Удивительно, насколько быстро способна меняться жизнь. Еще две недели назад, находясь в гостях у сюзерена, я и подумать не мог, что мое здоровье в один прекрасный момент подорвется настолько, что каждый день станет настоящим испытанием на выносливость и выдержку. Что же произошло? Что за недуг меня одолел? Об этом лучше узнать позже, так как никто, кроме нескольких людей, не владел ситуации и мог делать выводы исключительно из моего поведения. А поведение изменилось, хотя это легко объясняли большим количеством дел. Звучало правдоподобно, дел и вправду было много, больше обычного. За несколько дней я постарел лет на десять! Уставший, поникший, словно жизненная энергия медленно меня покидала, я плелся по коридорам, опустив голову. Даже здоровался я, не поднимая взгляда своих покрасневших от напряжения глаз. Хотя нет, плелся я не всегда. Порой подобно вихрю, проносился мимо, но то был вовсе не результат вернувшихся сил. То был явный признак того, что граф в гневе. В последнее время это мое привычное состояние. Я перестал улыбаться, часто злился, был несдержанным, резким, а вывести меня из себя могло одно неосторожное слово. Благо, не каждому «счастливилось» сталкиваться со мной. Я предпочитал игнорировать родных и близких, основную часть времени проводя либо в покоях, либо в кабинете. Исключением были дни, когда нас посещали гости. По делам или просто решившие нанести визит. Тогда я вел себя, казалось бы, как обычно, но лишь считанные люди могли заметить насколько напряженным периодически становится мое лицо, а взгляд стекленеет. Вот-вот, да полопаются все вены. На одном из пиршеств, я с такой силой сжал ложку, что та просто переломалась пополам. Тогда ко мне подошел Томас, якобы с неотложным делом, и мы с ним покинули зал. Подобное происходило постоянно, а когда сдавливать было нечего, я просто сжимал кулаки. И все верили в то, что все хорошо. На войне же был, да и ответственности прибавилось, мало ли какой клин в голову ударил. Дело житейское, пройдет. Ну…, почти все верили в это. Матушка на то она и матушка, что видит больше остальных. Сначала она пыталась реагировать на мою резкость, но потом перестала. Она покорно выслушивала меня и смотрела с подозрительностью, затем и вовсе с жалостью. Я знал, что рано или поздно, она предпримет попытки узнать правду, потому приказал ей отправляться в Палантир, якобы Гарольд соскучился, пусть пообщаются. Леди Нортон не хотела, но, в последнее время, на возражения я реагировал не лучше, нежели на оскорбления. Матери пришлось подчиниться моей воле. Она покинула Бэйлор.
На этом все не закончилось. Казалось, я понимал, что делаю неправильно, но все равно это делал. Так, во время обеда, на котором я присутствовал (что было редкостью), случайное упоминание помолвки Норин вызвало настоящий скандал. Ответ дочери, аля «ради усиления своего влияния, ты меня и королю подложить готов», вынудил меня вспыхнуть ярким пламенем. Я резко встал и сделал шаг вперед. Помню только, как Томас остановил меня. Не знаю, на что я был способен в тот момент. Не только дочери досталось. Всех присутствующих я обвинил в неблагодарности. «Вы только берете и ничего не даете взамен!» - резко высказывался я, и никто не осмеливался спорить. Может, потому что меня боялись, а может, потому что я был прав. Если бы дело касалось только влияния, была бы Норин в свои семнадцать лет все еще свободной? Тоже самое я мог сказать и о каждом присутствующем. О сыне, о жене. Тогда я быстро развернулся и ушел. Неважно прав я или нет, важно то, как я это сказал. Пугать мне больше никого не хотелось, так что вслед за матушкой я решил отправить подальше от себя и всех остальных. Сперва я приказал детям ехать к своей тете. Хотя потом, мы с Томасом решили, что лучше уж будет Роланду остаться. Никто не знает, чем мой недуг обернется, в Бэйлоршире должен быть граф. Потом настала очередь супруги. Друг неохотно выполнял мои приказы, считая, что семья придает сил, а я добровольно всех отдаляю от себя и, в итоге, останусь совсем один, наедине со своей болезнью. На это я реагировал уже в присущей мне манере: резко и бескомпромиссно. Так же и сейчас, когда я попросил верного рыцаря позвать ко мне в покои леди Аррен. Он хотел воспротивиться, но я одарил его строгим взглядом, не оставляя вариантов.
- Можешь идти, Катрина, - протянул я девушке, которая, в последнее время, проводила со мной очень много времени, особенно ночью. Нет, это совсем не то, о чем можно подумать. Хотя многие так и думали, я предпочитал не развеивать эти слухи, пусть думают лучше о наших отношениях, нежели узнают правду. Катрина была помощницей атлантийского лекаря, который, впрочем, так же как и гасконские, не мог поставить диагноз, разве что сказал, что меня одолела болезнь, неизвестная никому ранее. Но именно этот лекарь придумал кое-что, что помогало мне не сойти с ума окончательно, то из-за чего Катрина и находилась так часто рядом. Отвары, настойки - в этом, по крайней мере, чужеземному лекарю не было равных.   
Итак, девушка послушно кивнула и покинула помещение. Я же, собрав документы, лежащие на столе, встал и направился на террасу. Там раскинул все на столик и присел на диван, продолжив изучать бумаги уже на свежем воздухе. Сегодня мне повезло. Все было не так уж и плохо. Но я не спешил радоваться. Такое уже случалось, и было не более чем затишьем перед бурей. А может я просто утратил способность видеть хоть какой-то свет в такое темное время…

Мне было совсем не сложно прощаться со своими родными и близкими. Несложно, поскольку я не мог нормально думать, не мог осознавать собственные чувства. На протяжении всего времени, я думал либо о делах, либо о том, как проявляла себя болезнь. А проявляла она себя безжалостно, притом настолько, что даже если бы и захотел, то все равно не смог бы сосредоточиться на том, что делаю, на том, как добровольно отстраняю от себя всех тех, кого люблю и кого поклялся защищать. Леди Аррен не стала исключением. С ней я готов был распрощаться точно так же бездумно, потому что так надо, потому что голова была забита совсем другим. Болью, например. Но об этом потом.
Я сидел на диване, вникая в тексты, выведенные на бумаге. Сосредотачиваться на таких вопросах у меня получалось лучше всего, ведь я понимал всю ответственность, которую на меня возложил сюзерен. И я не любил, когда меня в такие моменты отвлекают, ибо сейчас сосредоточиться и заставить себя думать о чем-то, помимо недуга, было крайне тяжело. Тем не менее, вторжение графини я стерпел стойко. Сам ее позвал. Хотя отвлекаться от дел даже не собирался.
- Доброго…, - задумчиво и отрешенно протянул я, даже не отрываясь от документов, так и продолжил сидеть, водя взглядом по буквам.
Раньше я себе такого не позволял. Да что там, раньше и не мог. После тех дней,  проведенных в домике на окраине Бэйлора, мои отношения с супругой как-то потеплели. Я все чаще обращал на нее внимание, невольно оценивал внешний вид (и всегда с положительно стороны, между прочим!), но пару недель назад все оборвалось. По понятным только мне, и еще нескольким людям, причинам. И это не было равнодушием. Просто я был занят другим. Подарки, теплые приветствия, комплименты – все это куда-то ушло, вместе с моим вниманием. Но разве супруга не этого хотела? Жить каждый своей жизнью… Сейчас свободы хоть отбавляй! Этим себя и успокаивал.     
-  Вы же знаете дом Фрэнсинов, из северной части Глостершира? Начинайте сборы, через два дня Вы отправитесь к ним погостить. Насколько мне известно, Ваша младшая сестра сейчас так же гостит у них. Лучшего момента не найти. Там безопасно, так что не переживайте, - место и время было выбрано не случайно. Графиня не откажется погостить в краях родного графства и уж точно не откажется от встречи с сестрой. Я никого не отправлял в пустоту. Все поехали туда, где их ждал комфорт. 
Я так и не оторвался от документов, в моей голове не возникло даже и мысли о том, чтобы повернуться к жене, хотя бы кивнуть ей в знак почтения. Казначейские бумаги казались куда более интересными, а еще у меня было мало времени на их изучение. Я уже чувствовал, как симптомы вновь начинают подступать. Неприятное ощущение в груди… Только бы в этот раз не было настолько невыносимо, - тут же подумал, и ужаснулся собственным мыслям. Думаю, как  последняя душенька! Хотя, признаться, после стольких дней ужасных испытаний, готов себе простить даже такие мысли.
- Это все. Вы можете идти, - так и не повернулся к графине, не хочу встречаться с ее взглядом.
От наступающих ощущений, невольно начинаю сжимать и разжимать пальцы свободной руки. Складывается ощущение, что это просто нервозность, но на деле уже привычное состояние. Следом идет глубокий вздох. Грудь сдавливает, но это ничего. Это пустяки, так что я спокойно изучаю смету дальше, словно здесь никого нет и не было.

Отредактировано Edward Barateon (2015-02-08 00:46:25)

Леди Аррен все же нашла способ привлечь мое внимание и отвлечь от насущных дел, да еще как умело! Она умудрилась сделать сразу две вещи, которые вызвали у меня раздражение: собственно, отвлечь и упомянуть о здоровье. Последнее ударило сильнее всего. Я тут же повернул голову к супруге, уставившись на нее взглядом, в котором перемешалось недоумение и разгневанность. Если бы она не остановилась, я бы сам ее окликнул, а если понадобилось, и догнал бы.
- О каком еще слабом здоровье Вы говорите? – строго протянул я, после чего отложил бумаги и, упершись в подлокотник одной рукой, встал с дивана. Это отдалось усилением постанывающей боли в груди, но я не обратил внимания, в последнее время, это привычно. – Назовите имя того, кто распускает подобные слухи, и я оторву ему язык!
Хуже всего было то, что вести о моей болезни могут распространиться. Сейчас было не самое удачное время для того, чтобы кто-то видел мою слабость. Слишком много ответственности, а в Гасконии, как и за ее пределами, найдутся люди, желающие воспользоваться таким удобным моментом. Потому недуг мой был строжайшей тайной, немыслимо, чтобы леди Аррен об этом кто-то рассказал! Я сразу вспомнил троих лекарей и Катрину. Кто-то из них? Томас точно не мог. Или мог? Он не хотел, чтобы все родные покидали меня и открыто высказывался об этом… А может жена сама догадалась? Но как? Я виделся с ней не чаще, нежели с остальными, а они уж точно сейчас в неведении.
- Откуда столько дерзости? Кажется, я не спрашивал Вас, миледи, - пришло время перекинуть свою злость и на факт неподчинения. Я сделал несколько шагов и подошел совсем близко к леди Аррен. Но, если раньше я и мог показаться опасным, то сейчас едва ли. Я выглядел как ослабший старик, неспособный руку поднять. И даже то, что я нашел в себе силы выпрямиться, не придавало мне никакой убедительности. – Я только поставил Вас в известность. Через два дня Вы отбываете в Глостершир, где сможете вдохнуть полной грудью. И это не обсуждается.
Ну вот, я снова чувствую прилив не самых добрых чувств, и ничего не могу с собой поделать. В это время, в груди уже все сжимается, и вроде нужно остановиться и запереться в своих покоях (я знаю, что сейчас будет), но уж больно мне не понравилось это неповиновение.
- Вы, видимо, вспоминаете клятву, только когда вам это выгодно. Но Ваше место там, где я Вам его укажу! Так что отправляйтесь…, - мое лицо резко меняется, появляется какое-то напряжение и даже недоумение, словно комок в горле застрял и не давал мне не то, что заговорить, не давал мне вздохнуть. – Отправляйтесь…, - я попытался закончить фразу, но было слишком поздно. – Оставьте меня и позовите сира Томаса, - приглушенным приказным тоном, но все же с присущей мне строгостью, протягиваю я, прижимая ладонь к своей груди.
Ну вот опять. Пытаешься вздохнуть, а не получается. Каждый вздох ознаменовывается дикой болью в груди. Как будто вдыхаешь не воздух, а раскаленный уголь. Я развернулся, свободной рукой пытаясь отыскать точку опоры. Теперь мне уже не до присутствия графини. Здесь она или пошла за Томасом, голова занята другим. 
Мне даже трудно было описать это состояние лекарям. Вдыхаешь уголь, внутри режет с десяток ножей, а давит так, словно на грудь кинули здоровенный валун. И эта боль со мной всегда. Разница лишь в ее силе. Иногда я могу отвлекаться, заниматься делами. Внутри неприятно стонет, но терпимо, хотя из-за этого я и раздражаюсь куда быстрее обычного. А иногда случается так. Опять же, когда слабее, когда совсем невыносимо.

Все как в тумане. Каким-то образом оказываюсь на диване и только после того, как организм наконец справляется с болью, вынуждая начать просто смиренно терпеть, я наконец-то понимаю, что и как произошло. Признаться, унизительное ощущение. Как так вышло, что мне, которому никогда не приходилось жаловаться на здоровье и силы, теперь  даже сесть помогает женщина! Унизительно, а еще неловко. Разве не я должен защищать и заботиться? Жаль, что все это только мысли. Увы, что-либо сделать или сказать я просто не мог. Так и сидел, прижимая руку к груди и ожидал, пока подойдет Томас. Единственное, я машинально убрал руку графини, которая аккуратно дотронулась до моего лба. Убрал и отклонился в сторону, всем своим видом давая понять, что меня трогать не нужно. Никто не должен меня таким видеть, тем более люди, за которых я в ответе. В таком состоянии эта мысль реализовывалась как-то инстинктивно. В этот момент как раз подоспел друг. Он ничего не сказал, видел уже подобное, потому знал, что делать. Вместо слов, рыцарь тут же помог мне встать и дойти до покоев. Задача не из легких. Идти в полной мере самостоятельно я не мог, а тащить такую тушу весьма непросто. Все еще поддерживая, Том аккуратно усадил меня на кровать. Я промычал что-то себе под нос, при этом неизменно с силой сжимая челюсть. Таким беспомощным я себя еще никогда в жизни не чувствовал. И вроде пора уже привыкнуть, другу не впервой, но каждый раз мне так и хочется начать изливать ругательства, отпихнуть его и сделать все самому. Но я не могу, боль сковывает движения, и даже мои голосовые связки оказываются бесполезными. Лицо мое покраснело, напряглась каждая мускула, каждая вена. Все тело борется, чтобы свыкнуться.
- Можешь терпеть? – интересуется рыцарь, в его голосе стойкость и твердость, словно он равнодушен ко всему происходящему. И я ему благодарен за это. Не стерплю жалостливого отношения, это выше моих сил.
Укладываясь на подушке, в полу сидячее положение, я киваю. Челюсть все еще сжата, периодически я зажмуриваю глаза. Да, это еще не предел! Бывали дни, когда я просто валился с ног, тогда уже лекарские отвары, которые готовит Катрина, приходятся очень кстати, их прием неизбежен, иначе и помереть недолго. Просто все бояться, что их частое употребление вызовет привыкание, так что когда могу терпеть – терплю.
Постепенно мне удается стабилизировать дыхание. Медленные и равномерные вдохи и выдохи. Я закрываю глаза, боль не уменьшается, но мне удается обуздать свои ощущения, смириться с ней, терпеть. Словно организм уже сам устал сопротивляться и как-то реагировать. Разум возвращается, хотя все равно я нахожусь в легком забвении. Но зато теперь я уже могу видеть, лица людей становятся именно лицами, а не расплывчатыми пятнами. Я тут же смотрю на Томаса, а затем, случайно, взгляд цепляется на что-то светлое. Светлые волосы. Этого еще не хватало! – мысленно ругаюсь я, но вслух сказать не могу. В голове не только это. Мог бы говорить, давно бы уже ей высказал все. И за неповиновение, и за упрямство! И за то, что увидела гораздо больше, нежели ей было позволено. Неслыханная наглость, даже леди Нортон себе такого не позволила. Потому я тут же киваю Томасу и перевожу взгляд на супругу. Мужчина понимает, что ее нужно выпроводить. Потом придумаем, как объяснить это. Хотя получится ли? Она не глупа, не наивна. Адриана сразу поверила в то, что дело в переутомлении, как и моя дочь (хотя последняя больше из злости). Только матушка засомневалась, но у нее не было времени разобраться. Я не дал. Не дам его и супруге. Но это потом. Сейчас же я вновь закрываю глаза, пытаясь расслабиться. В таком состоянии перенести боль легче. Легче, потому что ничего другого-то и не сделаешь.

Как там говорил тот атлантийский лекарь? Медленный вдох и выдох. Медленный вдох и выдох. Мышцы начинали расслабляться. Это было непросто в условиях непереносимой боли, но я научился справляться. Закрыв глаза, я лежал пластом около часа. Периодически смотрел на потолок, гадая, когда же это закончится. Все началось так внезапно, и так же внезапно все изменилось. Непросто жить с постоянной болью. Неудивительно, что именно эта боль впоследствии начала диктовать мне, что делать и как говорить. Трудно сохранить прежнее добродушие и хорошее расположение духа, когда тебя окутывает подобное ощущение. Это раздражало, и раздражение свое я выплескивал на окружающих. Порой легче становилось, кстати. Выплеск эмоций, как-никак. Несправедливо. Но я об этом как-то не задумывался. Само собой получалось.
Где час, там и второй. Наконец-то боль начала утихать и постепенно превратилась в, как я ее называл, «простую будничную», которую можно терпеть и с которой вполне можно жить (недолго, правда). Разве что настроение она портила. Томас все это время был рядом. Катрина тоже зашла, готовая в любой момент приготовить отвар, но это не понадобилось. Верный друг поднял голову, услышав копошение со стороны постели. Я медленно встал и, уже сидя на кровати, опустил голову, словно пытался прийти в себя. 
- А что будет, если это случится на людях? – донесся голос Томаса, ведь пару дней назад мы и подумать не могли, что я не устою в присутствии жены.
- Уже случалось. Никто и ничего не заподозрил, - поднимая голову, быстро ответил я. Полагаю, если бы вовремя остановился, то и с супругой все бы вышло иначе. Эмоции ускорили процесс, так бы и она не увидела.
- Нет, я говорю о тех случаях, когда ты даже на ногах стоять не можешь.
- Чего ты сейчас от меня хочешь? – я снова начал заводиться. Если Том знает, что делать, так пусть скажет об этом! - Чтобы я отрыто заявил, что, похоже, умираю? Думаешь, хоть кто-нибудь, пожелает оказать помощь? Хоть кто-нибудь поймет и отойдет в сторонку, не воспользовавшись ситуацией? Тогда ты просто наивен! Об этом никто не узнает ровно до тех пор, пока кто-нибудь не даст мне однозначный ответ.  Ты понял? – мой тон медленно переходил на крик. Но рыцарь привык, потому уже не реагировал. - Ты ей что-нибудь сказал? – я внезапно вспомнил о присутствии жены. Ни за что не поверю, что она покинула покои, по крайней мере, не попытавшись узнать хоть что-нибудь о происходящем. - Сказал или нет?! – Том промедлил, потому я рявкнул, на что мужчина лишь посмотрел на меня с укором. В таком состоянии легко забывается, что мы – друзья. Вернее его не найти. Он бы не сказал. И не потому, что я приказал, а потому что я попросил. Как друга. - Вот и хорошо.
Я медленно встал и протер лицо ладонями. И как объяснить все это графине? Хотя, бесполезно врать. Но и правду я ей открывать не собирался. Поправив свой котарди и проведя ладонью по волосам, я вышел из покоев и, так же медленно, как и всегда, поплелся к двери покоев леди Аррен. Стучу в дверь, жду пару минут (мало ли в каком она виде), и только после этого захожу. Руки я завел за спину, они сжаты в кулаки – их обычное состояние. Несколько секунд я неотрывно смотрю на леди Аррен, сдерживая себя от того, чтобы не высказать все то, о чем думал, пока валялся в постели. Ладно, она не виновата. Не виновата, так что спокойнее, - тут же проносится мысль, да и внешний вид жены действует как-то умиротворяюще. В смысле, стоял бы передо мной мужчина, я бы не сдерживался. А тут что-то приятное глазу. 
- Вы забудете обо всем, что видели сегодня, - достаточно спокойным тоном произношу я, но звучит крайне убедительно.  – И никому, никому об этом не скажете. Вы поняли меня? – надеюсь, она и сама понимает, что даже сестре у Фрэнсинов об этом не нужно говорить.

- Разогнал? – с удивлением, но и с уже привычными в голосе нотками злости, переспросил я, после чего отрицательно покачал головой.  Интересно, знает ли она, каково это, видеть в глазах родного ребенка (да и любого другого близкого человека) ненависть? А я видел, а все из-за собственной несдержанности, все из-за болезни. Так что не разогнал, просто... отправил подальше от себя. - Слушатели всегда найдутся.
На следующие слова графини глаза мои расширились, не-то от удивления, не то от наступающей ярости. В последнее время, это две крайности одного и того же чувства. Хотя, в первую очередь, разумеется, я обратил внимание на очередное упоминание недуга. Нет, я, конечно, наличие болезни не отрицал, но только в кругах людей, которым положено это знать! А леди Аррен лучше притворяться, что ничего такого нет, она ничего не видела и ни о чем не подозревает. У стен тоже уши есть. Да и само слово «недуг», как и любое другое упоминание болезни, ассоциировалось со слабостью. Для меня непозволительно и неприемлемо. 
- Никакого недуга нет. И чем быстрее Вы это уясните, тем лучше для всех нас, - процедил я сквозь зубы, не просто же так, сказал ей забыть обо всем.
Я все еще стоял прямо, а кулаки за спиной сжимались все сильнее. В голове крутилась одна и так же мысль: Как же меня раздражает эта пульсирующая боль!
Настал час переварить и другие слова. Откуда все это взялось? Я намеренно выбрал место и время, чтобы супруга смогла не только с сестрой увидеться, но и чтобы была недалеко от дома. А она упрямится! Сейчас я совсем ее не понимал. То она жаждет скрыться, то не хочет. Десятки вопросов вертятся в голове, но у меня нет времени задавать их и выслушивать ответы. Я не могу позволить остаться. И на то много причин. В конечном счете, скептицизм все же берет верх. Нет, здесь что-то не так, - думаю я, уже попутно размышляя над тем, что же ей все-таки нужно. Раньше особого внимания я не удостаивался, а сейчас вот оно как. Интересно.
- Вот бы раньше подобное услышать… Чем же вызвано такое благородство? Вы же боитесь меня, как огня. Я приближаюсь, и Вы выпорхнуть через ближайшее окно готовы. Это новая стратегия какая-то? – от недоумения я развожу руками, но потом загораюсь новой идеей. Так вот же он ответ! Как же я раньше не додумался? -  Не переживайте за Глостершир. Роланд все знает и не подведет, - уже спокойнее произношу я. Какие бы интересы не окутывали голову моего сына, во время войны он доказал, что в сложной ситуации (например, если я внезапно умру), он займет место, которое предназначено ему по рождению. И он уж точно знает о наших договоренностях с Глостерширом. Графство не пропадет, и леди Аррен он не оставит. -  А, еще, послезавтра к нам прибудут гости из Орллеи. Займитесь организацией пиршества на человек… двадцать. Ничего пышного, но с должным гасконским блеском.  И вещи начинайте собирать. Я благодарен за предложение, но Вы мне ничем не поможете.
Разве что знаете больше лекарей, а отвары готовите искуснее Катрины,  - тут же мысленно дополнил я. К слову, отвары готовились не только для питья. Обычно, когда совсем худо было, но я мог терпеть, в каких-то специальных отварах вымачивали ткань и покрывали ею грудь. Начинаю подозревать, что особого лечебного эффекта в них столько же, как если бы меня обливали простой водой, но все же от ощущения окутывающего тело тепла становилось и вправду легче.

Графиня молчала, но этого мне было достаточно для того, чтобы сделать свои выводы и остаться собой довольным. Я прав, а она покинет Бэйлор – лучшего расклада не найти. Точно с таким же молчанием я развернулся и покинул покои. Не видела только графиня, как исказилось мое лицо, преисполненное гримасой боли. Трудно было стоять и терпеть в ожидании хоть какой-то ее реакции, но я привык, вот и в этот раз получилось показать все в гораздо лучшем виде, нежели было на самом деле.
Я вернулся в свои покои. И больше в этот день их не покидал. Мне носили еду, я делал вид, что изучаю важные документы, хотя на самом деле до конца дня лежал на кровати. Когда уже совсем стемнело, в покои зашел Том. Следом за ним и Катрина со своими мешочками, в которых, кажется, находились травы (хотя я никогда в подробности рецептов не вдавался, лучше становилось – и хорошо). Мы с другом вышли на террасу. Я шел сам, но при этом неизменно держался за какую-нибудь опору: дверной косяк, спинка дивана, поручень. Я просто пытался молча посидеть, но друг вновь решил прочитать мне нотации. В последнее время это выводило меня больше всего. Я что, маленький?
- Я делаю так, как лучше для всех. Не тебе мне указывать, ты не на моем месте! Никто из вас не знает, что это такое, - в итоге не выдержав, вспылил я и резко дернулся, от чего тут же почувствовал острую боль в груди.
Накрыв ладонью область подле сердце, я с укором посмотрел на рыцаря, словно это была целиком и полностью его вина. Мужчина отрицательно покачал голову и отвернулся. Снова он рассказывает о том, как нехорошо я поступаю, окутывая себя одиночеством. Но разве это плохо? Что бы стало с матерью, если бы она еще пару дней провела со мной таким? Что бы я еще мог наговорить Норин? Что еще могу сказать леди Аррен? Как он может говорить о том, чего не знает! Они и так видели достаточно: вспышки ярости, крики, я даже на прислугу замахиваться себе позволял. Так может хватит? Нет, я был убежден в своей правоте - всем нужно покинуть Бэйлор, а упрямство Томаса лишь все усугубляло. Я ему так и сказал, а затем и вовсе пригрозил, что если не перестанет, то и он отправится следом за матушкой: поедет к Гарольду, и там будет служить. На этом терпение Тома лопнуло, и он ушел.
- Вернись сейчас же! – приказным тоном рявкнул я, но рыцарь не вернулся, а я больше ничего выговорить не смог. Снова все тело скованно, вновь непереносимая боль в груди, не могу говорить, не могу нормально дышать.
Несколько минут я просидел на диване, скрючившись и по-прежнему прижимая ладонь к груди. И только Катрина кружилась рядом, предлагая помочь и приготовить отвар. Ну надо же! Когда стало действительно тяжело, действительно плохо, только служанка находит смелости находиться рядом, а не убегает, стоит мне ее только чем-то задеть! – обозленно подумал я, и неважно, что сам же всех разогнал… В итоге я все же вернулся в покои, лег на кровать. Не желая пить одурманивающий отвар, я вновь предпочел терпеть, разве что Катрина облегчила мне жизнь, вновь воспользовавшись тканью, вымоченной в горячей воде. Не знаю, сколько времени прошло, но ночь уже точно наступила. Как давно я нормально не спал…, не смог спать и сейчас. Как только боль немного отступила, я решил выйти на террасу. Лежал я в штанах и рубашке, но перед выходом еще сапоги натянул и кафтан накинул. У меня начался жар, такое бывало. Лекари говорили, что это мол организм борется. С чем только, не пойму. Да и они сами не понимали.
При ночном ветерке стало еще лучше. Я сел на диван, испытывая редкое для себя ощущение абсолютного бессилия. Посидев так несколько минут, я невольно опустил голову и начал засыпать. Редкость! Хотя сон не приносил избавления, он обозначал лишь то, что в завтрашний день я войду гораздо быстрее. Радовало одно: все возможное ради своих родных и близкий я уже сделал. Осталось спровадить леди Аррен. Они поймут, рано или поздно. Сейчас просто…, как Том, не понимают, потому что не находятся на моем месте. От того и считаю их упрямцами! Желаешь сделать так, как будет лучше, а тебе заявляют «хочу остаться». Неслыханно.

Меня окружил сплошной туман. Ничего не видно, а вокруг подозрительная и пугающая тишина. И ничего не происходит…, от чего невольно становится жутко. Я попытался пошевелиться, но у меня не получилось. Движения скованны, я словно привязан к стене. Крепко и надежно. И мне не выбраться. Даже голову не повернуть. Теперь уже тишину разбавляют звуки биения моего сердца. Да что же происходит? – это единственное, о чем я успеваю подумать прежде, чем туман прорезает чей-то силуэт. Так быстро, что я не успеваю среагировать. «Долги нужно отдавать!» -  сообщает мне худощавый мужчина своим противным голосом и ударяет меня ножом в грудь.   
Вновь внутри все сжимается. От этого, как и от всей неожиданности, я резко распахиваю веки и подаюсь вперед, ногой задевая стоящий перед диваном столик. Одна из чаш летит на пол и разбивается на тысячи мелких осколков. Я держусь за грудь, пытаюсь перевести дыхание, прийти в себя, слишком реалистично все показалось, да и грудь болит так, словно по ней и вправду ножом полоснули. Но нет, это был всего лишь сон, всего лишь сон! Кажется, от этой мысли легче становится, и боль угасает, разве что в голове все еще мелькает лицо того мужчины. Ужаса в нем было не меньше, нежели в моем. Разница лишь в ненависти, которую я успел заметить в его глазах. Много ненависти…
На все эти воспоминания ушло от силы несколько секунд. Все еще пытаясь отдышаться, я повернул голову и вздрогнул, словно снова предстал перед тем незнакомцем.
- Что Вы… что Вы тут делаете? – оказалось, на террасе я был не один. Леди Аррен, по всей видимости, тоже не спалось. Я не сразу заметил, в какой одежде она была. А когда все же заметил, окинул ее удивленным взглядом. – Что происходит?
Я встал, однако ничего больше сказать не успел (да и врятли бы смог, такая картина кого угодно собьет с толку). На террасу, со словами «что случилось?» из дверей моих покоев вылетела Катрина, которая явно услышала звук бьющегося стекла. И все бы ничего, если бы волосы ее не были взъерошены, а тело покрывала лишь бедного вида сорочка. Прелесть. Я и две женщины в ночных одеяниях…, - мог бы посмеяться, только сил на это не было. Да, мне больно. Да, я чаще злюсь, нежели испытываю другие эмоции, но в данный момент мне почему-то стало неловко. Сначала я посмотрел на девушку, потом перевел взгляд на супругу. Конечно же, о нас с Катриной ходили слухи, которые я не опровергал по понятным причинам, но правда заключалась в том, что между нами ничего не было. А ее внешний вид сейчас говорил об обратном. Так и хотелось выпалить «Это совсем не то, о чем можно подумать…». Сам не знаю, откуда появилось желание оправдаться перед леди Аррен. Тем не менее, я промолчал. В конечном счете, пусть я и не знаю, где и с кем сейчас проводила время Катрина, она прибежала на шум. А вот что делала здесь графиня, это для меня до сих пор нечто неопределенное, так что взгляд мой тут же заостряется на леди Аррен.
- Милорд…, - своим тонким голосом, испуганно протянула Катрина, как раз в момент, когда я снова собрался повторить недавний вопрос.
Я повернулся к девушке и увидел, что взгляд ее направлен куда-то вниз, кажется… на мои руки. Я недоверчиво наклонил голову, не понимая, в чем же причина такого ужаса, и тут же  буквально застыл от удивления. На моих запястьях появились красные полосы, словно руки завязывали чем-то или они побывали в кандалах. Я решился дотронуться до этой полосы. Ощущения неприятные, как будто кожа в этом месте и вправду попросту стерта. А еще начало чесаться. Сыпь что ли? А вдруг она заразна? – первая мысль, после которой я тут же смотрю на супругу. Она не единожды касалась меня. 
- Я хочу, чтобы Вас немедленно осмотрели, - строго протянул я, напрочь позабыв о произошедшем инциденте. – Катрина, разбуди лекаря. Сейчас же!

Отредактировано Edward Barateon (2015-02-10 22:46:20)

- Катрина? – удивленно переспросил я, предпочитая, чтобы супругу осмотрел настоящий лекарь, опытный. Но ничего не поделаешь, оставалось лишь сжать руку на локте Катрины и со всей серьезностью донести: - Будь внимательней. Ничего не упусти.
Рука разжалась, и девушка смогла продолжить путь к моим покоям, дабы забрать платье там, где она его оставила. Интересно, кто это позволяет себе развлекаться с девушкой, которая должна постоянно следить за моим состоянием? Неважно, - тут же подумал я, не хватало еще, задаваться такими вопросами. К тому же тема появилась куда интереснее: те самые красные пятна. Пока Катрина занималась графиней, ко мне пришел атлантийский доктор – один из троих лекарей, знающий о настоящем положении дел. Внимательно осмотрев запястья, он изумился, ведь, по его словам, все и вправду напоминало банальные потертости. Несколько минут лекарь молчал, задумчиво и с умным видом вглядываясь в раны, а затем предложил мне какую-то мазь. Якобы она поможет и все должно пройти. Терпение мое лопнуло. Я хватил мужчину за горло одной рукой и накренил его назад.
- Какие интересные методы лечения. Что со мной вы не знаете, но знаете, как это лечится, - со всей злостью процедил я сквозь зубы, а затем разжал руку.
Лекарь упал за пол и отполз назад, опасаясь второго захода с моей стороны. Однако я уже развернулся к нему спиной и велел убираться. Я устал от этой неопределенности. Никто не может сказать, что происходит. Не может и не скажет. Почему-то я в это уверен. Том (его я тоже к лекарю потом отправил) пытался убедить меня обратиться к другим специалистам. Но о недуге итак знали трое. Чем больше ушей – тем больше языков. Это логично. Оставалось надеяться на оставшихся троих, или же на Создателя, если и их постигнет неудача.
В итоге запястья мне все же замотали. Но скорее для того, чтобы скрыть, а не вылечить. После этого я решил наведаться к леди Аррен. Время, конечно, позднее, но осмотр должен был уже завершиться, прошло все же около получаса. Меньше всего мне хотелось стать причиной недуга супруги! Это уж точно будет непростительно. Собравшись с мыслями и с силами, я вышел из покоев и направился к двери покоев супруги. Предварительно постучав, я отпер двери. Катрина стояла уже на выходе. Она отрицательно покачала головой, чем безмолвно дала понять, что ничего ужасающего графине не грозит. А после покинула помещение. Я же, как и всегда, сомкнул руки за спиной, попутно сжимая их в кулаки. Боль была, но достаточно терпимая. Впервые за последнее время. Потому у меня появилась редкая возможность по-настоящему собраться с мыслями. Я окинул взглядом леди Аррен, которая уже стояла передо мною в халате. Кнут не подошел, может подойдет пряник? Мне очень тяжело подбирать слова, тяжело держать под контролем свои не самые радужные эмоции, но я был готов попытаться. Лучшего момента не найти. Завтра, когда боль обостриться, я и не подумаю о тактичности.   
- Ничего не говорите. Просто послушайте меня. Помните, когда-то я сказал, что все мы вынуждены поступать так, как будет лучше для людей, за которых мы в ответе, м? – я протянул супруге свою дрожащую руку, после чего мы присели на диван. Фраза эта прозвучала сразу после того, как Ильхан объявил о помолвке. Тогда я хотел как-то оправдать этот брак: ради земель, ради людей. Но и сейчас слова эти были как нельзя кстати. – Сейчас я пытаюсь поступить именно так. Именно так в отношении Вас. И когда-нибудь, Вы поймете, что я был прав. Миледи, Вы же… красивы и полны жизни, но, в последнее время, выглядите такой уставшей, словно разделили эту болезнь со мной, - с этими словами я аккуратно поправил волосы, непослушно свисшие со лба графини, а затем вновь посмотрел ей в глаза. В моем взгляде не было злости, но было напряжение, было что-то далекое от спокойствия, что-то, что неизбежно напоминало о моем состоянии. – Думаете, я не знаю, почему так? По этой причине я отправил Норин. По этой же причине и Вам придется покинуть Бэйлор. Вы видели достаточно. Достаточно видел и я. И мне правда будет гораздо легче, если не придется каждый день сталкиваться со взглядом, полным страха и ненависти. Надеюсь, Вы поймете и больше не станете упрямиться. Отдохните в Глостершире.
После этих слов я поцеловал руку графини и медленно встал с дивана, опираясь при этом о подлокотник. Многое произошло и происходило, но кое-что я знал совершенно точно: родные не должны видеть меня таким, не должны меня бояться. Ведь порой именно это и приводило меня в бешенство. Я не сделал им ничего дурного, а они боятся и тихо ненавидят! В общем, куда не посмотри, а остаться здесь и самому решить проблему казалось самым лучшим вариантом. Все в безопасности, а я спокоен.