Вопрос Леттис застал Генриха врасплох и глубокомысленное молчание, которое досталось миледи вместо ответа, оказалось ещё не самым худшим вариантом.
Кто она? Избалованная, эгоистичная, слегка помешанная на своём происхождении и гордости (или вернее будет помянуть гордыню, хорошо хоть ни к ночи?) особа с острым, словно лезвие, язычком и совершенно невыносимым характером. Не совсем подходящий образ, если вести речь о той, кого можно... полюбить? Интересно, когда именно они успели ступить на столь скользкую дорожку, запутанную, словно клубок ниток, угодивший во власть (и когти) расшалившегося котёнка? Любовь – слишком дорогой подарок богов, чтобы всерьёз рассчитывать на него в обыкновенной жизни, никак не связанной со страницами старых сказок о рыцарях и принцессах. Все дети любят подобные сказки, просто кто-то перестаёт верить в них чуть раньше своих сверстников. А после этот кто-то вырастает и перестаёт быть ребёнком – таково наказание за пренебрежение сказками. Ещё в это наказание входит отсутствие любви, в которую перестаёшь верить в тот самый миг, что и в сказки, ведь одно не кажется возможным без другого…
…Мотнув головой в попытке отогнать назойливые, словно мошкара в жаркий день, мысли – слишком непростые, чтобы разобраться в них наскоком – Генрих поудобнее устроился на кровати. Какой бы неподходящей под сказочный образ казалась Леттис Фосселер, леди Гвиннбрайр была настоящей, а значит образ её был куда сложнее, чем любой из тех, что способны обрисовать слова на пожелтевшей от времени бумаге. Любовь – слишком глубокое и в то же время слишком неточное определение, чтобы можно было позволить себе категоричность здесь и сейчас, одни лишь боги ведают, каким цветком расцветёт теплота в душе Генриха, заявляющая о себе при каждом взгляде на избалованную, эгоистичную  и так далее.
Не сказать, чтобы вопрос о счастье показался более простым, однако же на него Генрих отчего-то решился ответить. Возможно больше для себя, чем для Леттис. Некоторые вещи просто необходимо произнести вслух, чтобы понять, так ли они звучат, как и ощущаются. Совпадение означает правду, а правда – обязательная составляющая счастья по версии Генриха Найтона.
- Быть счастливым для меня всё равно, что быть свободным, – произнёс лорд-регент, почти не задумываясь над ответом. - Разумеется, у каждого из нас есть те или иные обязательства, которые невозможно игнорировать, – к примеру, разрушенное амбициями брата королевство, погрязшее во лжи и лицемерии более, чем полностью, которое теперь только лишь чудом удастся сохранить для его же наследника, - однако же есть и то, что не входит в их круг. И свобода заключается в том, чтобы самому выбрать, что именно это будет. Или же кто... Да, скорее именно "кто" со всеми его производными. Кому доверять, с кем быть самим собой и к кому без страха можно повернуться спиной, не гадая, какое метательное орудие окажется в ней на сей раз, – невесёлая усмешка коснулась губ, а рана от стрелы немедленно зачесалась вновь, явно оскорблённая тем, что её так скоро списали со счетов. - Пожалуй, для меня счастье – это иметь такого человека рядом с собой… как можно больше таких людей: доверия ведь не бывает много, так?
Довольно просто и вместе с тем едва ли не сложнее любви… и Леттис, чувства к которой не поддавались ни анализу, ни классификации. Они просто были, как и вопрос девушки, повисший в воздухе, о семье, что жила здесь прежде.
- Я не знаю, – пожал плечами лорд-регент, рассеянно провожая взглядом закрывшуюся крышку сундука, в котором Леттис и отыскала свой вопрос. - Возможно, они уехали попытать счастья где-нибудь ещё.
И оставили игрушки, без которых ни один ребёнок не представляет себе жизни? Вот уж вряд ли. Разве что никакого ребёнка больше нет… Но Леттис не стоит знать о подобных умозаключениях. К тому же, она, кажется, и на нейтральный ответ купилась, раз вместо споров уже надвигается на Генриха с миской собственноручно приготовленного варева. Отец-Создатель, ну и кто тут на что купился?!!
Избежать обеда не удалось. Не то, чтобы Его Светлость испугался силы, которой изволила угрожать миледи: котята, только-только начавшие познавать мир, вероятно, кажутся себе не менее грозными, атакуя затеявшую с ними игру руку. Всё оказалось проще и вместе с тем куда удивительнее: дебют леди Гвиннбрайр в роли кухарки удался, и против второй, третьей и так далее ложки Генрих уже ничего не имел. Что ж, кажется, коротать время до выздоровления придётся не на одних яблоках. Да и путь до Хайбрэя… хм… а вот об этом Её Будущей Светлость вряд ли стоит говорить сейчас, потому как в ином случае с «польщённой» девушки станется надеть миску с супом ему на голову.

Рана, оставленная на память разбойниками, заживала отлично и к концу третьего дня уже совсем перестала беспокоить Генриха как болью, так и зудом. Три дня, проведённые в блаженном ничегонеделанье, восстановили силы герцога настолько, что он даже решился на небольшую прогулку к реке (той самой, где столь бесславно утонула его рубашка). Сперва Её Будущая Светлость была категорически против, но затем увлеклась экскурсией по уже изученным ею вдоль и поперёк окрестностям настолько, что они успели сделать круг по селу, прежде чем девушка обратила внимание на то, что её спутник уж слишком немногословен и спохватилась, что с него уже довольно прогулок.
Ещё один день и можно будет отправляться в путь. Верхом, поскольку договориться с местными на счёт лошадей удалось даже легче, чем Генрих предполагал. Правда, пришлось расстаться с половиной золотых, за это включив в условия сделки мужской костюм для Леттис. С амазонками для верховой езды в здешнем селе как-то не заладилось… Что ж, так даже проще. Особенно, если скрыть волосы миледи капюшоном плаща – ни один встречный с ходу не угадает в ней женщину. А к рыцарю с юным оруженосцем, глядишь, даже разбойники не отважатся сунуться.
К слову, о разбойниках. Где они?! И задаваясь этим вопросом, Его Светлость вовсе не имел в виду настоящих бандитов, с которыми свёл знакомство в сожжённом селе. Куда больше Генриха интересовали разбойники собственные, а именно его сопровождающие, которые должны были разбойниками притвориться, дабы ещё немного усложнить путешествие леди Гвиннбрайр в столицу. Во всяком случае, именно таким был первоначальный приказ герцога, который отчего-то игнорировался вот уже четвёртые сутки, равно как и сам герцог. Не случилось бы с ними чего… Да и отменить приказ, в котором больше не было необходимости, как-то надо. Нить доверия, протянувшаяся между Генрихом и Леттис, и без того была слишком хрупка, чтобы выдержать груз ещё и этой «шутки». И слишком ценна. Даже более, чем Генрих мог предположить в самых смелых своих ожиданиях.

«Разбойники» объявились утром пятого дня. Встревоженные, пристыженные и, хвала Создателю, без ставшего неактуальным маскарада. Не меньше Генриху повезло и в том, что когда в маленькую сельскую избушку нагрянуло с полдюжины его гвардейцев, Леттис дома не оказалось: в едва не треснувшей по швам избе, её бы попросту затоптали.
Из сбивчивого объяснения капитана бравых вояк, которые сейчас выглядели, словно нашкодившие мальчишки перед грозной матушкой, Генрих узнал следующее. День нападения на карету Леттис Фосселер вообще выдался весьма «удачным» на разбойников. Его гвардейцы столкнулись с превосходящим вдвое отрядом, и какое-то время были заняты исключительно им, упустив момент, когда герцог и его невеста исчезли с поляны. Благодаря петляниям миледи по лесу выследить их не удалось и порядком растерявшиеся гвардейцы, которые и не предполагали такого развития событий, вынуждены были бестолково обследовать окрестные селения в одном из которых им и улыбнулась удача в виде лорда-регента, хмуро взирающего на своих людей снизу вверх.
На то, что герцогу и его людям удастся поговорить дольше нескольких минут, растраченных на отчёт, рассчитывать оказалось глупо. Новости в местечках, подобных этому, распространяются со скоростью пожара в знойный летний день. А небольшой отряд с гербом лорда-регента на форменных одеждах, разыскивающий «мужчину и женщину «из благородных»» и вовсе прошёлся по селу этаким стихийным бедствием, приковав к себе внимание даже домашней птицы, до сего выдающегося события флегматично выискивающей поживу в пыли день за днём. Если Леттис ещё не мчится домой, то наверняка местные сплетницы именно сейчас раздувают перед миледи масштаб катастрофы, а к чему это может привести…
…Ни к чему. Вернее, уже привело. Саму Леттис. Ураганом ворвавшись в избу (однако, не продвинувшись дальше порога исключительно потому, что двигаться, собственно говоря, было уже и некуда) девушка замерла мраморным изваянием, переводя настороженный взгляд с одного участника «собрания» на другого. Вот чёрт, а они даже не успели договориться о том, как действовать дальше! И если сейчас хотя бы один из новоприбывших обратится к Генриху, как подобает…
- Миледи, – капитан гвардейцев с рваным шрамом, рассекающим бровь, церемонно склонил голову перед Леттис. - Полагаю, я имею честь говорить с леди Гвиннбрайр, не так ли? Моё имя – Ленс, я командир отряда, который Его Светлость герцог Хайбрэй отправил Вам навстречу, чтобы сопроводить в столицу. - К чести присутствующих, ни члены отряда, ни сам Генрих даже бровью не повели, чтобы не поставить под угрозу историю самозваного менестреля. Совещаться при Леттис – верх идиотизма, а предоставить Генриху право говорить означало бы признать в нём лидера. Ну а кем может быть тот, перед кем навытяжку стоят воины столичного гарнизона? Уж точно не случайным путником неопределённого происхождения. - Как только нам стало известно о нападении разбойников на Вашу свиту и о Вашем исчезновении, мы тут же начали поиски. Хвала Создателю, мы нашли Вас целой и невредимой, и теперь можем исполнить свой долг, препроводив Вас в Хайбрэй. - Хм… Ну, вроде, всё складно. За одним маленьким исключением: какова роль самого Генриха в предстоящем путешествии? Ответ не заставил себя ждать. К счастью, лорд-регент уже сидел, иначе это известие вполне могло сбить его с ног. - Арестуйте этого человека!
- За что? – Ошарашено поинтересовался Генрих, оглядываясь на неуверенно подступившего к нему гвардейца, чья привычка повиноваться своему командиру вступила в бой с очевидным непониманием того, как вообще можно взять под стражу лорда-регента – по сути, первое лицо королевства?.. 
- За похищение леди Гвиннбрайр, – с каменным лицом отрапортовал Ленс, потирая бровь, обезображенную шрамом. Этот жест ни о чём не мог сказать посторонним, но людям, знающим капитана давно (к числу которых принадлежал и Генрих), он выдавал крайнюю степень смущения.
- Но я её не похищал! – Довольно натурально возмутился герцог, улучая момент, чтобы кивнуть головой в знак одобрения. Леттис как раз во все глаза смотрела на капитана, кажется, не вполне понимая, на каком языке тот говорит.
- Об этом будет судить лорд-регент, – произнёс капитан. Ещё никогда ни ему, ни Генриху не доводилось чувствовать себя таким идиотами…

Отредактировано Henry IV Knighton (2016-09-10 19:58:54)

- На самом деле мы с Вами разминулись всего ничего, миледи, – в отличие от вил, которые Её Будущая Светлость всё ещё держала наперевес (отчаянная девушка, так сразу и не скажешь: завидовать её будущему мужу или уже начинать сочувствовать?), вопрос оказался на редкость безопасным, даже лгать не пришлось. Почти. - Согласно полученному приказу мой отряд должен был встретить Вас на выезде из Гвиннбрайра, однако необходимость объезжать повреждённый мост задержала нас в дороге, и мы подоспели, когда разбойники уже почти одержали верх над Вашими сопровождающими. Выжившие и сообщили нам, что миледи похищена, после чего часть моих людей во главе со мной тут же отправилась на поиски, а другая – должна была проводить раненных обратно в Гвиннбрайр. Полагаю, доброй половине Ваших людей удастся выжить, миледи, хотя я и не лекарь, чтобы судить о серьёзности их ран, – против воли взгляд Ленса скользнул к Генриху, ну а тот незаметно от Леттис картинно закатил глаза: мол, не годишься ты в сиделки, уж во всяком случае куда меньше, чем та особа с вилами. Да уж, такие вот в здешних краях сиделки!.. Усмешка коснулась губ капитана, однако усилием воли он заставил её исчезнуть, в результате чего лицо исказило довольно-таки недружелюбной на вид гримасой, очень кстати вписавшейся в спектакль, который самозваные лицедеи разыгрывали перед будущей герцогиней Хайбрэй. - И да, между Хайбрэем и Гвиннбрайром действительно что-то около восемнадцати – двадцати дней, только какое это имеет значение?..
Значение, как и сам ответ, Леттис Фосселер оставила при себе, однако Генриху не нужно было ни того, ни другого. Расклад выходил в чём-то даже забавным: Леттис верила его лжи, но перепроверяла его же правду. Во всяком случае, ту её часть, которую могла позволить себе заметить. Ни прикосновения, длящиеся чуть дольше необходимого, ни взгляды, которые оба наловчились ощущать даже затылком, замирая, чтобы не спугнуть, ни разговоры, то и дело касающиеся запретных для случайных путников тем. Касающиеся и проходящие мимо. Настолько близко, что стоит лишь протянуть руку, чтобы ощутить в своей тепло чужой ладони, а после сжать её – так крепко, что от грани между родными и чужими не остаётся и намёка.
Грань. Казалось, Леттис балансировала на ней, словно канатоходец с ярмарки, которого толпа провожает жадными до зрелища взглядами, гадая – упадёт или нет. А если упадёт – встанет ли или так и останется лежать на утоптанной сотнями ног земле сломанной куклой, чьи надежды дотянуться до солнца, привстав на носки на тонком канате, обернулись расплатой. Потому как нельзя желать большего, чем есть у остальных. Поделом ему.
Было время, Генрих и сам так считал, с той лишь разницей, что герцог Хайбрэй никогда не был одним из толпы, а всегда возвышался над нею. Хоть бы и на высоту протянутого между «вчера» и «завтра» каната. Дотянуться до солнца? Несколько лет тому назад его солнце погасло, закатилось за такой горизонт, откуда никто никогда не возвращался, а значит новый рассвет… он наступит, он обязательно наступит, вот только для кого-то другого, а солнечных дней в году слишком мало, чтобы требовать себе ещё один небесный огонь в обход бесконечно-длинной очереди. Вот разве что принять его в дар…
Принять и беречь. От малейшего порыва ветра, от чужих рук, от дождя, рисующего причудливые дорожки по щекам, которые лишь поцелуем можно высушить. Это сложно, слишком сложно, чтобы хоть кто-то в подлунном мире мог справиться. Но разве такой пустяк – повод, чтобы не попытаться? Дело за малым: осталось получить пламя из рук, которые уже не такие и чужие. Впрочем, сейчас рукам не до пламени, руки сжимают вилы…
Между тем арест похитителя шёл своим чередом. В Генриха полетела рубашка, а вместе с ней приказ пошевеливаться. При столь вопиющем численном перевесе даже настоящий застигнутый врасплох пленник не рискнул бы ничего возразить, Его Светлость тем более повиновался. Путешествие в Хайбрэй под конвоем собственных гвардейцев, каждый из которых успел зарекомендовать себя что храбростью, что воинским мастерством, представлялось ему теперь едва ли не увеселительной прогулкой. Ну а главное, Леттис будет в безопасности, с неё уже хватит приключений…
Вот только, сама девушка так не считала. Иначе, зачем бы ей заступать капитану дорогу, диктуя тому свои условия? Разделить отряд и задержаться в селении ещё на несколько дней или вернуться в Гвиннбрайр к уже успевшему свыкнуться с мыслью о притягательно-скучной жизни герцогу Фосселеру? Пожалуй, что нет. Дважды. Тем более, план капитана пришёлся Его Светлости по вкусу. Хотя бы потому, что уже давал плоды. Всего несколько дней назад леди Гвиннбрайр без колебания оставила бы его здесь ради того, чтобы продолжить прерванное путешествие в столицу, ну а сегодня она, похоже, и мысли такой не допускала. Надо же, а ведь Генрих уже успел позабыть, каково это – быть нужным не во имя возможной выгоды, которую сулит его имя, а просто потому, что… люди, переставшие быть друг для друга чужими порой возмутительно нелогичны. Возможно, в этом и смысл?..
- Боюсь, я не могу подчиниться Вашему приказу, миледи, – произнёс Ленс, дождавшись, пока герцог отрицательно качнёт головой из-за… хм… пускай будет: из-за спины своей заступницы. - Я выполняю лишь волю герцога и лишь перед ним буду держать ответ. Как и Ваш непохититель, – Генрих хмыкнул, однако на счастье как раз тогда, когда запутался в вороте рубашке, пытаясь совладать с нею одной рукой. - К слову, он не кажется мне слишком уж немощным, чтобы не быть в состоянии отправиться в путь немедленно, не так ли?
- Так, – поднявшись с постели, Генрих с вызовом глянул на Ленса. - Желаешь, чтобы я это доказал?
- Не представляю, как именно, – с каменным лицом парировал капитан. - Видишь ли, у меня правило: не бить детей, стариков и…
- Только попробуй!
- …калек.
Стремительно обогнув Леттис, Генрих коротко ударил Ленса в челюсть. Надо сказать, вышло довольно зрелищно, хоть и вполовину не так сильно, как могло показаться со стороны. Впрочем, гвардейцам, ранее изображающим декорации, хватило и этого, чтобы скрутить Его Светлость и вытолкать его за дверь.
- Полагаю, Вы убедились в моей правоте, миледи? – Произнёс капитан, потирая челюсть и провожая закрывающуюся дверь взглядом, до краёв полным желания поквитаться. И сделать это будет не сложно, потому как всё равно иных партнёров для тренировок Его Светлость за следующие восемнадцать дней вряд ли отыщет. В отличие от предлога ещё ни раз «нарваться на неприятности». - Собирайтесь, мы выезжаем сразу же, как Вы будете готовы. Мои люди будут ждать снаружи. - Коротко поклонившись, невозмутимый Ленс покинул избу, оставляя Её Будущую Светлость наедине с собой. Однако вилы капитан предусмотрительно отнял, прежде чем всё же повернуться к ней спиной. Одного раненного в отряде более, чем достаточно. Кстати, надо бы как-то аккуратно расспросить герцога о том, как именно он получил свою рану. Ну или хотя бы – чем.

- Жив?
- Уж простите, Ваша Светлость, но Вы себя переоцениваете!
- Подожди ещё пару дней, тогда и посмотрим. Думаешь, она купилась?
- Думаю, да. Но для пущей убедительности я бы Вас связал…
- Только попробуй.
- …и заставил бы волочиться за лошадью.
- А почему не «идти»?
- Говорю же – Вы себя переоцениваете. Кстати, возможно лекарю следует поехать с нами хотя бы до…
- Нет. Я в порядке. Буду в порядке.
- Воля Ваша, вот только…
- Что?
- Наверное, это не моё дело.
- Наверное. Но ты всё же скажи.
- Она того стоит?
- Она… - «…вообще-то, она бесценна.» - Знаешь, это и впрямь не твоё дело.
- Понял. Так привязать Вас к лошади?
- Ленс, а ты не думал, что это не я себя переоцениваю, а ты – недооцениваешь?
- Не думал. А стоит?
- Все всякого сомнения.

Не прошло и получаса, как небольшой отряд покинул деревню, оставляя позади и маленькую избушку с загадкой её прежних обитателей, и три дня, которых попросту не могло случиться в жизни лорда-регента. Однако же они случились, как и последние летние дни посреди осени, наполненные солнцем и красками, которых никогда не увидишь в городе. Случились… А сколько ещё ждёт впереди?

Отредактировано Henry IV Knighton (2016-09-19 22:08:58)

Дорога, ровным полотном ложащаяся под копыта коней, не изобиловала сюрпризами вот уже почти трое суток. Да и разговорами, к слову, тоже не изобиловала. Гвардейцы, вынужденные отыгрывать роли то ли конвоиров, то ли свиты для благородной леди (и к тому, и к другому они были одинаково непривычны), перекидывались друг с другом короткими фразами, всего несколько раз за время пути разбавив их шутками – довольно забавными, кстати, однако вызвавшими лишь сдержанные улыбки на лицах отряда. Обычно люди Найтона были куда более разговорчивы, сам герцог тоже охотно поддерживал беседу, да и Ленс не отставал. Сейчас же капитан общался лишь с будущей герцогиней, да и то – всё их общение сводилось к формальному обсуждению места и времени очередного привала. Генриху же, как «порядочному пленнику» приходилось и вовсе держаться в стороне ото всех, дабы ненароком не вызвать подозрений у Леттис. После отъезда из селения она и так бросала на Диккона задумчивые взгляды, когда считала, что он на неё не смотрит. В этом-то заключалась ещё одна проблема. И проблема эта была куда как серьёзнее, чем вся скука подлунного мира вместе взятая: Генрих не мог не смотреть на леди Гвиннбрайр.
За эти сутки он много чего успел передумать – как о личном, так и о делах, поджидающих в столице – однако даже сквозь пелену этих мыслей взгляд лорда-регента то и дело устремлялся к Леттис. Отчего-то ему было крайне важно раз за разом получать подтверждения того, что она рядом, что не приснилась ему и не растаяла предрассветным туманом. А ещё: убеждаться, что никакая опасность – ни реальная, ни надуманная – не грозит его леди. Никакая из вне… но вот как быть с той, что таится в омуте его собственной лжи? Каждая миля, неслышной тенью скользящая за спину, приближала маленький отряд к Хайбрэю, а значит и к правде. Что скажет Леттис, когда «впервые» увидит герцога? А что она при этом почувствует? От прежнего насмешливого безразличия не осталось и следа, а вместо него… Обычно мысли на этом и обрывались, чтобы не напугать громким именем едва зародившееся чувство.
За время, проведённое в пути, рана Генриха почти зажила. Ну, во всяком случае, беспокоить его она уж точно перестала. Лекарские обязанности по части смены повязки передали одному из гвардейцев – разумеется, Ленсу и в голову не пришло, что леди Гвиннбрайр согласится запачкать руки, а уж тем более вызовется на это по доброй воле. И Генрих не стал его в этом разубеждать. Та Леттис, которая ухаживала за ним в сельской избушке, и наловчилась готовить вполне съедобные обеды и ужины для двоих, принадлежала лишь ему и никому больше. Остальные могут продолжать видеть в ней капризную наследницу – пустую, словно кошель бедняка.
Когда первый день пути подошёл к концу, Генрих намеревался улучить момент, чтобы поговорить с Леттис – возможно, что и начистоту – однако девушка так устала, что уснула едва ли не до того, как её ноги коснулись земли. Даже ужина не дождалась. И не зря. К слову, готовить у наследницы Фосселеров получалось куда лучше, чем у гвардейцев Генриха Найтона с ним самим во главе. Эксперимента ради Его Светлость вмешался в процесс готовки того самого ужина, в результате чего завтрашнее молчание окрасилось ещё и осуждающими нотками. Пожалуй, настоящего пленника вдобавок побили бы.
На второй день им с Леттис так же не удалось переброситься словечком, даже не смотря на то, что гвардейцы «ослабили бдительность» из-за безукоризненного поведения пленника (на деле, конечно же, потому, что этот самый «пленник» отдал им такой приказ).
На третьи сутки пути отряд остановился на ночлег чуть раньше обычного, выбрав для этого место за пару миль до селения, в котором капитан намеревался утром пополнить запасы провизии. Дежурные занялись ужином и обустройством лежанок, а пленнику и леди, как обычно, велели не путаться под ногами. И хоть формой сообщения отличались, как день от ночи, с содержанием ошибиться было сложно.
Прислонившись спиной к дереву, Генрих будто бы углубился в созерцание еловой шишки, то так, то этак вертя её в руках. Однако стоило капитану отойти к лошадям, внимание пленника тут же переключилось на леди. Украдкой, а как же иначе?
Леттис Фосселер сидела чуть поодаль от костра, что развели первым делом, как и её будущий собеседник. Подобрав с земли длинную ветку, девушка что-то задумчиво вырисовывала у своих ног, однако где при этом витали её мысли? Генрих дорого отдал бы, чтобы узнать, вот только ничего, кроме шишки, у него сейчас не было. Разве что возможность, которую лорд-регент не собирался упускать. А ещё план, созревший на зависть даже самому богатому урожаю. Карту здешних мест Генрих помнил довольно неплохо ещё с тех самых пор, как они направлялись в Гвиннбрайр, однако не упустил случая, чтобы освежить её в памяти прошлой ночью. План, к слову, пришёл тогда же. И остался, дожидаясь своего часа.
- Леттис! – Её имя – нежное, словно рассвет, коснувшийся щеки в неуловимой, запретной ласке – шёпотом сорвалось с губ, а вслед за ним и усмешка. Казалось бы, мелочь – позвать кого-то по имени, а как же этого не хватало… - Не оборачивайся – заметят. Чем занята? Считаешь дни до Хайбрэя или до свадьбы? – Говорить с миледи серьёзно не получалось. Возможно, позже, если уж ничего другого у них не останется. - Всего пара недель и ты вернёшь себе жизнь, которой жила прежде, – а вот это правда. Одна на двоих. Только Генрих больше не хотел «как прежде». В том будущем, что манило его издали, пока ещё не подпуская к себе, слишком многое оставалось непонятным, а ещё большему предстояло учиться заново. Вот только оно всё равно было ярче недавнего прошлого, а значит стоило того, чтобы ради него рискнуть всем. - Ты рада? – Ну вот. С леди Гвиннбрайр всегда так: не знаешь, чего ожидать ни от неё, ни от себя рядом с нею. Совсем ведь не то собирался спросить… - Хорошо, если так, вот только радостной ты не выглядишь. Да и счастливой тоже… – Мгновение, и к ногам девушки покатилась шишка – глупый, нелепый дар, но другого нету. Драгоценности, шелка, приёмы – откуда всему этому взяться посреди леса? А, впрочем, без них даже уютней. - Надеюсь, в столице ты сумеешь это исправить, а я… Знаешь, кажется, я и так задержался в сей достойной компании дольше, чем следовало. Не выдашь? А хочешь со мной? Ночью. Когда все уснут.
Шанс на то, что Её Будущая Светлость позволит вовлечь себя в авантюру, задуманную Светлостью Действующей, был ничтожно мал. Но если всё же она согласится – не скоро забудет эту ночь. А с нею и Генрих.

«Брак с регентом – выгодная партия…»
Ответ Леттис вновь ощетинился колючками, как в самый первый день их знакомства. Расчётливая, корыстная, самолюбивая, властная… Вот только Генрих успел узнать её другой. И если прежде маска сидела на Её Будущей Светлости идеально (отчего-то герцогу казалось, что даже тогда это была маска – не лицо), то теперь миледи больше напоминала ему маленькую девочку, которая без спросу залезла в материнскую шкатулку с драгоценностями и нацепила на себя всё, что успела, пока нерасторопные гувернантки не отняли такую красоту. Довольно нелепая попытка казаться взрослой, хотя и от улыбки умиления удержаться сложно. Ну, или же грусти, как в случае с леди Гвинбрайр. Вероятно ей кажется, будто без этой маски она не может быть интересной… Что ж, отчасти в этом есть и вина Генриха: опасаясь спугнуть, он медлил сильнее, чем следовало.
«Ты забыл, каково это: быть счастливым…»
- Забыл, – спорить бессмысленно,  да и не хочется тратить на это мгновения, данью собранные воедино с трёх минувших дней. - Но воспоминания тем и хороши, что могут вернуться в любой миг.
«И повториться тоже… А, впрочем, нет. Скорее уж стать путеводной звездой, чей свет простирается из прошлого в будущее.»
Признание в грядущем побеге вызвало волну возмущения, разом стеревшую напускное безразличие из голоса Леттис, а высокомерную маску – с её лица. На это Генрих и надеялся, старательно отгоняя видение, в котором леди Гвиннбрайр невозмутимо пожимает плечами и желает ему удачи. Именно этого Генрих боялся, а не какого-то там далёкого герцога Хайбрэй с его гневом и приговорами.
- Если узнает, – повторил он, делая ударение на первое слово. - Значит, нужно сделать так, чтобы не узнал. В любом случае, я не боюсь… особенно вспоминая, как лихо ты смотрелась с вилами наперевес. Уверен: регент подобного не ожидает! – Вернее: не ожидал. А уж теперь-то Его Светлость готов ко всему!

Если план приходится менять на ходу, значит это плохой план. Эту любопытную мысль пытался донести до юного принца один из его учителей, преподававший стратегию. Другой же его коллега не уставал повторять, что своевременная корректировка едва ли не вернейший залог успеха. Оба приводили примеры, озвучивали доводы и были довольно убедительны, пока однажды Его Высочество не подстроил так, чтобы эти достойные господа оказались в одной комнате, и со всей непосредственностью, присущей детям, не организовал им очную ставку. Из этой затеи (помимо нескольких занятных выражений, за которые Его Высочество едва не нарвался на порку) Генрих вынес следующее: всё зависит от ситуации.
Но даже при этом нынешняя – ни в какие ворота не лезла, а значит план был обречён на успех, словно пьеса, сыгранная по нотам старательным менестрелем, не обделённым талантом. Когда все заснули (будь Генрих и впрямь их пленником – ни за что не купился бы на фальшивое сопение, местами переходящее в храп, ну а тут сам Создатель велел!..), а часовые отвлеклись на игру в кости («неосмотрительно» повернувшись к пленнику и сопровождаемой ими леди спиной и негромко переругиваясь между собой по поводу счёта), разбойник осторожно приподнялся на локте, а после (с осторожностью, помноженной уже надвое) выбрался из-под плаща, напоследок придав ему форму, отдалённо напоминающую спящего человека, укрывшегося с головой – благо, заготовленного с вечера лежака на это хватило. Вытряхнуть Леттис из-под одеяла оказалось сложнее, оттого и дольше, но разве в столь безупречном плане могло хоть что-то пойти не так? Именно, не могло, а вот на везение (обычное, или же не совсем) очень даже походило. Поэтому беглецы, осторожно ступая и пригибаясь к земле, без проблем достигли первых деревьев, где сумели выпрямиться во весь рост и сориентироваться в направлении.
Предпочитая возобновлять путь с рассветом, небольшой отряд укладывался спать с первыми сумерками, поэтому истинная темнота ещё не успела сгуститься под кронами деревьев. К тому же, отойдя примерно на полмили от лагеря, Генрих разжёг предусмотрительно украденный факел, с которым путь через лес пошёл веселее, чем прежде. Опасаясь что погони, что хищников, беглецы обменивались лишь короткими фразами, в остальном же прогулка (уже с полным на то правом могущая называться ночной) прошла в тишине, нарушаемой лишь звуками, которыми полнился лес. Генрих уверенно шагал вперёд, крепко держа Леттис за руку. Его глаза наловчились угадывать тропу «к свободе», а она… К счастью, дни, когда леди Гвиннбрайр опасалась его прикосновений, словно открытого огня, остались далеко позади.
Селение встретило путников огнями. Слава богам, ничего общего с пожаром эти огни не имели, а вот с праздником, который утихнет разве что с рассветом – очень даже. Праздник осени, праздник урожая, ночь огней – в разных концах королевства он назывался по-разному, неизменной была лишь всеобщая любовь к этому действу, позволяющая безошибочно сопоставлять эти названия между собой. Не относящийся к числу официальных (как и большинство торжеств, ушедших в небытие вслед за языческим верованиями, которые старательно, но безуспешно запрещали что церковники, что светская власть), он, тем ни менее, разжигал своими огнями весь Хельм, выманивая на просторы ночи всех: от мала до велика. Вот разве что среди дворян праздник осени игнорировался столь старательно и демонстративно, что ничего удивительного в том, что среди празднующих селян то и дело появлялись дорогие маски, исполненные руками истинных умельцев своего дела, не было. Запретный плод всегда слаще того, что предписывают тебе законы. Генрих Найтон ощутил его вкус несколько лет назад, когда впервые выбрался на праздник, которого не существует, вместе с друзьями, умудрившись нарушить с дюжину запретов и даже один из законов Хельма.
Однако же это того стоило. Свобода, если подумать, вообще бесценна, даже если длится всего лишь до рассвета. Казалось бы, возмутительно мало для свободы, однако на деле ею пропитан сам воздух, а воздуха в подлунном мире более, чем достаточно, чтобы им поделиться.
- В Хайбрэе эту ночь называют часом добрых духов, – негромко произнёс Генрих, оборачиваясь к своей спутнице. Их появление не осталось незамеченным и навстречу беглецам уже спешили несколько юных девушек. Беззаботные и бесстрашные, потому как этой ночью нет места страху и дурным намерениям. Необыкновенная ночь и необыкновенная уверенность. Улыбнувшись, Генрих шагнул им навстречу, вынуждая Леттис сделать то же самое.
Расплывшись в ответной улыбке, одна из селянок приблизилась к леди Гвиннбрайр, чтобы водрузить ей на голову венок – как две капли воды похожий на те, что украшали головы женщин. Спелые колосья ржи, полевые цветы, листья, тронутые первым золотом осени – не всякому ювелиру под силу создать что-либо, столь же прекрасное… Другая же протянула Генриху кружку, из которой тот не без удовольствия сделал несколько глотков, прежде чем передать её своей спутнице.
- Не бойся. Ты должна выпить хотя бы глоток, чтобы разделить с нами праздник.
Да уж, более странного побега Хельм ещё не знал. Где это видано: оставаться на праздник, когда всего в нескольких милях позади уже могли заметить их исчезновение?.. Нелогично, неправильно, глупо, но именно так они и поступят. Ну а если миледи начнёт задавать вопросы, что ж, Генрих после придумает, что ей ответить. Сейчас все его мысли были устремлены к кострам, разложенным причудливым узорам, и к напитку в руках Леттис.
«Ну что же ты? Пей! Вряд ли тебе доводилось пробовать эль вкуснее!»
Огонь – самая удивительная из всех стихий. Стоит только разгореться первому праздничному костру, как пламя его разом вспыхивает в сердцах всех причастных. А уж если костров много…

Благосклонность селян сложно было недооценить. Едва кружка опустела, встречающие подхватили пришельцев под руки и увлекли к огороженному огнями полю, где и ожидалось основное действо. Ни расспросов, ни опасений, ни даже настороженных взглядов… Пожалуй, в другое время наивность этих людей немало удивила бы герцога, однако же здесь и сейчас она ощущалась им, как нечто само собой разумеющееся. Пожалуй, скорее уж можно начать опасаться дышать или пить воду из родника, зачерпывая её пригоршнями. Что плохого в воде или воздухе? Ничего, как и в огне, что оберегает эту ночь от зла и возможных бед, что испокон веков притягивала людская наивность.
Мысли путались, смешиваясь с дымом и смехом, струящимся отовсюду. И эти улыбки на незнакомых лицах… пожалуй, Генрих за всю свою жизнь не видел столько искренности, сколько за эти мгновения. Кто-то хлопнул его по плечу, кто-то скользнул взглядом по Леттис, а после с заговорщицким одобрением подмигнул Его Светлости. И даже удивление при виде её костюма быстро таяло в глазах, устремлённых к леди Гвиннбрайр: убегая по ночному лесу от кажущихся преследователей, девушка и сама не заметила, как растрепались в пути её волосы, а лента, которой они были стянуты прежде, и вовсе осталась где-то на лесной тропе. Пожалуй, возьмись Ленс их преследовать, эта лента о многом бы ему рассказала, вот только о каком преследовании может идти речь сейчас? Гвардейцы «заметят их отсутствие» не раньше утра, тогда же и пустятся в погоню.
Но когда оно ещё наступит это утро? Да и к чему оно вообще, когда вокруг и так светло, как днём?! Блики костра отбрасывали на лица людей причудливые тени, словно бы масками укрывая их от повседневных забот и тревог, что остались в минувшем дне. К завтрашнему полудню всё вернётся на круги своя, так стоит ли отнимать драгоценные мгновения у ночи?
Не стоит. Обернувшись к Леттис, Генрих широко улыбнулся ей. Все условности, круговорот лжи и недомолвок разом отошли на второй план. На первом осталась лишь Леттис. Настоящая, а не та, кем ей надлежало быть, и кем она быть пыталась. Горделивая, властная, упрямая, словно стадо баранов… беззащитная, отчаянно желающая любить и быть любимой, и до дрожи страшащаяся такой дерзости – просто неслыханной по меркам леди. Тьма и свет перемешались в ней, как и в любом из живущих, но попробуй стереть хоть что-то и… она исчезнет, растает, словно предрассветный туман, окутавший землю едва уловимой заботой. А вместо неё останется кукла. Безупречная кукла, что будет играть роль примерной жены и матери, станет говорить лишь когда её спрашивают, и показываться на глаза только по зову. И с чего это девочки так любят кукол? Генрих вот никогда не сумел бы побороть в себе раздражение, что вызывает такая покорность. К тому же, в сердце, где уже живёт любовь к настоящей, живой женщине, нет места для чувств к безупречному образу.
Не смотря на глоток эля, Леттис всё ещё не избавилась от скованности, шлейфом тянувшейся за ней от самой опушки. Настороженный взгляд небесных глаз, губы, едва изогнутые в вежливой улыбке, пальцы, лишь сильнее вцепившиеся в его ладонь – всё это было столь же далеко от девушки, которая однажды разбудила Генриха ледяной водой из ручья, а после кормила его впервые в жизни сваренным супом, что и Хайбрэй от Гвиннбрайра. Захотелось встряхнуть её, сделать хоть что-то, чтобы эта ненужная маска разбилась на тысячу осколков и растаяла, подхваченная языками огня. Магия? Пожалуй. Генрих мало что знал о ней, однако люди не станут лгать, верно? Ну, то есть об этой ночи. Ведь ложь – это тоже зло, а злу сюда хода нет.
- Что с тобой? – Вопрос прозвучал прежде, чем Генрих осознал его уместность. - Это место – не то, где ты хотела бы очутиться? Ну а если не здесь, то где?
Ответить Леттис не успела. И это если она вообще намеревалась ответить. Возможно, леди Гвиннбрайр подбирала слова лишь затем, чтобы разъяснить горе-проводнику, какую чушь тот несёт. Удивительная практичность его жены перестала удивлять Генриха после того, как миледи похвасталась сделкой с купцом из оставшегося позади селения. Другая ни за что не рассталась бы с платьем, пусть и подрастерявшим былой блеск, а эта…
- Она твоя жена? – Голос принадлежал девочке лет десяти, что беззастенчиво разглядывала обоих пришельцев, не забывая откусывать от пирога, что держала в руке.
- Что? Нет… – А ведь и впрямь, нет. И даром, что пока.
- Хорошо, тогда пошли! – Обрадовалась малышка, подобно дракону проглатывая остатки пирога целиком. Кое как обтерев ладошки о передник, девочка ухватила герцога и будущую герцогиню за руки, и куда-то их поволокла. Забавно, но у Генриха и мысли не возникло о том, что можно противиться этому самоуправству. Да и вопрос он задал как-то не слишком уверенно, словно и не ожидая, что любительница пирогов снизойдёт до ответа.
- А мы куда?
- Проверять!
- А, ну да, – с губ лорда-регента сорвался короткий смешок, - как же без проверки, без проверки никак нельзя… Стоп! Какая ещё проверка?!
Его возмущённый возглас вызвал волну смеха и взгляды, устремлённые к ним с Леттис, вдруг сделались покровительственно-сочувственными. Так люди, умудрённые опытом, обычно глядят на новичков, самонадеянно уверяющих, будто всё уже знаю, да и умеют не меньше.
- Да не переживай так, – добродушно усмехнулась одна из женщин, за чью юбку цеплялся мальчишка лет двух или трёх, во все глаза глядевший по сторонам, - это просто обычай, обряд, которому однако же никто не обязан следовать. Видишь корзину с лентами? – Проследив за её взглядом, Генрих кивнул. И правда корзина. С чем-то алым внутри. А ещё люди, с любопытством поглядывающие на неё, и даже одна молоденькая девушка, что-то пытающаяся то ли угадать, то ли высмотреть на дне. - Выбери себе одну, да и ты, девочка, сделай то же, – улыбнувшись, женщина поправила венок на голове Леттис с какой-то воистину материнской заботой, которой попросту не бывает мало, если она настоящая. - А после – тяните. И если окажется, что лента одна и та же – женись, не раздумывая!
Окончание фразы утонуло во всеобщем хохоте. Лишь девушки, крутящиеся вокруг зарделись в смущении – то ли наигранном, то ли самом что ни на есть… Судя по юному возрасту все ещё невесты. Странный обычай, Генрих ни о чём подобном и не слышал. Кстати, а не из такой же корзинки появились венчальные ленты, которыми церковники связывают руки новоявленных мужа и жены?..
Впрочем, додумать мысль Генрих не успел – в ладонь ему словно сама собою ткнулась ленточка. Ну как сама… Девчушке без пирога, видимо, надоело ждать, пока нерешительные лорд и леди начнут присматриваться к судьбе, свитой из алых – наверняка дань стихии огня – лент. Вот и Леттис уже при ленточке, да и остальные свои разобрали с видом самых что ни на есть заговорщиков. А после корзинка вдруг скользнула в сторону, повинуясь воле чьих-то проворных рук (не иначе тех самых, в которых столь органично смотрятся пироги), ну а ленты… ленты остались в их собственных руках.
Одна на двоих. Впрочем, Генрих и без неё не нуждался в подтверждениях.

Реакция Леттис на безобидный обряд огорошила всех, кто собрался на него поглазеть, а её спутника – в первую очередь. Нет, он уже успел понять и даже привыкнуть, что его леди – не та роза, из которых составляют букеты фрейлины Её Величества: холёная, с безупречным бутоном и напрочь отсутствующими шипами. Последнее – вовсе не чудо природы, а результат кропотливых стараний садовников, отдающих себе отчёт, что чей-то пораненный палец вполне может стоить им головы. Да уж, такие вот законы в мире оранжерейных роз. Жизнь за капельку крови.
Леттис же была розой дикой. Не смотря на схожесть с домашней – не присматриваясь, и не отличишь – она обладала шипами, в том числе и такими, что, невидимые глазу, тончайшей занозой впивались под кожу, стоило лишь коснуться цветка. Всё равно, с какими намерениями: отбросить в сторону, ради забавы смяв лепестки, или же укрыть под плащом, дабы непогода не коснулась скромного дара для самой любимой женщины. Леттис была розой, а Генрих… к несчастью, Его Светлость совсем не умел обращаться с цветами, а уж язык их и вовсе не понимал.
Ну вот что пришлось ей так не по нраву? Или же миледи решила, будто сейчас её всей толпой потащат в храм, венчать с безродным бродягой? А ведь так оно, пожалуй, и есть… Нет, не принудительная свадьба по воле настырной девчушки с пирогом или без, а он сам. Не Генрих, но Диккон. Случайный попутчик, что первым делом отнял у леди кольцо, а вторым – едва не овладел ею на том же самом месте. Всё это было, вот только разве те дни, что случились потом, не заставили эти воспоминания померкнуть? Выходит, что нет. И что бы там не вообразил себе Его Светлость, Леттис Гвиннбрайр станет его женой вовсе не ради придуманного чувства, а из-за титула и положения, которое не сумеют дать ей все бродяги и разбойники континента, вместе взятые. Чёрт, возненавидеть её не выходит, хотя и следовало бы!.. Пустота, что подобно ведру ледяной воду вывернули Генриху на голову, пригвоздила его к месту, отняла все слова до единого.
А впрочем, нет. Люди, что оставили свои дома нынешней ночью, не заслужили того, чтобы их праздник бросили в пыль и грубо растоптали сапогами, словно розу, которая только в том и была виновата, что посмела уколоть неосторожную руку. Генрих уже открыл было рот, чтобы отшутиться на тему сокровища, которое ему предлагают вести к алтарю, и даже дёрнул на себя ленту, желая проучить строптивицу, как вдруг… протяжный вздох разочарования, окруживший несостоявшихся жениха с невестой, подобно порыву студёного ветра взъерошил волосы и заставил поёжиться пламя. Совпадение? Ну, конечно же, да. У богов, которых до сих пор вспоминали эти люди, больше не было власти в подлунном мире. Помнить – совсем не означает верить, ведь так?
Между тем толкование порванной ленты (ну надо же, а он и не заметил!) распалило миледи ещё сильнее. Небрежно смотав обрывок и бросив его в корзину, девушка отошла в сторону, с каждым шагом отдаляясь на милю, если не больше. От глупой корзинки, от лент, от праздника, и от него – безродного бродяги, не имеющего права любить её.
Всё. Хватит. Капризная, избалованная девчонка, которая просто напрашивается на хорошую…
- Не нужен тебе жених? – Звонкий, задорный голос метнулся вслед леди Гвиннбрайр, а сам Генрих почувствовал, как его обвивают чьи-то руки. Ещё миг, и вот уже девушка – светловолосая и голубоглазая – по-хозяйски обнимала герцога за шею, без страха и смущения глядя ему в глаза. - Ну вот и славно, тогда я его себе возьму! – Улыбнулась – весело и призывно. А после поцеловала. Жарко и долго, даже осуждающий ропот не остановил. Ну ничего себе добрые духи у них в Гасконии!
Лишь невозможная смелость для женщины, которым вообще-то полагалось быть скромными, кроткими и даже, желательно, не смотреть на мужчин без крайней на то необходимости, не позволило Генриху прервать поцелуй тот час же. Пожалуй, он даже не сразу понял, что светловолосая не чудится ему, а и впрямь целует! Но после, когда «видение» стало уж слишком настойчивым, мягко, но вместе с тем и непреклонно отстранил её от себя, разрывая кольцо рук. Странно всё же устроены люди, раз не желают довольствоваться тем, что само идёт им в руки, устремляя свой взор если и не к несбыточному, то весьма и весьма трудно достижимому.
- Что, не нравлюсь? – Ничуть не смутилась девица, с вызовом приподнимая подбородок. - И чем же я хуже этой?
- Ничем. Просто ты…
- Не она?
Вопрос, который светловолосая даже не прошептала – скорее уж Генрих угадал его по движению губ, не требовал ответа, однако он всё же кивнул. Не она… Почти приговор. Особенно если принять во внимание то, что «она» всё же станет ему женой. Ну а разве есть пытка страшнее, чем желать женщину, зная, сколь глубоко она равнодушна?
Однако вновь погрузиться в пучину тоски герцогу не позволила его самозваная невеста. Улыбнувшись, рыжеволосая вновь потянулась к нему, однако на сей раз ограничилась целомудренным поцелуем в щёку и шёпотом, что коснулся её в тот же миг.
- Не она… Верно. Хоть потанцуешь со мной после?
- После чего?
- Ну… просто после. С твоей леди не убудет, ведь правда? – Заговорщицки подмигнув, девица рассмеялась каким-то своим мыслям, а после подхватила подол юбки и бросилась наутёк, придерживая венок, что так и норовил соскользнуть с волос.
Ну а Генрих… странно, но весь его гнев куда-то делся, словно бы светловолосая выжгла его своим поцелуем. Осталось только желание отыскать Леттис, а после – увести её отсюда, чтобы не портила людям хорошую ночь своим недовольным видом и неприязнью к сказкам.
Впрочем, «отыскать» слишком громкое слово, чтобы следовало прибегать к нему даже в мыслях. Её Будущая Светлость и не терялась – стояла себе на прежнем месте и смотрела куда-то мимо него. Расстояние между ними Генрих преодолел всего за несколько шагов, однако затем пришлось ловить миледи за руку, чтобы не сбежала. Впрочем, о том, что сейчас творилось в душе Леттис, лорд-регент и не догадывался. А если так… то почему не спросить об этом её саму?
- Ну, и что ты устроила? Неужели не ясно, что это была всего-навсего шутка? Или же ты решила, что я, ошалев от «воли богов», тот час же поволоку тебя жениться? – Горькая усмешка всё же коснулась губ, как Генрих не пытался её удержать. - Успокойся, не стоит лишний раз напоминать о том, что я тебе не ровня… моя леди. – Ну а теперь и грусть решила выйти из-под контроля. Ещё немного, и отразится в глазах, устремлённых на Леттис неосознанно жадно, словно в последний раз… Ну как тут не отвести взгляд, а после и не отвесить поклон? Нарочито неуклюжий, почти шутовской. Чтобы леди не решила чего доброго, будто имеет дело с лордом, а не с безродным бродягой, каковым вполне мог оказаться Диккон – случайный попутчик, вообразивший себе «долго и счастливо».

Справедливости ради, Генрих и не рассчитывал на спокойный, уравновешенный ответ. На него даже Диккон – выдумка, которой несколько дней от роду – не надеялся, но чтобы вот так… Её Будущая Светлость не просто перешагнула черту, а самым нахальным образом потопталась по ней сапожками, привлекая всеобщее внимание дикарскими плясками, ну а после ещё и пренебрежительно плюнула сверху. Чтобы ни у кого не возникло сомнений в том, что «не заметила» и «случайно» - персонажи какой-то другой сказки. Упрёк, сквозивший и в словах Леттис, и в той поспешности, с которой она отдёрнула руку, оказался пощёчиной, к которой герцог был не готов.
А ведь и впрямь, что он сделал? Это ведь не Генрих заявил селянам о том, что их обряды – бред, который и в дурном сне не привидится. Не он поспешил отгородиться от праздника, всем своим видом показывая, насколько тот недостоин его утончённой персоны. Да он даже девицу эту шуструю не целовал, чтобы заслужить посыл на сеновал (интересно, кстати, а откуда леди Гвиннбрайр так хорошо разбирается в сеновалах и целях, за которыми туда, собственно, украдкой и наведываются?..)! Ну, то есть, он всего лишь ответил на поцелуй, а не сам был его инициатором, и разница между одним и другим очевидна! И леди, столь осведомлённой в вопросах… хм… сеновалов, следовало бы знать и об этой самой разнице. Впрочем, кто их вообще разберёт, этих леди? Какой-нибудь замысловатый код и то понять проще.
Случай в очередной раз удостовериться как в правоте, так и в безусловной глубине сей мысли, представился сразу же. Вырвав руку и пожелав ему хорошо повеселиться на празднике, Леттис вдруг сама прибегла к этому же совету, юркнув в хоровод. Вот только смех её, которыми миледи наградила своего спутника в довесок к первой «пощёчине», показался наигранным, злым и настолько чужим, что Генрих даже не нашёлся, что крикнуть ей вслед, растерянно наблюдая за тем, как Леттис тает среди танцующих. Словно зимняя дева из сказки, рассказанной принцу давным-давно. Та, помнится, так же не перенесла жара весенних костров, разложенных в её честь, и растаяла, не успев узнать, что сердце её избранника полнится ответной любовью…
Удивительно, но вездесущая девочка словно бы прочитала мысли. Или они с пугающий прямотой отражались в его глазах? Ну вот куда она лезет, что вообще о любви знает?! За исключением безусловных чувств ко всему съестному в округе, разумеется. Эта нахалка ещё слишком мала, чтобы учить Генриха, как ему поступать. Найти Леттис? А она хочет быть найденной?
Однако ни ответить себе, ни огрызнуться девчонке с ватрушкой Генрих так и не успел, потому как знакомая фигурка в нелепом мужском костюме вдруг бросилась ему в глаза. Странно, как он вообще мог отвлечься и упустить её из виду?.. Танцует, хохочет, однако при этом словно по-прежнему в стороне ото всех. И праздник – тот, которого миледи вдруг возжелала – проходит мимо, касаясь её грустным взглядом, который попросту невозможно обмануть. Как не обманет и одиночество, стоящее по правую руку, толпу, что старательно огибает замершую посреди улицы хрупкую фигурку, дабы не задеть её незримого спутника рукавом. Говорят ведь, что это к беде…
…Хоровод, принявший Леттис, охотно впустил и Генриха. Стать его частью, поймать ритм, с которым неслись в пляс остальные – всё это просто, и даже уроки танцев не пригодились. А вот вырваться, оказавшись плечом к плечу с одной невозможной особой, которая и сама не знает, чего хочет, и умудряется заодно запутать и тех, у кого с желаниями полный порядок, уже не очень. Вот только Генриха Найтона вообще крайне редко останавливали трудности. Найти и не отпускать? Охотно!
Коридор из поднятых рук остался за спиной, ну а руки самого Генриха с силой, помноженной на осторожность, сжали плечи не верящей в сказки. Возможно, она и права: «долго и счастливо» впрямь не встречается за пределами книг и рассказанных историй. Но только как же тогда быть с теми, кто не привык доверять, желая убедиться во всём лично? Долго и счастливо. Довольно с него и просто счастливо.
- Ну вот я тебя и нашёл, – произнёс Генрих, заглядывая в голубые глаза и теряясь в них тот час же. Ну а после, не слушая возражений и не думая ни только о последствиях, но и вообще ни о чём на свете, коснулся её губ поцелуем, который вобрал в себя всю нежность, на какую он вообще был способен. Нежность – она ведь рождается в счастье, а Генрих уже давно не был и в половину так же счастлив, как теперь, сжимая в объятиях любимую женщину. Да, вздорную. Да, взбалмошную. Да, с самым ужасным характером на континенте… Но раз всё это не помешало её полюбить, то почему же теперь вдруг должно стать помехой?
Нежность смешалась со страстью, пряным оттенком вспыхнувшей на губах. Казалось, само время замедлило ход, чтобы продлить поцелуй ещё хоть на пару ударов сердца. Будь на то воля Генриха, он и вовсе не выпускал бы Леттис из рук. Вот только это всё грёзы, а их покровительства, увы, не хватает надолго. За чертой грёз наступала реальность, и как знать, что она для него приготовила? Сколько не прячься, взглянуть в глаза всё равно придётся. Да вот хотя бы в эти – оттенка весеннего неба, сверкающие аккурат под сползшим на лоб венком. Упрямая, своенравная, гордая и…
«…моя.»

«Я действительно тебе нравлюсь?»
Вопрос, который Леттис задала самым что ни на есть доверчивым тоном (словно ребёнок, что до сих пор не верит, что вместо наказания ему досталось поощрение за проступок, который и проступком-то не был), сбивал с толку почище поцелуя, на который она вдруг ответила. Не оттолкнула, не залепила пощёчину (как, в общем-то, и предполагал Его Светлость), не обдала презрением, щедро сдобренным насмешкой, не… Чёрт, а ведь тот же вопрос впору задать и самому Генриху! Хорошая же из них выйдет пара: мужчина и женщина, разучившиеся любить… А, впрочем, какая уж есть. Научиться можно ведь заново. Если будет, ради кого.
Будет? Нет, уже есть. Вот же она: глядит прямо в глаза и изо всех сил старается спрятать ревность, к которой привыкла ещё меньше, нежели к прямоте. Глупая. Ну разве эти два поцелуя можно сравнивать? Пожалуй, так же, как и самих девушек. Одна – мимолётная, летняя, звонкая, другая… Бесконечная, как сама жизнь, какой она видится тем, кто ею обладает. Многогранная, словно бы все времена года, обычно сменяющие друг друга с неспешным величием, вдруг уместились в один только вздох. Капризная, словно ребёнок, который только делает первые шаги в мире и не способен понять, что мир этот – не одна из его игрушек. И мудрая, будто бы за спиной у неё десятки, если не сотни прожитых лет. Прожитых совершенно по-разному, но отчего-то разочарования в них было куда больше, чем следует. И для неё, и для кого-либо другого. А ещё…
Продолжать можно было долго. Столь бесконечно долго, сколько и длился их поцелуй по ощущениями Генриха. Но стоит ли? Впереди – вся жизнь, и можно не торопиться с секретами. Ну а пророчество? Отец-Создатель, да кто вообще в них верит? Судьба Генриха только в его руках, а Леттис… её жизнь гораздо ценнее собственной, поэтому и за неё миледи не стоит бояться. Он будет рядом. Всегда. Ну, или «долго и счастливо»…
- Какая крестьянка? – С совершенно искренним недоумением спросил Генрих, который уже и думать забыл о светловолосой и её поцелуях. Права она была всё же: не та. - У меня тут самая настоящая леди, к чему мне какая-то крестьянка? – Слова смешались с усмешкой, дабы даже Её Мнительная Будущая Светлость не решила, будто это не шутка. Шутка, ещё какая. Даже поменяйся Леттис ролями с распоследней служанкой королевства, Генрих всё равно выбрал бы её. Как, впрочем, сделала и сама леди Гвиннбрайр, предпочтя Его Светлости Диккона. - Нравишься? – Переспросил Генрих наконец, словно бы пробуя это слово на вкус, и понимая, насколько сильно оно ему не по нраву. Словно пища без соли или вода взамен обещанного вина. - Ты мне… не нравишься, Леттис, – произнёс он, кончиками пальцев касаясь её щеки, но прежде чем гордячка воспримет признание чересчур прямолинейно, Генрих поспешил закончить фразу, - кажется, я тебя люблю.
Похоже, признанию удалось сбить её с толку. Впрочем, Генрих и сам был ошарашен не меньше, поэтому… Платок? Какой ещё платок? При чём здесь… Проклятие! Попасться на такой мелочи, как вышивка, это просто… А, впрочем, не мелочь. И не попался. Но Леттис всё же имеет право знать правду. Пусть пока и совсем незначительную часть.
- Этот платок – часть моего прошлого… – «…не настоящего. Настоящее – ты. И будущее тоже.» - Его вышила женщина, что была дорога мне. Мёртвая женщина. Но я солгу, если скажу, будто и память о ней мертва. Не ревнуй к прошлому, оно никогда не встанет между нами.
Самонадеянные обещания для незнакомца, что исчезнет из жизни миледи, едва они пересекут городскую черту, отделяющую Хайбрэй от всего остального мира. И Генрих отдавал себе в том отчёт… а вот Леттис, кажется, не отдавала. Вот только герцог понял это уже после того, как подчинился её просьбе, будоражащей кровь и скрытые желания, привлекая Леттис для поцелуя.
Держать её в объятиях, вдыхая аромат волос и наслаждаясь доверием, что скрывается за смущением влюблённой женщины в самую первую ночь – слишком заманчиво, чтобы суметь отказаться. Да и что плохого в страсти, особенно если она замешана на любви? Единение тел приносит не меньше счастья, чем и единение душ. В конце концов, они почти женаты и после свадьбы Леттис всё равно будет принадлежать ему… если только не возненавидит раньше.
А ведь она возненавидит. Генрих вдруг с пугающей ясностью увидел, как всё случится. Правда, от которой он всё ещё прятался под чужой маской, совсем скоро откроется и Леттис. И что она сделает тогда? Как воспримет тот факт, что её проводник вовсе не безродный бродяга, а без малого герцог, да ещё и тот самый, за которого ей предназначено выйти замуж? Обрадуется? Будет вне себя от счастья? Чёрта с два. Ну, или же Генрих совсем ничего не успел узнать о ней за время их недолгого путешествия. Скорее уж девушка придёт в ярость, решит, что всё, пережитое ею, для него не более, чем игра, насмешка, жестокий розыгрыш, коими успела прославиться она сама. И понадобится Вдовье море удачи и столько же красноречия, чтобы убедить её в обратном, да и то при условии, что у Генриха хватит сил не поддаться её слабости.
Вот только хватит ли?
- Нет, – отстраниться от Леттис оказалось едва ли не самым трудным выбором за последние годы, когда приходилось балансировать на грани верности новому королю и желания увидеть Хельм, каким тот был при короле прежнем. - Я не могу, ты слишком дорога мне, чтобы… – Подобрать слова, когда все инстинкты кричат об обратном, та ещё задача. Но и с нею придётся справиться. - Эта ночь, какой бы волшебной она не казалась, закончится, а наутро ты пожалеешь о ней. И возненавидишь меня за это.
Разомкнув объятия, Генрих отступил на шаг прочь, затем – ещё на один. Отдаляться от Леттис было больно, но необходимо. Эта ночь и без того была слишком хороша, чтобы требовать от неё больше. Вот только понимала ли это Леттис? Судя по растерянности, что грубо слепленной маской застыла на её лице – не вполне.
- Утром всё будет иначе, – собраться с мыслями было не просто, однако выбора не было. Промолчать казалось едва ли не предательством по отношению к Леттис. - И даже искренность наших чувств не отменяет того, что… Ты сама сказала о том, что у нас лишь одна эта ночь, все остальные будут принадлежать… не мне, – эта ложь далась не просто, но в данный момент она во благо, не так ли? Проклятие, ну как объяснить ей всё, не увязнув в этом омуте с головой? - Я не могу позволить тебе совершить ошибку, как бы сильно я этого не желал. Она может стоить тебе будущего. А разве одну ночь – пусть даже лучшую из всех – можно сравнить с целой жизнью? Ну а её – жизнь – я пока предложить тебе не могу.
Чуть позже, в столице, когда позади останутся мили пути и один крайне непростой разговор, ну а пока… Взволнованный гомон и вереница огней, исчезающих в лесу, против воли привлекали к себе внимание. И куда это все так спешат? Ответ сам собою пришёл на ум, выбравшись из закромов памяти. А ведь и правда. Как он мог забыть?
- Они ищут лунный цветок, – невпопад произнёс Генрих. - Говорят, он расцветает только нынешней ночью, и если найти его, можно загадать любое желание, которое боги непременно исполнят.
Если бы Его Светлость хоть немного верил в это придание, пожалуй, он попросил бы богов обернуть время вспять. Не далеко, всего лишь на несколько дней, когда ему пришла в голову «блестящая» затея кое-кого проучить… А впрочем, нет, даже появись такая возможность, Генрих всё равно не решился бы хоть что-то менять. За эти дни они с Леттис узнали друг о друге гораздо больше, чем иные супруги за всю жизнь, и чем бы там всё не окончилось… Жаль, всё же, что никакого лунного цветка не бывает.

Отредактировано Henry IV Knighton (2016-11-06 18:20:09)

Отчуждение камень за камнем возводило стену между Генрихом и его леди. И чем большие усилия он прилагал для того, чтобы её разрушить, тем сильнее схватывался раствор, скрепляющий между собою камни, чья твёрдость давала фору граниту. Несказанная правда бесстрастным палачом маячила за спиной, предоставляя пленнику самому выбрать: плаха или топор? Справедливости ради, палача сложно упрекнуть в равнодушии. Да и жертву, в общем-то, тоже. Смерть в конце пути одна и та же, ну а способ, который к ней приведёт, не имеет значения.
Странное сравнение. Неуместное, глупое и даже жестокое. Слишком жестокое наказание за любовь, которой не должно было случиться между герцогом Хайбрэй и леди Гвиннбрайр. Расчёт и ничего кроме – именно на таком фундаменте должен был быть выстроен их брак. Тысячи пар отвечали согласием до них, ещё тысячи – ответят позже. Кто-то по воле родителей, кто-то во имя выгоды… Проклятие, опять она! Но заключая сделку с Кеннетом Фосселером, Генрих и не подозревал, в чём именно будет заключаться его…
Счастье. Да уж, в самонадеянности лорду-регенту не откажешь! Только ему могло пригрезиться счастье в холодных, словно лёд, глазах. Как странно, он и не замечал прежде, как много общего у неба с зимним зеркалом льда. Одно – бесконечный простор, куда устремляются птицы, души и надежды, другое сравнимо с алмазом что своей твёрдостью, что остротой. Либо разобьёшься, либо порежешься. Глубоко. Едва ли не до кости. И какая бездарь из числа так называемых менестрелей первой выдумала сравнивать глаза прекрасных дев с алмазом, возвышенно бренча на лютне?!
- Леттис, – её имя шёпотом слетело с губ, а после – тишина, разбавленная только голосом ветра и пляской луговых трав, что на одну эту ночь уподобились людям. Не во всём. Лишь в самом простом и радостном. Жаль, людям не под силу разграничить эмоции. Да и разобраться в них – не всегда.
«Если бы я мог объяснить тебе всё прямо сейчас, а ты – выслушать! И поверить.»
- Ты слишком хороша для меня. – Улыбка получилась грустной. Даже первая половина вопроса не оказалась в силах разбавить её, обратившись шуткой. - И ты дорога мне, Леттис Фосселер, леди Гвиннбрайр. Я бы многое отдал, чтобы эта ночь стала для нас первой, но…
«Пока или вообще?»
Неожиданная проницательность Леттис сбила с мысли. А ведь он уже почти подобрал слова, чтобы… в другой раз провалить попытку объясниться.
- Пока. Клянусь тебе – пока! – Неожиданная пылкость удивила самого герцога. Она так разительно отличалась от здешней ночи, что не могла не привлечь к себе внимание ветра, заигравшегося с кострами. Искры рассыпались по траве, ну а после погасли, чтобы пару ударов сердца спустя вспыхнуть на ночном полотне неба. Звёзды услышали клятву. И приняли. Ну а Леттис? - Подожди несколько дней, прежде чем я смогу всё тебе объяснить, хорошо? – Пальцы, которые Генрих сжал в своих ладонях, были пугающе холодны. Правда может подождать, но отогреть их нужно сегодня. Поцелуем, дыханием, собственной кровью, если миледи пожелает её пролить – пожалуй, сейчас герцог был готов на любое безумие. Страх, что лёд в глазах горячо любимой им женщины не растает и к лету, подобно ветру раздувал пламя, которое Генрих обуздал несколько лет тому назад, неотрывно, до жгучей боли в глазах, глядя на языки погребального костра, на котором сгорала его любовь. На тот день – единственная. Теперь же просто другая. Боги смилостивились над ним, дали второй шанс… Остался пустяк: выторговать его у леди Гвиннбрайр. - Дай мне шанс, ладно? – Невпопад, но чем чёрт не шутит?
- Я не знаю, какой будет моя жизнь, но… разве хоть кто-то из живущих на земле это знает? Зато я уверен кое в чём другом: моя жизнь будет полной, только если ты будешь в ней. Однако для этого нам придётся набраться терпения. Хотя бы немного. И тогда, возможно, у нас будут все ночи, отмеренные богами. Счастливые ночи, веришь?
Воображение вдруг нарисовало ему круг. Замкнутый, в отличие от венка, что девушка отбросила от себя, словно ядовитую змею. А, впрочем, и правильно: в венке больше не осталось жизни, не осталось цвета, не осталось ничего, что делало его особенным. Как и в голосе, котором Леттис коснулась легенд. Легенд? Каких ещё ле… Ах да, лунный цветок. Глупая сказка, пришедшая на ум, хотя её и не ждали.
«…праздник переместился в лес, последуем же за ним.»
- Если ты этого хочешь, – для того, чтобы взять себя в руки, понадобилось всё самообладание, доставшееся Генриху при рождении, а заодно и одолженное у его славных предков. Второй шанс? Пожалуй, ему самое место на страницах легенд, лунный цветок подвинется. - Но люди, что разыскивают в чаще свой вымышленный волшебный цветок, и впрямь верят в его силу. Зачем он тебе? Какое желание ты бы загадала, окажись цветок настоящим?
Кажется, однажды он уже задавал ей похожий вопрос, но с тех пор столько воды утекло, что и не вспомнить теперь: было то наяву или же снилось.

«Ты правда объяснишь мне всё?»
- Правда, – молчание укутало обоих плащом, разом отделив от всего остального мира. Она должна выслушать. И понять должна. Просто не может иначе. Создатель не затем позволил им отыскать друг друга, чтобы разлучить из-за нелепого розыгрыша, на которые Леттис, к слову, сама большая мастерица!.. Интересно, все те шутки, которыми миледи выводила из себя прошлых претендентов на её руку – случайность или происки судьбы, которой было угодно, чтобы леди Гвиннбрайр вместе со своим невыносимым характером досталась именно Генриху? Что ж, спасибо ей… Им обеим. - Знаешь, шансов не бывает много.
Предложив девушке руку по всем правилам придворного этикета… точнее, вовремя опомнившись и попросту взяв Леттис за руку, переплетая пальцы, Генрих зашагал в сторону леса. Лунный цветок принадлежал легендам, в мире людей его ни разу не встречали, однако почему бы и не попробовать? Всё когда-то случается в первый. Взять хотя бы Леттис с её готовкой! В животе не кстати заурчало, а на ум пришёл образ прожорливой девочки, затеявшей игру в судьбу. Интересно, где она брала эти свои плюшки и пироги, и осталось ли там что-то ещё после её нашествия?
Но не бросать же леди посреди пустеющего поля ради низменного желания набить брюхо!.. К тому же, их совсем скоро поймают и вернут под конвой, где можно будет и поесть. Эта мысль отозвалась усталостью. Леттис ведь не дура, она поймёт, чего стоит их побег, даже если до сих пор не поняла этого. И что тогда? Признаваться, не дожидаясь Хайбрэя, а после приматывать миледи к седлу и стеречь день и ночь, чтобы она не удрала в неизвестном направлении, подгоняемая то ли обидой, то ли разочарованием, то ли желанием отомстить горе-жениху, растоптав вместе с его чувствами и свои собственные? Или доигрывать спектакль до конца, не взирая даже на то, что декорации уже наполовину растащили сами зрители, а актёры, не таясь, читают свои роли с листа? Сложно. Небо, как же всё это сложно!
«…у тебя наверняка должны быть планы, куда направиться и где осесть.»
Ну вот. Ровно о том же самом Генрих думал мгновение тому назад.
- Планы? Знаешь, наверное, я самый большой оригинал среди беглецов, но, убегая из лагеря, для меня имело значение только одно – побег. Я не знаю, где моё место, к которому следует стремиться, – признание, сорвавшееся с губ, озадачило Генриха настолько, что он едва не сбился с шага, запнувшись о подвернувшуюся на опушке корягу. Забавно, но он и впрямь не знал этого наверняка. Всё, что имел герцог Хайбрэй, всё, чем ему следовало заниматься, и даже то, какие решения надлежало принимать на распутье, определила за него семья. Генриха не спрашивали, Генриху диктовали. Наверное, он счастливчик, поскольку прежде навязанные планы не вызывали у него отторжения, даже в самых неудачных раскладах он умел находить точки опоры, что помогали держаться на ногах. Неужели это воздух свободы так ударил ему в голову, выстуживая оттуда остатки здравого смысла? Похоже, что так, ведь Диккон, с которым познакомилась благородная госпожа, оставшись без своих слуг и охранников на лесной поляне, попросту не выжил бы без Генриха. Увы, он не более, чем сказка, рассказанная в надвигающихся сумерках в ожидании сна. А реальность… пожалуй, лишь одной Леттис Фосселер предстоит судить, насколько реальность отличается от вымысла. Не сегодня. И не тогда, когда наступит рассвет. В Хайбрэе. И хватит уже метаться, выбирая из двух зол то, что посимпатичнее! В конце концов, лорд-регент не юная дева, не могущая сделать выбор между лиловым и сиреневым… знать бы ещё, неужели они и правда чем-то отличаются?!
Однако продолжать тему планов и их отсутствия Генрих не пожелал, вместо этого увлекая Леттис глубже в чащу. Кто-то из старших, кто остался на опушке, вручил Его Светлости факел, и теперь Генрих старательно глядел себе под ноги, выбирая для Леттис настолько ровную дорогу, насколько это вообще было возможно. Лунный цветок, о котором принц не вспоминал с самого детства (а конкретно с того самого дня, как вызвался поискать его с Елизаветой; но поскольку выбраться в лес малолетним беглецам нечего было даже и думать, ограничились оранжереей, которую вытоптали едва ли не подчистую на «радость» матушке) всё настойчивее преследовал воображение. Сказка сказкой, но если уж сбываться, то когда, как не в хорошую ночь?
«…много желаний, сложно выбрать одно. А ты?»
- Я бы пожелал, чтобы эта ночь никогда не заканчивалась, – тут же отозвался Генрих, после чего едва не угодил в чью-то нору и чуть не выронил факел. Да уж, хороша сказка! А ведь и впрямь, как она выглядит?
Внезапно взгляд Его Светлости зацепился за сиротливо выглядывающий из-за куста ежевики цветок. Тёмно-синие лепестки, один из которых уже неряшливо отстал от основного бутона, и надломленный стебель – видно чья-то рука в конце концов не сочла бедолагу достойным, так и бросив посреди леса. Нагнувшись, Генрих аккуратно сорвал цветок, а после протянул его девушке. Похоже, для лепестка это было уж слишком, и он остался в ладони мужчины, коснувшись её, будто бархатом.
- Вот. Понятия не имею, что это, так что пускай будет он. Загадаешь?
Но в тот самый миг, когда безвестный цветок перекочевал из одной руки в другую, за спиной Генриха хрустнула ветка, выдавая постороннее присутствие. Не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто это – лорд-регент заметил Ленса уже четверть часа тому назад, незаметно для своей спутницы кивнув ему головой. Хорошие ночи не длятся вечно, хоть ты раздобудь целый букет лунных цветов с неограниченным запасом желаний. И сказка – тоже. Разве что сотворить её самому. Одну на двоих.
- Я люблю тебя, Леттис Фосселер, – прошептал он, касаясь губ мимолётным поцелуем, - обещай, что будешь помнить это, что бы там не случилось завтра.