснить стражнику цель своего визита.
     - Герцог... мне нужен лорд Фосселер... Лестер, - она говорила сбивчиво, пальцами потирая виски и одной рукой хватаясь за мужское предплечье, будто не имея в своем теле сил, чтобы устоять на ногах. Тот же, пытаясь высвободиться, вертел головой ровно до тех пор, пока дверь не отворилась, и Домицилла не получила возможность проскользнуть за нее, увидев знакомый силуэт. Высокий стройный мужчина будто поджидал ее, сияя своей улыбкой, которая, впрочем, быстро угасла, едва он увидел сестру номарха в столь мрачных одеяниях. Флавия мгновение смотрела на лучшего друга своего брата, пока чувства не овладели ей, и она, не помня себя, кинулась к нему в объятия, пряча лицо в складках пышных гасконских одежд.
     - Лестер! Лестер, Клавий, он... - женщина осеклась, возведя глаза, полные слез, на герцога. Его лицо выражало обеспокоенность, и Флавия подыскивала слова, чтобы обрушить на него не свои мрачные предположения, но голые факты. Отстранившись, она вновь поднесла пальцы к вискам, - он пропал. Без вести.

Отредактировано Flavia Domitilla (2015-02-19 03:26:39)

     Несмотря на то, что Клавдий и Лестер Фосселер были дружны уже долгие годы, Флавия бывала в Гасконии лишь однажды. Тогда на была еще совсем юной и крайне любопытной. Все новое занимало ее, удивляло, поражало. Она рассматривала тяжелые гардины на окнах, бегала по влажной пышной траве босиком, даже пыталась утянуть свое молодое тело в корсет. Глядя на гасконских женщин, весело хохочуших в этих плотных элементах белья, она и подумать не могла, что упадет в обморок сразу, как за ее спиной затянут последний узел. Она хорошо помнила, как тогда пообещала себе никогда не выходить замуж за мужчин с материка. Не только потому, что родная Балмора была ее домом, но и потому, что вся пышность убранства местных замков казалась ей пусть и новой, захватывающей, но вычурной и чуждой. Гаскония была великолепна, но отклика в сердце холодной Флавии она не находила.
     Очутившись здесь вновь, женщина ощутила то едва уловимое чувство дежавю, возникающее, когда мы возвращаемся куда-то, где давно не были. Знакомые ароматы свежего хлеба и скошенной травы, знакомый шум ветра, копошащегося в кронах деревьев, знакомые отметины на ступенях и едва заметные зарубки на дверях. Даже слуга Лестера, сопровождавший ее, казался ей знакомым, однако Домицилла не помнила саму себя, и ей точно было не до выяснения того, кого напоминает ей темнокожий мужчина.
     - Что же ты такое говоришь, Флавия? - Лестер отстранился от нее, словно от прокаженной, и усадил в кресло, протянув бокал вина. Она всегда забывала о том, насколько манерны и сдержанны хельмовцы. Им в противовес балморцы были жестоки и импульсивны, каждая эмоция их была возведена в абсолют, и даже сестра номарха, утирая давно просившиеся наружу слезы, считалась на острове образцом спокойствия. Их разделяло расстояние; но еще больше их разделяло воспитание. Потупив пристыженный взор, женщина постаралась успокоиться и, едва слышно икнув, жадно испила из своего бокала. Герцог не отпускал ее рук, и на его лице читались беспокойство и страх, должно быть, передавшиеся от нее, будто чумная зараза.
     - Я похожа на того, кто бредит, Лестер? - она возвела ясные глаза на мужчину, смахнув с них остатки слез. Ей было не до манер и этикета, не до обзывательств друг друга "лордами" и "леди", ни до чего. Сотрясаясь мелкой дрожью, она внимательно посмотрела на обеспокоенное лицо герцога, и резко встала, оставив бокал на столе.
     - Он пропал, - сестра номарха принялась мерить шагами комнату, то и дело поднося руки в губам, впиваясь зубами в кожу у ногтей, - никаких вестей. Просто исчез. Его армия прибыла без него. Ни один из его гвардейцев не видел его больше недели. Я не знаю, что и думать, Лестер.
     Флавия резко замерла, повернув голову в сторону лучшего друга своего брата и уперлась руками в стол за собой. Она прекрасно понимала его состояние. Что бы ни случилось, номарх никогда бы не оставил свой народ, никогда бы не оставил ее. Его внезапному исчезновению могло быть только одно оправдание, и оно было самым неутешительным из всех. Чувствуя, как ее сердце вновь ускоренно забилось, а ком застрял в горле, Флавия бросила взгляд на вино, но быстро отвела его.
     - Кстати, восстание мы подавили. Оказалось, нас предал Яфей. - как бы между прочим обронила сестра номарха, почти не глядя в сторону герцога. Как странно, еще несколько дней назад ее ничто так не волновало, как жажда вернуть себе положение в обществе и покои в Лоте. А теперь... Мотнув головой, Домицилла рассеянно пожала плечами, - Клавдий, наверное, просил тебя о помощи... она больше не нужна.