Листок бумаги выпал из расслабившихся пальцев, упав прямо на ковер у ног, а сама Аделина обессилено опустилась в кресло, глядя на пламя в камине. Тихий шелест платья и потрескивание дров было единственным, что нарушало гармонию ранней утренней тишины в комнате, и, подперев рукой щеку, женщина смотрела на вторую руку, лежащую на подоле светло-голубого платья, и кусала в задумчивости собственные губы. Было над чем подумать, поскольку письмо это, доставленное ей с утра, вызвало в душе немало чувств, притом весьма противоречивых, и она, честно, не могла даже разобраться в том, как следует отреагировать. Отец всегда учил ее, что семья должна быть превыше, и все обиды, ссоры  и склоки оставаться должны в стороне, если требуется откликнуться на зов кого-то из близких. Дуться, говорил он, не в традициях Миддлтонов; вот только и она, и Освальд эту традицию нарушили. Очевидно, в них горячей балморийской крови от бабушки было и впрямь куда больше, чем в остальных, раз уж расставание таким образом на них повлияло, и кто же еще скажет, что в разлуке сердечная привязанность лишь крепнет? Брат не сказал ей, что бросил учебу и сбежал ходить с купцами, она в отместку не соизволила его уведомить о своей помолвке с будущим мужем, и, казалось бы, один – один. Но в этот раз детская привычка поквитаться сработала совершенно иначе, потому что она, видимо, не учла того, что из взбалмошного мальчишки на тот момент времени был уже молодой мужчина, пусть и не менее своенравный, и совершенно не пожелал признавать, что ее поступок был лишь маленькой местью за его, а предпочел смертельно обидеться, до полного нежелания и после ее свадьбы разговаривать с сестрой. Подумать только, сбежал совершенно бесстыдно на дальнюю границу, на речную заставу, лишь бы не видеться с ней в Мидейвелшире, а ведь не мог не знать, что приедет, она отправляла отцу весть. В те дни трепетные надежды девушки наконец оборвать эти глупые обиды и покончить с этой невыразительной холодной враждой потерпели крах,  и обратной дорогой она отчаянно убеждала себя, что на этом все кончено, необходимо лишь принять выбор брата и смириться.
И вот, когда душевный покой, казалось бы, полностью возвратился к ней в этом вопросе, приходит это письмо. Короткое, простое, без красивых оборотов и пылких уверений, которые вспоминались ей в былых письмах ранней юности, которыми они обменивались по его отъезду в Гасконию. Видимо, дело, которое Освальд имел желание с ней обсудить, касалось какого-то семейного вопроса, например, поручения батюшки или письма от матушки, которые та очень не любила отправлять с гонцами, и поэтому брат так скуп на выражения. Вздохнув еще раз, Аделина оперлась ладонями о подлокотники и поднялась, оправляя складки подола. Подошла к зеркалу, придирчиво посмотрела на свое отражение, точно мысленно обращаясь к незримой обычным способом сестре-двойнику, и решила, что все же стоит поехать. Отец будет сильно недоволен, если узнает, что она пренебрегла его заветами так вопиюще, а он ведь узнает, он всегда все узнает…..
Верховая прогулка по утру бывает очень полезной для здоровья, и красивый гнедой скакун легко донес свое легковесную всадницу до нужного ей адреса. В темно-синей своей амазонке, поддерживая повод со всем изяществом, на которое была способна, сидела в седле с идеальной осанкой, плавно покачиваясь на галопе, и, на всем скаку примчавшись к крыльцу, резко осадила коня, вынуждая его лихо подняться на дыбы с недовольным ржанием. Что ж поделать, привыкшая с детства носиться верхом по полям с братьями наперегонки, она и по сей день не утратила ни умения держаться в седле с достоинством мифической амазонки, ни своей тщеславной манеры демонстративно похвастаться этим всему честному народу. Пусть брат не думает, что при дворе она превратилась в затянутую в корсет калошу, а все еще способна потягаться…да хоть бы и с ним! Однако, слезать с седла она не торопилась, позволяя коню переступать из сторону в сторону, пока сама, не держа вовсе уже повод и беспечно позволив ему повиснуть на шее, в надежде на то, что густая грива удержит достаточно близко к холке, пока сама, подняв руки, поправляла свою вуаль, свисавшую с головного убора едва ли не до земли. Вечный ее спутник в таких прогулках, преданный грум, которого она мило обзывала "дядюшка Пьетро", на своей серой кобылке безбожно отстал по дороге за ее прытким мортенширцем, и сейчас только-только показался из-за поворота, трясясь и отчаянно ругаясь сквозь зубы то ли на ленивую, переевшую дармового овса кобылку, то ли на хозяйку, которая в очередной раз, вопреки всем правилам, не соизволила его держаться и унеслась вперед.

Отредактировано Adelina Middleton (2018-02-12 18:41:32)