Тонкие, цепкие, как крючья старухи-цыганки, ветки лезли в лицо, цепляли сбрую, сухостоем обещая расцарапать лицо подобно когтям дикой кошки. Колдуэлл, облаченный в легкий доспех специально для разведки и полностью снявший все лишнее с коня, оставив, окромя необходимого, только короткой кольчужной попоны, частичного пластинчатого кринета, служащего защитой шеи, налобного шанфрона и нагрудника. Добротной кожи уздечка с простым трензелем, повод без украшений росписью, будто принадлежащий обычному кавалеристу, а не сыну барона,  простое седло с высокой лукой и плотным потником, двойная подпруга и стремена – вот и все облачение гнедого коня. Тонкие, длинные уши его, обрамленные по-рысиному по краям опушкой черного волоса с торчащими кисточками постоянно жили своей жизнью, двигаясь то слажено и парно, то в разброд в разные стороны, иногда вовсе прижимаясь к основанию шеи назад, когда широкие нервные ноздри шумно ловили какой-то непонятный запах, для чего немедленно задиралась забавной гримасой вверх губа, с целью более детального анализа воздушных потоков, либо же когда налетали на жесткий шанфрон и царапали об него. Благородная узкая морда, указывающая на явную примесь атлантийских кровей, то и дело резким движением вперед пыталась коварно выдернуть повод из сильных рук всадника, чтобы нырнуть вниз и урвать на ходу пучок-другой сочной лесной травки или даже молодую веточку, с распустившимся веером листьев. Конечно, маневр неизменно пресекался твердым хватом внимательного седока, и снова и снова после гнедой оттопыривал нижнюю губу и обиженно тряс ею, точно выражая тем свое возмущение безжалостностью двуногого друга.
   Звали гнедого Валок, сын Ванессы и Калеба, отличных образцов гасконской крови, далекими предками уходившие в бескрайние атлантийские земли под жарким солнцем.  Был он отличным, резвым и выносливым скакуном, не слишком тонкокостным, но с хорошими статями верхового рысака и замечательным нравом, в котором лично Ричард не единожды подмечал поистине женское кокетство, казалось бы, неуместное в жеребце, а все же вот как вышло. Но это кокетство можно прощать, не глядя, потому что вместе с ним Валок был преданным и храбрым, и, не имея обучения дестриэ, для которого, логично, не подходил по параметрам, тем не менее, смело бросался в бой и мог даже укусить или лягнуть слишком близко подошедшего врага.
И не врага тоже, - с усмешкою подумалось Ричарду.
   По лесной тропе, где идти следовало бы осторожно и выборочно, гнедой пер словно по графской лужайке, обходя лишь крупные завалы, да и то с великой неохотой, и всадник только диву давался, причиной тому непомерная лень, великое безразличие или же в какой-то момент Валок вообразил, что является дестриэ. Как бы то ни было, не этим вопросом сейчас живо интересовался гвардеец, поскольку они зашли уже достаточно глубоко в лес, и здесь ушки держать на макушке надлежало не только коню. Вот только именно гнедой и спас их от не минуемой расправы, внезапно шарахнувшись в сторону так, что Ричард был на волосок от вылета из седла. В то место, где он только что находился, со свистом рассекаемого воздуха, вонзилось копье, и тут же из подлеска выскочил неприятель, ринувшись на конных, которые оказались в крайне невыгодном положении.  Истошно заражал чей-то конь, с испуга или же будучи раненным, и Колдуэллу быстро стало понятно, что дело принимает дрянной оборот.  Конники могли бы развернуться на поляне, которая, залитая рассветным туманом, виднелась средь деревьев впереди и правее, метрох в ста, но на поляне они станут легкой добычей для лучников, которые здесь, в гущи леса, так же скованы, как и всадники, но совсем другое дело, если у врага – арбалетчики.  Валоку думать о столь возвышенных материях не было нужно, и он, не раздумывая, просто лягнул одного, слишком быстро добежавшего к ним, когда Ричард уже выхватил меч, намереваясь обрушить его на наглеца. Выходов у отряда было немного – либо спешиться и принять бой, либо попытаться ускакать прочь.

Отредактировано Richard Caldwell (2017-04-30 11:03:12)

Противника было много, может, как крикнул кто-то из солдат, это и были крысы, но даже крысы скопом способны завалить льва, а сие были, надо заметить, сильные, яростные фйельские крысы, и Колдуэлл очень быстро оказался занят, едва только спрыгнул с седла, прикрывая собой еще и коня. Лишиться Валока для капитана было все равно, что лишиться руки, и он, выхватив меч, отбил первых двух наглецов продольным разрезом, после, развернувшись вокруг своей оси и выйдя в движение, на воинском наречии именуемое «змеей», и, оттеснив стремительным мельканием клинка, почти неуловимо для глаза танцующего в подвижной кисти, вышел в обратный поворот, после чего красивую картину боя пришлось закончить, перейдя на резкие и короткие, ибо лесная чаща не давала размахнуться от плеча, рубящие удары, Ричард вынужден был сосредоточиться на защите даже более, оказавшись окруженный сразу тремя, как выяснилось, весьма неплохими бойцами, и вот тогда-то пожалел, что не стал брать в поездку свой дань гьен, который был бы особенно уместен сейчас, чтобы ошеломить не защищенного броней противника совершенно незнакомой ему техникой.
Несмотря на подобные неудобства, он не находил свою позицию безнадежной, напротив, лишь выжидал момента, когда острый клинок будет открыт своей цели, и острый взор ярких серых глаз обещал, что шанс не будет упущен. Шаг, удар, поворот, змея, снова поворот, уклон, шаг, удар, танец этот был прост и искусен, но лишен привычно турнирной красоты, когда, на ровном ристалище, дуэлянт мог показать все свою подготовку и совершенства навыка. Здесь же задача стояла выжить, и он вел себя, подчас, как бешеная  кобыла, лягаясь, пуская в ход коварные удары крестовиной или металлическими нашивками кожаной перчатки. В какой-то момент, усыпанный сверху еловыми иголками, он и сам больше стал похож на фйельского дикаря, чем на воина королевской хельмовской гвардии, с растрепанными густыми черными волосами, еще не тронутые и волоском седины, и в крепкой кожаной куртке поверх кольчуги.  Валок позади, хрипел, фыркал, но отступал назад, в узкую расселину меж поваленных деревьев, ровно лишь с каждым шагом назад всадника, и, наверно, искренне недоумевал, почему двуногий друг не желает, как обычно, вскочить в седло и драться вместе, но, будучи конем, удивление мог выражаться только ржанием, и все равно подчинялся воле, так был приучен.
Клинок вошел в живот одному из нападавших, и, уходя снизу вверх, наискосок, когда сам Колдуэлл поднырнул под встречную атаку, рассек ткань под мышкой противника, самую незащищенную часть, вонзаясь в плоть и кромсая жилы и плоть. С визгом раненного зверя, фйелец упал, хватаясь по инерции за то место, где еще секунду назад была здоровая правая конечность, которая теперь висела на остатках кожи и кольчуги плетью, а бок заливался хлещущей из раны кровью, часть которой осела плотным багровым слоем и на серебристом лезвии.  Чем он почувствовал беду, а может, отвела рука судьбы от любимчика, он, наступив на толстую ветку, он оступился, когда она разломилась, осыпаясь, под стопой, и, падая, перекатом ушел назад, не выронив меч, когда именно в этот момент тяжелый арбалетный болт вошел в шею не вовремя вскинувшему голову Валоку ровно в том месте, где долю мгновения назад была голова Колдуэлла.  Истеричный визг раненного коня слился воедино с диким звериным ревом пришедшего в неистовое бешенство капитана, который, с полусогнутых метнувшись вперед, в мощном толчке ступней, просто сшиб плечом ближайшего фйельца, заваливая того массой на землю, чтобы вонзить выхваченный из-за голенища кинжал прямо в глазницу. Страшно и дико было в тот миг лицо этого красивого по мнению придворных дам лицо королевского гвардейца, бледное, с полосами крови, оставленными противником, смешивающихся с тонкой струйкой собственной, из разодранной кожи на виске, заревом багряного лихорадочного румянца залитыми щеками, открытом в яростном вопле рте, и горящими неистовым пламенем серыми глазами под сошедшимися к переносице темными бровями.

Отредактировано Richard Caldwell (2017-06-23 20:22:38)

Приходилось отряду довольно туго, поскольку в лесах местных и без того не развернешься с комфортом, а уж под натиском бешеного противника дело принимало оборот, если не прискорбный, то к тому близкий.  Ситуация могла с того стать еще хуже, что капитан, позабыв совершенно про тактику и разум, уподобился нападавшим, нанося стремительные, сильные удары направо и налево, вращаясь как волчок, и даже рыча; если учесть, что лицо его к тому времени щедро было покрыто полосами грязи, крови, и все это уже перемешалось с полосками пота, струящегося по лбу и вискам, то трудно было бы назвать представавшую перед божественным взором с небес картину приятной глазу. В густой тени лесной растительности хайбрэйцы оказывались в западне; им неведомы были тропы и закоулки, а листва могучих крон надежно прятала противников, чей костюм более подходил для лесной маскировки, чем ярко сверкающие на редких, пробивающихся в чащу, лучах солнца доспехи королевского отряда. Сильный удар по наплечнику оказался настолько мощным, что сталь прогнулась; от натяжения лопнул один из фиксирующих ремешков, и пластина начала неудобно сползать, мешая свободному ходу руки от плеча. Раздраженный, хотя к состоянию Колдуэлла сейчас подошло бы и определение «взбешенный», мужчина, поднырнув в полприсяди под встречный удар, одновременно с тем накрепко вцепился пальцами в болтающуюся на последнем ремешке пластину и рванул от себя. Пряжка крепления не выдержала, кожаная полоска разошлась по самой слабой части, и кусок железа, теперь уже почти бесполезного, остался зажатым в руке, но немедля был пущен в дело – капитан удачно ударил им наотмашь по второму противнику, подскочившему слишком близко, с явным намерением бить в спину этого прыткого хайбрэйца, или же зажать его меж собой и соотечественником, вынудив биться разом на два фронта, что, как известно, хорошо не заканчивалось. Удар пришелся в неосторожно открывшийся участок шеи меж шлемом и воротом, железка вонзилась почти на треть в горло, и там и была оставлена, поскольку теперь ни ее судьба, ни скорбная судьба того, кому она была пожертвована в честь войны, Ричарда не интересовала.
В какой-то момент, судьба все же решила, что и королевский рыцари достойны сегодня ее милости, поскольку в сражающихся в ближнем бою фйельцах оказалась уже существенная прореха, отчего оставшиеся на ногах хайбрэйцы будто даже воспряли духом; открылось ли второе дыхание или жажда жить стала нестерпимой, но теперь уже противнику приходилось держать оборону, а кое-кто, разделавшись со своим, бросился под густую занавесь листвы, намереваясь добраться до арбалетчиков.  Сам Ричард, разделавшись и со своим, позволил себе секундную паузу, чтобы наспех, рукавом, обтереть мокрое лицо, когда приметил, что не все были так удачливы, один из рыцарей сцепился в рукопашную с громилой, раза в два так массивнее себя самого, и, утратив меч, на голых руках оказался в преотвратном положении. Красивое лицо бледнело, и не стоило большого ума понять, что ему сейчас раздавят гортань, однако же, Колдуэлл не относил себя к дикарям и чувствовал ответственность родства долга службы даже с теми людьми, кто не состоял под его прямым командованием. Он не стал громогласно кричать, привлекая к себе внимание громилы, или творить что-то, что воображают себе поэты в балладах, воспевая войну, как дело чести. Ричард отлично знал – нет на войне чести, не было, да  и не будет никогда,; на войне есть только смерть и жизнь.  Он лаской перемахнул через поваленный ствол, заходя против солнца со спины, чтобы даже короткий отблеск не помешал, и просто, с размаху, нанес тяжелый удар, который часто использовался против всадника, если доставало силы, под колени, перерубая здоровяку сухожилия и вены.  Тот, все еще держа в своих лапищах хайбрэйца, взревел как медведь, но тут же заткнулся, завалившись на колени; создавать красивые сцены сейчас капитан был не намерен, едва лишь завершив первый удар, нанес второй, по открытой шее фйельца, оседающего на землю, лишившись верной опоры ног. Мощи удара хватило, чтобы перерубить бычью шею, и голова, все еще с разинутым в реве ртом, рухнула на землю быстрее, чем само тело.
- И был здоров он, только туп, - речитативом продекламиров отрывок из поэмы, Ричард рыкнул: - Не разлеживайся, зад застудишь, - и прыгнул в кусты, намереваясь добраться до последних представителей противника – и самых подлых, ибо что подлее арбалета, бесшумного и бьющего издалека?