Младшего сына леди Изабеллы сложно было назвать чересчур набожным. По правде, он и просто набожным мог считаться с преогромной натяжкой. Что в юности, что теперь Генрих Найтон находил для себя превеликое множество то чрезвычайно важных, то просто интересных дел, дабы не наведываться в храм чаще предписанного традициями и негласным законом, нарушение которого каралось куда строже смерти. В мире, где люди то и дело обращались к богам: кто с мольбой, кто с благодарностью, кто за прощением, кто за чудом, оказаться отлучённым от церкви являло собой отсроченный приговор, что в любой миг будет приведён в исполнение. А разве же ожидание смерти не страшнее её самой? К тому же, когда наверняка знаешь: по ту строну прощения не видать.
Впитав веру в Отца и Матерь с молоком кормилицы, Генрих, однако же, полагал, что возносить им молитвы можно и вне стен храма, к тому же пользуясь для этого словами, идущими от сердца, а не из молитвенных книг. Если боги всевидящи и бесконечно мудры, неужели условности так много значат для них? Леди Изабелла полагала, что да, и, будучи ребёнком, лорд-регент с завидной регулярностью обнаруживал себя под величественными сводами, стократно усиливающими, а подчас и искажающими любое обронённое им слово. Слов матушка не одобряла, приходилось сидеть молча, разглядывая витражи и удивляясь, как кто-то так точно сумел подобрать разноцветные осколки, чтобы составить из них целые картины. С тех пор прошло много лет, Генрих вырос и научился избегать нежелательных повинностей сверх необходимого, а витражи… Что в храме, что в жизни мозаика собиралась не из того, что было под рукой, а из того, что люди и мастера могли себе позволить. Всего одна небольшая ложь… ну, или же одна из немногих.
Часовня, под чьи своды Генрих ступил на четверть часа раньше, нежели его гости, встретила его благочестивой тишиной, величественной настолько, что даже звук собственных шагов казался преступлением. Ещё одна причина, по которой Его Светлость чувствовал себя неуютно. Чудилось, будто лики святых с укором глядят на него, коря за пренебрежение их обществом. И вместе с тем выбор этого места для встречи с представителем Его Святейшества принадлежал Его Светлости. Чем он был продиктован? Вероятно образом, в который вписывались все без исключения представители духовенства, с которыми доводилось иметь дело Генриху Найтону. Нужно ли уточнять, что пальцев на руке с лихвой хватало, чтобы перечислить их имена? Имя Томаса Бойла, в недавнем прошлом архиепископа Уортширского, в этом коротком списке безусловно было, а вот Марко Перуччио – доверенного лица понтифика, получившего право говорить за него – нет. К сожалению или к счастью?
Меж тем часовня подавляла Его Светлость своей тишиной всё сильнее. Неудивительно, что вскоре он предпочёл отступить к выходу, а затем и вовсе ретироваться, опасаясь за остатки сосредоточенности, которой с каждым мгновением становилось всё меньше, как и песка в верхнем сосуде песочных часов. Хотелось бы верить, что когда последняя крупица упадёт вниз, часы можно будет перевернуть, однако же время надежд осталось в прошлом, уступив место времени действий.
Ступив за порог, Генрих полной грудью вдохнул морозный воздух и едва удержался от того, чтобы зачерпнуть горсть снега и отереть им лицо. А ещё лучше окунуть голову в ближайший сугроб, в попытке найти там верные слова на языке, которым он перестал пользоваться, едва выдержал последний экзамен. Признаться, герцог непозволительно мало думал о предстоящей встрече, сосредоточившись на мирских проблемах. При том что раскол в рядах церковников мог разом затмить их все. Считал ли Найтон себя безусловно готовым к этому разговору? Полагал ли, что результат его окажется в точности таким, как будет угодно лорду-регенту? Нет и ещё раз нет. Но что поделать с этим заранее? Зайди речь о политике, Генрих сумел бы составить слова про запас, о войне – поразмышлял бы над тактикой, но церковь… Вряд ли даже самые рьяные её прихожане отдавали себе отчёт, как говорить со Святым Престолом на равных.
А придётся, потому как его представители не заставили себя долго ждать. Двое, хотя лорду-регенту и разговор с одним из них представлялся делом крайне непростым.
- Добро пожаловать в Хайбрэй, Ваше Высокопреосвященство. Премного рад нашему знакомству, – склонив голову в знак приветствия, произнёс лорд-регент, отчаянно пытаясь припомнить хоть что-нибудь об этом человеке. Впрочем, на лице герцога не отразилось и десятой доли охватившего его смятения, лишь радушие и непоколебимое спокойствие. Играя роль, мы невольно становимся на шаг ближе к желаемому образу, ведь так?.. - Как и личной встрече с Вами, – на сей раз поклон был адресован Перуччио, знакомство с которым до сего дня носило исключительно заочный характер.
Меж тем оба кардинала облюбовали лавочку у стены, Генрих же остался стоять. Не то, чтобы лавочка оказалась слишком мала для троих, просто с некоторыми людьми дистанция возникает сама собою. Ни отчуждение, ни враждебность, ни пренебрежение. Просто два мира, грань между которыми – нечто само собой разумеющееся.
- Надеюсь, Создатель в своей мудрости сумеет разглядеть за средствами мотивы, – улыбка коснулась и губ лорда-регента. Улыбка, призванная скрыть недоумение. - А если так, мне нечего опасаться. Святая церковь – оплот петерианской веры. Разве стремление сохранить её целостность – хоть сколько-нибудь грех, Ваше Высокопреосвященство?
И всё же в бою проще: в руках меч, а перед тобой враг. И либо ты сам убьёшь его, либо падёшь от стали в его руках. Вот, собственно, и всё. Никаких «быть может» и «если». И даже надежд, коль скоро всё определяет сила и сноровка.

Отредактировано Henry IV Knighton (2016-05-18 20:04:44)

Февральский холод – самый лютый за всё зимнее время. Снега и метели завершают своё правление и от того бесчинствуют вдвойне, а то и втройне против обычного, наказывая людей за фальшивое поклонение своему времени года. Герцог Хайбрэй так же не испытывал к зиме ни малейшей приязни (даже при том, что ему довелось появиться на свет именно в её пору), однако отчего-то совсем не учёл этого, выбирая место для встречи. Холод уже забрался под плащ, полагая меха своей собственностью, но мужчине изо всех сил приходилось делать вид, будто погода – самая что ни на есть комфортная, а место… Да уж, пожалуй, и с местом он тоже дал маху.
Часовня. Предполагалось, что верные слуги Отца-Создателя пожелают преклонить колени в доме божьем, едва ступят на твёрдую землю, дабы вознести молитвы за… да мало ли за что? Кто вообще доподлинно знает, о чём эти церковники молятся и за что благодарят? Во всяком случае, окажись в столице понтифик собственной персоной, он… ну а что он? Внезапно Генрих поймал себя на мысли, что даже примерно не знает, как закончить предположение. Как, впрочем, не знает и Его Святейшество.
Разумеется, ещё в бытность свою архиепископом Уортширским, понтифик Клет сблизился с их семьёй и в частности с леди Изабеллой, однако не все Найтоны разделяли безусловную набожность Её Величества (во всяком случае, искренне). В те времена Генрих и помыслить не мог, что поверхностность их знакомства с духовником королевы однажды выйдет ему боком. Они не враждовали, но и того особого доверия, что становится залогом истинной дружбы и безусловной верности, между ними не было. Церковь и церковники не входили в сферу интересов Его Светлости и мог ли он помыслить о том, на сколько недальновидным окажется подобная беспечность? Наверное, мог бы – беспечность редко пожинает хоть сколько-нибудь стоящие плоды.
Впрочем, сейчас не то время, чтобы анализировать ошибки своей прошлой жизни. Особенно при том, что «грех всё, что мы посчитаем нужным». Довольно неожиданное толкование из уст одного кардинала, без промедления поддержанное другим. К слову, именно Манчини заговорил о деле, да ещё столь… откровенно?..
«Дела у церкви ныне плохи и требуют поддержки короны…»
«Кардиналы терпят утраты, всё больше прелатов склоняются к кардиналу Барончелли.»
«Ныне мои земли под властью Андреса Найтона, я могу их лишиться.»
«Помощи, которая заинтересует кардиналов…»
Генрих принадлежал к тому типу людей, что ценили прямоту за её категоричность и недвусмысленность. Чёрное значит чёрное, а белое – белое и никаких полутонов, в которых можно было запутаться, словно в сетях. Жизнь при дворе научила лорда-регента разбираться в хитросплетении слов и витиеватости речей, вылавливая первоначальный смысл подобно жемчугу из морских глубин, однако же он так и не проникся симпатией к этой науке.
Церковь на грани раскола. Понтифик, выбранный церковниками из их числа и по их законам, уже не оплот безусловной власти и безусловной святости. Барончелли – второй папа?! Да как такое возможно? И сколько ещё ударов спину придётся вынести со стороны западного герцогства, прежде чем…
Не смотря на бурю, разыгравшуюся внутри, внешне Его Светлость по-прежнему являл собою образец спокойствия и даже изволил улыбнуться.
- Ситуация в Орллее не перестаёт тревожить меня. В частности то, о чём Вы говорите, Ваше Высокопреосвященство. Отнимать земли у их законных владельцев в угоду приспешникам своего тщеславия недопустимо. Но если подобное всё же произойдёт, знайте: Хельм сделает всё возможное, дабы восстановить справедливость, ну а если не выйдет… Что ж, на землях Хайбрэя всегда высоко ценили представителей Святого Престола. Вера – один из столпов, на которых держится королевство, и те, кто несёт её свет людям, безусловно, не останутся не у дел. Если кому-то из кардиналов, не приведи Создатель, доведётся лишиться паствы в Орллее, на землях Хайбрэя таковая непременно отыщется. Как, впрочем, и сами земли. Однако, надеюсь, до этого не дойдёт, потому как Его Величество, разумеется, сделает всё, дабы поддержать церковь в столь не простое время,  – короткая пауза, которую Его Светлость едва не заполнил коротким «Сколько?». Однако же хоть кто-то в этой игре должен соблюдать правила? - Финансовая помощь, безусловно, будет оказана. Полагаю, Его Святейшество представляет её размеры куда лучше меня? – Правила - несомненно, важная вещь. Однако не всегда уместная. Особенно, если соигроки готовы закрыть на них глаза. А они готовы, поскольку вот-вот покроются инеем… Да уж. - Осмелюсь предложить продолжить в беседу в месте, более к тому располагающем. А по дороге не поведаете ли мне о Его Высокопреосвященстве Барончелли? Человек, осмелившийся посягнуть на место божьего избранника в нарушение всех канонов, определённо вызывает интерес.

Отредактировано Henry IV Knighton (2016-06-14 20:34:36)

То, с какой поспешностью было принято его предложение о перемене мест, не удивило Генриха. Признаться, он и сам рад был ускорить шаг, оставляя позади выстуженную святостью и зимними ветрами обитель. Цинично? Пожалуй. Матушка пришла бы в ужас от подобного сравнения. И в недоумение – от посланцев понтифика. Герцог Хайбрэй нечасто вспоминал о ней, во всяком случае, куда реже, чем полагается хорошему сыну: хорошим сыном для Изабеллы Девантри всегда был Чарльз, Генрих же был просто вторым. Однако, именно о Её Величестве он и думал, выбирая часовню местом для встречи. Вероятно, окажись на его месте матушка, святым людям из Рейниса и вовсе пришлось бы преклонить колени в обязательной совместной молитве. Вот только Изабеллы не было среди живых, равно как и Перуччио с Манчини – среди святых.
Святые люди… Забавно, но будучи ребёнком, Генрих и впрямь считал духовников королевской семьи (когда-то среди них был и тот, чьи посланцы теперь шагали рядом с ним) – церковников, без которых проходил редкий день принца – людьми иного сорта. Казалось, будто в них совсем не осталось мирского, и оттого они куда ближе к богам, нежели к людям. Да уж, чего только не привидится с высоты детского роста! Но дети вырастают, а заблуждения, увы, остаются прежними. В этих двоих кардиналах (как, вероятно, и в подавляющем большинстве их собратьев) мирского ничуть не меньше, чем в Генрихе. Это сбивало с толку, идя вразрез с устоявшимися представлениями о служителях церкви, и вместе с тем вызывало приязнь. Довольно странное равновесие, но уж какое есть!..
Манчини вышагивал рядом с Генрихом, продолжая нить своих рассуждений. От лорда-регента требовалось лишь кивать, соглашаясь с каждым из них, что он и делал. Разве что «измена перед короной» резануло слух. Как ни крути, все разговоры об Орллее и её лидере стекались к этому церемониальному украшению из золота и горсти драгоценных камней. Вот Вам и Ваши идеалы, дорогой кузен…
- Изменники короны – те, кто ратуют за отделение западного герцогства, – оттого, что лорд-регент повторял это чаще, чем слова приветствия, горечь, которой, словно вино – специями, было приправлено это очевидное  утверждение, не стала слабее. И сталь в голосе герцога не затупилась. - Над землями Хельма есть лишь одна корона – та, что венчает голову моего племянника Эдуарда. Другой не существует. И не должно существовать. Разве вы прибыли не затем, чтобы так всё и оставалось?
Идеалы, о которых заговорил кардинал, едва не вызвали усмешку. В самих идеалах, впрочем, не было ничего плохого, да и «клочок земли» под них Его Высокопреосвященству Генрих уже, считай, пообещал, но смешивать идеалы с торгами – всё равно, что крупицы золота с мешком чечевицы. Перуччио вмешался очень кстати, обогнав и оттеснив своего спутника. Хотелось бы верить, что вместе с войной, которой Генрих всё ещё надеялся избежать, однако даже наивность лорда-регента имела свои пределы.
- С Барончелли я не знаком. И ввиду последних событий даже не знаю: к сожалению это или к счастью.
«Впрочем, вряд ли есть разница, если даже от людей, которым привык верить, больше не знаешь, чего ожидать.»
Лабиринт коридоров окончился небольшим по размеру залом, в котором жарко полыхал камин, согревая тело. Для души был припасён кувшин с горячим вином, сдобренным пряностями, и несколько кубков, которые лорд-регент наполнил сам, пока его гости располагались в креслах, полукругом расставленных у очага. Одна из нескольких малых гостиных успела повидать многое, начиная от тайных свиданий возлюбленных и заканчивая едва ли не поединком, грозящим раскатать её стены по камню, но разговоры подобного рода она слышала впервые. Во всяком случае – в новейшей истории. Повинуясь приказу, полученному загодя, преданные Его Светлости гвардейцы заняли позиции по обеим сторонам коридора, дабы спроваживать любопытных, если такие надумают объявиться в самой безлюдной части замка посреди студёного зимнего дня. У стен есть уши? Это так. Однако, у людей их всяко больше.
Вручив гостям кубки, Генрих устроился в соседнем с ними кресле. Плащ был небрежно отброшен в одно из пустующих, едва только дверь закрылась за спиной Манчини – рядом с огнём в мехах больше не было нужды. А вот глоток вина это именно то, что нужно, однако герцог так и не успел поднести кубок к губам, поскольку как раз в тот момент в его руки из рук Перуччио перекочевала записка. Впрочем, это и запиской-то не назовёшь – всего одно слово, вернее – число… Отец-Создатель, но что это было за число! Вероятно то, что Генрих сумел удержать в руках кубок, а на лице – маску спокойного ожидания, можно было смело именовать чудом.
«Да вы хоть представляете, о какой сумме просите?»
Пожалуй, если бы кому-то пришло в голову составлять список самых глупых вопросов, прозвучавших от сотворения времён, вопрос, который так и рвался сейчас с уст лорда-регента Хельма, занял бы в том списке почётное первое место. А заодно и второе с третьим. На то, чтобы подобрать достойную замену этому абсурду, требовалось время. И дар речи, который тоже неплохо бы себе вернуть, чтобы не разевать рот, как выброшенная на берег рыба. С шумом втянув в лёгкие воздух, Генрих вновь взглянул на записку, чтобы удостовериться, число с неё никуда не делось… и не отрастило, грешным делом, дополнительный ноль. Хотя и без него сумма могла впечатлить любое воображение.
Предлагая понтифику свою поддержку, Генрих рассчитывал, что она обойдётся в пять, ну или, как максимум, в десять тысяч. Но двадцать пять?!! Баснословная сумма, которая всё никак не желала укладываться в голове, зато в казне чувствовала себя более, чем просто уютно. И лучше бы ей там и оставаться… Но если сейчас пойти на попятную, станет лишь хуже. Отказ от риска, как бы парадоксально это не звучало, всегда хуже него самого. И даже стая синиц – тех, что в руках – не способны сотворить того, что может один журавль. Журавль ценой в двадцать пять тысяч! Да уж, дорогая получается птичка!.. Из чистого золота и то обошлась бы дешевле.
- Частично? – Переспросил Генрих, в основном для того, чтобы проверить, слушается ли его голос? Голос слушался, в отличие от пальцев, сжимающих несчастный клочок бумаги с такой силой, что разжать их не представлялось возможным. - И откуда, уж простите мне моё любопытство, Его Святейшество планирует взять другую часть? – Впрочем, чужие карманы волновали Его Светлость куда меньше собственных, да и решение его уже успело созреть… Безумие! Хотя, чему удивляться? Безумие – штука заразная. - Половину. Именно столько получит Его Святейшество. Вы верно заметили: северные земли немало пострадали от горцев. Епархия, возглавляемая Хельманом Хайгарденом – полагаю, её Вы имели в виду? – нуждается в помощи не меньше, – «…нас с вами,» - …остальных. Большое строится из малого, не так ли? – Отвлечься оказалось неожиданно просто (упомянутая епархия обошлась казне на порядок дешевле), а вот вернуться в основное русло – сложнее. Впрочем, Генрих уже начал забывать о том, каково это: жить без сложностей. - Итак, я готов предоставить понтифику половину, – сказанное походило на оговорку лишь с первого взгляда, однако кардиналы не могли оставаться в неведении, благодаря чему (да и кому тоже) казна Хельма не сияет только отдраенными до блеска полом и стенами?.. - Пожалуй, можно даже округлить её до тринадцати тысяч. – Огромная сумма. Ещё утром Генрих и помыслить не мог о том, что придётся расстаться с нею. А уж дважды… Вот уж точно безумие. Если бы пришлось выбрать имя его решению, разве могло какое-то подойти лучше? - Что до второй половины – могу разве что ссудить её в долг. Единая церковь – наша общая цель, не так ли, Ваше Высокопреосвященство? Если Создателю будет угодно, чтобы мы достигли её, - «…и чтобы Его Святейшество верно распорядился состоянием, которое просит у короны,» - двенадцать тысяч вместе с процентами займа станут пожертвованием во имя укрепления Святого Престола. Если же нет – возвращённое золото будет очень кстати для нужд армии Хельма и северян, пострадавших от войны с Фйелем. – Пальцы Генриха наконец разжались, записка аккуратно легла на подлокотник его кресла, а губы лорда-регента тронула прежняя радушная улыбка, с которой хороший хозяин приветствует дорогих гостей. Вот только этот умиротворённый облик никак не вязался со словами, мгновением спустя сорвавшимися с губ. - Предотвратите раскол церкви, Ваше Высокопреосвященство, не дайте Барончелли стать вторым папой и короновать Андреса Найтона второй короной, и я никогда не вспомню о долге…
«…ну а то, к каким методам Его Святейшеству придётся прибегнуть, совершенно не моё дело.»
Рассчитывать на гарантии там, где их не может быть впринципе? Что ж, даже триннадцать тысяч - хорошая цена за подобнные ожидания, а уж двадцать пять...

Отредактировано Henry IV Knighton (2016-09-25 21:11:40)