Голубая гладь, растянувшаяся почти до горизонта, переливалась миллионами дорогих каменьев; были там и  кристально белые алмазы, и в искажении линий глубины дорогие сапфиры, проскальзывали маленьким ворохом приведений редкие изумруды, мерещились топазы и даже аквамарины изредка попадались взгляду. Не было в этой истинно природной красоте  ни малейшего нарушения диковинной грации, и ничто в душе человеческой не уставало от созерцания, ничто не противилось столь бессмысленному времяпрепровождению, хотя, должно ли лишний раз отметить, что капитан королевской гвардии не относился, однозначно, к числу людей, любящих ни каким смыслом не окрашенный, удобно сказать, даже бессмысленно проведенный день. Но и самому заядлому трудоголику, коим Ричард Колдуэлл так же не смел являться, нужен отдых от суеты и звуков королевского двора, а лучше, даже, от людского общества в целом. Поэтому капитан просто лежал спиной на теплой, нагретой нежным летним солнышком, земле, заложив руки под голову, и созерцал небо в бело-серых разводах редких, наползающих из-за леса, облаков.  Могучие стволы вековых деревьев закрывали его бренное тело от порывов ветра, зато жаркие лучи, не стесняясь, бродили по мужчине, отчего его короткая куртка быстро нагрелась, будучи выполненной из натуральной телячьей кожи, и Ричард, прикрыв глаза, медленно начал погружаться в дрёму, впрочем, в неё он пытался отойти уже с полчаса, но все еще безрезультатно, поскольку могучий вороной жеребец, пасущийся на сочной прибрежной травке, постоянно принимал неподвижность хозяина за знак, возможно, смертной лени, и, то и дело, досадливо, но с беспокойством, начинал покусывать  сапог с высоким голенищем. Игнорировать подобные проявления внимания подолгу было чревато весьма смачным синяком прямо на голени, ибо кусал конь бережно лишь первые три раза, после пуская в ход всю доступную для его внушительной челюсти силу. 

   В конце концов, добившись от капитана активных действий, вызванных крайним несогласием с подобным пробуждением, а именно – получив шлепок развернутой ладонью прямо по храпу, с потоком нецензурных высказываний, общий смысл коих сводился к простому «друзья так не поступают, я не сдох, отстань», - вороной, недовольно прядя ушами, фыркнул прямо в лицо хозяину все свое недовольство, по большей части, подкрепленной  слюной и соплями, и, помахивая длинным, густым хвостом вдоль своих лоснящихся боков, отошел порядка двадцати метров севернее, разумеется, с видом, что «здесь трава куда сочнее», предоставив, наконец, Колдуэллу долгожданную возможность откинуться и, расслабившись, пригретым на солнышке, задремать.  Опасения, что конь может куда-то уйти, или же кто-то, особенно охочий до чужого имущества, решит его увести, Ричарда никогда не мучили, и сегодня так же не досаждали. Конь не был боевым, но достаточно хорошо вышколенным, чтобы гвардеец знал одно – без дозволения его лично к вороному лучше не прикасаться. И вот долгожданный покой отправил мужчину прямиком в объятья сна….

   Капля, упавшая на разгоряченную кожу, показалась ледяной, но лишь с третьей своей товарки, поскольку первые две послужили лишь трамплином, нужным для освобождения капитана от оков Гипноса.  Четвертая, обрушивашаяся прямо на закрытое верхнее веко, вызвала дрожь темной линии прямых длинных ресниц, и, наконец, с пятой, он распахнул свой взор, с недоумением мрачно сошедшихся у переносицы бровей, хмурясь и морщась, в истинном удивлении тому, что небо над ним изменилось. Чистая лазурь уступила грозной, тяжелой свинцовой синеве, небеса разбухли, набрякли, и с леностью кормящей девы роняли с темных сосков своих крупные холодные капли. Кроны деревьев раскачивались в синхронном танце, угрожающе нагибаясь подчас настолько круто, что, казалось, вот-вот переломятся и обрушатся вниз, на зазевавшегося гостя, одного посреди стихии. Оттолкнувшись плечами от еще сухой поверхности лесного чернозема, капитан проворно вскочил на ноги, оправляя куртку, и резко свистнул сквозь зубы.  Вороной, благополучно затаившийся среди деревьев, тут же рысцой припустил к возлюбленному хозяину, тряся головой всякий раз, как учащающиеся капли падали на его уши, но именно в этот момент, когда Колдуэлл уже схватил седло с бревна, которое было любезно повалено прошлым штормом словно бы для этих нужд, вдруг прищурился, впиваясь взглядом в горизонт.  Одинокая лодочка металась среди волн, ибо озеро, ничем не защищенное на такой глубине, отдалось со всей своей страстью разгулу стихии, вздымая огромные, частые гребни, щетинясь пеной, и даже опытный рыбак в одиночку сумел едва ли одолеть успешно гнев озерных нимф, потревоженных грозой в своем безмятежном дневном сне, а, судя по всему, или же его взгляд ему лгал, в лодке была, кажется, - женщина? С одной стороны, какое бы капитану дело до незадачливой барышни, избравшей столь бессмысленный отдых в такую погоду, однако, когда очередная волна вздыбила лодку и, на долю секунды, удержала ее на киле, после чего обрушила вниз, кверху дном, размышления пришлось оставить. По какой бы глупости дама не оказалась здесь, в такой дождь ее шансы добраться до берега были сомнительны, и, уже на ходу скидывая куртку и сапоги, мужчина пронесся через водный барьер близ берега, а потом уверенно нырнул, пройдя часть дистанции под водой, где сопротивление воды было меньше, появляясь на поверхности лишь за тем, чтобы удержать взглядом направление до темного пятна лодки на волнах, да набрать в грудь воздуха…

Каждый взмах стоил больших усилий и телу, и духу, когда холодная, несмотря на наступившее на земли Хайбрэя, лето, неистовой любовницей цепляется за локти и запястья, не желая и на секунду выпустить плоть пловца далее, чем в сантиметр, от себя.  Гривой конской на гребень волны выползает, клубясь, белая пена, и намокшие, отяжелевшие черные волосы Колдуэлла, цепляя ее, разбивают на сотни обрывков, как молот, дробящий зерно.  Белеет кожа, поддаваясь внешнему, пронизывающему до костей, ветру, гонящему воды темно-синие сейчас к берегу, и начинает наползать оцепенение, неизбежное всякий раз, когда резервов организма начинает не хватать.  Ричард уже не был юношей; хотя тело его еще было свитым из тугих волокон мышц, тренированных и сильных, но густела под влиянием прожитого кровь, уже медленнее разнося живительную смесь по венам, и сейчас сердцу приходилось биться бешено, как у загнанного зверя, чтобы не дать организму погрузиться в пучину холода, покорившись стихии. Именно поэтому еще он шел вперед уверенно, не меняя взятой скорости, то погружаясь, то выныривая, чтобы пройти большую часть расстояния снова без сопротивления взбесившихся вод, и там, под покровом озера, было гораздо теплее, ибо не было этого жуткого ветра.

   Вынырнув в очередной раз, Колдуэлл вынужден был резко уйти под воду, чтобы избежать столкновения с летящей на него, прямо в голову, на всех «парах» перевернутой лодкой, и именно этот невольный смешок судьбы стал тем, что спасло жизнь женщине, поскольку, уйдя под воду, он успел увидеть странный отблеск в глубине, похожий на тот, что дает металл под водой, принявший короткую вспышку света, порожденного игрой волн.  Если бы он нырнул чуть позже, как планировал, то, скорее всего, уже не приметил бы в темноте уходящую вниз фигуру в потемневшем от влаги платье, а, после, бесплодно метался бы по озеру, пока тяжесть вод и усталость не одолела бы самого, и пришлось добровольно оставить леди в руках озерных нимф, лишь бы самому добраться живым.  Не тратя и драгоценной секунды на то, чтобы снова вынырнуть, зная, увы, как коварны подводные течения в такой момент, и как сильно искажает ориентиры глаз под водой, Ричард решил рискнуть с остатком воздуха в легких, и, нерпой извернувшись, резкими толчаками ног и рук устремился в глубину, стараясь нагнать жертву разбушевавшейся стихии. Грудь начало саднить, намекая, что воздуха остается совсем немного, и Ричард мимолетно подумал о том, какая будет досада быть вынужденным сейчас вернуться, когда женщина была так близко. От давления воды начало мутнеть в глазах, и он рванулся вниз еще сильнее, выбрасывая руку с растопыренными пальцами туда, где последний раз мелькал силуэт. Дернул ею в одну сторону, в другую… Ну давай же!... и пламенем начало рвать горло и легкие…. Давай! – когда тонким шелком меж пальцев что-то скользнуло, и они автоматически сжались, поймав меж собой девичьи волосы, но в тот момент Колдуэлл уже не соображал, не имея возможности убедиться, а просто понадеялся на свое везение, и, не разжимая пальцев, гребками одной руки метнулся к поверхности.

   Запрокинув голову, он жадно хлебнул воздуха, и тут же получил в лицо порцию пены, часть из которой проглотил, а часть выплюнул, закашлявшись, и только тогда, наконец, подтянул свою добычу выше, с облегчением увидев, как на взор ложится появляющиеся из тени вод мокрые волосы, а потом и женская голова беспомощно появляется над водой.  Он удивился бы, если бы имел хоть секунду времени рассматривать ее лицо, но Ричард слишком хорошо знает, как мало времени ему отпущено, даже если она только что пошла ко дну, и, подкинув безжизненно тело выше, перехватывает его под грудью, разворачиваясь на спину и заваливая спасаемую особу затылком на свое плечо.  Будь его задача плыть с ней дальше, капитан не мог поклясться, что сдюжил бы, ощущая каждым членом своего тела ту самую, такую опасную, давящую усталость, но их путь лежал к берегу, и именно туда разбушевавшаяся стихия несла свои воды, оставалась лишь дать направление, которое было не трудно определить, когда сквозь шум дождя начало пробиваться истеричное, отчаянное ржание, и через несколько минут массивная конская голова толкнула в затылок мужчину, вынуждая развернуться. Верный товарищ, не сдержав волнения, приученный всегда и во всем быть с хозяином, ринулся в воду, едва заметил вновь темную голову человека над волнами, и, пожалуй, мало когда Ричард был так благодарен своему решению взять именно этого жеребца в свое время. Не говоря ни слова, он ухватился пальцами свободной руки за густую гриву, и даже расслабился немного, пока конь, фыркая, мощными и размеренными гребками двигался обратно к берегу.

   Ноги даже отказали в первый миг, когда Колдуэлл, замерзший и уставший, не успел среагировать и ударился ступнями о гальку берега. И, лишь отпустив гриву друга, выскочившего из воды последним уверенным прыжком, завалился в воду, вместе со своей ношей, позволяя последней волне перекатить их дальше, где, наконец, склоняясь над леди и отводя волосы, закрывающие ее лицо, он с ужасом увидел бледное и бездыханное лицо леди Ларно.
- Нет, - с потрясением в голосе зашептали посиневшие губы, - Нет, нет! – и, с редким для себя остервенением, он перевернул женщину лицом вниз, на выставленное и поднятое колено, начав спешно первые необходимые действия, то есть, освобождение ее легких от воды…. - Дыши! Дыши, черт побери!

Гневные призывы с помесью испуга были услышаны, и тело, не подающее признаков жизни, резко содрогнулось, заходясь в спасительном кашле, выплевывая из истерзанных легких воду, а он, аккуратно поддерживая женщину, поймал себя с запозданием на мысли, что совершенно не к месту улыбается, только причиной этому не видимые страдания несчастной, что еще можно было бы объяснить мстительностью сына барона, а истинная радость от понимания, что смерть сегодня отступила, костлявая. Наконец, видя ее неуклюжее от усталости желание повернуться, капитан и тут пришел леди на выручку, разворачивая ее лицом вверх и, аккуратно поддерживая рукой под плечи, опустил прежде поднятое для опоры колено в песок, садясь, и свободной рукой провел по лицу Кристианы, отодвигая в стороны намокшие и липкие волосы, точно выкованные из стали, такими тяжелыми были эти напитанные под предел влагой озера золотые некогда пряди, сейчас же цвета грязного песка, с налившими песчинками и какими-то травинками, очевидно, водорослями. Едва ощутимым было его прикосновение, и каждую секунду, каждый ее удар сердца, он не сводил взгляда потемневших серых глаз с красивого лица. Кто бы сказал Ричарду недавно, что он будет находить очаровательным лик ожившей утопленницы, гвардеец бы посмеялся, привыкший к ухоженным образам придворных дам, но, на удивление самому себе, вид женщины не вызвал ни отвращения, ни раздражения, даже сейчас, мокрая, измученная, бледная как смерть, в тени грозовых туч. С которых нескончаемым потоком льется вниз вода, терзаемая порывами ледяного ветра, она всегда оказывалась для него красивой.
Передренув плечами в напавшем дикой кошкой раздражении, он тряхнул головой, словно стремясь сбросить наваждение, вызывающее в нем чувства по отношению к этой особе, которые испытывать Колдуэлл был совершенно не намерен, и, пропустив вторую руку под колени пострадавшей, начал поднимать ее вялое тело в тяжелом платье наверх, прижимая к груди, чтобы иметь возможность поднять сначала одну ногу, упираясь босой ступней в песок, потом вторую, и, наконец, рывком подняться самому, даже зашатавшись на мгновение, почувствовав наплыв слабости. Штормовые нападки стихии заставляли тело содрогаться с ног до головы в короткий приступах дрожи, вызванной попытками организма согреться, намокшая одежда тянула вниз, уговаривая отдохнуть еще немного, а голова подвергалась более всего атакам ветра, расшвыривающего длинные мокрые волосы капитана по всем сторонам, в том числе и на лицо, а убрать их он был теперь лишен возможности, для этого пришлось бы опустить наземь леди Ларно.
- Ну что, дружище? – зачем-то обратился он к стоящему чуть ближе к линии деревьев коню, который был приучен не бояться лишений, но, тем не менее, постоянно недовольно всхрапывал. – Где-то тут был домик старика Лесколя, кажется, - бывший егерь и сейчас любил проводить деньки в своем домике в лесу, на берегу озера, и, если память не подводила Ричарда, водившего с ним некое подобие дружбы, эта хижина была где-то неподалеку. Наконец, средь качающихся кустарников по прибрежной линии, взгляд выцепил знакомую лесенку, выходящую на берег из лесной тени, и туда-то Колдуэлл и устремился со своей ношей, едва не срываясь на бег, столь много было в нем нетерпения скорее погрузиться в защитное тепло стен, избавившись от непрерывного полива сверху.  Конь, тряхнув головой вверх-вниз, спешно потрусил рядом, как верная собачка, а про седло, оставленное на том поваленном дереве, забыл даже сам хозяин, тогда как коню оно и вовсе, наверно, было безразлично. В три прыжка буквально преодолев лесенку, оцарапав щеку хлестнувшей веткой, он оказался у небольшой, но добротной хижины, запертой на замок, но это не самая большая проблема для того, кто знает, где искать ключ. Вот только тут он столкнулся с трудностью удержания тела женщины, и, не мудрствуя лукаво, просто перекинул ее грудью через собственное плечо, поддерживая левой рукой под бедра, как ребенка, пока, изогнувшись, извлек из тайника ключ и кое-как отпер замок, после чего толкнул дверь и вошел.
Там было всего две комнатки: крохотные сени, где хранилась разного рода утварь и запас дров, а далее шла небольшая, но уютная комнатка без окон, в левом углу которой занимал пространство каменный очаг, простой, но крепкий, с выемкой для готовки и коптильни, в правом лавка и крючки под одежду, а у дальней стены, наваленные на небольшой настил вместо кровати, валялись шкуры, который Лесколь использовал поверх тонкого шерстяного одеяла, затерянного где-то внизу. Матрас, очевидно, уже по этому сезону набитый свежим сеном, разносил травяной сладкий аромат по всей комнатке, но опустил девушку Ричард не на него, а на домотканый коверчик у ложа, выуживая с полки нож и попросту распарывая шнуровку корсажа, после чего принялся сдирать набрякшее платье с безвольного тела. Кристиана не желала облегчить ему задачу с самого начала, пребывая в забытье, и, тем скоро, капитан столкнулся с дилеммой, ощущая холод ее рук, что нижнюю сорочку и панталоны тоже надлежит бы снять, но….
Философски вздохнув с выражением вселенской скорби на лице, он перестал мучить себя вопросами, найдя большую простыню, из тех, что Лесколь держал про запас, и, накрыв леди сверху, лишил ее, пусть и с небольшими трудностями, сорочки, после чего, укутав в оную же простыню и стараясь не смотреть на призывно выступающие даже через ткань соски груди, поспешил избавиться от соблазна, уложив теперь уже на кровати утопленницу, и, напоследок избавив и от мокрых панталон с мыслью, что его за это проклянут, укутал по самые уши одеялом и шкурами, а сам, поднявшись, отправился повесить одежду на веревку возле очага, который, к слову тоже надлежало развести. Огонек радостно заплясал на сухих дровах, озаряя комнату неровным золотистым свечением, отчего только глубже казались тени по углам, а капитан, поддавшись жадности, все же отправился на берег за сапогами и седлом, надеясь, что их-то не унесло стихией в озеро, иначе только даром снова промокнет. Конь, втиснувшийся в навес к дровам на улице, был наспех вытерт пучком соломы, и отправлен в сени, ибо поступить так с боевым другом, оставив его на растерзание ветру, Ричард не мог, но все же привязал поводья, дабы любопытный зверь не решил ломиться в комнату, где отдыхала леди.
Тяжело толкнув дверь, он вошел в комнату, чувствуя, как льет с самого потоком вода, видимо, стихия решила оставить их тут до утра, и, даже не взглянув на ложе, чтобы убедиться, пришла ли в себя леди, бросил седло и сапоги поближе к теплу очага, после чего, добавив дров, принялся стягивать с себя рубашку, стоя спиной к Кристиане, которая, как он надеялся, все еще пребывала в объятьях сна, избавляя его от неизменных дамских криков о том, как он посмел….

Тонкой паутиной струйки грязно-серого оттенка, сплетаясь меж собой, струились по телу, окутывая его; каждую впадинку и выпуклость рельефа смуглой кожи, опаленной долгим пребыванием под открытым небом, скрывающей под собой задающие эту неровность тренированные мускулы.  Они направляли руки, заведенные назад, за голову; пальцы, сжимающие липнущую к телу ткань; они тащили ее наверх, отдирая цепкие лапы насквозь пропитанного влагой льна от человека, пока не сдернули через голову, и Колдуэлл, резко срывая через последний рубеж в виде кистей рук и отбрасывая в сторону, на лавку.  Надлежало бы выжать и расправить, но ему противно было даже на секунду снова погрузить замерзшие пальцы в мерзко холодную и влажную ткань, будто с тем снова погружаясь в пучину озерных демонов, норовящих утащить в беспросветную мглу.
Ричард по праву считался хорошим пловцом, способный переплыть это озеро даже в броне; разумеется, не в тяжелом турнирном доспехе, в кольчуге разве что.  Его большие здоровые легкие сполна обеспечивали тело живительным воздухом, насыщая кровь и позволяя сохранять тепло конечностей, а в длинным крепких руках воина с широкими ладонями, покрытыми загрубевшей кожей, хватало силы рывка, чтобы за один гребок преодолевать двойное расстояние, вырывая и плоть, и душу из назойливых объятий воды, и он никогда не испытывал такой усталости. Опустив голову, тут же ощутил, как стало холодно от заскользивших по коже мокрых волос. Вода ласкова и нежна, лишь пока находится в ней гость, но на суше холод так верно закрадывается в члены, как маразм в старческую голову, и легкая дрожь озноба снова сотрясает сильное тело.  И мужчина издает тихий вздох, закусывая нижнюю губу; соленый терпкий вкус собственной крови во рту напоминает о необходимости жить, не поддаваясь обманчивой эйфории холода, клонящего в сон, и руки берутся за завязки штанов….
Капитан нервно, как дикий зверь, вздрагивает, когда слышит в спину резкий, звонкий голос, но это иная дрожь, перед той, что была только что, ибо тут же напрягаются руки, сжимаясь в кулак, а ноги уже сами разворачивают корпус. Он мгновенно подбирается, готовый к атаке, но лишь недоуменно хмурит брови, впиваясь взором серых глаз в женщину на постели. Ее слова обидны и уничижительны, и он хмурится еще сильнее, чуя, как бледнеют все плотнее сжимаемые губы, пока не понимает, что леди Ларно разговаривает… не с ним.
- Миледи! – тихо и вкрадчиво, как к испуганной непокорной лошади, обращается Ричард, воздевая руки и выставляя их обращенными к Кристиане ладонями вверх согнутыми в локтях, как символ собственной безоружности. И только потом делает в ее сторону медленный осторожный шаг. – Миледи, вам дурно? Я не знаю, к кому вы обращаетесь, но, клянусь, я точно жив.  Коснитесь моей руки, если не верите, - у ее кровати он и вовсе опускается на полусогнутых, ошарашенный этой яростной речью, и протягивает, опустив на покрывало из шкур и скользя по нему, свою левую руку, останавливая ее, впрочем, так и не дотронувшись до женщины, в пределах ее досягаемости, а второй опирается о край постели. – Вы тонули, миледи, но все позади. Вы живы, здоровы, и ваше состояние лишь последствие пережитого ужаса. – но ее дикие глаза что-то выжигают в груди, и Ричард проникновенно просит, добавляя в голос самых мелодичных и успокаивающих обертонов, из всех, что имеет в арсенале. – Кристиана, прошу вас, успокойтесь. Клянусь, я не причиню вам вреда.  Вы узнаете меня? Я Ричард Колдуэлл, капитан королевской гвардии. – ее состояние отзывается в нем пугающе звучащими нотами, поскольку невольно рождает мысли о том, что женщина тронулась умом от страха, что часто случается с впечатлительными барышнями. С безумицей можно сделать все, что угодно, потешить как угодно свою похоть, все равно ей никто не поверит, но об утехах даже мысли нет в голове капитана, он весь сосредоточен лишь на неожиданном волнении о здоровье обер-гофмейстрины.  Если и хочется ему оказаться вплотную к ней, обнаженной там, под одеялом, то лишь чтобы обнять, привлечь к себе, как сестрицу, и, теплом своим согревая, гладить по волосам убаюкивающе, пока страх окончательно не отступит прочь.  Но Кристиана не его сестра, а он все же воспитанный дворянин, чтобы в таком положении, без дозволения, хватать женщину, как дикарь, неважно, насколько чисты помыслы.

Брюнет, стоящий практически на коленях у невысокого ложа, укрытого шкурами разного зверья, с вытянутой по его краю рукой, мало чего боялся или хотя бы опасался в этой суровой и одинокой своей жизни. Бешеная ли это рубка в лесу с превосходящими вражескими силами или парадный выезд с королем; любовь или смерть; желание или безумие, все для него имело свою грань ужаса и волнения, но страха, завладевающего рассудком до паники, до суетных молитв Всевышнему, он не знал ни разу, только сейчас, впервые, почувствовав внутри какое-то дикое, давящее чувство, как будто со спины обняло его разом семь демонов, холодными лапами своими скользя по телу.  Всему было виною то, что поведение Кристианы вызывало оторопь, шокировало, хоть он и вслушивался в каждое слово, но не мог понять ни единого из них. Она точно говорила с ним, даже смотрела на него, с диким ужасом, от которого по его позвоночнику пробегала колющая дрожь, но капитан не мог отделаться от мысли, что за его плечом стоит некий дух, а, может, демон, и беседа дамы ведется с ним. Рогатый говорит ей что-то, слуху мужчины недоступное, а она отвечает истерично, с визгливыми вскриками, суетно, путано, объятая таким бесконечным страхом, что это состояние передается всему живому в комнате, то бишь, и ему. Ричард часто видел смерть, доводилось ему в жизни встречать и предсмертный бред, и безумие в здоровом теле, но сейчас это имело особый, неповторимый привкус на пересыхающих от волнения губах, потому что это непонятное овладело женщиной, которая была ему небезразлична….
- Я? – она так внезапно и звонко вскрикнула, что брюнет едва не упал, слишком поспешно отпрянув назад, потерял равновесия на корточках и был вынужден опереться рукой позади себя о пол. Мокрые спутанные черные волосы хлестнули по плечам, качнувшись от резкой перемены положения, а по обнаженной груди протянуло холодом воздуха. Серые глаза его в миг расширились, выдавая все изумление несправедливым обвинением, - как низко должна была она думать о нем, чтобы допустить хоть какие-нибудь гнусности в мыслях, подобного рода. Сначала капитан побледнел, сравнявшись цветом кожи лица с простынями, до снежно-серого, раскрывая рот, как выброшенная на берег рыба, потом побагровел, когда, на смену изумлению, накатил гнев. Семейка Ларно и так достаточно унизила его, надругалась злым смехом, который доступен людям, без чести и совести, зато с высоким положением, так оказалось, что это не все издевательства, которые ее члены припасли! И, толкнувшись, мужчина так резко вскочил, что у иного могла и голова закружиться, но гвардеец был слишком здоров и полон сил, чтобы эта участь его встретила.
- Довольно! – как отрубил мечом ветку у дерево, так махнул наотмашь рукой, позволив гневу прорваться в голос. – Я не намерен это… да, вот это вот… выслушивать, леди Кристиана. – Он чуть наклонился, выговаривая сквозь зубы почти злые слова, которые не желали удержаться и требовали выхода, но в голосе его отчетливо слышалась обида,  - Ничего я с вами не делал, за кого вы меня выставляете? - которая не может быть напускной, показной, бывая лишь у честных, чистых намерениями людей, которых действительно незаслуженно окатили грязью надуманных домыслов.  – Когда я… спасал вас, простите, миледи, что напоминаю, я, конечно, не ждал великой благодарности, но чего уж точно не ждал, так это таких грязных, гнусных и незаслуженных обвинений в свой адрес! Конечно, теперь я понимаю, что мне следовало оставить, видимо, вас, заледеневшую в насквозь мокром платье, чтобы вы переохладились еще больше и заболели, простите, глупца, что не сделал так, - отвесив женщине низкий, размашистый поклон, как кланяются обычно крестьяне, он, зло поджимая губы, развернулся на месте и сделал лучшее, что мог, по своему разумению, вернувшись обратно к очагу и принявшись активно подкармливать его дровами, чтобы распалить еще больше, и наполнить комнату необходимым жаром… в первую очередь для этой сварливой особы, сейчас похожей на злобную мокрую мышь. А ей предоставил сколько угодно возмущаться в открыто подставленную широкую обнаженную свою спину.

Мерзким прикосновением сквозняка тянуло со стороны двери, но капитан лишь передергивал широким плечами, иногда разминая мышцы собственными пальцами. Видит Создатель, он еще не отошел от этих визгливых воплей и скорее бы дал сожрать себя морскому чудищу, чем хоть на шаг приблизился снова к источнику этого голоса. Но Кристиана молчала, сначала тихо доносился какой-то шорох и бессмысленный бубнеж, а потом она вовсе утихла, чтобы вскорости гвардеец смог разобрать тихое посапывание в унисон мерном ударам дождя по крыше. Вскинув густые черные брови, изгибая их дугой, он поджал губы и короткой амплитудой покачал головой, не осуждающе или с возмущением, вернее подошло бы определение «с ошарашенным удивлением»; повторив движение два или три раза, не ведя счет оному действу, он потер ладонью переносицу и снова вздрогнул, почуяв холод, и понимая, что сегодня упрямство может стоить ему здоровья. А для кавалериста недопустимой халатностью было бы простудить спину, когда весь позвоночник напряжен тугой, мучительной болью, в которой малейшее движение рождает стон у самого стойкого волей воина. Подбросив еще дров, он поднялся на ноги, оставив огню весело пожирать жертву, и прошелся по комнате, в густом мраке, стоило лишь отойти от очага, ища, чем бы укрыться.  Потрепанная медвежья шкура в углу оказалась весьма кстати, пусть вид ее и не был цветущим, ворс видал лучшие дни, а запах поверг в ужас самые непривередливые придворные носы, но она была плотной и теплой….
Вернувшись к радостно потрескивающему очагу, капитан уронил тяжелую шкуру на пол и, присев подле на корточках, старательно расправил половину ее, мехом вверх, что была ближе к пламени, и почувствовал, как моментально нагрелась смуглая его кожа от пышущего рядом жара, вызывая на уже отошедших от недавней бледной синевы губах улыбку удовлетворения. Комнату прогрело уже знатно, теперь можно не беспокоиться, что спасенная им Царевна-Лягушка замерзнет там, в мехом болоте, охваченная сыростью, которая все равно просачивалась сквозь дверные щели, ползя по полу в поисках нерасторопной жертвы. Окончив расправлять, он стянул с себя остатки одежды, развесив их по примеру платьев женщины, спящей позади, и радовался, проводя этот ритуал, что леди спит, закутавшись с головой, иначе вышел бы конфуз, поскольку, стоя так близко от источника света, он был вполне хорошо доступен для обзора во всей своей наготе. После, поспешно, опустился на шкуру, вытянулся и, захватив пальцами левой руки не расправленный край шкуры, начал накрывать им себя, одновременно разворачиваясь на бок, лицом к огню, и демонстрируя в комнату большой темный кокон. Размера импровизированного укрытия хватало, чтобы полностью скрыть под ним обнаженное тело, и, вскоре пригревшись, расслабившись от горизонтального положения, Ричард прикрыл глаза и сам не заметил, как погрузился в глубокий сон.
Он спал по-военному тихо, без метаний по ложу или стонов, так и лежа на одном боку в той позе, в которой уснул, и даже сновидения не беспокоили его утомленный таким количеством эмоций разум. Густые черные волосы подсохли и теперь лежали вокруг головы пышной волнистой копной, несколько прядей от движения головы, неосознанно ищущей более удобное положение, сползли на лоб, а оттуда свесились к носу, но и это не смогло помешать сну; рефлекторно вскинув руку, он махнул ею скользящим движением вдоль лица, и убрал помеху, после чего вновь уронил конечность в мех и продолжил безмятежное времяпрепровождение. Колдуэлл даже не храпел, что и вовсе многим показалось бы удивительным, поэтому смело можно было утверждать о том, что как сосед по спальне он был идеален. Но подобное наслаждение царством Гипноса, что справедливо, привело к ожидаемому исходу – огонь еще долго задорно трещал, подъедая остатки пищи своей, потом тлел на последней головешке, роняя жалобные блики на человеческое лицо и глухим редким «крэк» намекая, что неплохо бы подложить сухого дерева.  Ничего не дождавшись, в конце концов погас, и комната окончательно погрузилась в темноту, а, спустя некоторое время, и в царство сырой прохлады, которой щедро натянуло внутрь. Все это не помешало бы мужчине проспать до утра, все равно, но в этой тишине вдруг кто-то позвал его по имени, и это сработало не хуже пушечного выстрела, моментально выдергивая бывалого воина из сна. Он откинул край шкуры и быстро сел, повернув голову туда, откуда шел звук, и только тут сообразил, где находится, и кто та единственная, что могла его позвать.
- Замерзли? – участливо поинтересовался он, логично предположив одну причину для внимания к своей персоне от этой женщины. – Сейчас заново очаг разведу, извините, уснул. – И даже начал было вставать с ложа, но вовремя вспомнил, в каком виде есть, и потянулся к импровизированной сушилке за штанами, надеясь, что пока еще в полной темноте дама не слишком покоробится видом его голой спины, задницы и ног.  Штаны оказались еще мокрыми, видимо, времени прошло меньше, чем ему казалось, а вот намотать на бедра попавшуюся тряпку, прикрывшую его зад и половину бедра, оказалось вполне доступно. И потом сел к очагу, потянувшись к дровам.

Каждое движение крепких, перевитых венами рук со смуглой от частого и долгого пребывания на солнце кожей было наполнено уверенностью, той редкой, которая свойственна людям, лишенным сомнений и душевных мук от нерешенных вопросов. Укладывая в топку одно полено за другим, Ричард сосредоточенно рассматривал примитивную лепнину на очаге, служащую скромным, но декором, говорящим, что хозяин хижины действительно проводил тут очень много времени и хотел всей своей простой душой, в меру возможных средств, украсить свой быт и сделать его комфортным.  Он не знал, что делает Кристиана, но не чувствовал на своей спине ее взгляда, хотя был весьма чуток к подобного рода вещам, а, стало быть, женщина и не смотрела на него, наверняка, чувствуя себя неуютно; Ричард удивился бы, будь иначе, все-таки леди Ларно была дамой из приличного дома, воспитанной, утонченной, ей не пристало бы наслаждаться видами обнаженного мужского тела, по крайней мере, если учесть, что его владелец ей не муж и не любовник. Чтобы про нее не говорили, какие сплетни не собирал бы за спиной двор, капитан все меньше соглашался хоть немного верить в ее распутство, пусть даже и хотелось временами, когда накатывали оглушающей волной воспоминания о том дне, когда её семья разорвала для его семьи всяческие надежды породниться.
- Что? – пламя только схватило кусок бересты, приковывая к себе своим мистическим первобытным танцем широко раскрытый взгляд мужчины, как леди заговорила. Он не сразу разобрал, что она хочет от него, так тихо звучал ее голос, и вынужден был повернуться, не поднимаясь с корточек, для чего одну ногу отвел под себя и опустил коленом в пол, а на вторую оперся ладонью. – Что вы сказали? Простите, отвлекся на розжиг, не разобрал сразу… - спустя несколько мгновений головка, уже подсохшая, как ему показалось, вынырнула снова из-под покрывала, и красивый рот на ней изрек более четкий и осознанно сформулированный вопрос, хотя до Ричарда не сразу дошла его суть.
- Что вы говорили? Делали? – темные брови птичьими крыльями взлетели вверх, собирая на широком лбу тяжелые складки. -  Вы спали. Кажется, вам снился кошмар, леди Ларно, но я нисколько не удивлен подобному, учитывая, что вам довелось пережить там, в озере. – Он старался, чтобы голос его звучал мягко, ободряюще, не имея желания снова напугать свою невольную соседку по этому временному приюту.- Кажется, вы бредили и спутали меня с кем-то, но я все понимаю, не беспокойтесь. Наверно, вам привиделся кто-то, кто уже умер, - мужчина пожал широкими массивными плечами, выражая тем самым сопутствующее словам недоумение, потому что действительно не очень хорошо понял, о ком идет речь, зато имел массу вариантов для догадок.  – Хотите горячего чая? – он кивнул на котелок на лавке. – Думаю, вам не помешала бы кружка доброго глинтвейна, но не чаю отыскать в этой обители необходимые ингредиенты, - он тихо рассмеялся, - не говоря уже про доброе гасконское красное. Но вот согреть нам простого травяного чаю вполне в наших возможностях, тем более, что старик-хозяин любит засушивать сборы, которые полезны для его организма, впрочем, как и для любого другого. К томуже, полагаю, купить обычный чай ему не по карману, пушнина нынче упала в цене, - и капитан зачем-то, не имея на то никакого здравого себе объяснения, устало вздохнул. И поднял руку, проводя плашмя по лбу назад, чтобы убрать с лица подсохшие и оттого вдвойне непокорные черные пряди, назойливо ползущие в глаза, точно ужи – в болото.  - Простите, если вас смущает или коробит мой вид, я сейчас постараюсь натянуть на себя обратно свою одежду, надеюсь, она высохла, - спохватившись, добавил он, вспомнив, что для чаепития в ненадлежащем виде совершенно, но, одна мысль о том, что придется втискиваться в мокрую холодную одежду, ибо в том, что она еще мокрая, он не сомневался, на душе стало как-то гадливо от собственной воспитанности, толкающей на такие жертвы....

Отредактировано Richard Caldwell (2017-09-10 17:32:04)

Кожа от жары с очага скуксилась, не просохнув окончательно, и пришлось пережить несколько крайне неприятных мгновений, чувствуя, как теплая кожа тела соприкасается с сырой и липкой поверхностью, и это был тот самый прискорбный минус удобной во всем остальном отношении одежды, предпочитаемой Колдуэллом. Но куртку он оставил сушиться и дальше, ограничившись тем, что натянул на плечи рубашку, которая, к хоть какой-то радости капитана, уже успела высохнуть и скрасила его скисшую было физиономию довольной улыбкой.
- Не беспокойтесь, миледи, у всех людей полно имен, в которые хочется вонзить яда и после смерти, так что я понимаю и нисколько не осуждаю вас, - мимоходом отвечая, он уже занимался приготовлениями чая, начав, как водится, с элементарного действия, а именно, набрать в небольшой котелок воды и подвесить его на крюк над очагом. Хорошо зная расположение вещей в единственной комнате лесной хижины, Ричард без труда, как хищный барс, перемещался в пространстве в нужные для его целей места, разве что щуря свои серые глаза, как недовольная лесная кошка, хотя, на самом деле, всего лишь оберегал зрачок от резкой перемены освещения, чтобы не слепнуть полностью на несколько минут, когда выходит в менее освещенные углы.  Капитан не вслушивался, на самом деле, в то, что говорила женщина, ему было достаточно тона ее голоса, в остальном же, все речи, произносимые таким тоном, похожи по содержанию, и, хотя он отмечал отдельные слова, занося мысленную пометку, но,  в остальном, звуки скользили мимо, подчас не все даже складываясь в слова. Но, когда она замолчала, давая ему возможность одеться и заняться приготовлениями, он погрузился в переваривание услышанного и отчего-то испытал даже чувство стыда, будто честный человек, против воли вынужденный подслушивать сокровенное. Поэтому было особое удовольствие в том, чтобы занять себя этой суетливой возней с приготовлением чая, изгоняя лишние мысли, а, заодно, заполняя повисшую тишину.
- Ваши вещи, к сожалению, еще не высохли, но сорочка, кажется, вполне подойдет, чтобы я позволил вам ее надеть без риска простудиться, - закончив с установкой котелка, он аккуратно снял тонкую материю с импровизированной вешалки, и, подойдя, опустил, наклонившись, сорочку подле женщины на кровать, благоразумно не заставляя ее обременять себя, возможно, неприятным телесным контактом, пусть даже одних лишь рук.  И поспешил отвернуться, удалиться к очагу, склонившись над травяным сбором, чтобы отсыпать щепоточку прямо в закипающий котелок, поскольку чайных сервизов у старика не водилось, все выходило сурово и по армейски.  И присел на корточки, вновь, взяв меж пальцами простую деревянную ложку и помешивая, как некое таинственное зелье, отвар. Вода в котелке быстро начала приобретать забавный зеленовато-красноватый оттенок, расползаясь узорами цвета по поверхности неравномерно, в какие-то странные фигуры, будто гигантский осьминог тянул свои щупальца от центра к краям котелка, намереваясь уцепиться и выбраться.  Но каждое движение ложкой обрывало эти начинания, размазывая узор, разламывая, превращая в ровное пятно.  Опираясь локтем левой руки о собственное колено, капитан чувствовал себя, как в былые времена юности, когда еще, в бытность простым кавалеристом, в походах, останавливаясь лагерем далеко от человеческих обиталищ, с группой товарищей, вот так вот, у костра, помешивая нехитрую похлебку к ужину, сидели и весело болтали. Жаль, тут веселой болтовни не выходило, леди обер-гофмейстрина, вероятно, еще не отошла от шока, а, может, просто не считала нужным удостаивать простого капитана гвардии своим радушным щебетанием, и это несколько портило приятную романтику позднего вечера, а, возможно, что уже и глубокой ночи, во времени Колдуэлл порядком потерялся.
- Готово! – почти с облегчением сообщил он, подхватывая прихватками котелок и разливая содержимое по двум простым жестяным кружкам. А после, отставив котелок, взял обе кружки и подошел с ними к женщине, протягивая одну. – Возьмите вон ту тряпочку хоть, только, кружка быстро нагрелась от кипятка, - немного смущенно пояснил мужчина, будто его вина состояла в том, что достойного чаепития не в силах организовать для столь высокопоставленной дамы. А сам, со своей, с коротким, - позволите? – сел прямо на пол, на плетеный коврик, опершись спиной в кровать, и, поднося кружку к лицу, прикрыл веки, вдыхая приятный аромат трав. – Извиняюсь, сахара здесь искать не пробовал, все равно бессмысленно.

Ричард о долгах не рассуждал, сложив губы  в трубочку, и дуя на горячий отвар. Он кинулся в озеро, не зная, что за тело поглотила пучина: старую или молодую, знатную или нет, потому что считал это своим долгом, и сделал то, что мог, хотя отец, не ко времени ранее помянутый Кристианой Ларно, разумеется, негативно бы высказался о этом необдуманном, напитанном альтруизмом, поступке сына. Но как еще жить, если не по законам собственного духа, находящего те или иные поступки правильными или нет? Жизнь человека, посвятившего себя военному ремеслу целиком и полностью, так редко получение от судьбы дара прожить долго и счастливо, что думать о том, что мог сделать, но предпочел трусливо уклониться, было непозволительной роскошью. Он так же смиренно выслушал все, что леди пожелала ему сказать, то ли желая развить диалог, то ли просто, донести свое негодование, но Колдуэлл-младший предпочел сделать вид, что не услышал. Меж ним и отцом было предостаточно разногласий, и оттого легко было подумать, что своенравный сын мечтает скорее избавиться от старика, чтобы заполучить наследство и зажить в свое удовольствие, наконец, но это было не так, поскольку Ричард смерти отцу не желал и искренне желал ему здоровья, хотя не намеревался подчиняться даже ради этого здравия и благоденствия барона.
-Я понимаю, миледи, конечно, - кивнул мужчина, успевая подхватить пальцами еще тяжелые, влажные черные волосы, чтобы избежать их попадания в кружку, и завести назад, напористым движением прижимая к голове. – Незамужней даме неприлично появляться посреди рассвета с посторонним мужчиной, это породит никому не нужные сплетни, - сплетни Колдуэлл не любил на самом деле. У него случались связи с придворными дамами, но афиширование этих отношений казалось совершенно не дальновидным поступком. Честь в это время восстановить куда сложнее, чем замарать, а слабость даже во имя любви считается все еще чем-то грешным, некрасивым. Ирония гротеского мира: весь двор воздыхает тайком о чувственной связи Тристана и Изольды, за спиной ее законного мужа, но, случись какой-либо леди оказаться на месте Изольды, когда об этом узнает двор, и лица не поднять ей до конца дней. – Я отвезу вас на Вустерскую площадь, если пожелаете, - согласия, высказанное непривычно покладисто и уверенно, но ему незачем было спорить о таких пустяках, а город капитан знал, как свои пять пальцев. Но вот о сумке он, признаться, позабыл и какое-то время шарил взглядом по комнате, пытаясь припомнить, было ли в руках нечто подобное, и куда он мог это деть. – Ваша сумка все еще мокрый куль ткани, миледи, - тонкие губы невольно разошлись в улыбке. – Но она здесь и в целости, ибо я не приучен шарить по дамским сумочкам, - назвать так грязную котомку мог разве что слепой, но Ричард предпочел не вдаваться в подробности…
Когда чай был допит, а очаг в очередной раз догорал, капитан, оттолкнувшись свободною рукою от пола, поднялся на ноги и направился к веревкам, чтобы снять куртку. Дождь, если и не унялся полностью, то явно доживал последние мгновения своей власти, и мужчина, усевшись на лавку, принялся натягивать сапоги. Возвращаться в сырую одежду было не самым желанным действием,  но леди явно намекнула о своем стремлении скорее вернуться домой, и он не мог упрекнуть ее в этом стремлении. Дома, в тепле и сладости свежей сухой одежды, он не против был оказаться и сам, и подавлял глухое ворчание своего нутра, нашептывающее обидное о том, что миледи просто не хочет находиться в его обществе. Чувство это было неприятно Колдуэллу, но он старался игнорировать собственную подозрительность. Поднеся Кристиане оставшиеся составляющие ее одежды, он опустил не полностью досохший ворох ткани вновь на кровать, поясняя:
- Скоро рассветет, и, думаю, это не самый прекрасный час для появления в городе, если не хотите слухов, поэтому лучше всего выехать сейчас. Одевайтесь, миледи, а я пока оседлаю коня… - и вышел в «предбанник», где тотчас был встречен радостным ржанием. Жеребец давно обсох и не испытывал особого дискомфорта, но всадник, вооружившись щеткой из подсумка, резвыми движениями все равно прошелся по густой шкуре, счищая пыль и грязь, прежде, чем водрузить вольтрап и седло. За своим другом нужно было ухаживать тщательно, иначе легко  сбить чувствительную холку или получить гноящиеся проплешины на спине, а это капитан считал неприемлимым. Наконец, насвистывая летний мотивчик, устроил на спине седло и потянулся за подпругой….

Отредактировано Richard Caldwell (2017-10-05 13:12:21)