Не шелохнувшись ни разу за все то время, что граф пребывал в глубоких раздумьях, Дьердре изучающе водила по нему взглядом, пытаясь предугадать мысль по малейшему изменению мимики. От ответа, возможно, зависела вся ее дальнейшая жизнь, ведь, откажи он сейчас, кто знает, хватило бы ей сил и уверенности и дальше следовать своему пути против течения времени и рассудка, нарушая все установленные договоренности, придуманные задолго до ее рождения. Сейчас, казалось, даже она не была готова дать однозначный ответ на этот вопрос - слишком много всего произошло такого, что в одно мгновение переворачивало представление о мире и о боге, заставляло задумываться о природе сущего в кромешной тьме, грея ободранные до крови руки у одинокого костра, где на многие мили вокруг не было ни души, ни убежища, лишь непроходимая чаща, да дикие твари. То, о чем она сейчас просила, казалось невозможным, совершенно недопустимым для восприятия любого нормального человека, привыкшего к современным реалиям, однако причислять к их плеяде её и, уж тем более, графа было бы, как минимум, преждевременным, да и, в целом, ошибочным.
Осознание сказанного возвращается к ней бумерангом, но, вместо того, чтобы резко пойти на попятную, сославшись на собственную неосмотрительность, девушка, напротив, сама задумалась над тем, как все может обернуться. Да, риск и впрямь был велик, но должны были существовать и лазейки, способные скрыть природу их сотрудничества от любопытных взоров, оставить их наедине там, где их не достанет длань ни одного из ныне живущих царей. В какой-то момент она ловит себя на мысли, что ее вовсе не пугает перспектива остаться наедине с хладнокровным убийцей. Чувство, вызванные мимолетной мыслью, было глубже, разностороннее и не поддавалось до конца какому-то либо понятному описанию, что одновременно настораживало и вызывало неподдельный интерес, смущало и заставляло в мыслях возвращаться к недавним словам графа, за которые тот был удостоен брошенной в сердцах пощечиной. Правильно ли она поступила, позволив страху возобладать над эмоциями. На мгновение в отражении черных глаз промелькнуло сомнение, прочертив трещину по невыразительной маске хладнокровия. Но вот выражение лица ее спутника сменяется, и Дьердре вынуждена отринуть настойчиво лезущие в голову эмоции. Слова графа не добавляли ясности - казалось, сам он все еще колеблется между выбором, пытаясь продумать наперед все возможные ходы, на которые была способна сидящая перед ним пешка, в зависимости от последовательности своих решений способная как занять место ферзя, так и бесславно погибнуть от рук более сильной фигуры. И все же слова Хоука заставили ее задуматься - по движению зрачка можно было предположить, сколь ожесточенный спор в настоящее время ведут между собой различные отражения ее личности.
- Почему ты так отчаянно пытаешься уберечь меня от возможной опасности, лорд Хоук? Ценность, которую я представляю что живой, что мертвой, ничтожна. Я ведь бастард... Ублюдок без рода и племени, которому лишь волей удачи посчастливилось познать жизнь лучшую, чем многим. Всем, что у меня есть, я обязана доброй воле отца, но теперь, когда я, кажется, чувствую, что смогу ответить тем же, принести хоть какую-то пользу, ты пытаешься отговорить меня, внушая страх, который я давно отбросила. Во имя чего? Что ты увидел во мне такого, чего не в силах разглядеть даже я сама, черт тебя дери? - на последних словах ее голос надорвался, заставив девушку осечься и опустить взгляд вниз, отчаянно собираясь с силами.
- Скажи мне!

Ожидала ли она подобной реакции на свои слова? Едва ли. Более того - даже в мыслях она не могла представить, что все обернется так. Сейчас. Когда после ее резких слов, казалось, они уже никогда не вернуться к прежней теме, всего лишь несколько слов заставили графа вновь измениться в лице. Таким она еще его не видела. Ни тогда, ранее, когда они впервые повстречались в катакомбах, ни после, когда его лицо, напротив, не показывало ничего, кроме ледяного спокойствия, с которым он потрошил своих жертв, мучил и истязал тела тех, на кого ему указывал перст Господень. И снова это всеобъемлющее чувство, смесь страха и непонимания, и, в то же время, чего-то, что не поддавалось описанию даже сейчас. Казалось, человек, стоящий перед ним, до последнего боролся с потусторонней сущностью, рвущейся откуда-то изнутри подобно клокочущему огню адского пламени, устремившемуся к небесам тотчас как лопнули цепи, сдерживающие его все это время. И взрослому мужу подобное зрелище внушило бы ужас, что уж говорить о той, что сейчас едва ощущала собственное тело, забившись в угол койки и поджав к себе ноги, тщетно пытаясь спрятаться от кошмарного воплощения, обличенного в человеческие черты. От резкого и пронзительного воя кровь стынет в жилах, а спину мгновенно пронизывает ледяными иглами холодный пот. Хочется закрыть уши, а грохот разлетающихся в разные стороны обломков мебели и вовсе заставляет зажмуриться, словно малое дитя, напуганного до потери голоса. И это стоит ей тех драгоценных секунд, что стоило бы потратить на то, чтобы сгруппироваться, заслониться руками - сделать хоть что-нибудь, что помогло бы ей сопротивляться давлению на шее, когда мужчина придавливает ее всем весом своего тела, мгновенно опустошая легкие. Когда проходит секундный шок от удара, тело, вынужденное довольствоваться спутанным состоянием рассудка, пытается отбиваться, царапая руки и пытаясь отнять их от горла, пока губы в агоническом безмолвии тщетно хватают губами воздух. Когда перед глазами начинают плыть темные пятна, сил хватает только на то, чтобы из последних сил толкнуть мужчину в грудь, но от этого хватка только усиливается, сдавив дыхательное горло в стальных тисках, пока тело бессильно бьется в судорогах, вызванных длительной гипоксией.
Удушающий хват ослабевает лишь несколькими мгновениями после того, как трепещущее в его когтях тело перестает подавать признаки жизни, обмякнув как тряпичная кукла, а от яркого пламени сознания остаются лишь едва тлеющие угольки. Она закашлялась, слабо, скорее по инерции, и каждый новый приступ отдавался болезненно яркой вспышкой в голове. Горло нещадно жгло. Хотелось заплакать...
Больно. Каждый вдох отдается глубоким гортанным хрипом, в каком обычно заходятся, лежа на смертном одре. И, хотя зрение постепенно начинало вылавливать образы, звуки доносятся словно сквозь толстую пуховую перину. Сердце колотится как сумасшедшее.
Больно. Грудь сковывает тяжестью. Расплывающийся взгляд, сдвинутый вниз улавливает знакомые черты.
Больно. Хочется откашляться. Рука ложится мужчине на голову, зарываясь пальцами в каштановый кудри. Простое механическое движение помогает успокоиться, собрать остаток мыслей в кулак, раз уж пальцы отказывались.
- ты... не слишком... деликатен... верно?

Отредактировано Dierdre Mirgard (2017-02-09 04:07:02)

- вы тоже старались как могли, граф... - слабо улыбнулась она в ответ на приглушенный смех. Впрочем, даже ощутив на себе пристальный взгляд, Дьердре не нашла в себе сил, чтобы опустить взгляд ниже - дышать получалось с большим трудом, да и следы от пальцев постепенно наливались сиреневым, грозясь в скором времени образовать на шее замысловатый узор черничного цвета - уж в чем Хоуку было нельзя отказать несколькими минутами ранее, так это в готовности довести дело до конца. Наблюдая за мириадами искр, снующих туда-сюда над подернутой рябью темных кругов, можно было поразмышлять о многом, благо сам граф не спешил нарушать умиротворенную идиллию, очевидно, пользуясь возможностью полежать на мягком под предлогом самолично удостовериться в том, что жизни особы королевских кровей ничего не угрожает... ну, кроме него, конечно.
   Когда Брайен, наконец, отнял голову от ее груди, бастардка, стараясь игнорировать сильное головокружение и тошноту, хрипло закашлялась и с некоторым даже болезненным усилием вновь повернулась на бок, стараясь дышать глубже и параллельно задумываясь над тем, удастся ли ей пересечь границу и добраться до Моргарда... живой, потому как события последних недель постепенно убеждали ее в том, что Создатель привык очень ответственно подходить к разрешению вопроса, хотя бы раз да возникавшего в жизни каждого человека. Вопроса, зачастую звучащего как: "Что может быть еще хуже?"
   Как показывал жизненный опыт - практически все, начиная от погодных условий, случайных совпадений и заканчивая прескверным стечением обстоятельств, когда все факторы проявляли себя единовременно, постепенно наполняя чашу человеческого терпения и здравомыслия, что в конечном счете могло привести к одному или же сразу нескольким внутренним конфликтам, порой неразрешимым даже в более здравом рассудке, коим ни одна из присутствующих в комнатке персон не отличалась. С одной стороны - homo sadius - закоренелый психопат с ярко выраженными маниакальными и садистскими наклонностями, прекрасно осознающий свою жуткую природу и находящийся с ней в абсолютной гармонии, наглым образом порушенной с появлением "той самой". С другой стороны, собственно, "та самая", иначе homo masochus, живое противоречие, воплощенное в неприступном образе, за которым скрывались также отнюдь не самые ангельские черты. В настоящий момент, нельзя однозначно сказать, была ли их встреча следствием воли Господней; произошла ли в момент, когда тот был всецело поглощен решением других, более насущных проблем; или же являлась провидением сил тёмных и потусторонних, а то и вовсе тем самым стечением обстоятельств, потому как во все времена найдутся сторонники любой из данных точек зрения, тем более, что не было похоже, будто этим двоим было дело до мнения кого бы то ни было.
   Вновь откашлявшись, а заодно прикладывая все возможные усилия, чтобы не дать височным костям брызнуть сотней острых осколков, Дьердре, наконец, позволила себе прикрыть веки, несмотря на сложность в балансировании между сном и явью. Казалось странным, что граф вот так внезапно решил вернуться к соблюдению элементарных правил приличия, учитывая, что сам еще совсем недавно действовал далеко за пределами их рамок, и уж совсем не говоря о том, что ему уже приходилось видеть ее обнаженной, пусть и наполовину.
   С боем и руганью ей удалось расправиться с подавляющей частью хитроумных узелков, однако процесс непосредственного избавления от одежды вызвал небольшую заминку, обусловленную, прежде всего, болезненным откликом всякого резкого движения, а также временно ограниченной подвижностью рук и спины. Оставить бессмысленную затею пришлось лишь несколькими минутами спустя, когда плакать хотелось уже от обиды, а не от пронизывающей боли в теле - после очередного приступа кашля девушка бессильно завалилась на спину, прикрыв глаз. В любой другой ситуации она, быть может, была бы и рада избавиться от мешавшей одежды своими силами, однако нынешнее положение дел, похоже, вынуждало ее идти на крайние меры. Аккуратно выгнув шею, Дьердре издала звонкий свист, который, как казалось, должен был привлечь внимание спутника, если тот был занят чем-то важным.
- никак... ах, холера... не выйдет... сама, как же... подсобить сможешь? - стоило ли сомневаться в том, что у графа могут возникнуть проблемы с извлечением бренного девичьего тела из под гнета ветхих лохмотьев. Впрочем, от едкого напоминания о недавнем богатом опыте Светлости в данном деле девушка все же воздержалась, предпочтя, чтобы колкость додумала себя сама, тем более, что ее разум был активно занят подавлением очередного приступа головокружения.

Как иначе все могло сложиться, не будь вокруг этой затхлой коморки, всех этих ран и ссадин; чудовищного ощущения вселенской слабости, выжигавшей жилы своим медленным ядом, замедляющего даже сам поток мысли, пока все они не упирались в одно единственное желание - проспать как можно дольше. Дни? Недели? Быть может месяцы? Проснуться лишь спустя огромный промежуток времени и обнаружить, с ужасом или восторгом, как сильно изменился окружающий мир. Воображаемый суррогат иллюзии упорядоченности, инертности окружающего мира, с течением времени возвращающегося в некое исходное положение, достигающего мнимого равновесия, в котором каждый был бы рад прожить свой век. Утопия любого мечтателя, доведенного до отчаяния.
Ей помогли подняться, но держать тело в положении равновесия сложнее, чем кажется, пускай даже стоять приходилось на коленях, хватаясь за мужские плечи всякий раз, когда приступ головокружения заставлял тело отклониться на опасный угол от нужного положения при том, что каждая попытка выпрямить спину или же расправить плечи отдавалась звонким гулом в ушах, вынуждая девушку бессильно ткнуться лбом в плечо графа, бормоча какую-то нечленораздельную околесицу, не то молитву, не то поток проклятий. Требование поднять руки доносится словно откуда-то издалека, теряется в истончающихся коридорах разума, находя отклик с большим запозданием, когда её руки поднимаются уже без какого-либо мысленного усилия. Ей ничего не оставалось, кроме как свести руки у графа за головой, пользуясь изгибом широких плеч, как опорой. Стоит только окончательно избавиться от верхней одежды, как спину и плечи обдает зябким холодом, заставляя вздрогнуть всем телом. Камиза (или то, что, по всей видимости, должно было так называться), если и была когда то белого цвета, то ныне переживала не самые лучшие свои времена и была бы уже давно отправлена на костер, будь у ее владелицы хоть какая-то альтернатива на момент заполучения этих несомненно "роскошных" одеяний, пропитавшихся кровью и потом немногим меньше, нежели запахом древесной гнили и диковинных трав, коими девушка, кое-в-чем да сведущая в плане врачевания, смогла купировать течение воспалительного процесса на руке и предотвратить заражение. Ткань была цвета пергамента - там и тут отчетливо прослеживался розовато-ржавый контур пятен крови, не поддающихся выведению теми методами, которыми располагал среднестатистический путник, вынужденный выживать в глухой чаще. Один из рукавов, впрочем, отличался более чем существенно - там из-за крови ткань почернела, намертво приварившись к рассаженной животными клыками коже и плоти - с момента получения этой жуткой раны Дьердре была более, чем уверена в том, что безобразный  шрам останется с ней до самой смерти, служа напоминанием.
- знаю... - поморщилась она, ощутив прикосновение к руке. Она-то уже знала, что никакие припарки не помогут ткани отойти - та прикипела намертво, а значит дальнейший процесс обнажения будет сопряжен с не самыми приятными ощущениями.
- давай, - выдохнула она, стиснув зубы. Руку будто свинцом обожгло, но сдержать стон оказалось куда проще, чем справиться с рвотным позывом - во рту стоял неприятный привкус желчи и железа. Лоб блестел от холодной испарины. Нужно было отдышаться. Вопроса она уже не услышала - в ушах стоял такой гул, что сейчас она бы не услышала и собственного голоса, чего уж говорить о звуках извне. Перед глазами снова поплыли черный круги, и девушка вновь нашла точку опоры, ткнувшись лбом в мужскую грудь и закрыв глаза - ее и без того страшно мутило, не хватало только запачкать "спасителю" сапоги (было бы чем). Промычав что-то нечленораздельное, леди чуть осела на бедрах, пальцами здоровой руки массируя разрывающиеся виски. Похоже было, что ее не слишком волновал тот факт, что граф видел ее обнаженной - даже попытка прикрыться была больше инстинктивной, ближе к желанию восстановить приток крови к холодным рукам, нежели лишить мужчину зрелища, довольно сомнительного, учитывая, как сильно отразилось на формах длительное отсутствие доступа к здоровому рациону и горячей пище.
Осев еще сильнее, она ссутулилась, будто восковая статуя, придвинутая слишком близко к источнику огня. Едкий запах лекарства заставил ее поморщиться, но окончательно прийти в себя она так и не смогла, решив отложить высказывание своего едкого "фи" в адрес целебной мази и её изготовителя, благо для болтовни у нее не было ни сил, ни настроения.
- да... наверное, - голос доносился приглушенно, уже сквозь сон, постепенно укрывавшим сознание темной пеленой пустоты.
- можешь лечь рядом... если хочешь...

Еще никогда она не погружалась в объятия сна на столь большую глубину. Пожалуй, впервые за долгое время пробуждение не было сопряжено с паническим чувством страха, родившегося из случайного звука или шороха. Не было скованности и боли в теле, лишь приглушенным эхом отзывались былые раны. Казалось, прошло несколько дней, и свечи, расставленные хозяином на столе и у изголовья, уже должны были превратиться в лужицы воска, но комната все еще была залита мягким светом. Не обнаружив по соседству мужского тела, Дьердре с некой даже улыбкой продрала глаза и, закутавшись в заботливо накинутое ей на плечи покрывало, осторожно спустила ноги с постели, пробуя на вкус вернувшееся ощущение равновесия, которое, казалось ей не составляло труда удерживать даже с закрытыми глазами. Не было даже пресловутого ощущения голода. Просеменив несколько метров, дочь Дариона, наконец, заметила графа, спящего как дитя, несмотря на неудобное положение тела - опустившись на колени, девушка очертила взглядом колкие черты лица, и увиденное отозвалось теплой улыбкой и бесноватыми искорками в глазах. Однако, стоило ей, задержав дыхание, протянуть руку, чтобы прикоснуться к его щеке, как прежде тихое и размеренное пламя свечей угасло, и над их головами сгустилась тьма. Его кожа была холодной, чуть влажной на ощупь, будто медь статуи, объятой густым утренним туманом. Бездыханная, будто отвергнувшая саму жизнь. Словно в соответствии с зарождающимся во взгляде беспокойством, руки сковывает неестественный потусторонний страх - ткнув пальцы к горлу, она надеется ощутить биение пульса, но вместо этого пальцы проваливаются в рассаженную бритвенно-острым лезвием плоть. По руке бежит кровь. Но, не успевает она даже вскрикнуть, как на ее собственном горле смыкаются ледяные пальцы, когтями впиваясь и протыкая кожу и сосуды.

Лишь на мгновение взор проясняется, отбрасывает мутную паутину удушья и боли, лишь с тем, чтобы мгновением позже округлиться в выражении неподдельного ужаса, когда по синюшным губам трупа пробегает ухмылка, рассекающая уголки губ до самых ушей, демонстрируя три ряда торчащих в разные стороны клыков и длинный волчий язык.
- с дрожащих девичьих губ срывается безмолвный крик, теряющийся в гортанном рычании чудовищной пасти, истекающей слюной в предчувствии кровавого пира. В ту секунду, когда плотно посаженные пики клыков вгрызаются ей в грудь, она просыпается с хриплым криком, забившись в угол койки и невидящим, полным животного ужаса взором пытаясь уловить очертания смерти, в очередной раз занесшей меч над её шеей - пускай даже и во сне.
Боль возвращается не сразу - лишь спустя какое-то время, давая телу возможность привыкнуть к темноте вокруг, осознать реальность, сколь бы правдоподобен не был очередной кошмар, чтобы свалить ее с ног чуть позже, когда удары сердца перестанут выбивать барабанную дробь по вискам. Согнувшись пополам в приступе удушья, она никак не могла отдышаться, все пыталась уловить во тьме прежние чудовищные образы, пока, наконец, сознание не вернулось к ней всем сокрушающим многообразием простора мысли.
- сукатвоюмать... - закрыв лицо руками, девушка предприняла попытку принять ровное положение, стараясь не совершать резких движений - и без них ощущения были такие, словно внутренности отбили кузнечным молотом. В целом, приказов тело слушалось сносно - даже пальцам вернулась их прежняя подвижность, хотя некоторые из них опухли и двигать ими было больно. Подобное касалось не только рук - чуть пониже груди постепенно наливались узором звездного неба отметины, не так давно оставленные сапогом.
Собственное отражение в бочке с водой глядело на нее почти что с укором - нужно было основательно постараться, чтобы довести себя до подобного состояния, хотя, стоило отдать должное врачевателям Хоука - мазь, нанесенная на наиболее сильно пострадавшие участки лица, помогала и отек постепенно спадал. Ощутив, как по спине сползают холодные капли липкого пота, леди выдохнула, усилием воли уняв дрожь в руках и под коленками. Пока ее спутник спал, была возможность привести себя в порядок, однако, прежде чем скинуть с себя остатки одежды, Дьердре все равно обошла бочку с водой так, чтобы та разделала ее с направлением взгляда графа, дабы скрыть ту часть ее тела, которую он еще не видел, да и уже находясь в процессе, предпочла держаться к нему спиной.

Уже спустя полчаса ее можно было застать за интенсивной работой, сидя за столом на единственном уцелевшем стуле, благо подвижности рук и, главным образом, пальцев оказалось более, чем достаточно, чтобы справиться с простенькими узелками брэ и шосс, а так же обернуть тканью ноги ниже икр, прежде чем вдеть их в дорожную обувь грубого покроя, и после приладить к голеням простенькие кожаные щитки. Стараясь создать более благодатную почву для предстоящей беседы, девушка даже накинула камизу, у которой, правда, пришлось отнять рукава - один вообще не годился для носки в силу риска формирования благодатной среды для заражения, а второй - ради симметрии и, опять же удобства, потому как тот сильно мешал в процессе самолечения, то и дело норовя спрятать собой руку и макнуть воротом в едкую мазь, в связи с чем и был в скором времени порезан на длинные лоскуты, один из которых девушка в настоящий момент оборачивала вокруг шеи. предварительно подержав в плошке, где было разведена с водой травяная настойка.

Шорохи за спиной заставили её вздрогнуть, однако же обернулась она резво, полосонув пристальным взглядом сначала по двери, и лишь затем уже - по фигуре спутника, медленно, но верно стряхивавшего оковы сна. Она как-то не заметила, чтобы граф имел привычку ворочаться во сне, хотя ей, как и любому, кто хоть раз засыпал в кроне дерева высотой порядка полусотни футов, было знакомо то состояние организма, когда он нарочито соблюдал спокойствие на протяжении всего времени сна, как бы сильно при этом не затекали конечности. Мгновением спустя Дьердре вернулась к работе, которой была поглощена вот уже почти час, выводя замысловатые узоры нитью на собственной коже, сводя вместе лоскуты мяса, попутно обтирая кровь смоченной в воде тряпицей и обрабатывая края раны одной из диковинных мазей. Хотя, тут смотря что понимать под понятием диковинки - к настоящему времени бастардка могла бы поручиться в знании большей части ингредиентов, входящих в состав как минимум трех склянок, имея несколько размытые предположения исключительно в способе перегонки, потому как, несмотря на однородную структуру, некоторые имели волокнистые вкрапления, а значит конечный продукт получался не через сгущение массы, а посредством перемешивания нескольких. Подобная техника, хоть и выглядела немного топорной, была на порядок проще, нежели маниакальное совокупление с целой системой перегонных кубов, трубок и реторт, да и занимала куда меньше времени, коего у врачевателей порой категорически не хватало.
   Её знаний было более, чем достаточно, чтобы не допустить заражения, и, как оказалось, большего и не требовалось. Как только у нее будет возможность вернуться к полноценному и, главное, регулярному рациону, тело начнет лечить себя само, и это касалось не только ссадин и порезов. Мысли о еде заставили желудок отозваться жалостливой песней, которую девушка тут же перекрыла собственным кашлей, хотя в горле уже не першило.
- Жива, здорова и пребывает в полном сознании, - тихо улыбнувшись парировала она, повернувшись к графу после того, как тонкая нить, тянувшаяся из руки, была перерублена острием ножа. Весьма откровенный комментарий и сопутствующее недовольство в адрес, внезапно, присутствующей одежды заставил ее расплыться в едкой ухмылке, хотя любой порядочной леди бы стоило немедленно пристыдить графа его бесстыдным поведением. Однако, у Дьердре эти слова, как уже говорилось ранее, вызвали лишь улыбку. Ну и, разве что, еще пару идей и фраз, озвучивать которые, впрочем, даме явно не стоило. Даме даже особенно. Во всяком случае, здесь и сейчас.
- Это меньшее, чего я могла тебя лишить после того, как ты чуть меня не задушил, - вернувшись к работе, девушка отложила иглу, осмотрела результат и, визуально оценив последний как "удовлетворенный" (а большего и не требовалось), плотно перебинтовала руку, проверив напоследок, не будет ли стеснен кровоток.
- Понятия не имею. На час-полтора больше меня, но, учитывая, что ты с дороги, это нормально. Я бы рискнула уговорить владельца корчмы на пару шерстяных покрывал, но ты и сам понимаешь... Он, к слову, был тут совсем недавно. Страшно обозлился, увидев местный бедлам, но мне удалось убедить его не повышать голос. Страшно представить, что бы ты решил с ним сделать, нарушь он твой умиротворенный покой, - едко ухмыльнувшись, девушка поднялась из-за стола.
- Я бы и рада сказать, что ты спишь, как дитя, но это не так - едва не проснулся, так я насилу успела закрыть хозяину рот, да вытолкать его из погреба. Кое-как убедила в том, что мы уйдем сразу, как рассветет, но не тут-то было - сказал сидеть тихо, благо те двое, что остались в таверне поверили его россказням о том, что ты уехал тотчас, как разразилась бойня, и в лицо тебя знают лишь те, кто остался наверху. Дал немного еды, пару свечей, но сказал вести себя тише - вчерашняя гроза была нам на руку, но привлекать к себе внимание сейчас будет лишним, - взяв со стола пару кусков жесткого хлеба да грубую деревянную миску с уже остывшей жирной массой, в горячем виде напоминавшей смесь кроличьего рагу и похлебки, она подошла к стене и опустилась перед графом на одно колено, почти что заботливо вручая тому утренний завтрак. Не то, что обычно можно увидеть за королевским столом, но и не ягель со съедобными кореньями или травами, растущими на болотах - для Дьердре же, несколько месяцев прожившей на подножном корме, и вовсе дар свыше, особенно учитывая, что от нее не требовали все это приготовить.
- На-ка, поешь. Дорога предстоит неблизкая, а мою стряпню ты пробовать вряд ли захочешь.

Отредактировано Dierdre Mirgard (2017-02-13 01:16:58)

Забавно было наблюдать за тем, как мужчина морщит нос от недовольства - это при том, что леди окончила свою трапезу даже с неким аппетитом. Она, признаться, и вовсе не надеялась на полноценный завтрак, тем приятнее было увидеть подобную "заботу" со стороны владельца постоялого двора. Очевидно, в нем не угасли еще отголоски совести, и, раз уж Его Светлость соизволил сполна отплатить ему золотом сверх всякой разумной меры, оставлять того без еды было бы как-то совсем уж "не по-хозяйски".
- Есть предложения получше?
   Сопроводив недовольство ироничной ухмылкой, Дьердре, наконец, поднялась на ноги и предоставила графу возможность наслаждаться произведением местного кулинарного искусства, вернувшись к более насущным занятиям. В первую очередь, разумеется, стоило заменить почти прогоревшие свечи - как бы ей ни хотелось поскорее выбраться на свет божий, в ближайшее время погреб был единственным местом, где они могли ощущать себя в относительной безопасности. К тому же, все было не так уж и плохо. Таинственный полумрак. Едва теплая еда. Чадящие свечи. Чем не романтическая трапеза? Не хватало разве что камина, но с его отсутствием можно было смириться. Как и с еще сотней-другой разномастных нюансов, отделявших нынешнее небогатое убранство от понятий "пригодный для жизни", "уютный" и "боже, Брай, посмотри на этот узор из гнили и плесени на досках, давай останемся тут на неделю".
   Между тем словам Хоука она внимала не менее внимательно, чем ранее - покончив с созданием хоть мало-мальски приемлемого освещения, она принялась прибирать вещи на столе, ревизию которых провела еще до того, как проснулась Светлость. Самодельные и снятые с чужих стрел наконечники, перья, пара кустарно выполненных из камня и кости ножей, волчьи зубы, которые планировалось пустить на какое-нибудь непримечательное украшеньице, вроде того же ожерелья или медальона на манер персонажей древних легенд. Лежавшее подле отцовское ожерелье она повесила на шею тотчас - теперь, когда она была под более чем надежной защитой самого дьявола, нужды прятать его в закромах походной сумы уже не было. Карта. Воплощение самых потаенных кошмаров любого, кто хоть раз в жизни имел дело с топографией - скверно выделанный на коленке кусок кожи с по памяти выцарапанными на нем обозначениями мог быть прочитан разве что его составительницей, которая, к счастью, присутствовала в этом погребе лично и уже всерьез задумывалась о том, чтобы обзавестись полноценным походным тубусом. Без карты в последнее время было тяжко, особенно здесь - на границе.
   И чем сильнее она погрузилась в обдумывание дальнейших планов, тем более неожиданным оказался для нее последовавший следом вопрос, оборвавший прежнюю нить мысли легким взмахом наточенного лезвия. Можно было заметить, как напряглась ее спина и руки, ощутив знакомое поползновение мурашек между лопаток и легкую слабость под коленками, а так же присутствие странного морока, затуманивающего сознание. Ведь ответ вертелся на самом кончике языка. Детище самых потаенных ее мыслей, граничащих с грехом и ересью, далеких от идеи всепрощения и любви к миру, и удалявшихся от них все дальше с каждым словом, что вливались в ее разум отравляющим туманом по мере того, как змей-искуситель заключал ее в свои кольца, в попытке отстраниться заставляя чуть наклониться над столом.
- Не искушай меня, Хоук, - судорожный выдох, сменившийся попыткой успокоить шум в висках прикосновением.
- Богом тебя заклинаю. Хозяин был добр к нам. Я... Я не в праве лишать этих людей жизни, - ощутив прикосновение теплого дыхания, она выгнула шею, чуть прикрыв глаза.
- Это место. Не заслужило моей ненависти, - сжав кулаки, Дьердре двинула бедрами, оттолкнув от себя графа, но в ту же секунду развернулась и заключила колкие щеки в объятия ладоней, заставляя придвинуться вновь.
- Уйми и ты свою злобу, граф. Помни о ней, холь и лелей, ибо есть те, кто больше всех достоин её, - взгляд, несколько мгновений вглядывающийся в бездну глаз цвета мореной стали, рассеянно очертил изгиб носа и впалых скул.
- И за терпение тебе воздастся, - одна рука легла на стол, дабы не дать телу потерять равновесие в то время, как вторая "впилась" пальцами в щеки с двух сторон в жесте, который Светлости должен был быть хорошо знаком. Поцелуй не был похож на прежний, ибо был рожден не внезапным порывом, но желанием долгим и томительным, инстинктивным, но заставляющим не отринуть мысль, а наконец поддаться ее настойчивому шепоту, прежде чем сомкнуть ядовитые уста на горячих губах дьявола.

Отредактировано Dierdre Mirgard (2017-02-16 03:00:32)

Грубое прикосновение мужских рук заставляет её горячо выдохнуть. И в этом раскаленном потоке треск искр сменяется гулом разгорающегося пламени, яркого и всепоглощающего, предающего забвению всякую разумную мысль, любое стороннее чувство, ощущение прошлого и будущего, окружая мгновение их близости широким кольцом дикого огня. В полной мере ощутив ответную реакцию, она улыбается уголками губ, вторя надрывному и мучительному изменению в лице, очерченному на острых мужских скулах. Не та улыбка, с которой встречаешься взглядами со старым другом, лишенная легкомысленного флера и тепла согревающего, но исходящая приторно-сладким ядом, чашу которого они делили в эту секунду, смакуя пряный привкус на рассаженных губах. Когда необходимость удерживать равновесие исчезает, вторая рука взвивается вверх, обвивает шею ниже затылка змеиным движением, не намеренным отпускать свою добычу раньше, чем каждый дюйм ее тела, каждый нерв и уголок сознания пропитаются смертельным ядом.
Мысли, не дающие ей покоя с самого момента их первой встречи наконец-то обрели почти физическое воплощение, вытесняя страх, который первое время возникал в сердце всякий раз, когда граф начинал говорить с ней или даже просто находился подле - увлеченный работой или наблюдением за ее попытками копировать собственные движения. Ученицей она была способной, бесспорно, и, несмотря на формальный отказ, полученный в первый день их встречи, в дальнейшем проявляла завидный интерес в отношении столь нетривиального ремесла, но, опять же, была вынуждена считаться с рамками и обязательствами, которые на них накладывало общество, фактически, заковывая их обоих в кандалы морали и правил, отрицание которых так или иначе тлело на поверхности бездны двух темных душ. И низкому гортанному рыку вторит не то шепот, не то шипение, обещавшее самые лютую смерть всякому, кто решится прервать их в этот момент.
И тем обиднее ей было ощутить, как мужчина отстраняется от нее, пусть и делает это через силу. На миг промелькнуло в глазах нечто жуткое и вгоняющее страх, и странное чувство смятения, столь же сильное, кое сейчас переживала девушка, перебирая в голове причины, по которым они внезапно могли остановиться, пока Хоук, наконец, не решил объяснить свое поведение - крайне своевременно, потому как Дьердре внезапно поймала себя на желании заехать ему по лицу еще раз - не для того, чтобы привести в чувства, но в качестве наказания за прерванный поцелуй.
- В таком случае, не вижу смысла здесь оставаться.
Его словам она вторит лукавой улыбкой, коей еще не удостаивался ни один из мужей, скользит взглядом по губам и лишь за тем понимающе, почти что пристыженно опускает взгляд, лишь в самый последний момент пропуская пальцы сквозь кожу ремня, рывком заставляя мужчину приблизиться - лишь затем, чтобы запечатлеть на его шее болезненный укус. Приемлемое выражение недовольства в совокупности с красноречивым напоминанием было приемлемой ценой за то, чтобы не задавать никаких вопросов - разжав кулак и отпустив мужской ремень, девушка проводила графа взглядом, прежде чем начать сборы, занявшие у нее, в целом, немногим больше пяти минут. В конце концов, кто она такая, чтобы напоминать грозному Хоуку о том, что без седла он за день пути лишиться всяческой надежды на продолжение рода, да и все его склянки, возможно, имеют значительную важность? Она покидает подвал без каких-либо сомнений, кошкой взлетев по лестнице, сетуя разве что на необходимость кутаться в дорожный плащ с капюшоном - уж больно погожее выдалось утречко.