Луна, заглядывавшая в окна замка, одно из которых принадлежало королевскому кабинету, уже которую ночь преступала рамки приличия своею настырностью. От её неуёмного любопытства, которому, казалось, не могли противостоять даже плотные занавеси, можно было скрыться разве что в одном из тёмных чуланов, где нынешний лорд-регент любил прятаться вечность тому назад от своих надоедливых нянек. Сейчас же подобное поведение ему не пристало, да и с луной Генрих Найтон успел сродниться за время своего регентства. На фоне прочего внимания, её было самым непредвзятым и непосредственным.
Сидя в одном из кресел с высокой спинкой на нетронутой луной стороне королевского кабинета, Генрих пытался размышлять о делах государственных, однако мысли его то и дело перескакивали к вещам, никоем образом с политикой не связанным. Взять, к примеру, луну или этот кабинет, принадлежавший Генриху по праву «одного из», как земли, титул и, пожалуй, сама его жизнь. Один из правящего дома, один из Найтонов, один из… просто один. Власть кажется умопомрачительным драгоценным браслетом лишь до тех пор, пока он не защёлкивается на твоей руке изящно сработанными кандалами.
Думал ли об этом Ретель, бросая ему вызов? На что рассчитывал, выступая на Айгоршир? Не на то ли, что сияние власти затмит в глазах окружающих и его гордыню, и его максимализм? Не затмит. Его Величество Чарльз I ярчайший тому пример.

«…С Вами мой племянник никогда не будет в безопасности!» - Запальчиво выкрикнул граф при их последней встрече. Спутавшиеся волосы, осунувшиеся черты лица, щетина сроком в несколько дней – уже этого было достаточно, чтобы Эйдан Ретель выглядел жалко. Но глаза, в которых полыхал гнев с едва заметным оттенком полубезумного упрямства, делали картину ещё более удручающей.
По мнению Генриха, признание ошибок вовсе не означало проявление слабости. Но отчего-то большинство, как союзников, так и недругов, считали иначе, ставя знак равенства между этими понятиями. Граф не был исключением и даже сейчас, побеждённый и стоящей одной ногой в могиле, лелеял свою гордыню, отказываясь понимать, что именно она захлопнула за ним двери темницы. Нет, Генрих вовсе не ожидал от лорда-протектора севера униженных просьб о помиловании, но надеялся, до последнего надеялся, что у Ретеля хватит благородства принять поражение с достоинством. Молва говорила, будто бы встав во главе рода, он изменился… Солгала. Опять.
И эти обвинения в том, что лорд-регент будто бы замышляет что-то против юного короля… Поначалу они раздражали и Генрих искренне недоумевал, как некоторые лорды могут упрекать его в подобном грехе, зная, на что он пошёл ради жизни брата? Но уже много месяцев, как подобные выпады не вызывали ровным счётом ничего, кроме усталости в глубине глаз. Людям свойственно выискивать в окружающих грехи, на которые оказались бы способными они сами, и тем самым пытаться обелить себя хотя бы пред собственной совестью: таков наш век, он нас такими сделал… Если бы графа Айгоршира и впрямь заботила безопасность Эдуарда, а не корона, слишком большая для головы ребёнка, он бы предпочёл находиться в столице подле юного короля, а не попытаться взять её силой.
«Со мной мой племянник имеет неплохой шанс дожить до совершеннолетия, - обронил Генрих уже покидая камеру, - а Ваша гордыня уложила бы его в соседнюю с Вами могилу…»

На столе в тени незажжённого канделябра со вчерашнего утра ожидал своего часа лист бумаги с безупречно ровными строчками букв. Указ о казни, которому не хватало лишь подписи. И, казалось бы, чего проще? Один размашистый росчерк пера и оттиск королевской печати на расплавленном воске… Но что-то, какая-то недоговорённость, ускользавшая от лорда-регента с проворством расшалившегося щенка, удерживала его руку от того, чтобы поставить точку в истории о неудавшемся мятеже. Поспешность – худший союзник из всех возможных, и прежде чем Генрих подпишет приговор, необходимо изловить-таки этого щенка и как следует его допросить.
«А ещё лучше – просто выспаться, как следует, - усмехнулся внутренний голос с отцовскими интонациями. - Глядишь, и перестанет мерещиться невесть что!..
Полоса света из приоткрывшейся двери перечеркнула комнату, а вместе с нею и мысли герцога напополам. Чья-то тень проскользнула в образовавшийся проём и замерла, прислонившись спиною к двери, закрывшейся за мгновение до этого. Учитывая, что в коридоре дежурили стражники, в чьей верности у Генриха не было поводов усомниться, ожидать нападения со стороны ночного гостя было бы верхом паранойи. А что до появления без спроса и даже без предупреждения – подобная вольность была позволена лишь двум женщинам из ближайшего окружения лорда-регента. Но в отличие от супруга, которому не спалось этой ночью, Леттис видела уже десятый сон, а значит…
- Что привело Вас ко мне в такое время, дорогая сестра? – Произнёс Генрих, прежде чем встать и обернуться навстречу Елизавете, чью тоненькую фигурку тот час же выхватили из темноты глаза.