Джованни Барончелли умирал и знал об этом. Позади была долгая, полная ярких событий жизнь, которых с лихвой хватило бы на несколько человек, но доставшихся одному-единственному – Его Святейшеству Пию XVII, великому инквизитору, архиепископу Арвьерширскому, сумевшему стать основоположником новой религиозной конфессии, которую в дань уважения назвали его именем. Джованни пользовался огромным авторитетом, достойно переживал падения и блистательно всякий раз возвращался на вершину, однажды достигнув вожделенного сана и провозгласив себя Папой. И боги действительно благоволили к своему служителю, ведь в жизни Барончелли нашлось место не только для интриг и политики – любовь к сестре, дважды греховная, оказалась взаимна и подарила Джованни счастье отцовства, и сейчас, лежа на смертном одре, он был доволен тем наследием, что оставляет после себя.
Впрочем, это вовсе не мешало понтифику испытывать горечь от одной только мысли, как мало у него осталось времени, скоротечность которого он теперь ощущал каждой клеточкой своего измученного тела. Джованни понимал, что расплачивается за слишком насыщенную жизнь, проведенную в постоянных заботах и тяготах, и что сейчас сказываются все те бессонные ночи, проведенные в кабинете, но окончательно подорвало его здоровье требование Хельма выдать самопровозглашенного Папу. Мысль о том, чтобы стать разменной монетой в политических играх, причиняла почти реальную боль, и ослабленный Джованни слег окончательно. Дни и ночи он проводил в постели, мучаясь от уже почти непрекращающихся болей, и лишь иногда впадал в полузабытье после приема очередной порции опиумной настойки – единственного средства, которое было способно облегчить страдания больного, но, к сожалению, не могло исцелить его. В его спальне отныне царил полумрак и тишина, изредка нарушаемая мягкой поступью родных и особо приближенных, а также многочисленных лекарей, которых приглашал Алеандер да Анж. Джованни, хоть и осознавал, что уже никто и ничто ему не поможет, был все же очень благодарен кардиналу, который даже на время перебрался в резиденцию, чтобы находиться поблизости.
Несмотря на приближающийся закат собственной жизни Джованни все же еще не был готов отправиться на небесный суд – здесь, на земле, оставалось еще несколько незаконченных дел, с которыми необходимо было разобраться. Все это время, лежа в постели, Барончелли не переставал размышлять о том выборе, который ему предстояло сделать – как обычно, у него было несколько вариантов, и принять окончательно решение было несколько затруднительно в его состоянии, однако, новый приступ боли, ярко вспыхнувшей в груди, отчего Джованни громко застонал, схватившись за сердце, заставил его передумать. Кажется, времени уже почти не осталось, и пора что-то решать… И когда Барончелли немного пришел в себя, он уже точно знал, как следует поступить.
Один за другим к нему приближались сначала сыновья, затем другие родственники, после – кардиналы, и каждый получал напутствие. Первым был Джероламо, и когда старший сын присел на край постели, взяв руку отца обеими ладонями, Джованни долго шептал ему о том, что мужчина должен позаботиться о брате и сестре, не осквернить его память дурными поступками, быть преданным своей вере и приказал сохранить в тайне свой главный секрет, после чего сделал знак о том, что разговор окончен. Джероламо, бросив испытующий взгляд на отца, еще некоторое время сидел рядом, держа его за руку, но так и не дождался самых главных слов о том, что Барончелли хотел бы видеть его своим преемником. Вздохнув, молодой человек отошел в сторону, уступив место Витторио, тоже получившему свою порцию отцовских наставлений, и, нахмурившись, наблюдал за всем происходящим. Был здесь и Алеандер де Анж, при взгляде на которого на скулах Джероламо начинали играть желваки, а взгляд становился острее кинжала, и ему требовалась вся сила воли, чтобы сдержаться и не высказать свое недовольство – кардинал был в числе приближенных, и иногда сыну понтифика казалось, что Барончелли относится к этому выскочке с куда большей теплотой, чем тот заслуживал. Была здесь и Ноэлия, находившаяся рядом с Джованни во время последнего приступа – теперь девушка стояла возле дальней стены и, тихо всхлипывая, смотрела на эту прощальную церемонию, вытирая слезы белым платком. Она специально отошла подальше, чтобы никому не мешать, но время шло, а дядюшка все никак не подзывал ее, чтобы сказать хотя бы несколько слов, и Ноэлия очень боялась, что не успеет с ним попрощаться, не успеет еще хотя бы раз заглянуть ему в глаза, взять за руку и сказать ему о том, что очень любит его, чтобы услышать то же самое в ответ. От этих мыслей становилось еще больнее, и Ноэлия уже собиралась сама подойти к Джованни, чтобы напомнить о себе, как вдруг он велел всем выйти и остаться только ей и Алеандеру, и девушка, облегченно вздохнув, бросилась к дяде.
- Все будет хорошо, – сквозь слезы прошептала она, склонившись над понтификом, затем взяла его ледяную руку обеими ладонями и прижала к своей груди, словно пытаясь отогреть его. - Ты обязательно поправишься, дядюшка, – продолжала Ноэлия, умом понимавшая, что это не так, но сердцем упорно отказывавшаяся мириться с этим. - Я найду другого лекаря… Он поможет…
- Не плачь, дитя мое, – тихо произнес Джованни, даже не попытавшись успокоить плачущую дочь, как это обычно происходило. Сейчас он чувствовал, что его время истекает, а потому боялся не успеть и сделал знак кардиналу подойти поближе. - Алеандер, друг мой, я долго думал… – Понтифик зашелся в сухом кашле, и Ноэлия, взяв стакан с водой, поднесла его к губам дяди, чтобы тот смог сделать несколько глотков. Откашлявшись, он продолжил: - Я долго думал и решил, что именно ты заслуживаешь чести стать нашим преемником… И я намерен разослать письма всем остальным кардиналам с просьбой оказать тебе всемерную поддержку... – Глаза понтифика ненадолго закрылись, словно эта недолгая речь его здорово измотала, и Ноэлия снова заплакала, уже даже не пытаясь скрыть слезы. - Но это еще не все… – с закрытыми глазами произнес Джованни, после чего снова открыл их и пристально посмотрел на кардинала. - Я вверяю тебе не только дело всей своей жизни, но и Ноэлию… – С этими словами Барончелли слегка сжал руку всхлипывающей дочери, не отрывая взгляда от мужчины. - Позаботься о ней так, как это надлежит делать хорошему мужу…
- Дядя… – не удержавшись, пролепетала Ноэлия, менее всего на свете сейчас ожидавшая разговор о собственной помолвке, но Джованни не обратил на нее никакого внимания и продолжил:
- Я подписал брачный договор от ее имени и надеюсь, что ты подпишешь его прямо сейчас, так как хочу умереть со спокойной душой, зная, что судьба моей Ноэлии будет в надежных руках… – Он перевел взгляд на дочь, от потрясения даже переставшую плакать, и произнес: - Это моя последняя воля, и я хочу, чтобы ты была счастлива, дитя мое… – Понтифик снова зашелся в очередном приступе кашля, и Ноэлия вновь подала ему стакан воды, не смея взглянуть на застывшего рядом кардинала, а Джованни, прочистив горло, прошептал: - За дверями ждет Винченцо… У него договор, список приданного и мое письмо с изъявлением последней воли для духовенства, в котором я нарекаю тебя своим преемником… Скажите ему, пусть войдет…

Отредактировано Noelia Ottaviani (2018-04-19 22:11:43)

Ноэлии так и не хватило смелости поднять взгляд на потенциального жениха – слишком неловкой оказалась эта ситуация, когда согласие Алеандера на брак фактически покупалось в обмен на протекцию духовенства. Джованни ни минуты не сомневался в том, что кардинал согласится, и лишь устало прикрыл глаза, когда де Анж вышел на балкон, не став торопить его, ибо все слова были уже сказаны, а все остальное не имело большого значения – Его Святейшество был уверен в способности Винченцо, служившему ему верой и правдой на протяжении долгих лет, довести начатое дело до конца. Документы все были уже готовы, поэтому, как только Алеандер подпишет брачный договор, рекомендательные письма отправятся к своим адресатам, неся последнюю волю понтифика, и совсем неважно, когда это произойдет – сию минуту или уже после того, как Джованни предстанет перед высшим судом. Впрочем, ему все же очень хотелось, чтобы Алеандер принял решение как можно скорее – сказывалась многолетняя привычка делать все самые важные дела самостоятельно, не надеясь на других и не пуская все на самотек. И спустя несколько минут отдыха, Барончелли снова открыл глаза, чтобы полюбоваться дочерью.
К его большому сожалению, она не была сейчас счастлива – взяв отца за руку, Ноэлия смотрела в спину удаляющемуся Алеандеру, чувствуя себя весьма униженной. Джованни был слишком проницателен, чтобы не заметить ее трепетное отношение к кардиналу, и  она действительно иногда позволяла себе помечтать о том, что Алеандер однажды станет ей не только добрым другом, но и возлюбленным супругом, вот только в ее мечтах все было по-другому. Помолвка должна была стать самым светлым и радостным днем в ее жизни, затмить который могла, пожалуй, только свадебная церемония, но реальная жизнь оказалась слишком суровой, и Ноэлия сейчас сидела у постели умирающего отца, а тот, о ком она часто грезила, сейчас удалялся на балкон, чтобы обдумать заключение брака. Алеандер вовсе не был готов ответить взаимностью на ее восторги, как и не собирался немедленно соглашаться взять ее в жены, и осознание этого факта причиняло боль, раня и без того измученное сердце. Когда за кардиналом закрылась дверь на балкон, с ресниц Ноэлии сорвались две соленые капли и потекли по щекам, и она, тяжело вздохнув, наконец-то перевела взгляд на Барончелли.
- Не надо, дядюшка… – прошептала она, - не заставляй его это делать…
В ответ Джованни только покачал головой, давая понять, что не намерен отказываться от своего решения.
- Дай ему немного времени, дитя мое… – тихо произнес он. - И не плачь… Ты знаешь, что я не люблю твои слезы. – Немного помолчав, Джованни добавил, глядя на расстроенную дочь и понимая, что у него нет сил ее уговаривать, но при этом будучи по-прежнему уверенным в том, что поступает правильно: - Сделай это ради меня, Ноэлия… Это все ради твоего же блага…
Раньше это всегда помогало – стоило только обожаемому дяде сказать, что ему не нравится видеть ее в слезах, как Ноэлия тут же успокаивалась, но сегодня она оказалась совершенно не властна над своими эмоциями, а потому слезы продолжали струиться по щекам. И лишь когда Алеандер вернулся обратно, Ноэлия, отвернувшись от него, попыталась свободной рукой вытереть мокрое личико, однако, ее попытки оказались тщетными. По возвращении со свежего воздуха кардинал более ничего не сказал, впрочем, в этом не было уже никакой необходимости, так как он сам открыл дверь спальни, чтобы позвать Винченцо. Пока адвокат раскладывал перед Алеандером бумаги, Ноэлия все так же сидела возле отца, сгорая от стыда и не смея повернуться к новоиспеченному жениху. Она знала, что так выходят замуж почти все ее подруги и родственницы, что их мнением никто обычно не интересуется, но всегда была уверена в том, что у нее в жизни все сложится иначе, и теперь горько переживала крушение всех надежд. Судя по шороху бумаг, кардинал внимательно их изучал, прежде чем подписать, и Ноэлия закусила нижнюю губу, чтобы не разрыдаться окончательно, представляя, как Алеандер тщательно сопоставляет сумму приданого и эффект от рекомендательных писем с необходимостью жениться на ней. Нет никакой любви, романтики и прочей мишуры – только здравый расчет, и, кажется, щедрость дяди одержала верх, потому что спустя некоторое время Винченцо продемонстрировал ей подписанный обеими сторонами брачный договор. Ноэлия смотрела на документ сквозь пелену слез, почти ничего не видя – все расплывалось в глазах, и только моргнув пару раз, она рассмотрела две витиеватые подписи мужчин, решивших ее судьбу.
Спокойный, ничего не выражающий голос кардинала, начавшего говорить о нецелесообразности заключения брака в ближайшее время, заставив ее внутренне сжаться, после чего на губах Ноэлии призрачной тенью мелькнула горькая улыбка. Ну еще бы. Зачем же торопиться с вынужденным браком? Все правильно. Снова послышался какой-то шорох бумаги, после чего Алеандер подошел поближе, и Ноэлия недоуменно подняла на него заплаканные глаза. Ах да… Кольцо… Когда мужчина взял ее за руку, Ноэлия едва поборола в себе желание отнять руку и не позволить ему завершить помолвку этим символическим жестом, однако быстро одумалась. Ее поведение очень сильно огорчит дядю, а Ноэлия вовсе не хотела омрачать его последние минуты – если дядюшке так будет спокойнее, то пусть эта помолвка случится. Она молча смотрела на то, как Алеандер надевает ей кольцо на палец, затем все же быстро отняла руку, да и сам кардинал не стал долго возле нее задерживаться, так ничего и не сказав своей невесте, ни одной, пусть даже коротенькой дежурной фразы.
- Винченцо, – едва слышно прошептал понтифик. - Ты знаешь, что надо делать…
В отчет адвокат почтительно поклонился и произнес:
- Да, Ваше Святейшество, все будет исполнено именно так, как вы приказали.
- Это хорошо… – выдохнул Джованни, затем снова едва ощутимо сжал руку дочери. - Это кольцо я купил для твоей матери… Хотел подарить ей… Но не успел…
Ноэлия, до этого лишь тихо всхлипывавшая, снова заплакала, прижав свободную руку к губам, как вдруг все тело Джованни напряглось, словно охваченной судорогой, а его лицо исказилось от невыносимой муки.
- Дядя! – закричала она. - Нет!!! Пожалуйста, только не умирай!!!
После ее крика тут же открылись двери, и в спальню вбежало несколько человек – лекарь со своим помощником, Джероламо, Витторио, личный секретарь понтифика и начальник его охраны. Вокруг Джованни тут же поднялась суета, но его уже было невозможно спасти – после сильного сердечного приступа он едва дышал, на его лбу выступил холодный пот, а сознание начало медленно угасать.
- Береги ее… – с трудом прохрипел Барончелли, глядя на Алеандера, после чего его глаза закрылись.
Зарыдавшую в голос Ноэлию с трудом оттащили от постели дяди, а спустя некоторое время лекарь обвел всех присутствующих скорбным взглядом и покачал головой. На несколько минут в комнате воцарилась тишина, нарушаемая только плачем Ноэлии, пока все остальные пытались осознать случившееся. Его Святейшество, вытянувшись, лежал на постели с закрытыми глазами, а его лицо впервые за долгое время было совершенно безмятежным, так как боль покинула его вместе с жизнью. Закончилась целая эпоха, и людям было нелегко это принять. Впрочем, Витторио пришел в себя быстрее всех остальных и первым нарушил молчание.
- Что здесь произошло? О чем вы разговаривали? – Его пронзительный взгляд метался от Алеандера к Винченцо и обратно, затем остановился на папке с бумагами, которые адвокат держал в руках. - Что это за документы? – второй сын понтифика недобро прищурился и с жадным вниманием продолжал сверлить взглядом папку с бумагами. - Его завещание? Дайте сюда! – не выдержав, приказал Витторио и шагнул вперед, протягивая руку. - Я имею право ознакомиться с этими документами.

Отредактировано Noelia Ottaviani (2018-04-22 14:59:57)

Из общей какофонии звуков, наполнивших спальню, еще недавно погруженную в тишину по желанию ее владельца, резко выделялся голос Алеандера, читавшего молитву. Хорошо поставленным голосом кардинал просил Отца принять и упокоить душу Его Святейшества, и именно это, а не суета лекаря с помощником, окончательно убедило Ноэлию в том, что любимого дядюшки больше нет. Уже не пытаясь скрыть слезы, она смотрела на тело Джованни, застывшее в вечном покое, и почти не замечала ничего вокруг, как вдруг через пелену горя и боли пробился резкий голос Витторио, потребовавшего какие-то документы, и Ноэлия, моргнув, недоуменно посмотрела на брата. Как можно в такую минуту говорить о каких-то бумагах? Да и вообще о чем идет речь? И только когда Алеандер ответил, она вспомнила о подписанном договоре – последней воле ее дядюшки, оглашение которой сейчас всех крайне изумило. И только Витторио был весьма разозлен, ведь имел на сестру свои планы – видя, что Джованни не собирался выдавать ее замуж в ближайшем будущем, а во время его болезни и вовсе ни о чем подобном не могла идти речь, барон Унгернджи уже начал самостоятельно подыскивать жениха для Ноэлии, собираясь извлечь из этого максимальную пользу. Желающие нашлись быстро, и Витторио уже мысленно потирал руки, как вдруг оказалось, что старик, даже находясь на пороге смерти, переиграл его. На мгновение мелькнула мысль о том, чтобы забрать документ силой, бросить в камин и объявить эту внезапную помолвку недействительной, но Винченцо, словно прочитав мысли Витторио, передвинул папку с бумагами так, чтобы прижать ее к груди, а капитан гвардейцев предупреждающе кашлянул, помня о том, что в завещании понтифика ему причитается хорошая сумма за верную службу, и пусть его господин уже покоился с миром, его волю надлежало исполнить. На плечо Витторио легла рука старшего брата, словно останавливая его от необдуманного поступка, и барон Унгернджи с бессильной яростью смотрел на новоиспеченного родственника.
Эта нелепая сцена, устроенная братом возле тела дядюшки, повергла Ноэлию в шок, она все никак не могла понять, как Витторио может рассуждать о завещании в такой момент, однако в присутствии посторонних возмутиться поведением брата девушка не посмела. Впрочем, даже если бы они были тут одни, она вряд ли бы сейчас сумела что-то сказать Витторио – на Ноэлию вдруг накатила странная слабость, заставив ее пошатнуться, и только пришедшая после всех остальных Флавия, желавшая поддержать свою воспитанницу в такой нелегкий момент жизни, обратила на это внимание. В глазах начало стремительно темнеть, и Ноэлия, тихо охнув, из последних сил оперлась на спинку кресла, чтобы удержаться на ногах, но тщетно – пол, кажется, покачнулся, уходя из-под ног, и только руки Флавии, сжавшие плечи девушки, не позволили ей упасть. Однако, леди Ноэлия уже этого почти не чувствовала – сознание уже покидало ее, избавляя несчастную тем самым от страданий. Виттторио, резко обернувшийся, когда послышался тихий вздох сестры, успел сделать всего лишь один шаг в ее сторону, после чего остановился – к Ноэлии уже спешил Алеандер, и здесь его опередивший, и барону оставалось лишь со всей той же бессильной злостью смотреть, как кардинал подхватывает ее бесчувственное тело на руки и уносит прочь, понимая, что ему теперь невозможно помешать.
Сознание возвращалось очень медленно – сначала Ноэлия ощутила приятный цветочный аромат, а потом почувствовала, как кто-то ласково гладит ее по голове и щекам. На несколько минут, измученный долгими месяцами волнений и забот о больном Джованни, разум девушки заставил ее поверить в то, что все случившееся – не более чем страшный сон. Дядя жив, он сейчас рядом, а она, должно быть, просто задремала на свежем воздухе, положив ему голову на колени, как это раньше бывало. Ей сейчас было очень спокойно, тепло и уютно, и Ноэлия не смогла отказать себе в удовольствии немного понежиться, однако, почувствовав, как горячая рука сжимает ее ладони, девушка, все еще не открывая глаз, слабо улыбнулась и тихо прошептала:
- Какие у тебя теплые руки…
И только произнеся это вслух, Ноэлия поняла, что эта рука явно не принадлежит дядюшке – тот вечно мерз и даже в самые теплые летние деньки просил зажечь камин и принести плед, чтобы укрыть ноги. Ее глаза резко распахнулись, а вместе с этим пришло осознание случившегося во всей своей чудовищной несправедливости – она снова осиротела, потеряв единственного человека, который заботился о ней так, как многим ее сверстницам можно было только мечтать, теперь она совсем одинока, а будущее, еще совсем недавно видевшееся ей весьма благополучным, теперь представлялось туманным и неопределенным. Обнаружив, что ее голова покоится на подушке, что держит на своих коленях Алеандер, Ноэлии стало еще больше не по себе от смущения, и она с видимым трудом сумела сначала сесть на скамейке, а потом слегка отодвинулась, соблюдая приличия. Сложив руки на коленях, Ноэлия несколько мгновений просто молча сидела, глядя перед собой и в глубине души сожалея, что пришла в себя – жизнь больше не была прекрасна, любимый дядюшка умер, а рядом сидел человек, который согласился взять ее в жены лишь потому, что такова была цена поддержки духовенства.
- Прощу прощения, – глухо произнесла Ноэлия, все еще не смея взглянуть на Алеандера. - Мне немного нездоровится… – продолжила она, после чего ее взгляд скользнул на собственную ладонь, где теперь матово поблескивал изумруд помолвочного кольца – последнего подарка дяди. В горле тут же появился комок, а на глаза снова навернулись слезы, стоило ей только вспомнить о Джованни и обстоятельствах помолвки. Всемилостивый Отец, ну почему все так несправедливо? Чем она заслужила такое? Но ответа не было, зато была неловкость и осознание того факта, что Ноэлия потеряла расположение Алеандера насовсем – кардинал когда-то сказал, что готов стать ей добрым другом, но отнюдь не собирался становиться ее мужем, и его поведение во время разговора о браке с ней было тому красноречивым подтверждением. Возможно, Алеандер и дальше собирался блюсти целибат, а может, вообще намеревался взять свою жизнь с другой женщиной, пока не вмешался ее дядюшка, предложив сделку, от которой было трудно оказаться, и эта мысль заставила Ноэлию, не знавшую как теперь вести себя с кардиналом и что ему сказать, все же нарушить молчание.
- Я ничего не знала об этом договоре… – тихо произнесла она, глядя на свое кольцо, после чего, немного помолчав, собираясь с силами, продолжила: - Но мне бы не хотелось делать вас несчастным… Этот договор вовсе необязательно исполнять, достаточно того, что дядюшка умер, зная о том, что его воля исполнена… – По щекам покатились две слезинки, оставляя на них блестящий слез, когда Ноэлия с болью в сердце отказывалась от своей мечты ради счастья другого человека. - Я постараюсь уговорить Витторио расторгнуть договор и освободить вас от него, а обо мне он сам позаботится, – с откровенной горечью произнесла она, понимая, что безмятежная жизнь для нее закончилась, ибо брат, хоть и относится к ней хорошо, вряд ли позволит самой распоряжаться своим будущим. Да и выбора у Ноэлии просто не было – она оказалась не нужна тому единственному мужчине, при виде которого сердце так сладко замирало, а все остальные были не нужны уже ей, так что кого из них выберет Витторио уже не имело никакого значения. - Вот только кольцо, если позволите, я хотела бы оставить у себя в память о дяде… – прошептала она севшим голосом, закрывая глаза, отчего слезы вновь заструились по щекам.

- Нет, что вы, я… – испуганно попыталась оправдаться Ноэлия, стоило только кардиналу предположить, что ей отвратителен, однако тут же замолчала. Сказать вслух о том, что Алеандер давно ей нравится, было просто немыслимо, и Ноэлия растерянно смотрела на то, как кардинал помешивает травяной настой в чашке, а потом машинально посмотрела на него, позабыв даже о своем смущении.
Алеандер и в самом деле не выглядел несчастным, по крайней мере, ей так показалось. Уставшим, огорченным, что было вполне понятно, но не несчастным точно, а сейчас и вовсе мужчина спокойно пил отвар трав, будто они просто мирно беседовали, как это бывало раньше, а не обсуждали собственную скоропалительную помолвку. И лишь его слова о том, что за отсутствие физических изъянов у Ноэлии ему стоит поблагодарить Создателя, заставили девушку нахмуриться и отвести взгляд. Это вовсе не было похоже на романтические признания в любви, которые она себе представляла, оказываясь наедине со своими мыслями и мечтами. На несколько мгновений ей стало очень горько из-за того, что Алеандер ценит только внешность, но по мере того, как кардинал продолжал говорить, Ноэлия все больше и больше понимала, что жаловаться ей тоже не на что. Он был совершенно прав, напомнив ей о том, что лишь единицам случается вступить в брак по любви, остальные же руководствуются совсем иными помыслами, и ее удел – разделить подобную участь. И лишь когда Алеандер сказал о том, что рассматривает слова понтифика как волю Создателя, Ноэлия вдруг поняла, что кардинал вовсе не намерен отказываться от помолвки, хотя и мог воспользоваться ее предложением.
Ноэлия несколько мгновений смотрела прямо перед собой, боясь поверить в то, что сейчас услышала, к тому же ей до сих пор и в голову не приходило, что нарушить последнюю волю покойного дядюшки – означает пойти воли Отца. К такому Ноэлия была точно не готова, будучи весьма набожной, и она недоверчиво взглянула на Алеандера, затем опустила взгляд на его раскрытую ладонь, сразу вспомнив тот день, когда с помощью рукопожатия они заключили договор о том, что будут беречь себя. Кажется, кардинал предлагал ей новую сделку, и Ноэлии показалось, что именно сейчас по-настоящему заключается тот самый брачный договор, что был уже подписан, однако, все еще мог быть расторгнут в любой момент. Нужно всего лишь протянуть руку и коснуться его ладони, чтобы скрепить договор, и Ноэлия задумчиво смотрела на сидящего рядом мужчину. Алеандер не любит ее, в этом заключалась суровая правда, но, быть может, они сумеют повторить судьбу его родителей, и это чудесное чувство все же поселится в их доме? В их общем доме… Доме, в котором будут жить их дети… От всего этого голова шла кругом, а в сердце затеплилась надежда на то, что однажды она сумеет завоевать его сердце, и Ноэлия внимательно посмотрела в глаза Алеандеру, словно надеясь увидеть там обещание счастливого будущего. Но кардинал ничего не обещал ей сейчас, вместо этого он предложил Ноэлии стать его женой, и она протянула руку, на которой блестело помолвочное кольцо.
- Я не хочу нарушать обещание, данное дяде, и не хочу иного спутника жизни, кроме вас, – произнесла Ноэлия, накрывая ладонью руку Алеандера и слегка сжимая ее. Это прозвучало так, словно завуалированное признание в любви, и, возможно, было слишком дерзко, но Ноэлии сейчас очень хотелось быть искренней с тем человеком, с которым она собиралась связать свою судьбу, к тому же ее откровенно пугала мысль о том, что Алеандер может решить, будто неприятен ей.
Сказав это, Ноэлия ощутила себя так, словно у нее гора упала с плеч, и она улыбнулась, чувствуя, как на глаза снова наворачиваются слезы, только уже от запредельной благодарности к дядюшке, который, даже лежа на смертном одре, сумел позаботиться о ней и дал возможность однажды стать очень счастливой. Впрочем, немного счастья ей выпало уже сейчас – когда она сидела рядом с Алеандером, держала его за руку и знала, что теперь находится под его покровительством, хотя то, что она является невестой кардинала де Анжа, еще пока не укладывалось в голове. Она поймет это чуть позже, а пока просто смотрела на Алеандера и даже слабо улыбнулась в ответ на его шутку.
- Нет, я вам верю, – вытерев свободной рукой слезы, произнесла Ноэлия, чувствуя, как сердце, только что охваченное горем и скорбью, наполняется светлой грустью, а будущее ее уже не пугает. Взгляд девушки скользнул по столу и остановился на чашке с травяным отваром, еще не до конца остывшим, и она, взяв чашку мокрой от слез рукой, сделала несколько глотков. Вкус отвара был ей знаком – это Флавия постаралась, она всегда так делала, когда нужно было успокоить свою воспитанницу, и Ноэлия сразу вспомнила дядюшку. - Он терпеть не мог, когда я плакала, – тихо всхлипнув, произнесла она. - Говорил, что своими слезами я разбиваю ему сердце, и я всегда старалась побыстрее успокоиться…
Она снова сделала глоток напитка, после чего, все еще держа Алеандера за руку, словно опасаясь, что если отпустит, то все сразу исчезнет.
- Что же мы будем делать дальше? – спросила Ноэлия, даже не заметив, насколько легко и непринужденно слетело это «мы» с ее уст, хотя о подобном еще вчера она могла только мечтать, а сейчас, благодаря дяде, это стало реальным, и тепло руки Алеандера, которую она по-прежнему держала в своей ладони, было лучшим тому подтверждением.

Слова Алеандера о том, что он не любит ее, все еще ранят, оставляя горький осадок, и по лицу Ноэлии пробегает тень разочарования. Впрочем, в полумраке, окутавшем беседку, этого не видно, к тому же она быстро берет себя в руки. Пусть о не таком разговоре с кардиналом де Анжем она мечтала, однако Ноэлия уже знает о том, что подобную искренность и откровенность нужно ценить. Было бы куда хуже, если бы Алеандер, стремясь утешить ее, рассказал о своих чувствах, которых на самом деле не испытывал, а потом, когда правда открылась бы, ее сердце оказалось бы совершенно разбито. А так… Нужно просто смириться с волей богов, которую озвучил дядя и не пытаться действовать наперекор судьбе, и это, вероятно, будет не так уж сложно сделать, ведь Алеандер хорошо к ней относится, и если однажды они все же станут супругами, то вряд ли она будет совсем уж несчастной в этом браке. Нужно радоваться тому, что дядя выбрал именно де Анжа – он добрый, заботливый, любит детей… Список положительных качеств кардинала Ноэлия могла продолжать до бесконечности, не находя при этом в нем ни одного изъяна, однако он сам ее отвлек от этих мыслей, взяв ладонь девушки, после чего положил ее на свою руку и накрыл второй рукой. И Ноэлия, слушая о собственных достоинствах, не сводила взгляд с рук Алеандера, мягко держащих ее ладонь, и чувствовала, как одно только его присутствие, мягкий, спокойный голос и тепло рук делают ее сильнее, давая возможность пережить смерть любимого дядюшки и с уверенностью смотреть в будущее.
- Вы очень добры ко мне, – прошептала Ноэлия, когда Алеандер предложил дать шанс друг другу стать ближе, а заодно и подумать.
Пусть сама Ноэлия свой выбор уже сделала, совсем недавно напрямую заявив о том, что не хочет иных спутников жизни, кроме кардинала де Анжа, все же мысль о том, что он не стремится ни к чему ее принуждать, радовала. И Ноэлия, глядя на Алеандера, слабо улыбнулась, думая о том, что боги и в самом деле не оставят их, собственно, их милость уже очевидна, ведь забрав у нее одного близкого человека, они подарили ей другого, не менее дорогого и близкого. Она так и продолжала смотреть на него, когда Алеандер вдруг слегка наклонился к ней, и Ноэлия, внезапно испугавшись, от страха прикрыла глаза, не зная чего ожидать и буквально окаменев от напряжения. Сердце болезненно сжалось, полное дурных предчувствий, но спустя всего один только миг, когда горячие губы Алеандера осторожно коснулись ее щеки, Ноэлия слегка вздрогнула. Никто и никогда не прикасался к ней подобным образом, если не считать, родственников, разумеется, и это было… Изумительное ощущение. На несколько мгновений Ноэлия позабыла обо всем на свете, сидя рядом с Алеандером, закрыв глаза и наслаждаясь легкими, невесомыми поцелуями, которыми мужчина покрывал ее лицо, заключив его в свои ладони. Тихий шепот, просьба не плакать и обещание о том, что все будет хорошо, горячие губы и ладони, тепло его тела, уютным коконом укутывавшее ее – сейчас для Ноэлии существовало только это, и больше всего на свете ей хотелось, что эти чудесные мгновения не заканчивались, превратившись в вечность. Она все так же боялась пошевелиться, но уже не от страха перед неизведанным, а опасаясь, что Алеандер может неправильно истолковать ее движение, и это проявление невероятной нежности закончится слишком быстро.
- Спасибо тебе, – тихо произнесла Ноэлия, закрыв глаза и прижавшись ко лбу Алеандера виском. Она и не заметила, как перешла на «ты» вслед на кардиналом, впрочем, назвать его сейчас официальным титулом было все равно невозможно – настолько Алеандер казался родным и близким, словно и не было никаких слов о том, что он ее не любит. Вдыхая аромат ладана и трав, исходивший от церковника, Ноэлия с сожалением думала о том, насколько эти мгновения трогательной близости скоротечны – их в любой момент могли потревожить, к тому же скоро надлежало вернуться обратно в дом, чтобы проститься с дядей. И за то, что Алеандер сумел успокоить ее и обнадежить, Ноэлия была ему очень благодарна – этот необычный разговор и нежные прикосновения кардинала дали ей силы, чтобы пережить церемонию прощания. Дядя не любил, когда она плакала, и теперь Ноэлия не разочарует его, она не будет лить слезы над его телом, вместо этого она будет молиться за упокой его души и благодарить за последний подарок – возможность связать свою жизнь с мужчиной, который не оставил ее в такой трудный момент, став опорой и настоящим ангелом-хранителем. Впрочем, пока их уединение никем не нарушалось, и желание Ноэлии продлить это волшебство победило волнение. Смущаясь, но при этом не собираясь отступать, Ноэлия, облизнув губы, слегка отстранилась от Алеандера и заглянула ему в глаза.
- Поцелуй меня еще раз, пожалуйста, – попросила она, слегка сжав пальцами колено мужчины, и при этом продолжая смотреть на него и очень надеясь, что Алеандер выполнит ее просьбу, прежде чем суровая реальность заберет их в свои обьятия. Впрочем, чтобы не происходило в дальнейшем, эти мгновения навсегда останутся с Ноэлией, которая будет бережно хранить их в своей памяти и своем сердце.

От невероятной близости Алеандера голова идет кругом, а воздух, насыщенный ароматом ладана и трав, будто сгущается, и даже становится немного трудно дышать. Она все еще очень волнуется из-за того, что ее просьба может показаться кардиналу слишком дерзкой и совершенно не подобающей для девушки из приличной семьи, но Алеандер ничего не говорит, он лишь снова подается к ней, и Ноэлия закрывает глаза в предвкушении. Мужчина снова несколько раз целует ее, касаясь губами сначала щек, розовеющих от смущения и удовольствия одновременно, потом - носа, а затем смеется и дотрагивается ладонью до щеки девушки. Ноэлия бросает на него быстрый взгляд из-под полуприкрытых век, любуясь Алеандером со столь близкого расстояния и чувствуя теплоту его ладони на своей щеке, а потом сердце словно пропускает один удар, когда он тянется к ее губам. На миг волнение перерастает в панику, и мелькает мысль о том, что происходит нечто совершенно греховное, и Отец может разгневаться, но поцелуй Алеандера, страстный и горячий, заставляет Ноэлию забыть обо всем. В груди даже становится немного больно от переполняющих ее эмоций, а все происходящее кажется абсолютно правильным и прекрасным, и в этот момент Ноэлия решает для себя окончательно, что будет бороться за свое счастье. Пусть Алеандер ее не любит, пусть он всего лишь считает ее подходящей спутницей жизни для священнослужителя, она готова с этим смириться, только бы снова почувствовать вкус его поцелуя и тепло руки на своей щеке.
Мгновения нежности оказались весьма скоротечны, и Ноэлия тихо вздохнула, когда мужчина снова отстранился, а ей пришлось вновь вернуться к весьма печальной действительности.
- Да, конечно, пойдемте, – тихо произнесла она, снова возвращаясь к привычной манере разговора и поднимаясь со своего места. Какими бы сказочными ни были минуты, проведенные наедине с Алеандером в беседке, впереди их ждало скорбное событие, и нужно было действительно немного отдохнуть, чтобы потом были силы для ночного бдения возле тела покойного дядюшки – последнее, что она могла сделать для человека, заменившего ей отца. Задумавшись о том, что им предстоит сегодня, Ноэлия позволила Алеандеру увести себя в дом и самому выбрать гостиную для отдыха, совсем позабыв, что вообще-то она тут хозяйка и должна была позаботиться о кардинале.
Оказавшись в гостиной, Ноэлия тут же почувствовала, как в горле появляется комок – именно в этой комнате любил отдыхать дядюшка, и все здесь еще носило отпечаток его присутствия. Вот диван, на котором он лежал, пока Ноэлия, сидя рядом в кресле, читала ему священные книги, вот плед, которым дядюшка укрывался, чтобы не мерзнуть, вот подушки с хмелем, которые специально для него сшила Флавия, когда понтифик стал страдать от бессонницы. А еще обычно в комнате горел камин, чтобы дяде было теплее, и, заметив, что сейчас огонь потушен, Ноэлия, даже не отдавая себя отчета в том, что дядюшки уже больше нет, направилась к очагу. Пока Алеандер рассматривал подушки, она быстро растопила камин, в котором тут же заплясали язычки яркого пламени, после чего подошла к дивану. Взяв мягкий плед, Ноэлия провела по ворсистой ткани ладонью, снова вспомнив, как часто им укрывался дядюшка, после чего улеглась на диван, закутавшись в плед, который все еще пах ладаном, аромат которого всегда сопровождал понтифика. И если закрыть глаза, то можно было себе представить, будто это не мягкий плед, а ласковые руки дяди обнимают ее за плечи, пытаясь успокоить. Не хватало лишь спокойного голоса дядюшки, который сейчас наверняка сказал бы, что все будет хорошо, что ей не стоит разбивать его сердце своими слезами, и что он обо всем позаботится, если Ноэлия сумеет взять себя в руки. Вспомнив об этом, Ноэлия грустно улыбнулась, кутаясь в плед и понимая, что больше уже никогда не услышит ничего подобного, и ей придется смириться с тем, что дяди больше нет. Впрочем, он не оставил ее на произвол судьбы, поручив заботам Алеандера, который сейчас был рядом, и Ноэлия тихо произнесла:
- Ложитесь рядом, в кресле вам будет неудобно.
Возможно, ей стоило бы вообще вернуться в свои покои и провести остаток вечера там, пока тело дядюшки омывают и одевают в погребальное одеяние, но оставаться одной ей сейчас категорически не хотелось. Впрочем, компания из слуг или Флавии тоже не годилась – все были убиты горем, и от их причитаний Ноэлии стало бы еще хуже. И только с Алеандером она чувствовала себя достаточно спокойно, чтобы не поддаваться унынию окончательно и находить в себе силы жить дальше.
- Я даже подвинусь, чтобы можно было лечь вдвоем, – добавила Ноэлия, отодвинувшись почти к самой стенке. - Ложитесь, – снова сказала она, уже чувствуя, как успокаивающий настой, приготовленный Флавией, начинает действовать. - Надо кого-то попросить, чтобы разбудили к полуночи, – уже совсем сонно пробормотала Ноэлия. - Флавия, кажется, слишком много положила в настой пустырника, и мне теперь кажется, что я проснусь только через неделю…
Воспитательница Ноэлии и в самом деле приготовила слишком крепкий отвар, стремясь уберечь свою подопечную от слишком сильных волнений, а потому очень скоро дыхание девушки выровнялось, и она уснула. Во сне лицо Ноэлии покинуло то страдальческое выражение, которое застыло на нем после воспоминаний о дяди, отдыхавшем в этой гостиной, и она снова стала самой собой – миловидной юной леди. Впрочем, несмотря на это, сон девушки нельзя было назвать безмятежным – ей явно что-то снилось не слишком приятное, поэтому она то и дело хмурилась, а с полуоткрытых губ Ноэлии слетали тяжелые вздохи, будто она снова и снова переживала недавние трагические события, не оставлявшие ее в покое даже в мире сновидений.

Едва сомкнув глаза, измученная Ноэлия оказалась во власти кошмара. Ей снился дом Барончелли, вот только если обычно в резиденции было многолюдно и светло, то сейчас здесь царили сумрак и тревожная тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием Ноэлии, тщетно пытающейся найти выход из бесконечной анфилады комнат, пропахших пылью и уставленных мебелью в белых чехлах. В отчаянии она металась по бывшему когда-то родным дому, вдруг превратившегося в ловушку, звала на помощь, но вокруг не было ни одной живой души – только лишь ее собственное отражение иногда мелькало в зеркалах, занавешенных черной органзой. Спустя какое-то время Ноэлия уже была готова сдаться, прекратить все попытки выбраться на волю из этого бесконечного лабиринта комнат и остаться здесь навсегда, как вдруг на пороге одного из залов появилась высокая фигура в длинном одеянии. Она испуганно замерла, глядя на незнакомца, лицо которого почему-то было невозможно рассмотреть, но когда мужчина протянул ей руку, словно предлагая ей помощь, то Ноэлия вдруг поняла, что бояться совершенно нечего, и храбро вложила пальцы в его ладонь. Незнакомец слегка сжал ее руку, ободряя и согревая ее своим теплом, а в следующий момент Ноэлия обнаружила, что находится не в заброшенной резиденции понтифика, а стоит посреди луга, щедро усыпанного яркими всполохами полевых цветов. Еще не до конца веря в свое спасение, Ноэлия подняла голову вверх – по кристально-голубому небу плыли белоснежные облака, а теплое солнце мягко согревало все вокруг. Слегка прищурившись от солнечного света, Ноэлия обернулась к таинственному незнакомцу, все еще державшему ее за руку, и улыбнулась, чувствуя, как отчаяние и тревога покидают измученное сердце, уступая место надежде.
Спящая Ноэлия, в ответ слегка сжав руку Алеандера, тоже улыбнулась такому чудесному сну, после чего все остальное время спала уже без всяких сновидений до тех пор, пока кардинал ее не разбудил. Едва открыв глаза, Ноэлия тут же приподнялась на локте, пытаясь сориентироваться и понять, какое сейчас время суток, и не проспала ли она прощание с дядюшкой, но после визита Флавии успокоилась – все шло своим чередом.
- Спасибо вам за то, что посоветовали отдохнуть, Ваше Высокопреосвященство, – произнесла Ноэлия, поднимаясь с дивана и складывая плед, которым только что укрывалась. - Сама я не решилась бы покинуть его ни на минуту… – добавила она, тяжело вздохнув и поспешив прочь из зала вслед за Алеандером.
При виде дядюшки, уже облаченного в погребальные одежды, Ноэлия, которая до этого момента была уверена в том, что сумеет сохранить спокойствие, тут же начала всхлипывать, а на глаза снова навернулись слезы. Было очень тяжело смириться с тем, что обожаемый дядюшка уже больше никогда не откроет глаза, и Ноэлия против воли пристально всматривалась в черты его навеки застывшего лица, ища там малейший намек на то, что он все же жив, а все происходящее – просто какая-то нелепица. Она даже подошла поближе и несколько раз моргнула, пытаясь избавиться от пелены слез, застилавшей глаза, но дядюшка по-прежнему лежал неподвижно, и Ноэлия, расплакавшись, присела рядом с ним на кровать. Протянув руку, дрожавшую от волнения, она накрыла ладонью его сложенные на груди руки, а потом какое-то время просто молча сидела рядом, не обращая внимания на слезы, катившиеся по щекам, и смотрела на спокойное лицо любимого дядюшки, который уже больше не страдал от болезней и земных тягот и впервые за долгое время выглядел совершенно умиротворенным.
Вокруг тихо сновали какие-то люди и перешептывались, раздавался размеренный голос чтеца, и Ноэлия, поднявшись, присоединилась к остальным, кто пришел попрощаться с понтификом. Среди всех монотонных звуков раздался голос Алеандера, распорядившегося провести мессу утром, и Ноэлия несколько раз слегка кивнула головой, соглашаясь с ним. Погода и в самом деле стояла очень жаркая, а ей очень хотелось, чтобы окружающие запомнили дядю именно таким спокойным и величественным, каким он был сейчас. Остаток ночи прошел в молитвах и словах успокоения, которые, впрочем, имели на Ноэлию совершенно обратный эффект – стоило кому-то начать ее успокаивать, как ей становилось еще хуже. Флавия, заметив это, отреагировала незамедлительно, обняв свою воспитанницу за плечи, она отвела ее в дальний угол и усадила там в кресло подальше от посторонних глаз. Под утро в дядюшкину спальню принесли гроб, в который переложили тело понтифика, после чего предоставили возможность верующим, собравшимся у ворот резиденции, попрощаться с Папой. Ноэлия все это время неотступно следовала за дядей и  была удивлена тем, как много людей собралось, чтобы проводить его в последний путь, впрочем, в этом не было ничего удивительного – дурные вести имели обыкновение очень быстро распространяться. После прощания верующих с Барончелли вся траурная процессия переместилась в собор, где началась месса, и Ноэлия со всем свойственным ей усердием и всей верой, которой полнилось ее сердце, вместе с остальными молилась за упокой души новопредставленного раба божьего, Джованни Барончелли, прося богов отпустить его грехи, исцелить душевные раны, помиловать его врагов и наполнить милосердием души тех, кого он когда-то обидел, чтобы о дядюшке не осталось плохих воспоминаний и чтобы он запомнился всем только хорошими и добрыми делами, которых совершил немало за свою долгую жизнь. По окончании мессы наступил черед близких родственников произнести прощальную речь, но Ноэлия, едва державшаяся на ногах к этому времени, оказалась на это уже не способна. Предоставив Джероламо честь от имени всей семьи Барончелли публично поблагодарить дядюшку за все, что он для них сделал, Ноэлия сумела лишь тихо шепнуть, когда подошла поближе к гробу:
- Спасибо тебя за все…
Дотрагиваться до его безжизненных рук она уже не рискнула, помня о традициях, а потому просто отошла подальше и со слезами на глазах смотрела, как лицо дяди накрыли покровом, а после и вовсе закрыли гроб крышкой. На плечо снова легла рука Флавии, пытавшейся хоть как-то ободрить воспитанницу, а сама Ноэлия, не в силах смотреть, как заколачивают крышку гроба, взглянула на братьев. Оба выглядели расстроенными и подавленными, как, впрочем, и большинство присутствующих, а Витторио, поймав взгляд сестры, подошел к Ноэлии и протянул ей руку, намереваясь сопроводить ее в склеп, где их дядя должен быть обрести последний покой.
- Ты помнишь, – тихо прошептал Витторио, склонившись к сестре, - он не любил, когда ты плакала. – Ноэлия сквозь слезы кивнула и даже вытерла мокрые щеки, на что брат одобрительно сказал: - Вот, молодец, он теперь уйдет с легкой душой.
Опираясь на руку брата, Ноэлия вместе с приближенными понтифика спустилась в склеп, который еще несколько месяцев начали готовить по приказу дяди. Тогда она не верила, что спустя столь короткое время он действительно здесь окажется, и просила его не думать о плохом и сосредоточиться на чем-то более жизненном, но Джованни, вероятно, уже тогда предчувствовал, что его дни сочтены, а потому предпочел позаботиться об усыпальнице заранее. Теперь же склеп был полностью готов – церковная казна не поскупилась на мрамор, сейчас на стенах горело множество факелов, освещая роскошные фрески, которыми были покрыты стены и потолок. В центре помещения находилась усыпальница, куда и поместили гроб с телом понтифика, после чего священник снова прочитал молитву, а когда его последние слова стихли, несколько прислужников, натужно охнув, подняли тяжелую мраморную плиту, навсегда скрывшей под собой великого человека, который прожил весьма достойную жизнь. На несколько мгновений в склепе воцарилась тишина – кто-то задумчиво смотрел на мраморную плиту, под которой отныне покоился Барончелли, кто-то вспоминал об усопшем, а кто-то уже строил планы на будущее, ведь жизнь продолжалась. Ноэлия молча утирала слезы, так и не сумев сдержаться, а в тиши раздался голос Джероламо, который был намерен воздать должное дяде:
- Прошу вас оказать нам честь и поприсутствовать на тризне в память о Его Святейшестве.
После этих слов он первым пошел к выходу, за ним тут же по одному потянулись все присутствующие, склеп начал пустеть, и тогда Ноэлия подошла к гранитной усыпальнице. Коснувшись прохладного мрамора, она снова вытерла свободной рукой слезы, хотя уже и понимала, дядюшка уже никогда не сможет ее укорить за это, и тихо сказала:
- Покойся с миром…

Алеандер оказывается единственным человеком, чьи слова утешения не заставляют Ноэлию в который раз с пугающей четкостью осознать свою потерю и снова горько расплакаться, когда скорбь вновь сожмет своей стальной хваткой измученное сердце. Кардинал появился рядом в тот самый момент, когда Ноэлии начинает казаться, что для нее одной это горе слишком велико, она больше просто не в состоянии дальше жить с этим, но сильные руки Алеандера не только обнимают ее за плечи, но и словно забирают у нее часть этой боли, разделяя этот невыносимый груз на двоих, отчего сразу же становится легче. Ноэлия, закрыв глаза, прячет личико на груди у Алеандера, вдыхая уже ставший привычным аромат ладана и трав, исходящего от его облачения, и несколько минут просто стоит, прижавшись к нему. Конечно, она будет сильной, как этого хотел дядя, и обязательно сделает все, чтобы он, глядя на нее с небес, мог гордиться ею, и когда Алеандер берет ее за подбородок, чтобы заглянуть Ноэлии в глаза, она уже почти не плачет. Дядя не любил смотреть на ее слезы, он желал ей добра и даже на смертном одре заботился о том, чтобы она была счастлива, и Ноэлии очень хочется найти в себе силы, чтобы его не разочаровать. И Алеандер, смахивая слезы с ее лица, помогает Ноэлии побороть горе, а потом и вовсе уводит из склепа. Ноэлия не протестует, она покорно идет вслед за кардиналом, и лишь на пороге, обернувшись, бросает прощальный взгляд на каменную плиту, под которой обрел покой ее дядя. Покойся с миром, – снова повторяет она, только уже мысленно, после покидает склеп.
Возвращение в мир живых происходит весьма символично – держа Алеандера за руку, она выходит во двор собора, где ярко светит солнце, согревающее все вокруг своим теплом, по небу лениво плывут белые облака, а люди, только что оплакивавшие Барончелли, уже больше озабочены своими повседневными делами, нежели его смертью. Жизнь определенно продолжается, несмотря на утрату близкого ей человека, и хотя осознавать это довольно грустно, Ноэлия понимает, что это правильно. Дядюшки больше нет, и им осталось только почтить его память на тризне, правда, стоит только Ноэлии подумать об этом, как ей тут же становится не по себе. Покойных было принято поминать с весельем, дабы они уходили в иной мир с легким сердцем, и хотя  в присутствии Алеандера Ноэлия чувствовала себя намного лучше, все же она очень сомневалась в том, что сумеет хотя бы раз улыбнуться, не говоря уже о том, чтобы вести себя непринужденно и выглядеть не слишком подавленной. К счастью, ее обязанности хозяйки взяла на себя добросердечная Флавия, которая и занялась организацией тризны, а потому, когда все приглашенные на поминальную трапезу, пришли в резиденцию Барончелли, их ожидал роскошный пир. Ноэлия, помня о правилах приличия, поспешила присоединиться к гостям, правда, перед этим побывав вместе с Алеандером в одной из комнат, где можно было умыться и выслушать причитания Флавии о том, что они оба выглядят хуже, чем покойный понтифик. Затем воспитательница проводила свою подопечную и кардинала в зал, где были накрыты столы, и усадила их на соседние стулья, прекрасно помня о том, что отныне Ноэлию и Алеандера связывает не только дружба, но и брачный договор.
Пока все остальные утоляли голод и жажду, причем последняя, судя по всему, мучила гостей особенно сильно, потому как слуги сбивались с ног, поднося все новые и новые кувшины с вином и наполняя быстро пустеющие кубки, Ноэлия почти не притронулась к угощению, лишь немного выпила разбавленного водой вина. Впрочем, царившая за столом весьма непринужденная атмосфера не раздражала ее, скорее, наоборот, радовала, ведь многие из гостей вспоминали Джованни Барончелли, рассказывали о нем какие-то истории, причем исключительно хорошие, и Ноэлия, глядя на это и слушая подобные разговоры, думала о том, что, пожалуй, душа ее дяди будет довольна такой тризной. И она настолько увлекалась, слушая гостей и думая о своем, что пропустила тот момент, когда Витторио вдруг громко заговорил. От услышанного у Ноэлии потемнело в глазах от гнева и несправедливости, но прежде чем она успела хоть что-то сказать, Алеандер ударил ее брата, после чего тут же завязалась драка. Вскочив на ноги, Ноэлия вцепилась в плечо Витторио, почти повиснув на нем, чтобы он не сумел снова ударить кардинала, а между тем в зале разговоры моментально стихли, и наступила абсолютная тишина. В этой тишине шепот разъяренного Алеандера прозвучал достаточно громко, чтобы все услышали его слова, Витторио тут же дернулся вперед, явно желая расквитаться за оскорбление, и Ноэлия снова вцепилась в него, панически боясь продолжения драки. Впрочем, она была не единственной, кто пытался остановить Витторио – со спины к нему подскочил Джованни и капитан гвардейцев, и барон Унгернджи моментально оказался в цепкой хватке двух крепких мужчин, из которой ему было уже не выбраться. Все, что мог теперь делать Витторио, так это, тяжело дыша, прожигать Алеандера яростным взглядом, и Ноэлия наконец-то отпустила брата, который явно перебрал с вином.
- Немедленно извинись перед Его Высокопреосвященством, – решительно потребовала она, не менее яростно глядя на брата. Она любила его, они с Витторио всегда хорошо ладили, оттого происходящее казалось Ноэлии каким-то дурным сном. - Что вообще на тебя нашло? – недоуменно произнесла она уже более мягким тоном.
- Извиниться? – презрительно процедил Витторио и криво ухмыльнулся. - Перед этим лицемером, который втерся в доверие к дяде, пользуясь тем, что он болен? – Барон Унгернджи резко рванулся, пытаясь выбраться из рук удерживавших его мужчин, но тщетно, после чего обратил свой яростный взор на сестру, посмевшую публично вступиться за Алеандера, да еще и потребовать извинений. - Идиотка, – буквально выплюнул он. - Нашла за кого заступаться! Думаешь, что он захотел жениться на тебе по собственному желанию? Как бы не так! Этот выскочка метит на место дяди и хочет твое приданое, а ты ему не нужна! – продолжал гнуть свое Витторио, каждое слово которого буквально источало самый настоящий яд, и Ноэлия не выдержала. Стоило только брату на мгновение умолкнуть, видимо, для того, чтобы придумать еще каких-нибудь мерзостей в адрес кардинала де Анжа, как Ноэлия, резко замахнувшись, изо всех сил влепила брату хлесткую пощечину, звук которой в наступившей тишине прозвучал особенно звонко.
- Не смей так говорить о нем, – хрипло произнесла Ноэлия, задрожав от негодования и обиды. На ее глаза снова навернусь слезы, а правая ладонь, оставившая на щеке Витторио красный след, теперь горела так, словно была обожжена. - Ты… Ты… – От волнения и расстройства Ноэлия не сразу смогла подобрать нужный эпитет для того, чтобы описать поведение брата. - Ты ведешь себя недостойно! – выпалила она первое, что пришло на ум, после чего в происходящее вмешался Джованни.
- Прекратите оба, – недовольно произнес старший брат. - Ваше Высокопреосвященство, я приношу извинения от лица всей нашей семьи, – продолжил он, желая разрядить обстановку. - Мой брат слишком огорчен смертью дяди и от горя совсем потерял рассудок, – добавил он, тонко намекнув Алеандеру на то, что не стоит обращать внимания на эту пьяную выходку Витторио. - Надеюсь, вы проявите милосердие и простите моего брата.
Витторио, которого, судя по всему, здорово отрезвила пощечина сестры, которая обычно была тихой и спокойной и никогда себе подобного не позволяла, хранил гордое молчание, и Джованни был вынужден посильнее заломить его руку, чтобы заставить произнести нужные слова.
- Прошу прощения… – все так же презрительно процедил Витторио, опасаясь, что еще немного, и старший брат попросту сломает ему руку. Однако в его тоне не слышалось ни малейшего раскаяния, он лишь произносил то, чего от него хотели, но при этом всем своим видом показывал, что ни в чем не раскаивается. И Ноэлия, понимая это, только тяжело вздохнула, продолжая гадать, что же явилось причиной подобного поведения Витторио, после чего посмотрела на Алеандера, ожидая его реакции. Впрочем, на кардинала де Анжа сейчас смотрела не только она, взгляды всех присутствующих были обращены на церковника, ведь только от него сейчас зависело, получит ли продолжение этот скандальный и оттого невероятно интересный спектакль, о котором еще долго будут рассказывать всякие сплетни, либо тризна снова пойдет своим чередом.