Сады, до восстания расстилавшиеся под широким полукруглым балконом на третьем этаже резиденции номарха, разумеется, сгорели при осаде Лота. Сейчас, на пепелище, слуги  усердно восстанавливали вымощенные камнем дорожки, завозили новую, свежую землю, ровняли клумбы  и сеяли семена для новых растений. К несчастью, все станет таким же великолепным как прежде, еще очень не скоро. Домиций успеет состариться, пока последнее дерево придет  в норму,  и сад полностью восстановиться, после разрушительных пожаров.
В руках номарх, вернувший себе власть, впервые за пол года держал курительную трубку с длинным, изогнутым мундштуком. Роскошь, недоступная в изгнании. К тому же Ко-Арем был слишком засушлив для плантаций использующихся для смеси с табаком растений. Очень удачно, что от огня не пострадали поля дурманящей травы у стен Лота, которую, однако, повстанцы изрядно проредили, видимо отмечая таким образом свою "победу". Что ж, не жалко - дурное дело не хитрое, эти специфические кусты всегда отличались живучестью и плодовитостью.
У Флавии был к нему разговор, и Клавдий примерно представлял о чем, потому и решил, что без трубки-другой предварительно тут не разобраться. Сестра, однако, пришла раньше, чем планировалось, застав его за процессом расслабления. Взгляд номарха был уже довольно рассеянным.
Что поделать: решать проблемы он должен был всю свою жизнь, причем эти проблемы были не чета тем мелким неурядицам простолюдинов. От его решений зависела судьба народа, армии. Все это сильно давило на Клавдия, нацеленного больше на праздность и растрату. Пусть случившаяся война и несколько закалила его, изменив ряд склонностей и воззрений, но полностью переделать личность в его возрасте было весьма затруднительно. Новое тяжелое решение он неизменно встречал трубкой с дурман-травой и вином, иначе внутренние противоречия начинали пожирать его изнутри, терзая душу и сердце.
- Садись. - вальяжно указав на плетеный стул подле себя, предложил номарх сестре: - Посмотри, что они сделали с нашим садом... А в стенах дворца больше дыр, чем в походном плаще Марция. И эта вонь, наверное, не выветрится до зимы... Дикари!  А вон там, за стеною, я видел они спалили храм. И знаешь что построили на его месте? Балаган! Собрали какие-то цветные тряпки, сшили из них одну большую, нанизали ее на шесты  и стали показывать там представления, высмеивать знать. Видел бы отец...
Его понесло, и говорить он мог бы очень долго, заполняя тишину. Диалог велся как будто с самим собой, к Флавии он даже не поворачивался, продолжая излагать свое возмущение внешним видом освобожденного Лота. Еще бы - сестра, как никак, пришла с разговором куда менее приятным, чем то, что мог обсудить сам с собой Клавдий, дымя трубкой.

- Угостишь?
Передав трубку сестре, номарх незамедлительно наполнил ей также бокал, воспользовавшись кувшином с вином, стоявшим на каменном полу возле его кресла.
- ... Восстание подавлено, но, какой ценой... я не переживу, если подобное случится еще раз.
- Рабов едва хватает, чтобы залатать дыры в стенах... Какие там восстания...
Хотелось бы верить. Как же сильно он желал, чтобы его прогноз оказался верным. К несчастью, времена великих потрясений рождают события, которые предсказать не может даже самый мудрый правитель, к которым Клавдий, чего уж греха таить, никогда не относился. Он сам себе удивлялся, что ему удалось подавить мятеж хотя бы силой оружия, учитывая, что сражения ранее он видел только на страницах книг.
Флавия, как это было ей свойственно, говорила то, что он хотел услышать - слова утешения, обнадеживающие и заживляющие раны, нанесенные прошедшими потрясениями. Она говорила ровно то, что надо, пока не коснулась самой больной темы последних дней:
- Нам нужны воины, нам нужны гарантии, а тебе нужна жена.
Последнюю фразу будто бы произнесла не сестра, а отец. Домицию показалось, будто он услышал его голос, даже ощутил его присутствие. Это не слова Флавии, это его слова.
Забрав обратно трубку, Клавдий глубоко вдохнул источаемый ею дым, заполняя дурманящими клубами свои легкие.
Какое ужасное чувство - ощущать чужую правоту в вопросе, который не можешь и не хочешь разрешить единственно верным способом. Сам себе ответ он дал уже давно и сходить с выбранной позиции не желал.
- Жена. - он протянул это слово, выделил его, как бы распробовав языком, как оно звучит, что за ощущения оно вызывает у него; это слово, будто бы, даже имело аромат, и видят боги этот аромат не был приятным: - А как же ты? Что будет с тобой? Выйдешь замуж, да? Сторгуем себя подороже, как какие-нибудь дочурки знати? Хельм не помог нам в этой войне, не поможет и в следующей, пусть хоть каждый второй дворянский ребенок будет от меня. Пустое...
Он хлебнул вина прямо из графина. Далеко не самый лицеприятный в высшем обществе жест. Домицию на это наплевать: он не за тем защищал свой остров, и проливал кровь своих воинов, чтобы теперь вспоминать об этикете, завезенном из Хельма. Пусть это не будет  в обиду Лестеру, но здесь - не Гаскония. Им там кажется, что на Балморе вакханалия рабовладельчества и палочной дисциплины, но Клавдий то знал, насколько они тут, в его владениях, все свободнее, чем скованные петерианской моралью жители с континента.