Четыре долгих месяца – и вот он, наконец, слышит слова о завершении своей работы. И сам видит ее. Такую знакомую и затертую взглядом, что даже сейчас кажется, что в ней что-то можно изменить. Однако внутренний голос говорит «хватит», и Николло понимает, что к тому стоит прислушаться. Интуиция его никогда не подводила, как и голос разума, будет глупостью идти против них и теперь.
Однако поверить в то, что работа закончена, было тяжело. Николло чувствовал себя усталым и в чем-то даже постаревшим. Он был истощен. Дни и ночи он мог думать только о картине, над которой ему приходилось работать. Укрепление красочного слоя, устранение изломов и прочих деформаций, чистка картины, восстановление цветовой палитры, дублирование холста…
Все это отнимало время и нервы. Несмотря на то, что реставрация чужих произведений всегда вызывала в де Ланца больше отрицательных эмоций, нежели положительных, за эту работу он взялся обеими руками. И работал на совесть, не отлынивал и не спускал рукавов до самого завершения своего труда. Даже несмотря на душевные муки творца, приходящие к нему в момент работы с красками, он раз за разом повторял себе, что сие есть необходимая жертва. Построить мост – тяжелая работа. Эта работа была не только мостом, но и фундаментом. Фундаментом, на котором будут строиться дальнейшие отношения Николло и Адриано Грациани. Стоит где-то схалтурить – и он рассыплется под одним неосторожным движением. Подобного Николло не желал. Поэтому и работал в поте лица, словно эта картина была делом его жизни. Наверное, даже сам не ожидал от себя того результата, который в итоге представил Адриано. Поэтому похвала, полученная с его стороны, была принята искренне, без излишне ярких благодарностей, к коим порой приходилось прибегать, когда его работы нахваливали те, кто вообще мало понимал то, что заложено в его работы…
– Благодарю вас, синьор, – учтиво склонив голову, благодарил Николло.
– Вы смогли произвести впечатление на меня - сможете произвести впечатление и на остальных...
– Скажите, что вам требуется – и я в свою очередь скажу, что готов предоставить.
В разговорах с Адриано Николло давно уяснил кое-что. Никогда ничего не обещать наперед. Порой с некоторыми из тех, кто заказывал у него работы, он мог себе это позволить. Легкий оттенок так называемой самоуверенности давно приписали к нему как часть характера, однако сам он не считал, что самоуверенность его излишня. Он утверждал лишь только то, что мог утверждать, и обещал то, что мог обещать. Дело было просто в том, что он загодя имел представление о том, какого именно уровня работа необходима тем или иным людям. Поэтому заранее знал, что сможет выполнить ее без особого труда…
– …Разумеется, я щедро заплачу вам за работу, больше, чем за это полотно. Не желаете взглянуть?
– Буду рад узнать, что вы еще для меня приготовили, синьор, – отзывался бодро и с энтузиазмом.
...В случае с Адриано необходимо было быть осторожнее. Он, так же как и многие не мог видеть пределов Николло и судить, какая работа вызовет у него настоящие трудности, однако это и было подводным камнем. И, несмотря на то, что он требовал с него не намного больше, чем прочие, он был свято уверен, что одного его требования достаточно. Достаточно для появления у художника полного представления о том, чего от него хотят и появления у него вдохновения для работы. Это была проблема многих знатных господ – они считают, что их властное слово способно если не на все, то на многое. И любое несоответствие с их представлениями, могло сделать тебя врагом в их глазах. Тем человеком, который не оправдал надежд, но упорно доказывал, что достоин их.
Эти мысли занимали Николло по пути в собор. Ступив на гладкий камень площади следом за Адриано, Николло сжал ноздри большим и указательным пальцами, шмыгнув, словно при простуде. Двинулся следом, зацепив большие пальцы на спине за пояс. Слушал, но отвлекался на толпу, гудящую вокруг, то и дело отводил взгляд, но кивал, давая понять, что слушает.
Однако затем собор оказался прямо перед ними. Высокий и величественный, спроектированный чьим-то пытливым умом, человеком, желающим остаться в истории. Совсем скоро к его ступеням будут подходить десятки и сотни верующих, несущих на груди кресты. На его груди тоже был крест, однако тот не отображал истинной природы его веры.
Они ступили под своды собора, где их окутала прохлада. Было видно, что собор начнет радовать взоры людей не скоро – изнутри он казался лишь жалкой копией самого себя. То был лишь скелет, голый и безжизненный, жаждущий появления творца, который подарит ему настоящий облик.
О сути работы, которую хотел предложить ему Адриано, было не сложно догадаться.
«Еретик, расписывающий стены собора в угоду готовым расшибить свои лбы о камень в молитвах. Жизнь полна иронии», – усмехался про себя Николло, скользя взглядом по высоким колоннам, переходящим в дугообразные арки. Когда-нибудь там, на возвышении, будут стоять искусные канделябры с толстыми освещенными свечами, как если бы Отцу и Матери было до этого дело.
– Сможете ли вы справиться с такой задачей и возьметесь ли за такую работу?
Ответил Николло не сразу. Пауза затянулась, пока он изучал свод собора, неторопливо шагая вперед, заложив руки за спину.
– О, простите. Отвлекся на местную архитектуру, – сказал, когда осознал, что молчит дольше, чем положено. – Что касается вашего вопроса, боюсь, вынужден отказать. Не вижу смысла начинать подобные работы тогда, когда основа для них столь сомнительна.
Понимая, что его слова звучат не лучшим образом, художник поспешно приблизился к Грациани и растопыренными пальцами двух рук указал на колонны.
– Колонны. Как я могу судить по цвету и узору камня, это моргардский мрамор. Отличный строительный материал, хорошо подходит для облицовки. К сожалению, человек, занимающийся проектированием здания не учел, что данный вид мрамора по своему составу не слишком хорошо подходит для создания резных элементов. Эти колонны, – указал выше, – украшены крупным резным рисунком. Каждое подобное вмешательство, изменяющее структуру камня, оказывает на него то или иное влияние. От качества работы зависит срок жизни готовой работы, – терпеливо, но не слишком заумно объяснял Николло. – Я хочу сказать, что эти колонны, под воздействием подобной обработки, а также внешней среды, не простоят и пяти лет, не дав трещины. На вашем месте, синьор, я бы обратил взор именно на эту проблему. Замените все колонны, если не хотите затем каждый год проводить строительные работы, закрывая собор перед лицами прихожан.

Выскочек не любили. Нигде, какое место и время ни возьми. Николло успел за свою не слишком долгую жизнь понять это и ощутить все прелести последствий этой нелюбви на собственной шкуре. В юности он плохо контролировал механизмы, отвечающие за закрытие рта в нужный момент, и потому не раз и не два выслушивал все, что люди думали о его мнении касаемо того или иного вопроса. Торговцы плевались в него издалека, когда подле них были клиенты, так как знали, что юный сорванец обязательно обласкает своими речами их товары, и лишь немногие из них действительно прислушивались к его словам, подумывая о том, чтобы сменить поставщиков. Столь же глупыми были и некоторые плотники, которым де Ланца, уже понахватавший знаний с возрастом, пытался объяснить, что заказанная ими древесина подходит разве что для вырезания ложек и лавок на площади. Никто не любил слушать правду, никому не хотелось знать, что то, во что они верили, не стоит и толики их внимания, не говоря уже о деньгах. И не говоря уже о том, что никому не нравилось чувствовать себя дураком, как, впрочем, и верить в это, слушая какого-то всклоченного сопляка с горящим взглядом.
Поэтому Николло незадолго после своего двадцатилетия перестал заниматься подобным. Перестал надеяться на то, что в людях проснется заложенный в них разум, которым они так редко пользуются, и они увидят очевидное. Он понял, что людей, способных открыть глаза на вещи после того, как на них укажет тот, кто уже смог это сделать, единицы. А большинство – просто дураки. Наверное, именно тогда он решил быть сам по себе. А быть может, и намного раньше. Будешь с большинством – будешь таким же дураком. А дурак не сможет пробить себе дорогу туда, куда так стремился де Ланца.
Однако об Адриано он слышал достаточно, чтобы сделать вывод, что он сможет не только выслушать его, но и прислушаться к его словам. Ха, будь оно иначе, он и не находился бы сейчас здесь, подле графа, а тратил бы свое время в другом месте.
– Если опустить детали... да, именно это я и хочу сказать, – решив не вдаваться в ненужные подробности, отозвался художник на поставленный вопрос.
Расслышав бормотание Адриано де Ланца на мгновение вскинул брови, а затем подошел ближе, уперев руки в бока и оглядывая красивые резные колонны, которые красоты в себя включали больше, чем практичности.
– Ну, сомневаюсь, что одного удара колокола будет достаточно, а вот после пары-тройки – это уже более возможно, – Николло решил ответить на ироничное замечание Адриано легкой шуткой, которую подкрепил легким смешком.
Он видел, как на лицо графа опустилась тень хмурости, и хотел разбавить густую атмосферу разочарования. Работать с разочарованными людьми было не удобно, они всегда настроены слишком скептически и могут отмести рисковую идею, коими славился Николло, быстрее, чем поймут ее суть. А порой даже и самую обычную, поддавшись давлению плохого настроя.
Вопрос, последовавший от Адриано, немного удивил, но удивил приятно. Николло приподнял голову и улыбнулся, не скрывая своего удовлетворения.
– Мне довелось побывать во многих местах Орллеи, синьор. Личный интерес на пару с наблюдательностью могут творить чудеса. Даже вида трещин на недавних сооружениях может быть достаточно, чтобы сделать кое-какие выводы. А мое любопытство позволило мне в свое время изучить некоторые материалы более подробно.
Он не стал пока упоминать причин, решив, что для этого слишком рано. Важно сперва заинтересовать и дать пищу для раздумий на тему того, что важно собеседнику, а не разглагольствовать о своих делах, в которых он даже не сведущ. Неизвестность отпугивает порой даже самых умных людей. Поэтому Николло выдавал ровно столько, сколько с него требовали, не больше, но и не меньше.
Когда же явился архитектор личной персоной, взмыленный от явной спешки и взволнованный из-за непонимания причины зова, лишь мельком кинувший на художника удивленно-любопытный взгляд, сам Николло стоял чуть в стороне, зацепившись большими пальцами о темные штаны и покачиваясь на пятках, из-за чего в широких рукавах рубашки ходили ветра. Он мог бы заступиться за архитектора, который стал белее стены, и объяснить, что далеко не все умы, увлекающиеся архитектурой и строительством, знают столько же, сколько заявляют, и в обществе это давно стало едва ли не нормой. Но не стал. Он видел, как люди, чьи телеги разваливались на глазах, обвиняли плотников, вместо того чтобы задуматься о термитах и влажности; видел как женщины сетовали на протертости в задней части своих платий, обвиняя в этом портных, вместо того чтобы задуматься о том, что вина лежит на качестве заказанной ими же ткани; видел и много других людей, дающих мастеру в руки кусок навоза и ожидающих, что из него тот сделает золотую статуэтку. Но вместе с тем он видел и плотников, которые намеренно брали быстро гниющие сорта древесины, пуская их в производство, дабы, когда результат работы развалится на части, глупые торгаши вновь сделали у них заказ. Да, были и умные торговцы, разбирающиеся в том, чем они торгуют, однако было ли таких большинство? Точно нет.
В случае с архитекторами тоже бывало так, что на них лежала лишь проектировка, а вот материалы были подобраны заказчиками, считающими себя достаточно сведущими в теме строительства после того, как перекинулись парой слов с теми, кто в этом и правда разбирался. И в работе с такими не всегда помогал здравый смысл и объяснения – некоторые люди просто не любили слушать. Или не умели этого делать. Однако Адриано был не таким человеком, и, видя его гнев, Николло понял, что всю работу он доверил человечку, который теперь трясся перед его ликом. Было ли художнику жаль его? Если только немного. Жаль его, как и любого другого дурака. От одной мысли, сколько еще зданий придется реконструировать из-за его глупости, захотелось выпить.
«Если бы подобные ему строили все дома в Орллее, мы бы не увидели фасадов за строительными лесами», - подумал он.
– Что же до вас, сеньор де Ланца, вы смогли предотвратить страшное. Так откуда вы имеете столь интересные познания?
– Как я уже говорил ранее – личный интерес и наблюдательность. Я творец, синьор. Творец должен понимать, с чем он работает, даже если он просто рисует это. Человек никогда не сможет как следует нарисовать камень, не прикоснувшись к нему, не изучив его под лучами солнца и под каплями дождя. В моем же случае мне также помогло и кое-что еще. Видите ли…
Все то время, пока он говорил, Николло неторопливо прохаживался, очерчивая полукруг, а теперь резко остановился, развернувшись к Адриано на пятках.
– …Я люблю фантазировать. Меня привлекает сам факт того, чтобы создать что-то чего ранее не было. Однако чтобы что-то создать, необходимо понимать, как это сделать так, чтобы результат в ничтожный срок не рассыпался в прах. А чтобы понимать это – необходимо знать, с каким материалом ты работаешь. Конечно, настоящим архитектором-строителем я себя не назову, однако, признаюсь без лишней скромности, я смог бы спроектировать здание и предоставить строительные чертежи, если бы видел в этом смысл. Однако, – он поднял вверх указательный палец, прежде коснувшись им губ, – я больше вижу себя художником… и инженером, нежели архитектором. Эта стезя мне больше по душе. Хотя и инженера можно назвать художником, не находите?
Он улыбнулся. Однако улыбка предназначалась не графу, а собственным мыслям о том, что разговор, наконец, коснулся нужной ему темы.

Отредактировано Nicollo de Lanza (2015-09-22 13:35:59)

Слова Адриано лились неторопливо и мелодично, словно граф на ходу размышлял о том, что сказал ему художник, и параллельно пытался решить, насколько эта информация ему интереса. Николло давно заметил, что Адриано был человеком дела. Он не бросал слов на ветер, и не любил тратить время на то, что не принесет ему удовлетворяющих его результатов. Он был настоящим деловым человеком, который умеет распоряжаться и временем, и ресурсами. Однако и он не был застрахован от ошибок – ситуация с архитектором это лишь подтвердила. Но он был достаточно умен, чтобы понимать это. И не совершать одних и тех же ошибок дважды.
В этом заключалась основная сложность в общении с ним. Потому что на плечи Николло немедленно ложился груз ответственности, вес которого был известен исключительно графу. Однако кое-что было подвластно только одному Николло: то, что именно он может дать. А дать он мог многое. Главное – это дать Адриано это понять. Но осторожно, так как художник заприметил и иную черту Грациани, которую он делил со многими другими – нелюбовь к выскочкам.
– С уверенностью могу заявить, что я не только причисляю себя к таковым, но таковым и являюсь, – спокойным и уверенным тоном заявил Николло, хотя глаза его при этом странно блестели, то ли выдавая его улыбку, спрятавшуюся где-то за его словами, то ли говоря о том, что он готов к любому вызову. – Инженер – не меньший художник, синьор. Однако не каждый художник может стать им. Для этого не достаточно одного предрасположения – необходимо иметь и желание. Тот, кто не желает – ничего и не получит. Но, думаю, в этом вопросе вы сведущи больше меня, – многозначительно произнес художник, глядя Адриано Грациани прямо в глаза.
– Если его Сиятельство желает, я бы мог продемонстрировать и иные свои таланты. Тогда, когда это будет угодно, – добавил он, дабы слова его не были пустым звуком.

Отредактировано Nicollo de Lanza (2015-10-06 23:10:25)

Адриано как всегда подходил к вопросу со свойственной ему осторожностью. Он не скрывал своего интереса, как такового, однако явно вел себя сдержаннее намеренно, дабы не давать понять, что художник заинтересовал его настолько, чтобы мог считать, что граф примет любые его предложения. Проще говоря, давал понять, что решение итоговое все равно остается за ним, и если здесь кто-то и может диктовать условия, то это он. Его можно было понять. Такие люди как он не любят проигрывать. Однако Николло не ставил себе задачей победить Адриано в чем-либо. Поэтому сейчас он был полностью готов играть по его правилам. Ровно до тех пор, пока граф не поймет, что именно де Ланца может быть тем, кто задает тон их отношениям.
– Боюсь, если я попытаюсь объяснить все на месте – вы посчитаете меня сумасшедшим и поспешите выставить за стены замка, а того и вовсе закуете в кандалы, – шутливо отозвался художник, не став добавлять, что кандалы станут разумным итогом его идей, «пропитанных ересью», как любят выражаться некоторые. – Да и слова свои я предпочитаю подкреплять делом. Пустую болтовню предпочитаю оставлять людям, более склонным к такому досугу.
Уточнять, что этими людьми были и те, кто служат в числе стражи Адриано, Николло тоже не стал. Тем временем, граф поспешил вынести встречное предложение, в ответ на которое художник лишь взмахнул рукой в сторону колонн.
– Расстояние межу колоннами. Я бы сделал его немного меньше, как следствие, увеличил бы количество самих колонн. Это поможет уменьшить нагрузку на каждую из них, и поможет дольше избегать коррозии материала. В остальном же, – художник осмотрел окружающий их зал, – дело вкуса. Не смею диктовать его вам.

Три дня. Долгие четыре месяца работы – все, ради этого момента.
Николло не боялся. Возможно, кто-то сказал бы, что он дурак, и ему стоило бы волноваться. Возможно, какой-то иной человек на его месте и стал бы, однако ему в этот миг был неведом страх. Он знал, кто он такой, знал, на что способен, и даже вес важности такого человека как Адриано Грациани не мог напугать его сейчас. Он давно готовился к этому разговору, и посему сейчас воспринимал скорую встречу как главный результат своей четырехмесячной работы. В конце концов, даже этот разговор он вел именно к такому исходу.
– С нетерпением буду ждать этого часа, – слегка склонив голову то ли в благодарном, то ли в уважительном жесте, Николло мысленно улыбнулся. А затем улыбнулся уже и наяву, пусть и не так широко, глядя в спину графа, отошедшего для решения оставшихся вопросов с несчастным архитектором.
Все это время Николло стоял в стороне, топчась на месте и задумчиво потирая короткую бороду, поглядывая то себе под ноги, то на колонны, которые ему наудачу были сделаны из моргардского мрамора. Все-таки, стоило быть благодарным этому архитектору – его ошибка позволила простым и естественным путем обратить внимание Адриано на иные таланты де Ланца. Конечно, художник и без него нашел бы способ это сделать, однако для этого пришлось бы ждать иной подходящей возможности. А когда бы она подвернулась – тут можно лишь гадать. Впрочем, Николло тут же поймал себя на мысли, что если бы она не подвернулась, то он, подтверждая репутацию выскочки, выдвинул свои идеи без какого-то особого плана или подготовки…
Наконец, Адриано закончил свою беседу и вновь обратился к художнику. Предложение, которое он озвучил, было логичным исходом их сегодняшней встречи. Однако…
– Был бы рад оказать вам поддержку в таких вопросах, если она потребуется. Однако, возможно, после нашей скорой встречи вы захотите видеть меня в несколько ином амплуа. Но это, конечно, мои смелые предположения, – поспешил заверить он. – Я лишь надеюсь, что смогу заинтересовать вас своими… идеями.
Говорил он это почесывая пальцем за ухом. И пусть взгляд его был устремлен на графа, казалось, мыслями он находится уже где-то совсем в ином месте.