«И у стен бывают уши». Странное выражение, не правда ли? Нелепое и даже абсурдное настолько, что, непривыкший ничего принимать на веру, принц Генрих долго не мог понять смысла, сокрытого в этих словах. Уши? У стен? Зачем? Что именно им слушать, если рассказать они всё равно не смогут? Вообще-то смогут, хоть в выражении об этом и не слова. Лишь спустя годы разгадка этой тайны перестала преследовать Генриха от беседы к беседе. Остались только воспоминания о собственной наивности, вызывающие подчас улыбку снисхождения, а подчас и грусти.
Впрочем, не до улыбок сейчас. Даже притом, что тайна, грусть и снисхождение никуда не делись.
О том, где именно следует искать леди Раленд, Генриху рассказал один из лакеев, отправленный исследовать замок именно с этой целью. Будь на то воля герцога, он бы предпочёл увидеться с Белль наедине, а не в компании Елизаветы и её фрейлин. Хотя, разве это не так? Разве власти регента не достаточно, чтобы диктовать условия касаемо декораций для разговора, чью важность сложно недооценить? Как и филигранную огранку тайны, обладателем которой Генрих стал, даже не подозревая, что она – тайна – существует совсем рядом с ним. И существовала – с самого его детсва.
Гостевая зала, в которой принцесса любила проводить время вместе со своими фрейлинами, встретила Генриха смехом ещё за дюжину шагов от высокой двустворчатой двери, защищающей её от проблем остального мира. Судя по всему, леди из окружения Елизаветы предавались одному из излюбленных своих занятий – сплетням. Ну, или же «обсуждением придворных новостей», как они сами его называли, похоже вполне себе искренне полагая, что одно с другим никак не связано. Что ж, наверное, некоторые вещи и не должны меняться. Вот разве что люди… Проклятие, ещё несколько дней назад Генрих и за некоторых людей бы поручился!
Повинуясь его жесту, стражники распахнули перед герцогом двери. Смех рассыпался горстью речного жемчуга, чей дробный перестук по каменным плитам рождал ни с чем несравнимое эхо. Они были счастливы и довольны – эти куколки в безупречных нарядах. И счастьем своим готовы были поделиться, не отдавая себе отчёта в том, сколь дорого оно стоило. Хотя бы потому, что пока ещё это счастье было их собственным, не принадлежавшим воле родителей и опекунов.
- Надеюсь, я не слишком помешал вам своим вторжением, леди? – С улыбкой, которой он, кажется, всё же заразился в этих покоях, спросил Генрих, не без удовольствия переводя взгляд с одной на другую. Заверения в том, что «не слишком», окружили его, словно бы на аркане вынуждая подойти ближе.
- Что-то случилось? – Навстречу Генриху поднялась Елизавета. - Прежде ты не часто баловал нас своим присутствием, – пояснила она, протягивая руку, которой герцог не замедлил коснуться губами.
- Полагаю, в моём присутствии вам было бы не слишком удобно сплетничать обо мне, – отшутился Генрих, с неохотой выпуская тонкую ладонь сестры. Сколько времени они уже не говорили по душам? Как давно просто не молчали наедине друг с другом? Припомнить не удалось – заверения в том, как Его Светлость чудовищно не прав, обрушились на Генриха со всех сторон. И лишь одна из фрейлин – довольно высокая, со светло-рыжими локонами, уложенными в затейливую причёску – поспешила заверить герцога, что им и при нём будет о ком посплетничать. А вот в этом Генрих не сомневался чуть более, чем полностью! - Позволишь, я украду у тебя нашу кузину Белль?
Брови Елизаветы удивлённо взлетели вверх. Её фрейлины тоже озадаченно примолкли. Да уж, примерным кузеном для леди Раленд Генрих никогда не был, так стоит ли их винить?
Леди Раленд. Взгляд серых глаз остановился на белокурой девушке, словно бы впервые за долгие годы замечая черты её лица, выделяя их среди прочих. Словно бы? Нет, пожалуй, именно так всё и было. Возможно, будь они ближе друг другу, слова Кристианы не застали бы Генриха врасплох… Интересно, а Елизавета знает о том, какие силы скрываются на кончиках тонких пальцев её ближайшей подруги?
Вопросы. Слишком много вопросов. А ответ на них всего лишь один, да и тот крайне сомнительной универсальности.
- Примите мои поздравления с Вашей свадьбой, Аннабелль, – произнёс Генрих, когда Елизавета покинула залу, уводя за собой стайку своих фрейлин-куколок. Приседая перед герцогом в реверансе, каждая из них бросала на них с Белль заинтересованный взгляд, но рыжеволосая пошла дальше – обернулась в дверях и пристально посмотрела на леди Раленд, словно бы утверждая: «Ты всё мне расскажешь потом.»
Не расскажет.
- Граф Ретель – прекрасная партия. Надеюсь, Вы будете счастливы с ним, Аннабелль, по-настоящему счастливы, – в словах Генриха не было и тени лукавства. Счастье – он и впрямь желал его этой девочке с золотистыми волосами и кротким взглядом оттенка весеннего неба. Почему бы и нет? Разве она не заслужила? - Но, полагаю, Ваш отец не в полной мере знал, что делал, заключая этот союз. Ретели всегда славились своей нетерпимостью к людям, наделённым даром. Полагаю, не стоит напоминать Вам об осторожности?..

Намеренно или же нет, но Её Сиятельство ударила в самую больную, самую уязвимую точку брони герцога Хайбрэй. Брат. Тот, чья Священная Война против еретиков и подвела Хельм к краю пропасти, у которой он стоял сегодня. И Генрих вместе с ним. Ещё шаг, и сорвётся вниз. И ладно бы только лорд-регент: собственная жизнь уже несколько лет не принадлежала ему, чтобы Генриху было, о чём сожалеть, и за что цепляться. Но ведь за ним последует и королевство, и король – тот, который семья. То немногое, что от неё ещё осталось.
Слава Создателю, лорд-канцлер сумел понять это, пусть и не сразу. Противостоять регенту, означало противостоять королевству, которое тот олицетворял наравне с Его Величеством, пускай и к неудовольствию дядюшки. Объединить усилия. Выстоять. А уж потом, когда общих угроз не останется, или же они ослабнут настолько, чтобы справиться с ними можно было и в одиночку, можно вернуться к неудовольствиям. Если Его Сиятельство продолжит настаивать. Что до семьи… графу Девантри не пришлось терять так много и так стремительно, чтобы он успел заметить: блеск короны не стоит того, чтобы ради неё жертвовать. Особенно, если корона и нужна-то лорду-регенту лишь на голове его короля, которому Генрих первым присягнул на верность.
Но юная графиня задала вопрос. Не учтиво игнорировать леди или отгораживаться от неё ложью, в особенности если сам вызвал на откровенность.
- Полагаю, что нет, не значит, – словно бы в противовес состоянию Аннабелль тон Генриха был весьма расслаблен. Впрочем, как и сам лорд-регент. Разговор, который он затеял, был важен для него не только с позиции родственных уз, однако без доверия он лишь пустая трата времени. Запугивать Аннабелль, принуждать её к чему-то силой не имело смысла. Не то, чтобы не выйдет, однако как дорого будет стоить такая верность? Желая получить чьё-то доверие, будь готов и сам ответить тем же. Оставалось надеяться, что страх не успел целиком затмить разум кузины, чтобы помешать ей разобрать искренность в словах Генриха. - Иначе мы бы говорили не наедине, а в присутствии святых отцов. К тому же, история знавала примеры, когда Ретели отправляли на костёр свою кровь, а о Найтонах она такого сказать не может. Даже мой брат… – Продолжить фразу не вышло. Окажись здесь и сейчас Чарльз, а не Генрих – его младший брат и медяка не поставил бы на то, что доподлинно знает, как бы тот поступил. Увы, с Чарльзом они были столь же далеки друг от друга, как и с Аннабелль. Формальные братья. Формальная родня. Чужие люди. Лишь когда смерть встала между ними, Генрих понял, что формальная родня всё же лучше, чем никакая. С той семьёй, что ещё у него осталась, он, пожалуй, не станет ждать так же долго. И прежних ошибок не повторит. Короткая улыбка и рука герцога накрывает тонкие пальцы кузины, вцепившиеся в край кушетки, на которой сидели они оба, в пол оборота друг к другу. Успокоить бы, убедить в том, что они не враги и никогда врагами не станут, что бы она не решила… - Впрочем, не будем о Чарльзе. Лучше поговорим о Вас. И обо мне. Мы выросли вместе, не ошибусь, если предположу, что моя матушка в некотором роде заменила мать и Вам. Но этого оказалось не достаточно, чтобы сделать нас братом и сестрой. Не стану скрывать: прежде мне казалось, что это не важно, – признание далось с трудом, даже притом, что прежде Генрих на многие вещи смотрел иначе. Но Отцу-Создателю было угодно взять Его Светлость за шиворот и потыкать носом в его ошибки, словно котёнка в учинённое им безобразие. Следом за выговором обычно следует более суровое наказание, так стоит ли его дожидаться вместо того, чтобы с первой попытки усвоить урок? - Я не враг Вам, Белль. Более того – я никогда им и не был. Моя вина в том, что я вообще не стремился стать для Вас кем-то. Но Вы – моя кузина, часть оставшейся у меня семьи. К несчастью, люди в большинстве своём устроены так, что начинают ценить то, что имеют, только потеряв это. Так произошло с моим братом. И с матерью. Не хочу думать о том, кем мы с Вами могли бы стать друг для друга, только лишь потеряв ещё и Вас. Отсюда призыв к осторожности. Я сохраню Вашу тайну, Белль, как сохранит её и леди Ларно, но открываться графу Ретелю в надежде на то, что он разделит с нами это намерение, я бы поостерёгся. Ваш муж – достойный человек и хороший воин, что, как мне кажется, больше доверяет своему мечу, чем разожжённой его сестрой и моим братом слепой ненависти к магии, но… Подчас мы и сами не понимаем, какое влияние оказало на нас воспитание, полученное в детстве, и семена каких истин, кажущихся непререкаемыми даже вопреки здравому смыслу, наши родители посеяли в наших умах. Обещайте подумать над моими словами… Впрочем, полагаю, вы думали над ними задолго до сего дня. Иначе Ваш муж уже был посвящён в Вашу тайну, а ведь это не так? – Не вопрос, скорее утверждение. Сделанное наобум, но облачённое в уверенность, словно в доспех.
С чего Генрих взял, что Аннабелль не рассказала мужу всей правды? Пожалуй, однозначного ответа на этот вопрос не существовало. Интуиция вообще не требует конкретики. Предположение. Такое же, как и то, что Белль не обманет его доверия так же, как и он не обманет её. Поспешное, подкреплённое одним лишь желанием, чтобы таковой оказалась их правда… Этого мало? Возможно. Но ошибиться в человеке всё же лучше, чем гадать на его счёт. Во всяком случае, честнее.

- Не знает. Что ж, пусть так и остаётся. Во всяком случае, пока Вы не будете уверены в нём так же, как и в себе.
Поднявшись со своего места, Генрих неспешно прошествовал к камину. Огонь, горевший в нём сутки напролёт, покладисто поделился теплом с протянутыми к нему ладонями. Такой кроткий и почти совсем безопасный. Не будь огня, многие (если не все) не пережили бы мало-мальски суровую зиму. Он обогревает жилища, разгоняет извечный людской страх перед ночной тьмой, что не отваживается приблизиться к пламени даже на расстояние вытянутой руки, как лорд-регент – сейчас. И в то же время в огне так удобно сжигать ведьм, прикрываясь волей богов и собственным благочестием. Чего только не придумают люди, чтобы оправдать свою жестокость! Смерть от меча куда милосерднее и честнее, а от огня… Инквизиторы называли её искуплением, Генрих видел лишь пытку. Последнюю и оттого самую мучительную из всех существующих. Не откупиться от неё, не сбежать в беспямятство.
Огонь. Пожалуй, если и сравнивать дар, объявленный проклятым, то именно с ним. Обернувшись, Генрих коснулся взглядом белокурых волос и аккуратного профиля. Достанет ли сил этой девочке удержать под контролем дарованное ей пламя? Дарованное если и не богами, то с их на то ведома. А если не достанет – как уберечь её от тех, кто считает себя божьим воинством, поставленным над людьми?..
- Если о Вашей тайне осведомлены лишь леди Ларно и я, граф ни о чём не узнает. Я отдаю себе отчёт в том, что доверие – слишком ценный дар, чтобы сметь просить о нём, – вернувшись обратно, Генрих опустился на кушетку рядом с кузиной. - И кровного родства крайне мало, чтобы послужить ему залогом. Яркий пример тому – леди Ларно. Вы доверились ей, хоть она Вам и не родственница… Подруга? Простите моё любопытство, но когда Вы успели так сблизиться с графиней Дарингшир? – признаться, этот вопрос занимал Генриха ещё с тех самых пор, как Кристиана рассказала ему об Аннабелль. Сама леди Ларно обошла любопытство герцога стороной, но вдруг леди Раленд окажется более откровенной? - [/b] Я совсем не знаю Вас, Аннабелль, но хотел бы узнать. Если ещё не поздно.[/b]
А ведь и правда, что герцог Хайбрэй мог бы рассказать о племяннице матери, пожелай вдруг кто-то задать Его Светлости подобный вопрос? Разве что имя её назвать и… всё. Ну и среди остальных фрейлин леди Раленд, пожалуй, будет им узнана. Этого мало? О нет, пожалуй, словом «мало» тут не отделаешься! Любит ли Белль внимание или наоборот предпочитает одиночество? Как хорошо она держится в седле? Какое время года считает любимым? Какие цветы, какие люди, какие книги… Обычно подобные ответы собирают всю жизнь. О том, чтобы получить их за день, и думать нечего. Быть может, тогда и пытаться не стоит, раз уж всё равно столько упущено?
Стоит. Даже если все попытки заведомо обречены на провал.
Вопрос о семье так и остался без ответа. Хотелось ли Генриху вернуть ту её часть, что ещё не отняли у него боги? Безусловно. Вот только как это сделать, коль скоро он не слишком-то привык доверять большинству членов своей семьи? А остальных попросту не замечал, что едва ли многим лучше недоверия. Ошибка. Ещё одна. Интересно, наступит ли однажды такое время, когда Его Сиятельство научится принимать одни только верные решения, просчитывая их последствия не на несколько ходов, а на несколько десятков лет вперёд?
Ошибка… Почему-то в присутствии Белль  это слово будило в Генрихе иные ассоциации. Кажется, так звали её щенка… Нет, глупость, какая-то. Собаку не могли так назвать.
- Как его звали? – Воспоминание о маленьком проказливом щенке было, пожалуй, единственным воспоминанием из детства, которое герцог Хайбрэй и графиня Ревейншир могли поделить на двоих. Хоть что-то для начала. - В детстве у тебя был щенок. Мелкий такой, любопытный… Не могу вспомнить его имя.

Друг. Одно из самых коротких слов, а сколько в нём смысла… Вернее даже смыслов. Для кого-то другом становится любой, кто выслушает пространные рассуждения о смысле жизни за кружкой доброго эля. Кому-то непременно надо присовокупить к этому понятию воз общих воспоминаний. Ну а самые взыскательные готовы считать другом лишь того, к кому можно повернуться спиной без опасения после обнаружить в ней нож. Пожалуй, Генрих принадлежал как раз к этой – последней – категории, зачастую вызывая усмешку у тех, кто относится к дружбе проще. К слову о «проще»: вряд ли кто-то (включая трактирных пьяниц) может обойти в этом женщин с их мимолётной приязнью, могущей с лёгкостью превратиться во вражду и обратно. И милая кузина Белль в этом смысле мало отличается от остальных представительниц прекрасного пола. Увы.
Однако легкомыслие свойственно любой юности. Леди Раленд и без того не в пример осторожнее большинства своих сверстниц, раз уж сумела уберечь свой секрет даже от собственного отца. Да и хранительницу для своей тайны миледи выбрала с умом. Хотя, вероятнее всего, тут вмешалась удача. Говорят же, что ведьмы – необычайно удачливые существа… ровно до тех пор, пока на их пути не повстречается инквизитор. Впрочем, не нужно об этом. Да и выводы об Аннабелль подождут. В конце концов, Генрих никогда не питал особой симпатии что к ярлыкам, что к спешке, последнюю так и вовсе полагая куда более верным порождением тьмы, нежели все ведьмы Хельма, вместе взятые.
- Боюсь, наша столица – не самое подходящее место для откровений. Даже между супругами, – улыбка Генриха сделалась виноватой, словно эта «заслуга» целиком принадлежала ему. А между тем так в Хайбрэе было, сколько он себя помнил. Даже когда были живы родные, а будущее казалось едва ли не безоблачнее летнего неба в самый погожий из дней. - Так что я рекомендовал бы Вам отложить эти планы до отъезда в Ревейн. Надеюсь, вас с графом ожидает счастливое будущее, именно поэтому стоит поберечь его от чужих глаз. При дворе много завистников, миледи, или же Вы уже забыли об этом?
Впрочем, отношения между Ретелем и его молодой женой – слишком интимная область, чтобы лорд-регент считал себя вправе в неё вторгаться. Даже если бы все трое вдруг стали лучшими друзьями (в том самом смысле, который вкладывал в это слово герцог Хайбрэй). Однако же разве это повод, чтобы не предостеречь?..
- Милордом? – Воспоминания о маленьком шкодливом щенке сгладили неловкость, которая возникла было между кузенами. Да уж, доверие – непростая штука. Но стоящая того, чтобы ради неё потерпеть кое-какие неудобства или разбить пару-тройку ваз… Боги, как же давно это было! Кажется, целую вечность тому назад. Или же целую жизнь, что, применительно к детям, в общем-то одно и то же. - Довольно необычное имя для собаки. Впрочем, насколько я помню, собака тоже была необычная.
Негромкий стук в дверь оповестил о приходе лакея, отвлёкшего Генриха от воспоминаний в пользу реального мира и реального же времени. Дела, от которых удалось ненадолго скрыться в покоях Елизаветы, всё же разыскали его, а Аннабелль… целуя на прощание руку молодой графини Ревейншира, герцог Хайбрэй надеялся, что впереди у них ещё не один такой разговор. Вот только надежда – штука ещё более сложная, нежели доверие, и настолько же хрупкая…

…А ещё непредсказуемая. Никогда не знаешь наперёд, когда той или иной надежде вздумается сбыться. Мечтая о том, что им с Белль однажды удастся стать семьёй – настоящей, а не формальной – Генрих без колебаний предложил ей свою помощь. Даже если этим чаяниям не суждено было сбыться, предложение о помощи осталось бы в силе (пожалуй и самые отпетые недоброжелатели не упрекнули бы герцога Хайбрэй в том, что его слово не дорого стоит), вот только кто же знал, что леди Раленд прибегнет к ней так скоро? Нет, это не плохо, и, уж конечно, не повод для отказа, просто… неожиданно как-то!
Именно с такими чувствами лорд-регент встретил сообщение камердинера о том, что графиня Ревейншира просит о встрече. Боги, что же могло случиться? Неужели о тайне Аннабелль стало известно кому-то ещё? Кому-то, кто даже этому чистому созданию внушает определённые опасения. А, впрочем, к чему гадать? Сейчас Белль сама всё расскажет.
Ну, или же не сейчас. Судя по всему, девушка была слишком взволнованна, чтобы собраться с мыслями и подобрать слова, в которые надлежало облечь её просьбу. Поднявшись навстречу, Генрих подвёл леди Раленд к креслу с высокой спинкой, а после сам уселся напротив. Так, чтобы смотреть ей в глаза. И ждать. Минуту, или же две. Генрих дал бы и больше, однако интуиция подсказала: в случае с Белль всего времени мира может оказаться недостаточно. Кузина словно бы балансировала на какой-то черте, видимой лишь ей: когда и пора бы уже сделать шаг вперёд, и всё ещё страшно, поскольку шаг этот сделает невозможным вернуться под защиту стен воображаемой ею границы.
- Расскажи, что случилось, – негромко попросил Генрих, стараясь заразить Белль своим спокойствием. - Ты можешь мне верить, даю тебе слово. Если не знаешь, с чего начать… что ж, попробуй начать сначала, каким бы банальным это не казалось.
Признаться, Генриху никогда не нравился этот совет. Во-первых, от него за милю разило тавтологией, а во-вторых, не у каждой проблемы есть это пресловутое начало. Порой они похожи на клубок, отданный на растерзание домашнему любимцу, в котором не то, что начала, ни одной целой нитки не сыщешь. Однако же, даже в таком случае некоторые нити бросаются в глаза вернее остальных. Не суть важно, за какую потянет Белль. Лишь бы не молчала. А то уж слишком напряжённым выходит это её молчание.

Другое начало по версии Белль оказалось не менее сумбурным, чем первое. Однако Генрих всё ещё не торопил её, опасаясь сделать лишь хуже. Чего доброго, кузина решит, что у него совсем нет на неё времени, и спешит он лишь затем, чтобы отделаться поскорее и от Аннабель, и от её проблемы. Ну а если подобная глупость забредёт в её очаровательную головку, на этом о воссоединении семьи (или всё же о воссоздании её из ничего?) можно смело забыть, поскольку убеждённость юных леди в собственных ошибочных выводах подчас поражает воображение своей нерушимостью и силой, совершенно не свойственной этим хрупким, воздушным созданиям.
Впрочем, девушку, которая сидела сейчас напротив Генриха, назвать хрупкой или воздушной не повернулся бы язык. Тоненькая – да, но при этом напряжённая, словно стрела, готовая сорваться в полёт по велению чутких пальцев лучника. А ещё решительная, как никогда прежде. Впрочем, откуда Генриху знать о том, как оно бывало прежде? Прошлое – в прошлом, у них с Аннабелль есть лишь будущее, которым можно распорядиться с умом (и вместе с тем по велению сердца, что, готовое действовать в связке с разумом – одна из величайших редкостей подлунного мира), а можно растратить впустую. Бездарно, как и то самое прошлое. Ну уж нет.
- Ты правильно сделала, что пришла, – произнёс герцог, заполняя возникшую паузу. К тому же кажется, леди Раленд и впрямь нужно было подтверждение, поскольку в правильности своего решения девушка сомневалась столь явно, что даже самый неискушённый в чтении чужих эмоций человек заметил бы это без труда. Всё ещё не доверяет? Или считает, что проблема столь велика, что не под силу даже лорду-регенту Хельма? Милостивые боги, что за испытание в таком случае вы приготовили для этой девочки?! - Я сделаю всё возможное, чтобы помочь тебе. – И невозможное тоже. Но после. Если возможного вдруг окажется недостаточно.
История, которую наконец-таки поведала Белль, поначалу повергла Генриха в недоумение. И не только тем, что исцеление больного ребёнка приравняли к проступку, достойному самого сурового из всех наказаний. Но ещё и неосмотрительностью целительницы, которая не могла ни вмешаться пораньше, пока лекарь ещё не вынес свой вердикт, ни остаться в стороне, как бы жестоко это не звучало. Каждый из тех, кто обладает магическим даром, должен быть осторожен вдвойне, а то и втройне против обычного. Как Белль, каждый вздох, каждый шаг которой…
«…я наверняка знаю, что она не делала того, в чём её обвинили.»
Хм. Так вот в чём, оказывается, дело… Кажется, определяя леди Раленд эталоном осторожности, Его Светлость несколько поторопился в суждениях. Никакой она не эталон, а всего лишь юная особа с неподъёмной тайной и добрым сердечком. Ну а добро, как раз за разом учит жизнь, редко остаётся безнаказанным.
- Судя по всему, твоя горничная кому-то перешла дорогу, если её обвинили в подобном, – задумчиво произнёс Генрих, заодно не уставая поражаться тому, насколько коварны порой бывают женщины. И коварство это – одно из самых ужасающих проявлений жестокости, которое только можно себе вообразить. Ну а в том, что без женщины тут не обошлось, можно даже не сомневаться. Каким бы мерзким не казалось подобное утверждение, но у мужчин есть куда более действенный и на столько же менее рискованный метод наказать женщину, что, по их мнению, в чём-то провинилась перед ними. После такого наказания любой костёр будет излишним – большинство объектов мести и само прекрасно наложит на себя руки, не обременяя собственной смертью «достойных людей». - А, впрочем, неважно. Ты мне другое скажи: откуда такая уверенность в том, что Грейс не причём? Просто не хочешь в это верить или же ты наверняка знаешь, кто именно причастен к исцелению мальчика?
Глаза в глаза. И тонкая – почти незримая на свету – нить откровенности между ними. Кажется, стоит моргнуть, и нить эта оборвётся, перестанет существовать, будто осенняя паутинка, коснувшаяся ресниц и досадливо стёртая рукой.
«Правду, Белль, скажи мне всю правду. Я должен услышать её от тебя, прежде чем думать, как помочь твоей девушке. А ведь именно за неё ты пришла просить. Не за себя, как поступили бы многие на твоём месте, без раздумий разменяв горничную на гарант безопасности, оправдывая себя тем, что уже и так сделали больше, чем было в обычных человеческих силах… Или затаились бы, радуясь, что возмездие за грех – боги, с каких пор спасение жизни стало грехом?! – легло на чужие плечи. Но ты – не они. Именно это мне в тебе и нравится.»

Вот оно как. Значит, всё-таки Белль. Доброе, но такое неосмотрительное создание. А, впрочем, разве может доброта быть иной? Замешанная на расчёте, она становится чем-то совершенно иным, для чего Генрих даже слов подобрать не сумел.
Но разве в словах сейчас дело? А, впрочем, именно в них. Слова могут стать опаснейшим оружием, против которого не спасёт даже лучшая броня. Если Грейс заговорит – а она заговорит, инквизиторы своё дело знают – Аннабелль сгорит в том же пламени, что и её несчастная горничная. В том, что обмен «жизнь на жизнь» не состоится, что бы там бедняжке не пообещали, увы, сомневаться не приходилось. Ведьм, по мнению инквизиции, много не бывает, ну а на хворосте сей орден никогда не экономил, как впрочем и… Отец-Создатель, да эти бравые охотники на еретиков вообще ни в чём себе не отказывали! Хороша же охота, ничего не скажешь!.. Особенно, если в качестве трофея не настоящая ведьма, а та, кого ею сделали чьи-то злые языки.
Но какой бы не была ведьма – настоящей или оклеветанной – инквизиторы её будут стеречь самые что ни на есть настоящие. Пожалуй, если бы опасность не грозила Белль, Генрих трижды подумал бы, стоит ли ввязываться. И, как ни прискорбно было это признавать, скорее всего счёл бы, что нет, не стоит. Девушку, разумеется, было жаль. Но не на столько, чтобы ради неё рисковать. Не сделал ведь он этого для её предшественницы? И для той, кому пока ещё сопутствует удача, вряд ли сумеет… Одна спасённая жизнь не переломит ход событий. Ведьмы всё так же будут сгорать в пламени, искупая свой дар – величайший грех по меркам святых отцов, которым и самим-то до абсолютной святости, что до Тиля пешком!
- Я понял, – произнести это вслух оказалось куда проще, чем и впрямь впустить осознание в душу. Да что там в душу, даже разум всё ещё норовил отыскать лазейку, которая окажется спасением для одной бестолковой ведьмы, что… Нет, не то. Бестолковая? Возможно. Но поступи Белль иначе, пожалуй, лорд-регент и вовсе не узнал бы в ней ту маленькую девочку, что так самоотверженно защищала щенка, позабыв о наказании, которое могло грозить ей самой. - И я помогу. – Пожалуй, разумнее было бы обтекаемо пообещать сделать всё, что в его силах? Вот только разум разумом, а против инквизиции в честном бою даже второй человек после Его Величества был бессилен. Опустошающее чувство, заставляющее стискивать зубы и сжимать кулаки, замирая на грани, отделяющей жизнь от пламени костра. Ещё одного. Потому как не только ведьм, но и их пособников должна настигнуть его очистительная кара. Впрочем, а кто вообще сказал, что бой должен быть честным? Разве пытать испуганную девчонку, что никому не причина зла, честно? Ну, вот то-то же. - Но для этого ты должна рассказать мне всё, что ты знаешь. Когда именно её арестовали? Чьим именем? В какой именно монастырь увезли? Даже если что-то кажется тебе незначительным – говори. Любая мелочь может оказаться важной.
Рассказ леди Раленд, даже со всеми подробностями, занял возмутительно мало времени. Впрочем, Генрих и не ожидал иного. Во все времена с вопросами дела обстояли куда лучше, нежели с ответами, подходящими им по смыслу. Что ж, значит, придётся обойтись тем, что есть. Импровизация, порой, даёт ошеломляющие результаты! В тех редких случаях, когда не оборачивается крахом.
- И ещё одно, – прежде чем подвести Белль к двери и выпроводить её в собственные покои, Генрих накрыл своей ладонь девушки. - Ты должна понимать, что даже если мне удастся вытащить Грейс из застенков, она не вернётся к тебе. Я позабочусь о том, чтобы девушка смогла начать новую жизнь как можно дальше от Хайбрэя. С новым именем, новым прошлым и без намёка на связи, которые могли бы привести к тебе. Вот разве что её брат… возможно потом и получится отправить ребёнка к сестре, но пока что придётся найти кого-то, кто бы смог о нём позаботиться. Думаю, твоё участие в его судьбе не вызовет ни у кого удивления. Но помни, даже он не должен знать о судьбе Грейс. Всё ясно?
Она кивнула. Умная девочка, хоть всё ещё и продолжает прятаться за стеной отчуждения, что годами высилась между ними. А, впрочем, чего он ожидал? Того, что Белль повиснет на шее, рассыпаясь в благодарностях, а после вприпрыжку поскачет по коридору, рассказывая всем и каждому, какой у неё замечательный кузен? Чушь. Причём первостатейная. С дочери лорда-канцлера ещё станется и проверить, сдержал ли герцог слово, а не уговорился ли с инквизиторами о том, чтобы несчастную придушили в камере, а от тела тихо и мирно избавились, не привлекая внимания почтенной публики… Чёрт, как будто ему проблем мало!
- Белль, я помогу твоей девушке, даю слово. Ну а ты пока иди к себе, и ради всего святого – не пытайся вмешаться, договорились?
Не хватало ещё столкнуться с миледи на конюшне, куда Его Светлость наведается с наступлением темноты… Хорошо, хоть монастырь, указанный Аннабелль, находится в какой-то миле от столицы, а значит и охраняется совсем не так, как обители, которым неоткуда будет ждать помощи в случае чего. Кстати, о помощи. Она не помешает и Генриху. Вот только Аннабелль Ддевантри совершенно точно не будет в списке!