Затянутая в отвратительный корсет и облаченное в столько плотное платье, что на Балморе в нем вполне можно было бы умереть от перегрева, Флавия осторожно кралась по коридорам вечернего замка Лестера Фосселера, разукрашенного закатным солнцем в тысячи необычных цветов и оттенков. Даже закат здесь выглядел совсем иначе, нежели на ее любимом острове - будто небесное светило и впрямь на разных континентах управлялось разными богами, которые совершенно иначе видели картину мира и его обустройства. Закрывая глаза ладонью и стараясь почти не дышать, Домицилла думала об этом, вжавшись в стену прямо возле темниц и ожидая, когда вечерний конвой начнет смену, уступив свои места более расслабленным и менее подозрительным охранникам, которые о факте беглого знакомства заморской гостьи и пленника были еще не осведомлены.
Причина, по которой Флавия поддалась собственному любопытству и воспылала желанием поговорить с северянином, которого не так давно представил ей хозяин дома, была скрыта даже от нее самой. Она понятия не имела, какие могли бы найтись для них темы, не отвергнет ли фйелец ее общество, не станет ли проблемой небольшой языковой барьер - все-таки, хельмовский был для них обоих неродным, а фйельский балморийка знала лишь по библиотечным манускриптам, но любопытство и некая жалость помешали ей спокойно удалиться в свои покои после ужина. Любопытство, вызванное первой встречей человека из страны заснеженных гор, жалость к нему как к пленнику и некое сострадание, которое теперь поселилось в этой холодной и черствой душе, и отравляло ее своим существованием.
С тех пор, как она потеряла своего брата и вынуждена была признать, что несмотря на все возможные оказанные меры, скорее всего он больше не вернется, патрицанка сильно изменилась. Там, где когда-то находилось ее сердце, ныне зияла огромная черная дыра, мысли перепутались, руки сковал тремор, а сознание было полностью подчинено сомнамбуле. Частью его она осознавала, где находится и для чего, но большую часть времени проводила в состоянии прострации, когда плохо представляла себе, почему до сих пор жива, и для чего пытается так отчаянно бороться за что-то, когда в этом нет больше никакого смысла. Это была далеко не первая потеря в ее жизни: мать, кормилица, отец, теперь и брат... Но, должно быть, самая весома. Должно быть, именно поэтому неведомое ей ранее чувство сострадания поселилось в ее душе, едва она прибыла в Гасконию.
Лестер, несмотря на то, что потерял Клавдия поразила его не меньше, чем саму Домициллу, со своим горем справлялся совершенно не так, как она. Должно быть, чтобы как можно скорее забыть о плохом и переключиться к праздному гасконскому образу жизни, он старался окружить себя, а заодно и сестру своего лучшего друга лучшими развлечениями и приятственными вещами, будто пытался купить спокойствие и благодать. В ход шли шикарные материковые платья, которые Флавия не могла носить, невероятные яства, которые та не могла оценить, смешливые шуты, которые казались сестре номарха скорее жалкими, прогулки по садам, которые скорее удручали напоминанием о том, что в них жизнь била ключом, в отличие от... Иными словами, надев на себя незримый траур, балморийка отказывалась от всего, что предлагал ей хозяин дома, и с нетерпением ждала даты своего отъезда, чтобы отправиться на переговоры с Чарльзом и закончить уже этот балаган. Дней в доме Лестера у нее оставалось все меньше, поэтому, должно быть, отчаявшись, хозяин замка предпринял очередную попытку развеселить свою гостью демонстрацией иностранного пленника. И вот это уже оказалось куда более интересным.
Высокородного пленника она видела впервые. Клавдий обычно просто казнил тех, кто казался ему неугодным, но под стражей старался никого не держать. Кроме того, представленный ей за обедом Роланд происходил из Фйеля - страны, максимально далекой от Балморы не только по географическим показателям, но и в силу ее менталитета. Несмотря на то, что Флавия много времени посвятила ее изучению, фйельца она встречала впервые, и ее крайне расстроило то, при каких обстоятельствах эта встреча состоялась. Вторым фактором, который заставил ее проникнуться к пленнику неподдельным интересом, стало его заточение. Представив себя на месте родни, которая ожидала Уоллеса дома, а его самого - на месте Клавдия, женщина едва ли не возненавидела друга Домициев за то, что он позволяет себе такое отношение к представителю древнего рода. В войне и ее тонкостях Флавия ничего не понимала, поэтому подобное поведение находила исключительно жестоким. Чужое поведение. Жестоким. Скажи ей об этом кто-нибудь полгода назад, и сестра номарха рассмеялась бы ему в лицо.
- Милорд? - вместо приветствия, Флавия вгляделась в темноту одиночной камеры, лишь частично освещенной факелами. Пробраться в нее не составило для гостьи никакого труда - сославшись на то, что ей еще не показали именитого заключенного, Домицилла ловко минула стражу, которая разве что силой не навязала ей свое сопровождение, от которого балморийка вежливо отказалась. Это было даже забавно, но, в какой бы стране ты не оказался и как бы не разнились нормы поведения в ней, главным преимуществом, открывавшим перед той любые двери, все равно оставалась красота и соблазнительность. И пускай Флавия и растеряла все это, поддавшись своей нервозности и уговорам Лестера носить традиционную для Гасконии одежду, их жалкие остатки женщине растерять все же не удалось. Сощурившись, она несколько мгновений вглядывалась в слабые очертания узника, давая своим глазам привыкнуть к плохому освещению. Узник, тем временем, должно быть тоже разглядывал ее, но не видел главного, ибо его вопрос она нашла несколько обидным.
- Вы считаете, что я могла перепутать темницу со своей комнатой? - на ломанном фйельском переспросила Флавия, сложив руки на груди и гордо взметнув голову. Поначалу она хотела даже оскорбиться, посчитав, что Роланд, должно быть, указал на возможность скудности ее интеллекта, но, когда глаза ее привыкли к темноте, и она смогла разглядеть, в каких именно условиях содержится военачальник, поняла, что дело в другом. В границе Хельма, особенного именно в этом герцогстве, он ничуть не отличался от обычного бродяги, и не было ничего удивительного в том, что он не сразу поверил в то, что заморская гостья могла бы прийти к нему по собственной инициативе. Смягчившись и обвив пальцами прутья решетки, Домицилла ощупала их на наличие замков - скорее машинально, чем осознанно.
- Нет, - снова ответила она на все тот же вопрос, словно прошлого ответа и не было, - я пришла составим Вам компанию, милорд. Вы ведь не против?
Несмотря на то, что выбора у мужчины особенно не было, Флавия все же предпочла заранее вызнать, не станет ли ее общество навязанным. Это также было для нее чем-то необычным, ведь на Балморе каждый, кроме, разве что, раба, был бы счастлив, осчастливь она его своим разговором с ним. Здесь же все обстояло иначе. Суровая и гордая пантера превращалась в испуганного котенка в чужих реалиях, и даже сейчас, получив некоторое одобрение, стала осознавать, что как таковой цели у своего визита она не видела. Идя на поводу исключительно некой неосмысленной потребности, женщина пробралась в темнице и застыла молчаливой статуей, не понимая, зачем именно ей понадобился такой ход. Сдвинув брови, она решила начать одновременно издалека, но затронув одну из самых волнующих ее тем.
- Как давно Вы пребываете в заточении, господин? - она перешла на хельмовский, как более привычный и позволяющий ей чувствовать себя комфортнее, язык, - Почему с Вами так обращаются? Лестер говорил мне, что Вы - брат фйельского короля.
Продемонстрировав свою полную неосведомленность в материковых делах, Домицилла поискала глазами скамью, однако, не найдя ни ее, ни даже бочки, на которой могла бы разместиться, осталась стоять, прижавшись к прутьям решетки. О том, что воевода мог быть настроен враждебно и попытаться причинить ей какой-то физический вред, балморийка почему-то не задумалась.
Отредактировано Flavia Domitilla (2016-03-13 04:25:46)