Голубое покрывало развевалось на ветру, ярко выделяясь на фоне белых одеяниях самой Неферт и сопровождающих ее мужчин. Быть приглашенной учредителем игр - большая честь и отказаться женщина не могла. Хотя ей более чем хотелось.
Было жарко. На Балморе зной стоит целый год, к нему привыкают с рождения и потом места, где солнца меньше кажутся холодными, северными и тусклыми. Атлантийская госпожа пряталась под шалью от палящего солнца - казалось, а на самом деле от ужасов творящихся на арене.
Неферт была наивна. А может быть, она просто хотела верить в лучшее. Когда она еще жила на Балморе правил другой номарх, а гладиаторские бои появились лишь при Клавдии, тогда рабов не отправляли в на песок сражаться на смерть ради потехи своего хозяина. Трибуны ликовали, бесновались, словно те самые дикие звери, лишь почуяв запах крови. Словно не люди - безумные злые львы, теряющие голову. Герои падали один за другим, алая кровь орошала песок, питала землю, словно вода, а трибуны просили большего, большего, пили вино, кричали "смерть", требовали Мууба - глупые люди, совсем не понимающие этого слова, ведь оно не затрагивало их самих.
"Смерть! Смерть! Смерть!"

Тогда стояла тишина - слышно было как шуршит под ногами песок, как бьются сердца. Рабов согнали смотреть - и учиться, чем может обернуться попытка восстать против господина, пренебречь его волей, сбежать. "Смерть" - шептали немые уста, все знали, чем закончиться это представление, но смотрели широко распахнутыми глазами, боясь шевельнуться. Старики, сильные мужчины, молодые женщины, дети и грудные младенцы на руках у матерей. Вдыхали горячий воздух приправленный запахом крови, тела, рассекаемого под ударом кнута. Приговоренный к казни мужчина тогда даже не вскрикнул. Те, кто стоял к нему поближе видели, как закусывает он нижнюю губу, так сильно, что кровь течет по подбородку. "Смерть" - произносят вердикт небо и пустыня, без каких либо эмоций и чувств. Раб, попытавшийся сбежать должен быть наказан - и все это затеяно, чтобы и остальные поняли.
И каждый, каждый чувствовал дыхание Мууба за спиной.

Пальцы Неферт впились в деревянные ручки кресла, аж побелели костяшки. В голове все смешалось - сумасшедшие вопли плебеев на трибунах, бодрые и веселые голоса патрициев рядом, рев победившего - или последний крик проигравшего? Женщине казалось - еще немного и она потеряет сознание, упадет, как падает проигравший гладиатор и над ней также поднимется меч. "Смерть". Сенатор стоял у края трибуны, готовый произнести вердикт. "Смерть! Смерть! Смерть!" - скандировала, захлебываясь собственной жестокостью и ненавистью, жаждущая крови толпа. И гостья-атлантийка не мигая смотрела на судью, моля, дабы он сохранил эти жизни. Молила, пусть и сама не до конца верила в это, все же надеялась, что боги будут милосердны. Но то ли им не было дела до рабов сегодня, то ли они сами давно не пробовали крови, но молитвы услышаны не было.
Толпа получила свое. Еще один взрыв криков, бурный, неистовый, безумный. И дыхание бога смерти, которое, казалось, слышит лишь одна Неферт.

Чужой голос, резкий, твердый, посторонний и чуждый миру страхов в душе женщины обратился к ней и выдернул из этого затравленного состояния. Гостья подняла глаза на сенатора, на человека, столь легко принявшего решение лишить другое существо жизни. Она слышала его слова, но будто бы не понимала их. Он сел рядом, пригубил ее вино - кубок, к которому она даже не прикоснулась. Ей было дурно. - Прошу прощения, - пробормотала она, поднялась, ноги были словно ватные, едва держали. Шаль соскользнула с плеч, осталась ярким голубым пятном, там, где уместнее смотрелось бы что-то алое, словно кровь. Госпожа Эсколанте вышла из ложи медленно, с достоинством - если не считать невидящего взгляда и дрожи в руках; каждый шаг давался ей с трудом, будто бы она сама из стали, из дерева, но потом она ускорилась и наконец-то выбежала прочь, на шумную улицу, где люди не чувствовали ни ее страха, ни ожесточения тех, кто остался на трибунах. Прислонилась спиной к каменной стене, пытаясь успокоить сердце и душу, молясь, чтобы в том мире боги были более милосердными к умершим сегодня.

Губы Неферт шевелились в молитве - за павших сегодня. Пусть боги будут милостивы к ним, пусть их души найдут приют в том мире. Молитву прервал Тиберий. Пришел, словно песчаная буря, жестокий, необратимый, смертоносный. И все в этом песке, протянутый комок - шаль, - слова спокойные, даже участливые, все ложь, все туман.
"Я не нуждаюсь в сопровождении, я могу постоять за себя" - едва не сорвалось с губ женщины, но она вовремя прикусила язык. Она не хотела оставаться еще хоть на минуту с этим человеком, тем самым, кто возомнил себя столь высокопоставленным - людьми и богами - чтобы решать, жить или нет. Но он уже здесь; к тому же, если скоро все то - иное слово не приходило в голову, чтобы описать происходящее на арене - скоро закончиться, улицы наполнятся безумными людьми - победившими и проигравшими, злыми на самих себя, отравленных вином и кровью. Никакого оружия у атлантийской гостьи не было, потому не лучше ли?
Хотя взгляд Понтия ей совсем не нравился.
- Я не хочу возвращаться, благодарю, мне уже лучше - едва слышно, но достаточно твердо произнесла она. Хочет провести? Пожалуйста, но не туда, нет. Там смерть, там Муув, там яд, она умрет - вместе со всеми гладиаторами, алый кинжал в сердце, в душу, рука Кавеля, покровителя рабов; "идем с нами, Неферт".
Пойти с ним? Куда? Сопровождающие ее - богатые и высокопоставленные торговцы - будут искать, наверное. Им выгодно, чтобы гостья получила удовольствие от всего, что она увидит на их земле. А Понтий? Какое дело ему? Специально ведь покинул зрелище (наверное, сильно сожалеет, а как же!), принес ей шаль... Шаль. Яркое голубое пятно на улице, сотканной из коричневых, желтых, белых цветов. Цвета неба - не балморийского, нет, здесь оно почти белое, выжженное солнцем. Такого неба как на севере - Неферт не любила земли дальше Нотеры, они были холодными, красивыми? на любителя. Но небо там было прекрасно.
Она сейчас держала кусочек этого неба в руках: абессинский шелк, кончик в пыли - вытряхнула, солнце палило просто невыносимо, женщина уже и забыла, насколько оно жестоко. Набросила на плечи и голову, прячась от него за морем, за сотнями миль, отделяющих Балмору от мест, где не было ни арены, ни жестких и коварных патрициев, ни тяжелых, сводящих с ума воспоминаний. Собралась с силами.
Тиберий спрашивал про ее края. Резало слух. Что на Тиле, что в Анде хозяйка торгового дома Неферт была балморийкой, это знал каждый, и оценивали ее, как чужестранку, человека иных мыслей, привычек, традиций. Это что-то усложняло, что-то упрощало, но все это время, все эти годы вдали, женщина полагала, верила, да что там - была убеждена, что стоит ей вернуться на родину, она будет дома.
Но здесь в ней видели атлантийку.
- Казнят, - спокойно, уже немного громче отвечала Неферт, - простолюдинов чаще вешают, хоть немного знатных обезглавливают. За воровство отрубают на первый раз руку, на второй - голову. Уличенную в прелюбодеянии женщину скорее всего забросают камнями на улице, предателя будут волочь, привязав к коню. Я не боюсь вида крови, вы ошиблись, Понтий. - Она сделала шаг к нему, лицо к лицу, пусть он и выше. Женщина никогда не повышала голос, старалась говорить мягче - так ее учили - но сейчас звучала сталь: - Вот чего я боюсь, это правда, - когда люди перестают быть людьми - разве вы этого не видите? Когда трибуны звереют, да, словно дикие животные ждут крови, упиваются ею, наслаждаются смертью. Когда выносящий решение - уголки губ невольно дрогнули от презрения - ставит себя выше, чем он есть на самом деле. В Атлантии не принято убивать человека и делать из этого праздник. Казнь, Понтий! Вина - наказание, без оговорок. Не надо говорить мне, что сражающиеся на песке тоже преступники. Им дали второй шанс. И может быть, кто-то из них и сможет выбраться из этого порочного круга, где на каждую победу тебе ставиться соперник сильнее. Но если он оступиться хоть раз? Вы его убьете или помилуете? Не знаете. Это решает случай, жребий, судьба, боги - но только нас, людей много, а у богов подчас бывают и другие заботы. И вы берете жребий в свои руки, наделяете себя властью. Решаете жить или нет - как хотите! Но это не игрушка, это человек, раб или преступник - почему вы, а не закон? Не боги? Этого я не понимаю. Как и того, что вы устраиваете эти игры вообще. Да, я не могу не думать о том, как ликует толпа от крови пролитой ради развлечения. Неужели народ Балморы так хорошо живет, что ему мало смерти и он ищет ее еще? Слишком много. Слов, злости, страха - все это острые лезвия, не мечи, крохотные ножи, не менее смертоносные, опасные и для нее самой. В здравом уме Неферт никогда бы не позволила себе говорить такое, но ее все еще колотило от увиденного. - Простите, что утомила вас своей речью. - добавила она, с мягкой грустной улыбкой; настоящая атлантийская скромная леди.

- Я никогда не называла сыновей и дочерей Балморы кровожадным и жестоким народом, это не так, и, по меньшей мере, глупо, - заметила Неферт; ей казалось, что она должна оправдаться, нет, отвергнуть его обвинения. Никогда не называла, как бы могла - ведь сама была балморийкой, и этого не могли исправить все годы на Тиле в и Атлантии, это то, что в крови, то, что не лечиться. Не могла назвать, даже допустить мысль о жестокости, пока еще в сердце жили воспоминания о теплых руках Рубаты, которая лечила рабов при храме, в той, другой жизни, о подружках в доме патриция, они болтали ночами, не смотря на то, что вставать нужно было до рассвета, о жрицах при храме - они были патрицианками, но никак не кровожадными, а последующая госпожа Неферт была к ней даже добра. Жестокими были учредители игр, кровожадными - опьяневшие люди, но никак не все жители острова. А Понтий бросал в нее обвинениями, пытался уколоть, задеть, обратить ее же слова ей в укор. Он не понял, совершенно не понял всего смысла ее слов, да и как он мог? Он говорил о своем классе, о плебеях, говорил, что это шанс для тех, кто переступил черту закона, для рабов, преступников - стать порядочными людьми. И возможно - только возможно! - он прав, и это более милосердно, чем приводить смертный приговор немедленно, как поступали в Атлантии. Но говоря о ней, он был не прав - в общем. Законы строги, да, кровавы, но это законы. И казнь все равно оставалась казнью, не праздником. Он был в Атлантии - подумать только! Но мало, мало побывать в этом месте, его нужно почувствовать всей кожей, попробовать на вкус песок. Год, два пройдет, прежде чем можно понять эту страну.
Но что толку говорить об этом? Неферт тяжело вздохнула. Она уже корила себя за вспышку откровенности; это все жара и кровь. Ведь он не может понять ее слов, он все равно услышит их иначе - как вот сейчас. Он же патриций! Что он может знать? Отправляя на смерть других; взгляд сверху, с трибун, с сенаторского трона, с положения патриция. Что бы сказал он, выйди на песок его брат, друг, отец, сын? Легко судить, пока это не касается тебя. А Неферт видела в каждом гладиаторе своего брата. И пусть даже эти бои оправданы, да пусть они хоть полностью избавят Лот от преступности - с такой ценой женщина не могла примириться. Хотя, кому есть до того дело?
Понтий злился - лицо выдавало его всего, казалось бы, сенатор должен уметь скрывать свои эмоции. Злился на слова женщины? Вот так новость! Умом госпожа Эсколанте понимала, что должна придержать язык - самое меньшее, а лучше попробовать успокоить; так она поступала всегда, стараясь не заводить неприятелей, брала верх не напором, а умом и изворотливостью, но сейчас ее кровь закипала. Тиберий затронул больную тему и все ее естество требовало отплатить ему. Ударить по этой злости. Или хотя бы лишить иллюзий, высказав свое мнение до конца.
- Я не стану спорить с ... голосом народа, господин сенатор. Но и не стану молчать. Все преступления совершаются от того, что люди устали от нищеты, голода и собственного низкого положения. Они ограничены. Они не видят иного пути, кроме воровства или убийства, чтобы просто жить. Вы замечали, что люди, имеющие хоть какое-то образование, не так часто встают на путь против общества? Просветление - так это называют на западе. А так нищета плодит нищету, замкнутый круг. Вы правы, такие люди ничего не приносят своей стране, кроме вреда. Но что страна делает для них? Наказывает за то, кем они родились? Потому что сама создала такую систему? Вы говорите, что вы сенатор, Понтий. Так может быть стоит предпринять что-то, что изменило бы положение в целом? Дайте этим людям, - Неферт кивнула в сторону заброшенных подворотней, - хотя бы возможность. Женщина перевела дыхание. Ей становилось невыносимо жарко в присутствии мужчины, она разгорячилась, споря. С этим надо было покончить, как можно скорее. До ее дома оставалось еще добрых пол квартала. В Виргате танцовщица Неферт всегда возвращалась к себе далеко за полночь, будучи в силах дать хоть какой отпор. В Анде Эсколанте бы спокойно дошла сама; она не боялась выходить даже ночью, имея в складках платья нож, на случай какого-нибудь пьяницы, но Анд она знала как свои пять пальцев, и там действительно было безопаснее. Лот же был для нее чужим. Какая ирония! В голову балморийки пришла мысль, что переживает она так именно потому, что эти жестокие бои, эти кровожадные люди - часть Балморы. Существуй такое на Тиле она бы не переживала и минуты, но ее родина, прекрасная Балмора должна была оставаться девственно чистой и незапятнанной ничем; как в мечтах, как в детстве.
- Я также не утверждаю, что Атлантия - безопасный край. Есть и пьяные драки, и воровство, и убийства в подворотнях и собственных постелях. И не говорю, что там все получили превосходное образование в университете, чтобы вы не надумали меня обвинять в этом, - раздраженно добавила Неферт, - лорд Анд человек столь же самоуверенный, самовлюбленный и хитрый, как и многие заседающие в вашем Сенате. Мои теории - лишь мои теории; это то, как я вижу этот мир, и вам совершенно не обязательно прислушиваться к глупым мыслям женщины, да к тому же чужестранки. Горькая усмешка. Разумеется, атлантийка благородного происхождения, петерианка не смеет навязывать свои мысли. Балморийка без имени, рода и прошлого - тем более.
- Отпустите мою руку. Благодарю. Здесь осталось не так уже много осталось пройти, - Эсколанте не то что освободила - выдернула свою ладонь из руки Понтия, кивнула головой, - я вам очень признательна, что провели. И за рассказ. "И пусть Тууб позволит мне дойти в сохранности до дома, чтобы доказать вам вашу не правоту" - добавила она про себя. -Что же до пиратов, то я прожила среди них двадцать лет. Полагаю, я их знаю лучше вашего. Глупое, раздраженное высказывание, просто чтобы позлить, просто для того, чтоб последнее слово осталось за ней. Никогда прежде не замечала за собой такого - как, оказывается вывел ее из себя Тиберий! Быстро развернулась и также поспешно направилась к арендованному дому, обходя неторопливых путников. "Здесь всего несколько сот шагов" - успокаивала она себя.
Женщина была уже практически на пороге, когда на соседней улице послышался шум, вскоре оттуда выбежала небольшая группа вооруженных людей, явно не стражей порядка. Они кричали что-то невразумительное про возмездие, смерть, наказание. Неферт обернулась. На ее глазах они увидели Понтия, бросились к нему, поднимая ножи - человек пять, но, до того злые, что, казалось, можно было убить одной этой злостью и яростью. Движение в толпе стало заметнее. С других улиц тоже начал стекаться народ, желая узнать, что же происходит.
Давка, все пихаются локтями. Неферт тоже перепало - она пыталась устоять и пробиться к дому, но упала прямо под ноги беснующейся толпе.

Через темноту, густую и вязкую, как смола, пробился голос, ее звали по имени. Сделав над собой усилие девушка открыла глаза. Мир плыл перед ней, белое небо и золотая Балмора сливались в единое цветное пятно. Через несколько секунд - а казалось бесконечность - она смогла различить лицо Тиберия. Прошло еще немного, прежде чем она осознала все случившееся. Висок саднило. Неферт с трудом подняла руку - кость была словно вылита из свинца - коснулась головы. "Жить буду" - проскользнула мысль. Всего лишь удар, крови совсем чуть-чуть, ободрла кожу, не страшно. Патриций занес ее в дом. Атлантийка слышала, что он говорит про лекаря; ей хотелось ответить, что в этом нет нужды, что все хорошо, но язык не повиновался.
В доме стало немного легче. Здесь было прохладнее, тише, спокойнее, в глаза не било ослепительной балморийское солнце. Меньше всего Неферт желала вернуться сюда на руках у сенатора, словно слабая девица благородных кровей, но у нее не было ни сил, чтобы сопротивляться, настоять на том, что может идти сама, ни собственно на то, чтобы удержаться на ногах. Лишь оказавшись на кушетке с множеством подушек (последствия долгой жизни в Анде), она смогла перевести дыхание и расслабиться.
- Нивех, пожалуйста, принеси мою шкатулку со снадобьями, - тихим усталым голосом обратилась женщина к служанке, которая вышла навстречу. Та окинула взглядом хозяйку и ее гостя, но поспешила выполнять просьбу. Неферт безсило откинулась на подушки, непривычно бледная. Нивех вернулась почти тут же, поставив рядом с госпожой небольшой деревянный ларец, украшенный причудливой резьбой и исчезла так же быстро. Дрожащими пальцами Эсколанте подняла крышку, достала флакончик, со второй попытки вынула пробку; в воздухе разлился, словно дорогое прозразное масло, запах мяты, валерианы, хвои. Ничем не примечательное помещение традиционного балморийского дома - таких много в Лоте - вдруг преобразилось в небольшую хижину знахарки. Место покоя и исцеления. Сама же хозяйка поднимает на гостя глаза - из-за резко побледневшего лица они кажутся еще темнее, чем есть на самом деле. Вспоминаются все те слухи о ней, мол, ведьма, колдунья; кто знает, быть может те люди и были правы, но то было давно и далеко, сейчас есть только Тиберий, он об этом не знает и в глупые пересуды не верит.
- Вы не ранены, Понтий? Простите, мне не пришло в голову спросить раньше... Действительно, ведь там была драка - сейчас Неферт припоминала и вооруженных людей, и толпу. А ведь патриций был совсем без оружия! Только Гай... К ужасу своему женщина поняла, что его здесь нет. О боги! Что же там произошло? - Но где Гай? Почему он не с Вами? С ним все хорошо, он цел? - как любой впечатлительной особе, в голову сразу стали лезть ужасы вроде того, что телохранитель мог закрыть своим телом господина и умереть на месте или же истекать сейчас кровью на мостовой. Она попыталась подняться на ноги - скорее интуитивно, чем осознанно, не отдавая полностью себе отчет - но удар тут же напомнил о себе, в глазах потемнело и Неферт рухнула обратно на ложе. Когда черная пелена исчезла и девушка вновь обрела зрение, она подняла глаза на Понтия, в нетерпении ожидая ответа, объяснения, чего-либо, что могло бы успокоить ее.

- Как же... - протянула девушка; ее взгляд окинул еще раз фигуру Понтия, теперь внимательнее - она искала следы крови. Нашла - порез на бедре, не слишком глубокий. Мужчины, подобные Тиберию, называют такие порезы царапинами и совершенно не обращают внимания; этот тоже пытался держаться стойко, но его выдавала испарина на лбу, капельки пота на шее, которых не было еще несколько минут назад. Жара? Да, на улице было невыносимо душно, но разве настоящего сына Балморы этого должно беспокоить? Тревога, поселившаяся в ее сердце на счет Гая распространилась и на Понтия. Женщина подвинулась на кушетке, освобождая место для своего спасителя и гостя, хотя, видят боги, спасать, скорее, надо было его. Он просил вина - Неферт послушно кивнула, позвала вновь Нивех: - Кувшин вина, будь добра. А еще чистую ткань и воду, - после чего обернулась к гостью. Его рана не давала ей покоя, его нездоровый румянец, прерывистое дыхание. Сделав над собой усилие - голова по-прежнему болела от падения - девушка потянулась и коснулась лба раненного тыльной стороной ладони. - О Тууб, да вы просто горите, Понтий! - времена, когда Неферт была помощницей лекаря на Тиле остались далеко позади, но даже сейчас она была способна отличить лихорадку от просто нагретого тела. Глупо было предположить, что она появилась от небольшого пореза, да еще и так быстро. Испуганный взгляд на мужчину - будто бы, если она заглянет достаточно глубоко в глаза, то сможет понять, что же стало причиной всего этого. Что произошло там на улице, в драке? - Умоляю, скажите, что произошло!
Столько вопросов - и ни одного ответа! Почему те люди напали на Тиберия? Откуда у них оружие, ведь это были обычные жители Лота? Почему рана, на вид не опасная, причиняет таки муки пострадавшему? Что случилось с Гайем? - Я слышала, Вы звали врача - он, надеюсь, скоро придет и ... - она не договорила. Что сделает? В голове крутилось лишь "спасет", но это слово слишком вычурное, слишком трагическое для подобного разговора. Зашьет рану? Осмотрит ее и промоет? И когда, в конце-концов, он придет!?
Руки хозяйки дома дрожали, пока она наливала в кубки вино - чудом не разлила все - подала один Понтию, свой оставила на столе, не хотелось. От малейшего движения мир расплывался вновь, но сидеть сложа руки и ждать, неизвестно чего - нет, так Неферт не умела. Она подставила блюдо с водой поближе, капнула в воду настойки - этому научилась в Атлантии, колыбели медицины, любую воду нужно обеззаразить; резкие насыщенные запахи приятно дразнили обоняние, дом Эсколанте в Анде, казалось, был соткан из этих ароматов - розы, иланг-иланга, сандала и мяты, лаванды и мускатного шалфея. Лекарственные травы стояли там наравне с парфюмерией. У не привыкшего к этому разнообразию человека кружилась голова, но балморийцу этого не грозило - в привезенных с материка пузырьках не было и десятой доли тех чудес - лишь то, что может понадобиться в тяжелую минуту, как вот сейчас.
Комплимент Тиберия не остался без внимания - не родилась еще та женщина, которая не будет обращать внимания на такие слова. Вот и Неферт, не смотря на желание сосредоточиться на врачевании, не удержалась от улыбки. - А у Вас жар, - ответила она, будто бы смеясь. О красоте ей говорили часто. Она подвинулась ближе к патрицию, принялась за промывание раны, все еще слегка улыбаясь. - У меня много талантов, сенатор. И весьма насыщенная жизнь, чтобы ими воспользоваться.

- Загадками?.. - тихо переспросила Неферт, осеклась. Она совсем забыла, что говорит с человеком, который о ней знает совсем немного - одно имя; может быть оно и к лучшему?
Мысли путались, тонули в тумане ароматов коварной лилии и головной боли, в яде - наверное яд, от раны не бывает такого жара. Мир трескался, словно нагреваясь изнутри и дышать становилось все тяжелее и тяжелее. - Позволь, - ей непонятно возражение мужчины - что дурного в ее помощи? От волнения за его жизнь она даже забыла про учтивость и традиции, обращаясь к незнакомому человеку на "ты". Ее голос не развеял напряжения, наоборот - словно коснулась натянутой тетивы, она зазвенела в хрустальной тишине. Горячая ладонь Понтия обожгла пальцы женщины, накрыв их. Неферт не отняла руку, сама не знала почему. - Как я могу не переживать? - продолжила она тихо, будто бы боялась что слова прозвучат слишком громко и, не дойдя до ушей ее гостя, разлетятся по всей комнате, растворятся в раскаленном воздухе, - Вы ведь пошли за мной, тогда после боя на арене, вы провели меня почти до дома. Если бы... - голос ее дрогнул, но девушка быстро справилась с дрожью, - Если бы Вы остались там, Вас бы не ранили. Что же я за человек, если позволю Вам истечь кровью просто у меня в доме?
Но еще одной попытки промыть рану она не предприняла. Как и не убрала руку сына Тиберия, когда тот коснулся ее щеки. Позднее Неферт узнает, что в народе Понтия называют змеем, но сейчас она уже была словно загипнотизирована. Казалось, еще немного и...
Пришел лекарь. Женщина слышала свой голос будто бы со стороны - убеждала его помочь сначала ее гостью, говорила про кровь, рану - что-то невразумительное. О себе она думала в последнюю очередь - такую пустяковую царапину могла заживить  и сама. Но гордый сын Балморы отказался - почему?

Проводить доктора следовало бы хозяйке, но она все еще не чувствовала в себе достаточно сил для того, а потому дверь за уходящим закрывала служанка. Только они с Понтием остались вновь одни, Неферт осуждающе взглянула на него. Зачем он скрыл правду от лекаря? А если ему сейчас станет хуже? Возможно, медику вообще не стоило покидать патриция - кто знает, насколько на самом деле эта рана! Женщина хмурилась, однако молчала - это решение сына Тиберия, пусть и безрассудное. Но она уже достаточно спорила с ним сегодня - а спорить и доказывать мужчине, что ему лучше это вообще безнадежное занятие.
Неферт перехватила его взгляд и выругала себя мысленно - подумать только, какова хозяйка, оставила кубок гостя пустым! Патриций по-прежнему держал ее руку - девушка забрала ее, чтобы наполнить кубок вновь. Хорошее, балморийское вино, здорово разогревающее кровь. При лихорадке необходимо много пить - это и дети знают. Она протянула напиток раненному, готовая налить еще, как только он выпьет это.
Ответить ему? Рассказать? Обычно она не хранила свое происхождение и свой статус в тайне, не видела в этом смысла, все равно ведь узнают, как потом оправдываться? Но так не хотелось! Не хотелось, чтобы он, увидев в красивой иностранке плебейку, презрительно отвернулся. Лучше потом, правда, потом, он разузнает о ней у своих знакомых. Новая знакомая падет в его глазах, но какая разница? Они больше не встретятся - гордый сын Балморы не станет искать встречи с женщиной низкого происхождения - а значит она не увидит презрения и разочарования на его лице.
Но вопрос Понтия все еще висел в воздухе. Неферт отодвинулась, потянувшись за своим кубком, пригубила вино.
- Все очень просто - меня некому содержать, - ответила она почти весело. Всегда лучше такие слова говорить как можно беспечнее.

На Тиле была пословица "разным кораблям разные воды". Воистину, правдивая.
Мужчина продолжал задавать вопросы, они лились, подобно воде, просачивались сквозь самые узкие щели и затапливали собой все, от них не было спасения, даже реши Неферт уйти, притвориться глухой - они бы преследовали ее, змеями скользили по пятам. От них не спастись - разве что силой выставив Понтия за порог: пусть задает вопросы запертым дверям. Казалось бы, так легко ответить на то, что его интересует - ведь вопрос праздный, но он потянет за собой вереницу других, а на них так не хотелось отвечать. Пусть найдет ответы потом, пусть сам, пусть, когда ее не будут рядом.
И она молчала, позволяя воде вопросов стекать по рукам, словно мифическая русалка из пиратских историй, немая на земле. Послушно поправляла подушки; ухаживать за другим - занятие привычное и легкое для конкубины, без лишних движений и суеты. Женщина видела, как в дверь заглянул телохранитель сына Тиберия, и сердце ее немного успокоилось - чтобы не советовал ей гордый патриций, она не могла заставить себя не переживать о Гае - как и ком-либо другом, кто мог пострадать, несмотря на их статус. Более того, она была уверенна, что человек более высокого положения в обществе должен заботиться о своих подчиненных - помощниках, слугах, рабах. Он за них в ответе. Считал ли так сенатор, которого нити судьбы завели к ней?
Напряжение росло с каждой минутой, казалось еще немного - воздух станет адамантовым, заискрится в тонких солнечных лучах, которых так много в каждом уголке благословенного острова. Патриций взял Неферт за руку, держал крепче чем раньше; девушка снова отметила, какие же горячие у него ладони, вот, поистине сын Балморы, дитя своей родины, впитавшее ее зной всей кожей, всей кровью.
Все это сводило с ума. Неферт привыкла к близкому общению с жителями Тиля, пропахшими морем, в их сердцах шумела соленая вода, она пела им сиреной. Ей было знакомы желания атлантийских мужчин, ярких и обожженных солнцем полуострова. Понтий был балморийцем, тем, кого Тууб создал из песка и собственного божественного ихора, сыном знойной родины Неферт. Ее сердце быстро билось, кровь шумела в висках, кровь требовала его, сенатора, брата по родине. Губы Понтия коснулись ее; еще один миг и дороги обратно не будет, все подхватит смертоносный песчаный смерч, засыпая родники и оазисы, похоронив все живое; в этом месте будет лишь его рука, держащая ее, его губы и настоящая, убаюканная натура детей Балморы восстанет, как в те далекие времена, когда страной правили боги, когда боги любили на земле.
Атлантийская гостья отвернулась, подставляя щеку не уста. Все слишком сложно, все слишком запутано. Потом ведь Тиберий откроет ее истинное происхождение, что же тогда? Презрение, непонимание, ненависть к женщине, посчитавшей себя достойной его. Нет. Ни за что.
- Вы ошибаетесь, - прошептала она, - вы ошибаетесь - повторила уже громче, вставая, выскальзывая из плена своего гостья. Сердце все также безумствовало в груди, но разум шептал другое, а Неферт всегда сперва прислушивалась к нему, не к своим чувствам - этому ее научила жизнь. Она отошла на несколько шагов, налила себе еще вина, хотелось выпить залпом, но нет - вновь лишь пригубила. Напряжение спало, уступив место тишине и пустоте, такой, что слышно было, как за стенами дома щебечут птицы, но кому сейчас было дело до птиц. - Почему вы думаете, что я замужем, Понтий? - тихо, но твердо спросила она, глядя ему в глаза, спокойно и уверенно. - Рискую ли я? Возможно, но думаю нет. Уж не Вы ли представляете угрозу? Мне бы хватило времени если не вытащить оружие, то хотя бы закричать - поверьте, сюда тут же сбегутся люди. Наоборот, - продолжила она, вновь поднося к губам кубок. Балморийское вино, созданное чтобы пьянить и губить наоборот успокаивало ее и предавало ясность мыслям, - рискуете Вы. Своей репутацией, оставаясь здесь лишнее время, Вам ведь важно, что о Вас скажут другие? Оно того не стоит.
Онне простит ее за обман, за заблуждение, из которого его не вывели. Бесстрашный на песке арены, с мечом в руке, хитрый и изворотливый в сенате... Не простит. Слишком большая разница между патрицием и женщиной, лишь с виду кажущейся благородной.
- Луций! - громко позвала хозяйка и слуга явился перед ней тотчас же, словно по волшебству, - Будь добр, возьми кого-то, найди носилки или паланкин, если нужно, и помоги господину сенатору добраться домой. Там за дверью - его телохранитель. Всего доброго, Понтий - это уже к сенатору. Он, наверное, совсем не понимал, что происходит - ну и пусть, поймет потом. Женщина развернулась и пошла в глубину дома, оставив по себе лишь небесно-голубое покрывало на кушетке и незадачливого гостя, из раны которого (слуги ее дома о нем непременно позаботятся) все еще текла кровь. Алая кровь, не ихор.