Солнце в зените нещадно опалило тщательно запудренную кожу нового номарха. Поднявшись до самых высот, оно высушивало алые пески Балморы, не радуя местных жителей ни каплями спасительного дождя, ни легкими порывами свежего ветра. Начало лета, как и обычно, не сулило ничего, кроме затишья перед песчаными бурями и непродолжительной засухи. Именно в этот период, чтобы не заскучать и не сжариться от работы на плантациях, балморийцы праздновали день богини Веспулы, принося ей в жертву гусынь и окропляя собственные дома их божественной кровью. Однако сегодня большая часть жителей Лота выбирались из крохотных многоэтажных зданий, стекаясь к гудящей от шума арене в центре столицы. Среди них были как нищие, так и богачи, как патриции, так и плебеи. И даже новый ставленник Хельма - номарх Балморы в лице Флавии Домициллы спешил посетить долгожданное зрелище в свою честь.
     Все утро Флавия провела в спешных приготовлениях и выслушивании долгих речей сенаторов, которые зачитывали ей основные документы и награждали ее статусом правителя островной колонии. Номинально она переняла обязанности номарха в тот же день, когда по всей Балморе расклеили листовки с лицом пропавшего Клавдия, однако лишь сейчас сумела занять его кресло формально. По старой традиции на ее голову водрузили тиару из чистого золота, украшенную самоцветами и плетением из ветвей оливы, а руки расписали древними символами в форме иероглифов, значение которых было почти утрачено с годами. Народ Балморы, стекавшийся в Лот со всех концов острова, ожидал приветственной речи нового правителя, а Флавия тем временем все приближалась к стадиону, ступая по дороге, устланной лепестками белоснежных роз. Остров впервые встречал правителя-женщину, а потому обыкновенный обряд коронации превратили в целое представление.
     Достигнув, наконец, врат арены, Флавия с умиротворенной улыбкой осмотрела заполняющиеся скамьи. Люди трепетали в ожидании, промасленные бойцы натачивали свои гладии в прохладных подвалах; все, как прежде, в мирное время. Восстание Рабов сильно потрепало любимую Домициллой Балмору, уничтожив не только большую часть представителей зажиточных патрицианских родов, но и простого люда, попадавшегося под горячую руку. Долгие месяцы бывшая империя терпела горести и потери, и теперь представился случай вернуть, наконец, все на свои места.
     - Ваша ложа уже почти заполнена, - доложил ей принцепс, спустившийся встретить номархиню и поцеловал той руку. Именно он несколько часов назад руководил процессом ее назначения, и Флавия с благодарной улыбкой двинулась по ступеням рядов арены. Заметив в толпе смуглую бритую голову, она двинулась в сторону Магистрата, чтобы поприветствовать его и позлорадствовать. Из власть имущих Балморы, только ему с женой не было выслано приглашение разделить зрелище с Домициллой, ибо она еще не смогла смириться с мыслью, что в Магистраты теперь выбирают и плебеев. Сидел он, впрочем, на первом ряду, среди других почитаемых граждан и не ему было жаловаться на подобное обращение. Впрочем, не достигнув Ганника, номархиня резко остановилась, чем вызвала бурю одобрительных возгласов в свою сторону. Взгляд ее, однако, был прикован к светлым волосам, собранным в элегантную прическу, какую раньше она видела лишь у одной матроны на острове.
     - Юлия? - не скрывая удивления в голосе, Флавия пробралась к молодой женщине, встав перед ней и загородив собой палящее солнце, - Тууб всемогущий,  не могу поверить, что это Вы! Вы вернулись и ничего мне не сказали?
     Напав на патрицию с вопросами, Домицилла привлекла к себе излишнее внимание сгруппировавшихся на задних рядах зажиточных плебеев, которые при любом удобном случае искали новый повод, чтобы обсудить или осудить семью номархов. Поняв, что ответы лучше получать в более интимной обстановке, Флавия сменила тон обиженного удивления на радушную улыбку и взяла Аттию под руку.
     - Что же Вы не в моей ложе, Юлия? Идемте, вид оттуда гораздо лучше, а криков экстаза толпы слышно меньше. Я хочу знать о Вас все, - подмигнув женщине, елейным голосом произнесла номархиня и повела ту в сторону своего места. Конечно, радость встречи была омрачена той новостью, что распространилась в Сенате быстрее, чем чума на материке: Аттии причастны к восстанию. Поначалу Флавия не поверила этим омерзительным дерзким слухам, ведь их древний род был уважаем и дружественен номархам, однако пришедший с повинной Нумерий выложил все, как было на самом деле. Женщина до сих пор чувствовала, как сжимались ее кулаки во гневе, когда она думала о том, что ее предали. Ладно другие Аттии, но Юлия! Хоть матрона и была значительно моложе самой Домициллы, все же это именно ей она давала советы о ее жизни с первым мужем, и именно ее звала на каждый свой женский прием. Впрочем, делать поспешные выводы Флавия тоже не любила. Она знала о том, что старая подруга провела последние годы жизни вдали от Балморы и ей было интересно выслушать, что та скажет в свое оправдание.

     - Оставим это неуютное слово для настоящих рабов, милая, - подмигнула Флавия, буквально заставляя Юлию подняться с места своим испытующим взглядом. Приглашая ее в свою ложу, она не предлагала – приказывала, и все же манеры и определенный этикет требовали от нее учтивости. Всю свою жизнь она потворствовала собственной искренности, хотя и выучилась играть в высшие игры на благо собственной семьи. Когда ты – отпрыск в семье правителей целого острова, можно навсегда забыть о том, чтобы заводить тех друзей, которые тебе нравятся; выбирать тех мужчин, к которым испытываешь интерес или враждовать с тем, кто приходится тебе не по вкусу. Власть, казалось бы, наделяет безграничными возможностями, однако она сковывает не хуже рабских пут. Если будучи лишь сестрой номарха, Домицилла имела возможность выбирать хотя бы в чем-то, то теперь на ее плечи легла ответственность куда большая, обязывающая ее думать прежде всего о благе Балморы. А для несчастного острова высшим благом сейчас было – полюбить своего нового номарха, несмотря на всю ту консервативность, которую он поддерживал годами. Балморийцы сложно шли на уступки, отказывались меняться в собственных устоях и не желали чувствовать себя под твердой рукой всего лишь женщины, поэтому Флавия провела немало дней, продумывая, как ей завоевать доверие к себе. Начинать было нужно с давно проверенных патрицианских родов, которых хоть и осталось значительно меньше, но ценность их была на вес золота.
     Взяв Юлию под руку, Домицилла провела ее в уютную ложу из холодного камня, украшенную тончайшей москитной сеткой по бокам и вмещавшую в себя пару десятков кресел. Несколько рабов стояли по краям с огромными веерами, три рабыни сновали меж рядов и разливали в кубки сенаторов и владельцев рудников изысканное вино. Каждый, кто уже прибыл на место, встал, чтобы поприветствовать номархиню, а заодно и Юлию. Флавия ответила им милой улыбкой, однако приветственных речей постаралась избежать. Прогнав одну из матрон, занимавших почетное место возле нее, женщина указала на кресло Аттии и, поправив складки белоснежной столы, опустилась в свое.
     Владельцы лудусов уже выводили своих бойцов на арену, подготавливая к бою. Почти все с разным оружием, однако с одной объединяющих их чертой – яростью в глазах. Их крепкие мускулистые тела,  натертые маслами и золотистой пастой, ярко сияли в свете полуденного солнца, бросая блики на восторженную беснующуюся толпу. От многообразия звериных оскалов на их шлемах рябило в глазах, а дыхание само собой замирало при взгляде на едва ли защищающие в пылу битвы доспехи. Прекрасные танцовщицы бегали вокруг них, размахивая  шелковыми и шифоновыми лентами, разогревая зрителей.
     - Вы вернулись. Надолго ли? Что заставило Вас покинуть Анд? – Флавия склонилась к уху Юлии, на всякий случай поглядывая по сторонам и проверяя, не подслушивает ли их кто. Похоже, что каждый присутствующий в ложе был куда больше увлечен открывшимся для них зрелищем, нежели номархиней и ее необычной гостьей. Поэтому царица склонилась еще ближе, почти касаясь губами тонкой бледной шеи матроны, - как дела у Вашего брата?
     Ухмыльнувшись и исподлобья посмотрев на реакцию Аттии на подобный вопрос, Домицилла выпрямилась, вальяжно закинув ногу на ногу и протянув руку к одной из рабынь. В ней тут же появился кубок с вином, из которого женщина поспешила пригубить прежде, чем самой опустить взгляд на будущее поле брани. Людское море бушевало и било волнами об ограничивающие поручни, выкрикивая имена особо полюбившихся гладиаторов. Омываемые литрами дешевого вина, некоторые из них уже словно забыли, зачем пришли: их руки скользили под чужими туниками, а груди окроплялись священным напитком, мигом исчезавшим с них благодаря чужим языкам. Флавия почувствовала явное недовольство, поэтому кивнула главному оратору, ожидавшему ее указаний. Мужчина в тоге цвета слоновой гости откашлялся и повернулся к толпе.
     - Поприветствуем нашего нового номарха! Флавия Прима Домицилла, четвертая из рода Домициев! – словно забыв о недавних удовольствиях, стадион взорвался. Буйство красок смешалось на пестром полотне арены, и номархиня, помахав зрителям открытой ладонью, с упоением вдохнула аромат собственной победы. Возможно, завтра они забудут об этом. Возможно, завтра они станут презирать ее, как и Клавдия, а то и сильнее. Никто не вспомнит о том, что это она способствовала их освобождению, о том, что именно она помогла устранить источник их страданий в последние месяцы. Завтра все переменится… но сегодня они будут любить ее, точно богиню. Впервые за последний месяц она действительно дышала полной грудью, умиротворенно улыбаясь и гордо задрав голову.
     Подождав, пока толпа угомонится, оратор вновь набрал в легкие побольше воздуха и взмахнул рукой.
     - Первые гладиаторские бои в честь нового номарха Балморы объявляю… открытыми! – его раскатистый голос пронесся по стадиону, отдаваясь эхом тысячи других голосов, вторящих ему. Под крики и стоны самых лучших гладиаторов увели с песка, оставив лишь дюжину для первого боя. По традиции, бои начинались с групповой битвы, победитель которой имел право сразиться с Чемпионом в главном бою. Устроившись в кресле поудобнее, Флавия с замиранием сердца устремила свой взгляд на бросившихся в атаку мужчин.

     Первый групповой бой обычно не отличался красотой и изящностью прославленных гладиаторов, орудовавших гладиями и кинжалами, точно отростками собственных рук. Их ловкость ставилась под сомнение даже хозяевами лудусов, поставлявших воинов для сражений, а, значит, подобное представление преследовало лишь единственную цель – разогреть толпу перед действительно великими боями. Однако Флавия ужасно любила наблюдать именно за первым сражением – ей нравилось выделять фаворитов, рассматривать потенциал в никем не замеченных рабах. Лишь победив среди десятка других воинов, гладиатор становился чемпионом и имел право выходить на арену в одиночном бою. И, как это ни иронично, самые прославленные бойцы некогда сами сражались среди подобного сброда.
     - Моя госпожа Флавия, первая кровь в Вашу честь, да прибудут с Вами боги, - голос Юлии Младшей вывел Домициллу из зачарованного ступора, который случался с особо заинтригованными зрителями гладиаторских игрищ. Благодарно улыбнувшись, новоиспеченная номархиня  зааплодировала вместе с остальными, когда песок обагрился первой кровью, и чуть подалась вперед, дабы рассмотреть лицо первого павшего. Это был обыкновенный мужчина среднего телосложения, который не выделялся ни изяществом боя, ни внешними данными. Массовка, проходной ученик лудуса, каких давали на сдачу. Он имел светлые волосы и типично балморийские черты лица, однако его кожа еще не успела покрыться золотистым загаром, приобретаемым за часами упорных тренировок на воздухе. Скорее всего, какой-нибудь разоравшийся из-за Восстания богатей, продавший себя, чтобы оплатить долги своей семьи. Семьи, что так и не получит ни единого медяка за его недостойную смерть. Незаметно для других, Флавия сжала руки под тонкой тканью дорогого наряда и прикрыла глаза. Прими его душу, Муув, и пусть его жизнь в загробном мире окажется лучше, чем в подлунном. Закончив свою краткую молитву и отпраздновав первую жертву глотком сладкого вина, номархиня, наконец, удостоила своим вниманием женщину подле себя, повернув к ней голову.
     - Какая жалость, Юлия. Примите мои соболезнования, - с тоской в голосе ответила Домицилла, однако ее лицо не выражало ни жалости, ни сочувствия. Всех подельников предателя Яфея она знала наизусть, хорошенько выучив показания сдавшего их Нумерия. Мальчишка не скупился на имена, когда приполз просить пощады и раскаиваясь в том, что он совершил, поэтому и судьба Валерия Аттия была известна ей не хуже, чем каждому на этом острове. Однако Флавия сдержала улыбку, никак не выказывая своего ликования, и накрыла собственной ладонью руку его сестры, мягко сжав ее. Опечаленно вздохнув, женщина вновь обратила свое внимание на песок арены, где в самом разгаре продолжалась схватка. Чуть приподнимаясь со своего кресла для лучшего обзора, номархиня добавила:
     - Я очень рада, что это печальное событие вернуло Вас в лоно Вашей семьи. Все-таки место урожденной балморийки здесь, под покровом наших богов, - Флавия старалась говорить ровно и учтиво, чтобы случайные слушатели не уловили и тени сомнения в ее голосе. Однако с каждой секундой бой внизу увлекал ее все меньше, а вопросов в голову приходило все больше. Откинувшись на спинку, Домицилла зацепила пальцами край праздничной столы, теребя ее и раздумывая, как наиболее деликатно подойти к интересовавшей ее теме. Осторожно повернувшись к Юлии, она оценивающе посмотрела на нее из-под опущенных ресниц, - признаю, Ваша семья оказалась в сложном положении. Аттии сейчас далеко не самые горячие любимцы общества, - номархиня дернула плечиком, точно она сама не возглавляла это общество и диктовала свои собственные условия для его поддержания. Немного подумав, точно подыскивая нужные слова, она заметила, - последние… действия Валерия нанесли серьезный удар по репутации Вашего дома. Вы знали о них, моя милая Юлия? Как быстро дошли новости о Восстании до Атлантии?
     Уголок ее губ едва дрогнул, быстро исправив улыбку на гримасу, что заставило Флавию спрятать лицо за кубком из чистого золота и выпить еще немного прохладного вина. Напиток был терпким и выдержанным, оставлявшим после себя сладкое фруктовое послевкусие. Однако даже долгий друг лучших балморийских виноделов не был способен заглушить смрад, едким облаком разносившимся по огромному стадиону. Толпа бесновалась и куражилась, скандируя «Убей! Убей!», не имея возможности выкрикивать имена своих фаворитов. Не исключено, что самый талантливый из рабов, сражавшихся на этой арене, выживет после сегодняшних приключений и обретет небывалую славу. По крайней мере, если в одиночном бою он попросит о пощаде у более опытного гладиатора, Флавия не без удовольствия сохранит ему жизнь. Это решение она приняла, еще не ощутив песка арены под подошвами своих сандалий, думая о том, как порадует это ее народ. Народ, чьи тела с каждой минутой все больше покрывались расплескавшимся дешевым вином, народ, который будет славить ее вплоть до погружения в крепкий хмельной сон и возненавидит с наступлением рассвета. Впрочем, путь к действительно достойной цели всегда бывает тернист и полон преград, и она не станет первой, кто рискнет пройти по нему.
     - За кого Вы болеете, Юлия? – словно не было ее подозрительных вопросов минутой ранее, поинтересовалась Домицилла. Светлый песок все больше окрашивался в алый цвет, благодаря крови, сочившийся из множества ран. Поле усеивали трупы попрощавшихся с жизнью, а звон мечей выживших все чаще напоминал славную музыку, а не смешанную какофонию. Их щеки горели румянцем, в отличие от бледных лиц поверженных, и Флавия сдержанно сжимала кулаки каждый раз, когда очередной раб падал, лишившись жизни. На ликование толпы отводилось лишь краткое мгновение, а после гладиаторы вновь рвались в бой, сбрасывая с голов неудобные шлемы и нанося неточные удары по своему противнику. Один из мужчин неуверенно рубанул по телу оппонента, срезав с его бедра ленту, державшую крохотное одеяние, мигом опустившееся на песок. Подобный жест побудил не только очередной всплеск ликования, но и тронул щеки патрицианских матрон в ложе номархини легким румянцем. Женщины повскакивали со своих мест, куда больше заинтересовавшись сражением с этих пор, и Флавия не могла не хмыкнуть с одобрением, - я бы не стала ставить на обнаженного. Не удивлюсь, если этим своим мечом он орудует куда лучше, чем бойцовым.

     Глаза Флавии внимательно следили за тем, что происходило на арене, в то время как уши были настроены отнюдь на не шум толпы или пересуды восхищенных матрон в ее ложе. Подавшись чуть в бок, Домицилла прислушивалась к ритму дыхания своей спутницы, ожидая от той ответов, и ей было приятно слышать, как оно участилось. Юлия явно волновалась и, поскольку истинные причине номархине были не известны, она сочла подобное поведение достойным для той, кого застали врасплох. Бой на мечах ожесточенно продолжался, кровавой пляской отражаясь в темных зрачках тысяч глаз, гипнотизируя и заставляя цепенеть. Флавия слегка вздрогнула, когда голос Аттии вывел ее из ступора, и от слов ее женщина невольно потеряла всякий интерес к сражению, уставившись на матрону во все глаза.
     - Тууб Властитель, Юлия! – она рассмеялась, глядя на то, как девушка краснеет и смущенно отводит взгляд после своей шутки, и это настолько умилило нового номарха, что та невольно погладила ту по предплечью, вновь беря ее ладонь в свою, - я и забыла, как истосковалась по женскому обществу!
     На несколько мгновений напряженная обстановка порядком разрядилась, вырисовав искреннюю улыбку на лице Домициллы и заставив ту привстать со своего кресла. Высокий темнокожий раб тот час же придвинул его ближе к креслу Аттии, позволяя номархине буквально соприкасаться с той плечами. По ее мнению, вести интимные женские беседы так было куда удобнее, тем более, что атмосфера на арене все больше накалялась. О женском обществе Флавия не врала: с тех самых пор, как Восстание захватило Балмору, она почти не видела матрон в своем окружении. Раньше основную часть ее так называемых друзей составляли именно молодые патрицианки, недавно вступившие, или только готовящиеся вступить, в брак. За закрытыми дверьми они часто делились секретами о мужчинах,  обсуждая самые непристойные и откровенные темы, какие даже в домах терпимости услышишь нечасто. Флавия в основном рассказывала о случайных мужчинах, забредших в ее дом, но никогда не упоминала о своей главной тайне, зато порочные секреты своих подруг знала отлично. Она даже толком не знала, любила ли она подобные встречи за возможность вести довольно пикантные разговоры, или за ту информацию, которую приобретала в итоге. Но, будучи лишенной этих встреч более полугода, номархиня и не догадывалась, как ей не хватало подруг. Ни каких-то конкретных, а просто… женщин ее сословия, которые понимали ее, жили по тем же законам и обладали тем же гордым нравом истинных дочерей Балморы.
     Придвинувшись к Юлии ближе, она крепче сжала ее ладонь и покачала головой, весело возведя глаза к небу.
     - Знали бы Вы, как утомили меня мужчины за это время! Гвардейцы, сенаторы, пехотинцы… раньше я думала, что мужское общество для меня предпочтительнее, но, честное слово! С утра и до вечера одни сплошные самцы, каждый из которых… думаю, Вы меня понимаете, - она чуть сощурила глаза и подмигнула, почти напрочь забыв о том, что ее интересовало еще несколько минут назад. Словно хищная изголодавшаяся акула, она набросилась на девушку со своими расспросами, должно быть, сильно испугав ту. Не зря же она то бледнела, то краснела под ее напористым взором. Пожевав губу, женщина задумалась. Это ведь был день ее – Флавии – коронации, день ее триумфа и великих гуляний. Самоцветы и драгоценные металлы покрывали ее тело вторым слоем одеяний, стадион полнился в ее честь, а каждый тост в номаршеской ложе был провозглашен за ее долгое правление. Ей бы следовало последовать общему примеру и расслабиться, отдаваясь зрелищу и экстазу сражения без остатка. Однако Домицилла, почувствовав себя охотящейся кошкой, которая лишь подцепила за хвост, но еще не придушила свою жертву, не могла так просто отступить. Мягко коснувшись подбородка Юлии, она слегка приподняла его, заставив девушку посмотреть себе в глаза, - что такое, милая? Я напугала вас своими словами? Простите, я не хотела. Но я так изголодалась по новостям, потешьте же меня ими!
     Улыбнувшись максимально мягко, Флавия отпустила свою спутницу и резко повернула голову в сторону поля брани. Толпа ликовала и ревела, встречая нового победителя. Оказалось, что, пока она обратила все свое внимание к патрицианке, групповой бой уже завершился, и на обагрившемся кровью песке победоносно воздымал руки к нему крепкий высокий мужчина в шлеме ягуара. Скинув средство защиты, он уронил его на землю и прохаживался вдоль беснующихся рядов, которые теперь выкрикивали его имя. «Клавдий!» - кричал оратор из ее ложа, приветствуя нового гладиатора. «Клавдий!» - вторила за ним толпа, тысячу раз повторяя заветное имя. Флавия аплодировала вместе с остальными, и лишь край ее взгляда зацепился за бездыханное тело того самого раба, что порадовал балморийцев своим обнажившимся орудием. Печально вздохнув и подумав о том, что она вполне могла бы выкупить его в свой дворец, выживи он, Домицилла еще раз посмотрела на Клавдия и постаралась оценить, вызывает ли он у нее подобную симпатию. Не смотря на явно балморские корни и столь любимое Флавией имя, Клавдий казался столь скучным и неприятным, что та почти пожалела о решении сохранить тому жизнь в главном бою.

     - Зря Вы так думаете, Юлия. Мне и ранее не удалось прослыть великой путешественницей, а теперь, с этим лавровым венцом на моих волосах – не знать мне подобных радостей. Признаться честно, я ожидала приглашения в гости от Вас, - с укоризной добавила Флавия, приподняв уголок рта, но не отрывая взгляда от арены. На нее уже пожаловали новые бойцы: лучшие представители нхоборских лудусов. Один из них – черный, как сама ночь – был вооружен трезубцем и сетью, унося мысли нового номарха куда-то к тенистым берегам Тиля и обволакивая ее разум шепотом из уст, обрамленных рыжими усами, рассказывающим ей о боге Марисе. Пока он делал круг почета перед беснующейся толпой, на арену ступил его противник – с длинными соломенными волосами и кожей цвета слоновой кожи, он нес в руке увесистый тяжелый меч, совершенно не похожий на гладий. Набедренная повязка его, под стать общему облику, была белого цвета, и весь внешний вид мужчины ослеплял своей прозрачностью и светом. Уставившись на гладиаторов, Флавия уловила лишь остаток речи оратора о северном Фйеле.
     - Ночь и день… Тьма и свет... – едва слышно прошептала Домицилла, не в силах отвести взгляда от удивительно контрастирующих между собой мужчин. Оба они в разное время вставали под ложей номарха и оказывали собравшимся там гостям свои знаки внимания. Этот факт не укрылся от Аттии Младшей, которая поспешила воспользоваться паузой и сделать Флавии завуалированный комплимент. С подозрением переведя на нее взгляд – неужели и она будет льстить ей, как все прочие, чтобы произвести впечатление? – номархиня только усмехнулась и покачала головой.
     - Обычный жест вежливости. Только боги вольны решать, кто одержит победу, и только себе и своей популярности отдают честь гладиаторы, - она шумно вздохнула, глядя, как выстраиваются в стойки мужчины, готовясь начать сражение. По привычке потянувшись к волосам, чтобы заправить их за ухо, Домицилла не обнаружила буйную копну на привычном месте и, не зная, куда пристроить оставшуюся без дела руку, возложила ее на одну из фибул, сдвигая к краю плеча. Отпив еще вина, она приподняла уголки губ в улыбке и посмотрела на Юлию, - и я их за это не виню. В конце концов, нас всех преследуют только три желания: сохранить свою жизнь, добиться величия и… получить удовольствие.
     Проведя языком по губам, Флавия внимательно посмотрела в лицо молодой матроны, словно пытаясь угадать, за какую именно часть ее мысли она уцепится. К примеру, какое из желаний двигало Валерием, когда он предавал древние патрицианские семьи на пару со своим лицемерным другом? Или какое желание заставило Аттию вернуться на Балмору в разгар гонений ее семьи? Чувствуя, что от напряжение глаза сужаются до размера двух проницательных щелочек, Домицилла тряхнула головой, точно очнулась от дремы и кокетливо изогнула бровь, наклоняясь к самому уху Юлии.
     - Кстати, о последнем, - подержав патрицию в напряжении, Флавия избрала самую невинную тему для дальнейших расспросов, - как же Вы оставили своего супруга одного? Неужели не скучаете по мужскому теплу? 
     Подмигнув старой подруге, номархиня загадочно улыбнулась и потребовала еще вина. Бой уже давно начался, однако оба гладиатора демонстрировали недюжинный талант в сражении. Их попытки задеть друг друга напоминали безумный и прекрасный танец, а  глаза горели первобытным огнем. Печально, наверное, выходить на арену, осознавая – сегодня ты либо выйдешь из нее с победителем, либо тебя вынесут вперед ногами. Впрочем, умереть в сражении для всякого воина всегда было великой честью, но разве есть смысл в этой самой чести, когда смертном одре осознаешь, как многого не успел. Многие шли в гладиаторы, чтобы оплатить долги своей семьи, и, погибая на багряном песке, они лишали жизни не только себя, но и своих жен, матерей и детей.
     Флавия всегда с некоторой долей сочувствия относилась в гладиаторам: несмотря на то, что те были обыкновенными рабами, они все-таки находили в себе смелость и отвагу на то, чтобы попытаться вырваться из цепей не бегством, но зубами вырывая собственную свободу. Освобождать чемпионов всегда было доброй традицией на Балморе, и сама Домицилла испытала невероятное чувство, когда сняла ошейник с единственного подаренного ей гладиатора. Родиться в числе знати – многого стоит, но еще большая цена тем, кто завоевывает себе эту возможность собственными потом и кровью.
     Женщина ахает и чуть вздрагивает, когда трезубец чернокожего раба вонзается в грудь фйельца. Ахает и аплодирует победителю, который вновь прохаживается вдоль рядов, скандирующих его честное имя. Задержавшись у номаршеской ложи вновь, он поклонился гостям, собравшимся в ней, однако взгляд его пожирал отнюдь не коронованную особу. Ухмыльнувшись, Флавия вновь склонилась у самой шеи Юлии.
     - Похоже, в битве за сердце этого победителя я безнадежно проигрываю. Но я могу выкупить его для Вас. Считайте это моим подарком по случаю возвращения, - Домицилла тепло улыбнулась женщине рядом с собой, не поведя и бровью, предложив раба для скрашивания ее досуга. Об истинных предпочтениях Аттии Младшей она знать не могла – ведь как бы ни была либеральна Балмора, в компании женщин подобные вопросы обсуждались редко. Связь между женщинами происходила либо случайно, либо осуждалась на уровне предрассудков. И все же что-то – возможно, уровень вина в ее крови и палящее солнце, или эйфория, вызванная боями и коронацией – заставило номарха рискнуть и не очень смешно пошутить, - или мы можем разделить его и еще какого-нибудь чемпиона вместе.
     Хмыкнув и дернув плечиком, Флавия подковырнула ногтем злосчастную фибулу и устремила свой взгляд на арену, где уже сцепились в поединке два гладиатора из какого-то мелкого городка по ту сторону Квохора.

     Разум Флавии немного помутился от происходящего. Игра с Аттией Младшей настолько захватила ее, что она перестала толком понимать, что происходит на арене. Шум ликующей и отвергающей проигравших толпы превратился в бессмысленную какофонию смешанных звуков, давивших на уши, а мелькающие тела, одежды, столбы пыли и реки вина яркими пятнами расплывались в глазах. Море людей било штормовыми волнами о причал ее разума, и номархиня чувствовала, как с каждым мгновением ей становится все жарче. Золотистая кожа покрылась испариной, проступавшей сквозь слои белоснежной пудры и яркие румяна, смазывая тончайшие края жирно нарисованных стрелок на веках. Дышать становилось все тяжелее, и несколько раз ей приходилось вставать, опираясь руками о борта ложи и всматриваться в лица снующих по песку гладиаторов.
     Бойцы сменялись один за другим, топя имена почивших в слоях обагренного песка и воплях балморийцев, и вознося личности победителей на один пьедестал с богами. Этим вечером храмы Лота будут пусты - в каждом доме будут прославлять Клавдия, чернокожего Албу, юного плебея Марка, хельмовского бродягу Роберта и многих других... Их имена оратор выкрикивал с усилием, разнося их славу далеко за пределы арены, позволяя тем, кому не удалось присутствовать на пиршестве зрелищ, передавать ее из уст в уста.
     Наконец, шестая пара закончила свой бой сокрушительным поражением чемпиона позапрошлого года - Диониса Вхараншского, чья голова покоилась на коленях одной из плебеек в первом ряду. Женщина, опьяненная восторгом, подняла ее над собой, победоносно тряся и впиваясь в синие мертвые губы последним поцелуем, а после кинула ее к ногам Тита - нового победителя из Лота. Скандируя его имя вместе с толпой, оратор, наконец, возвестил о кратком перерыве в сражениях: оставалось лишь три боя сильнейших гладиаторов и один, самый главный - бой Чемпиона прошлого года и того самого Клавдия, одержавшего блестящую победу в первом бою. На песок высыпали стражники, убирающие тела и части развалившихся кожаных доспехов, а с четырех сторон арены полилась нежнейшая музыка. Вскоре стражников сменили прекрасные нимфы, закружившие в невероятном танце, и Домицилла, наконец, вернулась на свое место, утирая пот со лба.
     - Невероятное зрелище, - поделилась своими эмоциями женщина, тяжело дыша. У нее было ощущение, будто она сама принимала участие в той вакханалии, что развернулась перед ее глазами, впитав в себя все те удовольствия, которым предавалась толпа. Выныривая из ее волн, точно из объятий пламенного любовника, она восторженно взглянула на Юлию, пытаясь вспомнить, каким был предмет их беседы ранее. Извлекая из глубин памяти лик торгового представителя, она быстро затолкала его обратно, частично радуясь тому, что супруг ее гостьи оказался столь преданным гражданином. Ища выход переполнявшим ее эмоциям, Флавия обмахивалась веером из страусиных перьев и говорила не то Юлии, не то пустоте, - просто потрясающее. Я так рада, что эта славная традиция вновь возвращена. Ох, Юлия, и тому, что Вы здесь, безгранично рада! - не помня себя от восторга, номархиня горячо обняла патрицианку, и касаясь ее губ своими в обыкновенном дружеском поцелуе. Он, впрочем, заставил женщину быстро отпрянуть и оглядеться, пока натуральный румянец не проступил через слои ее праздничного грима. Извиняться она, впрочем, не стала, радостно вскочив с места и решив пройтись по присутствующим в ложе патрициям и обсудить с ними объявленных чемпионов.
     Вернулась Домицилла довольно скоро - прекрасные нимфы еще не успели завершить своего танца - и с удобством разместилась в своем прежнем кресле. В руке у нее уже был новый кубок с вином... третий, кажется, с тех пор, как она покинула свое место и успела пройтись по всем приглашенным в ложе Сенаторам и торговцам. Эйфория, вызванная великолепием зрелища и утренней коронацией, разливалась по венам и смешивалась с хмельным напитком, заставив Флавию запрокинуть голову и жадно хватать воздух ртом, не прерывая бесконечно-счастливой улыбки. Чуть отдышавшись, женщина повернулась всем корпусом к своей гостье. Та продолжала теребить предметы своего туалета, выдавая нервозность, однако ее слова заметно порадовали нового номарха. Если еще несколько минут назад она находила свою идею скорее шуткой, то теперь была намерена во что бы то ни стало претворить ее в жизнь.
     - Вы абсолютно правы, Юлия, - одухотворенно заметила Флавия, хватая руки Аттии Младшей и цепляясь за них мертвой хваткой, - я уже послала за хозяином Албу, чтобы выкупить его, - залихвастски подмигнув, женщина придвинулась чуть ближе, чтобы посторонние уши, внимание которых и без того было приковано к нимфам и собственным собеседникам, не услышали ее, - говорят, его лудус довольно велик, и мы сможем выбрать себе еще кого-нибудь, если захотим. Возможно, хозяин даже захочет подарить нам своих рабов... надеюсь, Вы еще не передумали?
     Домицилла казалась такой воодушевленной, напрочь позабыв обо всех своих коварных планах, которые так тщательно выстраивала весь этот день. Правильно в свое время замечали и ее отец, и брат: из нее был чертовски плохой правитель, хотя бы потому, что она была готова довольно быстро простить любую боль, если взамен ей предлагалось удовольствие.
     Прикрыв глаза и наслаждаясь временным затишьем, Флавия наслаждалась тем, как мерно вздымается ее грудная клетка, как постепенно снижается темп сердцебиения и как укладываются в голове хаотично разбросанные мысли. Постепенно и краски толпы становились более различимыми, и эмоции приходили в порядок. В левый бок и кольнуло воспоминание о том, зачем она изначально позвала свое ложе Юлию, и номархиня, приоткрыв один глаз, изогнула бровь и, будто опомнившись, поинтересовалась:
     - Надеюсь, Ваша семья не против будет принять меня у себя в гостях? Я позабочусь о том, чтобы праздничный стол перенесли из моего дворца. И... Юлия, простите за нетактичный вопрос, но, Вы в полной мере осознаете, что именно я предлагаю? Как к этому отнесется Ваш супруг?
     Все еще не шевелясь и вальяжно развалившись в собственном кресле, Домицилла прищурила единственный открытый глаз и лишь украдкой коснулась бедра патрицианки, кончиками пальцев отогнув край легкой изумрудной ткани.