Кто бы ты не был: король, граф или простой крестьянский мальчик, все свое отрочество не разгибающий спины, вспалывая землю для будущего урожая. Какие бы маски не надевал: благодетель, Казанова, священник, скрываясь в тени свою озлобленную ухмылку каждый раз радуясь когда такой же как и ты оступится. Все это не имеет ни малейшего значения, пустые слова, обрубки фраз корявым почерком внесенные в такие редкие издания книг. Они могут диктовать тебе правила, учить как нужно поступать или как жить, показать как распоряжаться чужой жизнью и в какой-то момент, ты и сам начинаешь в это верить, но на деле же ты и своей не владеешь в полной мере. Все ордена и чины даются каждому с выше, кому-то повезло чуть больше, а кто-то достиг всего сам – но, если лишь одно общее звено, объединяющее и богатого и бедного – мы все рабы своей жизни. Все следуем чужому, придуманному задолго до нашего рождения своду, как будто те, прошлые поколения, мудрее или же знают больше нас. Это не так, глупые стереотипы которые навешало нам общество, ярлыки – которые мы с таким восторгом одеваем. И я – не исключение. Так же как и все, стремлюсь соответствовать, долгие годы учась брать на себя ответственность, принимать правильные решения. Должен, обязан – те, слова что мы слышим с самого рождения, как же я хотел от них сбежать. Закрывал глаза и мысленно рассеивал их перед собой, превращая в тысячи песчинок уносимых прохладным бризом. Мечтал скинуть с себя путы и вздохнуть хоть раз полной грудью, ощутить что значит принадлежать себе. Так миновал год за годом, я взрослел, мужал, но все оставалось как и прежде. Дерзкие картинки юности, лелеяные как крупицы желаний, постепенно начинали выцветать, затирались до дыр, пока не переставали существовать окончательно. Вместе с ними умирала и какая-то часть тебя. Та, чистая, полная надежды оболочка, уступая место более грубой, жесткой версии самого себя. Хотел бы я сказать, что меня это не коснулось, вот только лгать я не умею. В груди щемит досада и все становится каким-то чужим. До приезда в Борромео, я был убежден, что уже ничего не способно изменить мой растущий сарказм. Но события последних дней, выбили меня из колеи, запустили какой-то странный механизм переосмысления и я словно вернулся назад, я вновь увидел пестрые цвета. Те, яркие капли крови, которые я тщательно старался смыть. Обостренные ощущения, когда гул собственного сердца отдаваемого в пульсации висков, вытеснял все посторонние мысли. Свет, звук, привкус – все это было непередаваемо. Я как ребенок заново стал познавать мир. Тогда я был убежден, что изменения не всегда обходят стороной, нет, они случаются, пускай редко, не совсем так как хотелось бы, но они меняют. А значит, призрачное осознание неизбежности рухнуло, и если, когда-нибудь, я наберусь этой смелости переступить черту я…Мои мысли прервали чьи-то тихие шаги. Тихий цокот каблуков по каменному полу. Подняв глаза на вошедшую персону, я узнал в ней старшую дочку хозяйки замка, Лукрецию Борромео. Молодая особа, семнадцати лет, одна из детей вдовы, чью жизнь я спас всего пару дней назад. Шумна, немного непоседлива – она доставила мне не мало хлопот, но это тоже было ново, я даже словил себя, что больше не испытываю пренебрежения к своей миссии, кою я, честно сказать, провалил. Жеманно улыбаюсь, одаривая не самым доброжелательным взглядом, я обратился к юной леди, - Добрый вечер, Лукреция. Вы как всегда очаровательны. А где же Ваша сестра и юный лорд Антонио? Я как раз хотел научить его метать ножи.
Отредактировано Daniel Arendt (2015-03-23 20:35:29)